– Вот это уже похоже на Питер! Да, мам? – изрек мой родственник при виде дома, не удосужившись поздороваться. – И тебе Нева близко…
Поднявшись на третий этаж по широкой лестнице, Аделина долго возилась с тремя замками. Наконец, тяжелые врата отворились, и на нас повеяло духом питерских коммуналок. Странно, но этот неистребимый запах был одинаков во всех парадных. Но мне он нравился, был родным!
Из темноты, вальяжно потягиваясь, вышли два огромных кота.
– Брысь! – Тут же вскрикнула мама.
Коты присели и с удивлением стали разглядывать нашу компанию.
– Проходите, пожалуйста! Комната находится в конце коридора. – Аделина Генриховна уверенно шла вперед, не обращая внимания на кошек.
Одна из дверей темного коридора резко распахнулась и на пороге застыла неприятного вида старуха. Седые спутанные волосы опускались ей на плечи, тусклые глаза на широком лице смотрели неприязненно, поджатые губы выражали недовольство.
– Здравствуйте, – присела я.
– Опять привела? – Не отвечая на мое приветствие, обратилась к Аделине тетка.
– Успокойтесь, Виктория Осиповна, эти люди пришли посмотреть всего лишь комнату. Никто на эту несчастную квартиру больше не претендует! И вашему спокойствию больше ничто не угрожает!
– Это что за чучело? – Удивился Ванька.
– Это соседка, – пояснила я.
Комната была угловая, вытянутая и очень темная, как мне показалось тогда. Тусклые обои на стенах, пыльные окна, одинокая лампочка, нелепый продавленный диван, перегородивший комнату на две половины.
– Это че? Здесь можно жить? – Похоже, Ванька действительно не имел ни малейшего представления о питерских коммуналках.
– И за это вы хотите такие деньги? – Воскликнула мама.
– Это реальная цена, – пожала плечами Аделина, – даже заниженная, если исходить из района и метража. Места общего пользования смотреть будем?
– Это, какие? – Не выходил из ступора братец.
– Кухня, туалет…
Хлопнула дверь и к нам, сурово надвигаясь, приближалась Виктория Осиповна в сопровождении своих хвостатых стражников.
– Смотрите без нас. Мы тут жить не собираемся, – испуганно воскликнула мама и, схватив Ваньку за руку, выбежала на лестницу.
– А кто же тогда собирается жить в моей квартире?
– По – видимому, я. Но меня коммуналкой не испугаешь, я выросла в такой же. Да и работа моя, можно сказать, через дорогу от дома.
– И кем же ты работаешь через дорогу? – Уже заинтересовано глянула на меня соседка.
– Гримером.
Вот так я снова очутилась к коммунальной квартире. Но странно, я абсолютно не чувствовала сожаления. То ли я не успела еще привыкнуть к отдельному жилищу, то ли действительно, была коммунальным ребенком, выросшем в центре города. Переезд мой не занял много времени. Одной машины хватило, чтобы перевезти коробки с книгами, два чемодана с моими вещами и старинное бюро. Остальные вещи брат пожелал оставить у себя. Он долго приглядывался к бабушкиному бюро, но потом решил, что ценности оно не представляет. Бюро было на его взгляд слишком простеньким.
Когда я с грузчиками уже была внизу, мама крикнула с балкона, чтобы я поднялась к ним наверх.
– Татьяна, ты должна оставить ключи от этой квартиры! Мы уезжаем, и кто знает, что взбредет тебе в голову? – Строгим голосом произнесла моя мама.
Я принялась судорожно рыться в сумке. Руки дрожали, на глаза наворачивались слезы. Не знаю, чего я ожидала, взлетев на свой шестой этаж? Ключи нашлись, я положила их на край кухонного стола и тут я сделала то, что никогда бы не посмела сделать себе еще минуту назад.
Я подошла к своей маме и одним движением отколола с ее жакета бабушкину брошь.
– Это. Ее. Подарок. Мне! – Ровным голосом проговорила я, глядя в синие глаза. – Бабушка просила, чтобы я приколола ее на свое свадебное платье!
Развернувшись, я вышла, оставив за дверью тишину, маму, брата и елку на балконе.
* * *
– И, что, ты, действительно, собираешься жить в этой квартире? – дверь моей комнаты неслышно отворилась и на пороге возникла Виктория Осиповна со своим неизменным кошачьим эскортом.
На этот раз старушка приоделась. На ней было довольно элегантное платье с белым кружевным воротником, сколотым старинной Камеей. Волосы она подколола наверх и закрепила тяжелым черепаховым гребнем. Я даже не сразу узнала ее.
– Вас не устраивает мое общество? – устало спросила я. – Но больше идти мне некуда, так уж вышло.
– А что за люди приходили с тобой на просмотр?
– Мама с братом.
– Понимаю. У мамы второй брак, брат этот тебе сводный и ты никак не вписывалась в их новую семью.
– Почему? Брат родной и никакого второго брака не было. Просто мы росли с ним в разных городах. Я болела и бабушка забрала меня к себе в Ленинград. А позже родился Ванька. Меня родители хотели забрать к себе, но я так привыкла жить с бабушкой, что сама к ним не поехала.
– Необычные отношения для родных людей, – Виктория Осиповна недовольно скривилась. – А я все думала, что за странная компания ко мне приходила. Но когда про второй брак придумала – все на место встало, а ты опять ввела меня в переживания. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с таким вопиющим безобразием, радуюсь, что у меня нет родственников.
– И вы совсем одна на свете?
Просквозившая в моем вопросе жалость не понравилась соседке.
– И что ты очень счастлива, имея такую родню? У меня есть три подруги; поверь, для того, чтобы не чувствовать себя одинокой – этого более, чем достаточно. А потом, кто любит книги – никогда не будет одинок. А я обожаю читать! Но я пришла не для того, чтобы жалеть тебя. Приглашаю отметить твое новоселье и наше соседство. Думаю, мы можем подружиться. Пожилые люди не так бесполезны, как думает подавляющее большинство молодежи.
– Я так не думаю!
– Поэтому я тебя и зову к себе в гости, – кивнула Виктория и величественным жестом пригласила меня за собой. Коты, подняв свои павлиньи хвосты, мягко ступая, последовали за хозяйкой.
– А может, к нам хочет кто – нибудь присоединиться? – спросила Виктория, когда мы с ней выпили сладкой вишневой наливки. – У тебя есть друг, или друзья?
– Да, у меня есть подруга, мы с ней вместе выросли, но сейчас она куда – то пропала. Телефонов у нас нет, встречались на Гостинке, после того, как нашу квартиру расселили. Но уже несколько месяцев, как я не могу ее найти. Дома никого не застать, я несколько раз к ним приезжала. Знаю, что она поступила в медицинский… А теперь и она меня потеряет. По старому адресу я уже не проживаю.
– Да о чем ты грустишь? Вы в одном городе живете. Сходи в институт, найди ее по фамилии, узнай в какой она группе. Оставь брату свой адрес, мало ли она тебе напишет.
– И почему в мою глупую голову не пришли такие простые мысли? – обрадовалась я. – Спасибо вам огромное, Виктория Осиповна!
– Пользуйся моей мудростью, – довольно откинулась на спинку старинного стула моя соседка.
Надо сказать, что комната ее больше походила на музейный зал. На стенах множество картин и фотографий, антикварная мебель, фарфор, старинные безделушки. В углу лампа с расшитым бисером абажуром. Шелковая ткань почти истлела, и крошечные бусинки местами осыпались, но в полумраке это было незаметно.
Поймав мой взгляд, хозяйка грустно произнесла:
– Умирает мой светоч. Реставрации не подлежит – таких мастеров не осталось. Я ее даже не включаю уже – трогать боюсь. Под этой лампой мне еще мама сказки Шарля Перо читала. И эта лампа всю свою жизнь прожила в этой комнате. А в твоей, точнее, в той половине, что теперь твоя – была моя спальня. Это была большая квартира и жила в ней только одна семья – наша.
Мне стало безумно жаль эту семью. В голове сразу пронеслись яркие картины из жизни счастливой буржуазии. Маленькая девочка, сидящая на коленях у прекрасной женщины. Статный красавец с черными, подкрученными к верху усами. Добрые нянюшки, строгие гувернантки. А потом явились Швондеры, как у Булгакова, и жизнь стала черно-белой. И не было больше счастья.
– Всех расстреляли? – спросила я шепотом, глотая горькие слезы сочувствия.
– Бог с тобой! – махнула руками Виктория. – С чего ты это взяла, милая?
– В революцию же всех расстреливали, кто не успел уйти за границу, – я сморгнула пару слез.
– Глупенькая, насмотрелась кино на своем Ленфильме. Как тебе моя наливка? Между прочим, наш семейный рецепт. Главное, чтобы вишни были настоящими, южными. Еще хочешь?
– Хочу, вкусно! Только у меня голова немного кружится. Бабушка говорила, это у нас по наследственной линии. Она тоже алкоголь не переносила. Мы с ней и не пили никогда. А как случилось, что вы одна одинешенька остались? – Меня переполняла жалость к этой прекрасной женщине.
Она налила еще по рюмочке вишневого нектара из красивого хрустального графинчика. Крышкой графина служила голова серебряного ангела. Меня это жутко умилило.
– Сначала их, как тогда говорили, уплотнили. Папа был инженером. Тогда это была уважаемая специальность. За ним даже машина приезжала. Так что никто нас не расстреливал и в лагеря не отправлял. Когда война началась, он на фронт ушел и вскоре мы похоронку получили. Мама была твердо уверена, что это ошибка.
«Раз твой отец сказал, что вернется – значит, вернется. Он никогда меня не обманывал». Тогда так многие говорили.
Мы с ней даже в блокаду в городе остались. Мне тогда уже двенадцать лет было. Я в тридцатом родилась. А ты решила, что мне лет сто? – лукаво улыбнулась Виктория.
– Если честно, я не подсчитывала. – Как я ни старалась владеть речью, но давалось мне это с большим трудом.
Вскоре, голос моей соседки стал похож на трубный глас. Он гудел со всех сторон, отскакивал от стен, увешанных картинами и старинными фотографиями, проникал в мою несчастную голову и набатом бил по вискам. Я со всей силы сжала ладонями уши, но гул не утихал. А тут и комната стала кружиться со страшной силой, превращая в вихрь и закручивая в своей круговерти и Викторию и притихших на диване котов и всю антикварную мебель вместе с дивным графинчиком. Усидеть на жестком стуле в такой ураган было выше моих сил, я сползла на пол, надеясь найти там опору.
– Господи, девочка, ты как? Первый раз сталкиваюсь с такой реакцией. Наливка – то совсем слабенькая, градусов двадцать. Надо ж как тебя…
Виктория Осиповна сидела на полу, положив мою гудящую голову себе на колени. На лоб было положено прохладное полотенце, под языком что – то шершаво мешало. Я попыталась выплюнуть инородный предмет, но Виктория поспешила прикрыть мне рот ладонью.
– Тише, не выплевывай, это валидол! Пусть себе лежит! Ты уже и так много наговорила. И про бабушку свою светлую, и про обиду на маму, и про Гитлера со всеми фашистами.
Я сделала удивленные глаза. Когда это я успела? Кажется, я только тихо – мирно сползла на пол, ища покоя и прохлады.
– Знаешь, – заколыхалась старушка, – я даже на минуточку тебя испугалась. – По комнате кружишься, говоришь без умолку, руками машешь, словно все тут хочешь порушить. Коты спины выгнули, шипят, сами струсили. Жуть! Думаю: санитаров вызывать – увезут на Пряжку и пропала девка. А может, это у тебя обострение и ты со справкой ходишь, оттого и отселила тебя семья. Но тут ты стала про свою жизнь рассказывать, и я вспомнила про вашу наследственность и успокоилась. Да, девушка, пить вам категорически не рекомендуется. Хорошо при мне такая реакция случилась, а как в компании или на романтическом свидании.
– Проштите, – прошамкала я, пытаясь сбросить со своих ног тяжелый пушистый плед. Тот шевельнулся и больно воткнул острые когти в мои колени.
– Это что? – грозно выкрикнула Виктория.
Коты быстро вскочили и тяжелыми прыжками покинули место своего пребывания.
– Они славные, ты на них, Танечка, не обижайся. Любят обходительное обращение, зовут их: Григ и Шопен. И никаких уменьшительных имен. Не подойдут! Они родные братья из очень благородного семейства. Будут сидеть голодными рядом с полной миской фарша и не притронутся. Само достоинство! – гордо закончила соседка.
– Странные имена…
– Не кошачьи, согласна. Но мне приятно каждый день вспоминать хотя – бы, таким образом, моих любимых композиторов. Ну, что, тебе лучше? Дойдешь сама до комнаты или проводить? У меня что – то ноги затекли.
Мы с ней вдвоем, помогая друг другу, кое – как поднялись с прохладного пола. Меня еще кружило и подташнивало, но я побрела по длинному коридору в свою новую комнату.
* * *
После Новогодних праздников, уже в начале февраля, я набралась мужества и решила съездить к Ивану. Видеть мне его не очень хотелось, но я решила оставить ему мой новый адрес, на случай если Надя вдруг решит меня найти.
Все мои попытки связаться с ней провалились. Я оставляла ей письма в почтовом ящике и даже пыталась разыскать студентку Надежду Умнову в деканате медицинского института. Там мне было сказано, что она забрала документы в начале третьего курса и в институте больше не числится.
Это было странно и совершенно нереально. Надежда так мечтала стать врачом еще с раннего детства. И все об этом знали. И никто не удивился, что она выдержала совершенно сумасшедший конкурс на вступительных экзаменах, все за нее радовались. Что же могло случиться?
Дверь квартиры мне открыла незнакомая женщина в широком цветастом халате. Из квартиры доносились вкусные запахи, напомнив мне, что я еще не ела.
– Тебе что? – улыбнулась тетка.
– Ой, а я к Ивану, – растерялась я. – Я его сестра.
– Так нету его, в Волгоград уехал!
– И до сих пор не вернулся? У него же сессия и институт…
– Какой институт? Квартиру эту мы купили. Повезло нам, считай. Нам срочно надо было купить, а он продавал. У нас дочка родила внучек, нянчить то надо. Ей одной тяжко, она у нас не приспособлена к трудностям, хотя девка умная, институт закончила. Да ты проходи, что в дверях стоять. Я вот сейчас обед доварю и к ней пойду, они тут рядом живут. Мы и квартиру, поэтому здесь купили. Я вон борщ сварила, пирожков напекла. Она их любит. А хочешь, я тебя обедом накормлю? Ты ж, наверное, к брату в гости ехала – думала, тебя угостят, чем?
– Если честно, я голодная, но неудобно, как – то, – нерешительно входила я в квартиру.
– Это у вас тут в Питере неудобно все, а у нас в Краснодаре все друг друга знают, все тебя накормят. Как звать тебя?
– Таня.
– Да ты шо? И моя дочка Татьяна! Во мир тесен! – Обрадовалась неизвестно чему тетка.
– Так вы не из Волгограда сюда переехали? – Я села перед тарелкой с красным наваристым борщом.
– Из какого Волгограда? Говорю же, из Краснодара мы. Ты ешь, пока дымится, и пирожком закусывай.
– Странно, что они мне ничего не сказали, что квартиру продавать надумали. И зачем тогда было меня в комнату переселять?
– Брат то двоюродный?
– Родной. А ничего мне не оставляли?
– Ничего не оставляли, – посуровела женщина.
– А можно, я вам свой адрес оставлю, на случай, если меня искать будут. Я подругу потеряла, и мама адреса не знает. Вы возьмите листочек.
– Это – пожалуйста, оставляй. Кто будет спрашивать – передам, мне не жалко!
– Спасибо вам, борщ у вас вкусный!
– А то! У вас такие не варят! Я как попробовала, как сватья готовит, – тетка приложила руку к пышной груди, – мои б собаки есть такое не стали. А зять ест и нахваливает! Умора одна! Но уж внучек своих я правильный борщ варить научу!
– А сколько же у вас внучек?
– Так я ж и говорю: дочка моя, Татьянка, тройню родила – трех девок! Ну, как тут не помочь? Зиму уж отбуду, а на лето их к себе заберу, на наше солнышко. А то они такие крошечки и синенькие все, как цыплятки ощипанные.
– Вот это да! Три девочки! – Порадовалась я. – Ну, пойду я, спасибо вам, еще раз.
* * *
Как – то так получилось, но моей единственной подругой стала Виктория Осиповна. Я бежала к ней после работы. Рассказывала, кого из знаменитостей встретила сегодня в павильонах, кого гримировала. Она страшно любила такие новости, предпочитая истории про любимых ей артистов. Новые имена ей были не интересны.
К моему приходу она заваривала чай, накрывала в своей комнате стол и мы начинали наши удивительные, теплые вечера.
Иногда Виктория устраивала приемы – приглашала в гости трех своих подруг. Дамы приходили нарядные, слегка возбужденные от них пахло хорошими духами. Они радостно переговаривались, обменивались милыми пустячками. Обсуждали своих детей и внуков. Поначалу, они встретили меня настороженно. Я ловила на себе оценивающие взгляды.
– Викуля, что это за провинциалку к тебе подселили? – Статная Анна Львовна даже не старалась скрыть свою неприязнь.
– Тише ты, Анюта! Девочка выросла в Ленинграде, воспитана бабушкой, начитана, ты загляни – сколько у нее книг в комнате. А это о чем – то говорит, я считаю. Не надо обижать мою молодую подружку.
Старушки поедали приготовленные салаты и сразу переходили к десертам и чаю.
На мое удивление, Виктория ответила, что в их возрасте есть мясо уже вредно, а вот салатики и пирожные – это то, что делает жизнь вкуснее.
А после почтенные дамы усаживались за покер. Наблюдать это было намного увлекательней, чем смотреть любое телевизионное шоу. Мне было позволено, тихо сидеть в сторонке, и я упивалась этим зрелищем.
Подруги с азартом отдавались любимой игре. Щеки их покрывал румянец, глаза блестели, голоса становились звонкими, почти девчоночьими: «флеш», «фулл хауз», «флеш ройяль», доносились радостные возгласы.
Особенно мне нравилась Наталья Сергеевна – Натка, как звали ее подруги. Маленькая, с фигурой подростка, остроносенькая, с милыми сиреневыми кудряшками и грубым прокуренным голосом. Натка постоянно блефовала и делала это, как хорошая актриса, с абсолютно непроницаемым лицом. Иногда мне казалось, что она жульничает, но остальные или не замечали, или делали вид, что не замечают. Но каждый раз, после своей победы Натка объявляла перекур и мчалась на лестницу со своими неизменными папиросами.
Подруги ругали ее и за перекуры и за то, что ломает игру, но Натка каждый раз произносила одну неизменную фразу: «Надо ценить чужие слабости, они делают вас сильнее».
В конце вечера подсчитывали выигрыш – кто больше выигрывал, тот в следующий раз и был хозяином вечера. Но чаще собирались у нас, или у Натальи Сергеевны. У других были семьи.
– Танечка, – однажды вздохнув, начала разговор Виктория, – вот мы с тобой уже полгода общаемся, но я еще, ни разу не видела твоих друзей, твоего молодого человека. Ты стесняешься приглашать их в эту квартиру или я вам мешаю? Ты только предупреди меня о визите, и я буду сидеть в своей комнате, как мышка, даже котам не позволю двигаться. Мне очень хочется, чтобы ты устраивала как – то свою личную жизнь.
– Виктория Осиповна, а нет никакой личной жизни. Нет молодого человека, да и подруг, собственно тоже нет. Так получилось. Дружили с Надеждой – моей соседкой по квартире. Дома вместе, в школе – вместе, а больше нам никто и не нужен был. А сейчас она пропала, не найти. Других подруг у меня не было. Так что никакой моей жизни вы не мешаете. Наоборот, делаете ее лучше. Я себя впервые за несколько месяцев перестала чувствовать одинокой.
Тогда Виктория надолго задумалась, но я не придала этому значения.
– Танюша, а что ты делаешь в эту субботу?
– Съемок нет и я, скорее всего, буду выходная.
– Чудесно! Тогда я приглашаю тебя на природу, точнее на дачу к нашей Лидочке. Отдохнем немного, воздухом подышим, а то в городе в такую жару можно задохнуться.
В том году конец апреля выдался на удивление жарким. Деревья еще только собирались с силами после долгой зимы и робко разворачивали крошечные зеленые листочки из набухших почек; травы почти не было, но случайно, по – ошибке, залетевший ветер с далекой Африки прогрел питерский воздух до температуры африканской Сахары. А наша знаменитая влажность сделала пребывание в каменном городе трудно переносимым.
– А ваша Лидия Николаевна не будет возражать?
– Глупости, какие, она сама тебя приглашала. Знает, что одной мне туда не добраться.
Из всех подруг Виктории, Лидия Николаевна нравилась мне меньше других. Со мной она почти не общалась, смотрела с высока. Была немного надменна, постоянно отпускала язвительные замечания по любому поводу. На фоне других милых старушек выглядела холеной барыней – каждый раз приходя в модных нарядах и рассказывая о своих многочисленных путешествиях. Причем, главным воспоминанием непременно были гастрономические изыски. Складывалось впечатление, что она посещает страну только для того, чтобы поесть и купить подругам сувениры.
Старушки беззлобно подшучивали над ней, мягко ставя на место и не давая впадать в грех гордыни.
– Лидуль, а в каком музее ты в буфете креветками отравилась?
– В Мадриде, – закатывала глаза несчастная.
– А нечего в музей жрать приходить, там надо картины смотреть! – хрипло смеялась Натка.
– Глупая ты, Натка, ты ж знаешь, я, когда голодная ничего не воспринимаю. Злая становлюсь, раздражительная. Вот и приходится форму держать.
– Ага, и кушать все, что не приколочено.
* * *
В субботу мы встали рано, мне хотелось довезти свою подругу в бодром состоянии, чтобы ее не разморило от духоты. Виктория всю дорогу сонно вздыхала, она не привыкла вставать в такую рань.
На станции из вагонов высыпали беспокойные дачники. С рюкзаками, сумками, ведрами, лопатами, картонными коробками с зеленой рассадой.
– Никогда не понимала это увлечение земледелием. Людям нечего есть? Мне казалось в магазинах сейчас достаточно овощей. Зачем тратить свою жизнь на бесполезный труд?
– Многие делают это для радости. Со мной работает женщина – она с таким удовольствием приносит с дачи свежую клубнику или молодую картошку и всех угощает. Рассказывает о своих маленьких экспериментах на участке, как удалось вырастить арбуз, хотя в нашем климате они не растут. А цветы у нее, какие! Человек получает положительные эмоции, в этом, наверное, и есть смысл этого увлечения.
– Об этом как – то не задумывалась. В нашем дворе живет одна пожилая гражданка, она постоянно кому – то жалуется, что у нее пропала рассада, и не уродился чеснок, и засохли огурцы в дорогом парнике. Мне всегда хочется остановиться и спросить у нее: «Зачем вам, девушка, такие мучения? Не проще ли обойтись походом в Летний сад, если так уж нужен свежий воздух?»
– И что вас останавливает? Мне интересно, как она отреагирует на ваш вопрос.
– А я прохожу мимо. Мне почему – то кажется, что ничего хорошего она мне не скажет. Не мой человек!
У Виктории все люди делились на своих и чужих. К своим относились люди спокойные, выдержанные, с тихим голосом и хорошими манерами, люди, поддерживающие беседу, интересующиеся книгами и культурной жизнью города. К чужим – все остальные.
За беседой мы вышли на финишную прямую, как пояснила Виктория Осиповна.
– Видишь эту тополиную аллею, она приведет нас к дому Лиды. Правда, я не была здесь уже лет десять, и маленькие тополя превратились в настоящие баобабы, но дорогу я еще могу узнать. Вот после этого забора должна быть ажурная калитка, – Виктория Осиповна довольно выдохнула.
Я видела, как непросто ей давалось это путешествие, и специально останавливалась возле неброских цветов или аккуратно подстриженного кустарника, давая ей немного передохнуть. Она все тяжелее опиралась на мою руку, но вида, что устала – не подавала.
– Что – то не пойму, а где Лидина дачка? – Испуганно озиралась моя Виктория. – Может, я адрес перепутала, – она суетливо стала копаться в своем стареньком ридикюле. – Посмотри, милая, что тут написано, – перед моими глазами возникла пожелтевшая страничка, вырванная из маленького блокнота.
На листке ровным подчерком было выведено: улица Тополиная, дом 12 А.
Мы стояли возле забора, на котором был выписан этот же адрес.
– Виктория Осиповна, а, может, ваша Лидочка переехала в другой поселок, а вам сообщить забыла, вы же так давно не приезжали к ней на дачу? – высказала я предположение.
– Она ничего не говорила про переезд. Что – то было, про то, что они перекрывали старую крышу, но тут не только крыша, – старушка беспомощно кивнула на красавец – дом.
Я не знала, как успокоить свою подругу. Больше всего нас с ней страшила мысль, что сейчас надо развернуться и проделать весь этот трудный путь в обратном порядке, не имея возможности, хоть немного передохнуть. Мы топтались на месте, как вдруг, раздался радостный хриплый голос:
– Что застыли, девушки – подружки? Или Лидка не пускает нас на порог?
Обернувшись на голос, мы увидели Наталью Сергеевну. Она бодро вышагивала по дорожке в весьма эпатажном виде: брючки цвета хаки, кеды, куртка с надписью: «Стройотряд – 75», на голове – панамка в яркий желтый горох и рюкзак за спиной.
– Туристка! – хохотнула Осиповна, заметно оживившись.
– Так на природу же еду, вот и оделась соответственно. Еще заставят картошку копать, Лидка может.
– Это кто тут у меня собрался картошку копать? Мы ее только посадили! – сквозь калитку на нас смотрела Лидия Николаевна, одновременно открывая сложный замок.
– Ой, Лидочка, а когда же вы успели так преобразить свой домик. Его теперь домиком и называть неудобно, настоящая вилла.
– Да это Глеб все перестраивал. Думали, будем жить в нем одной большой семьей, а видите, как получилось, – вздохнула Лидия Николаевна.
– Ну, в жизни все так непредсказуемо, может еще поживете, вернется ваш Глебка из своей Америки. – Подбодрила подругу Натка.
– Проходите в дом, – пригласила хозяйка.
Она тепло обнялась со своими подругами и слегка кивнула мне. От ее строгого взгляда мне захотелось куда – нибудь скрыться или предложить заехать за Викторией вечером. Но Наталья Сергеевна, словно почувствовав напряжение между нами, тут – же подхватила меня под руку и потащила показывать знатный малинник.
– Ты, Татьянка, только посмотри, какая в Ленинграде бывает малина! Я в жизни такой не видела, а вкусная какая. Правда, сейчас еще не сезон… О, парничек поставили. А кто это в нем работает? – веселилась Наталья Сергеевна. – Пугало, выходи, здороваться будем.
Из парника выскочил смешной человечек. «Пан – Пузик» – пронеслось в голове. Небольшого роста, с круглым выпирающим животом, на тонких ножках; голова его была повязана выгоревшей банданой, из – под которой выпадало несколько кудрявых прядей. Мужчина весело захохотал и подняв Натку, закружил ее над землей.
– Опускай, Ирод! Еще уронишь!
– Да чтобы я уронил такое сокровище! А это кто же с тобой, Натэлла, твоя найденная дочь?
– Глупые у тебя шутки, Коля! Это наша юная подруга, знакомься – Татьяна.
– Итак, она звалась Татьяна, – согнулся в поклоне Пан Пузик. – А я – Николай Семенович – пятая подруга этих прекрасных дам. – Мужичок сверкнул на меня карими озорными глазами.
– Не примазывайся, – отрезала Натка. – Дружбы с мужчинами не бывает. Продадут не по злобе, так по – дурости.
– Можно подумать женская дружба – это оплот порядочности, – надулась пятая подруга.
– Девочки, не ссорьтесь! – к нам неспешным шагом в ярком сарафане приближалась Анна Львовна. – Привет, девчонки, – кивнула она нам. – Меня сын вчера вечером привез. Он с друзьями на рыбалку поехал с ночевкой и по пути меня забросил. А сегодня вечером забрать должен, – пояснила она.
– А как там Виктория Осиповна? Она устала от жары и дороги, – спросила я тихо.
– Уложили ее, – тоже понизив голос, прошептала Анна Львовна. – Ты можешь ее проведать.
Я осторожно вошла в просторную прихожую. Мне никогда еще не приходилось бывать в таких домах. Да, по сути, ни в каких домах я еще не была.
Из прихожей на второй этаж поднимается широкая лестница, сквозь высокие окна, красиво задрапированные легкой тканью, льются лучи солнечного света, делая все пространство удивительно радостным. С улыбкой я пошла вглубь дома, откуда слышались женские голоса.
– … пойми, ты, Вика, это его единственный шанс на настоящее счастье, мы ей хорошо заплатим, она нас еще благодарить будет, твоя дворняжка.
– Не смей ее так называть, Лидия! Сама – то забыла, откуда родом? – послышался грозный голос моей Виктории. – И что же это за счастье будет за чужой счет? Так и знай, Лида, я – против!
Никогда до этого мне не приходилось слышать, чтобы она с кем – то так строго говорила.
– Породой попрекаешь?
– Ты только это услышала? Пожалуй, мне не следовало сюда приезжать!
Я вошла в милую комнату, продолжая глупо улыбаться. С широкой тахты тяжело поднималась Виктория Осиповна.
– У вас замечательный дом! Такой солнечный, просторный! – обратилась я к Лидии Николаевне.
– Спасибо, девочка, сейчас будем делать окрошку. Ты поможешь мне?
– С удовольствием!
Лидия подхватила меня под руку и провела в большую кухню. На полу черно-белая плитка, большой овальный стол, а в углу, как украшение – настоящий камин, отделанный разноцветными маленькими плитками.
– Вот это чудо! – не смогла я сдержать эмоций. – Как, наверное, приятно сидеть вечерами на такой кухне и смотреть на живой огонь.
– А ты приезжай к нам чаще и сможешь тоже любоваться. Когда Глеб затеял этот ремонт, я была против. Меня вполне устраивал тот небольшой домик, в котором мы проводили несколько летних недель. Но Глеб тогда вернулся из Америки, где работал три года, он приехал под такими сильными впечатлениями. Ему хотелось все поменять, сделать так же удобно и красиво, как он видел там. И мы с Николаем Семеновичем сдались. Тем более что к ремонту нас не допустили. Глеб все сделал сам. Разработал проект, нанял рабочих и руководил всей стройкой. Нас только торжественно привезли на новоселье.
– Какой у вас замечательный сын. А где же он теперь, почему не живет в этом доме?
– Уехал. Вернулся в свою Америку. Не смог здесь прижиться и дом не помог, – вздохнула Лидия. – Америка – это же так далеко! Я и не долечу уже, – всхлипнула несчастная.
– Не переживайте, может, он еще вернется? – мне было ее искренне жаль. Не люблю, когда старики плачут.
– Теперь уже не вернется.
Я нарезала овощи в глубокую стеклянную миску, а Лидия накрывала стол, расставляя красивые тарелки, высокие бокалы.
Снизу послышались радостные возгласы, звук автомобиля.
– Вы еще гостей ждете?
– Нет, все наши гости здесь, – удивленно пожала плечами Лидия Николаевна и выглянула в открытое окно. – Ой, Глеб приехал! Боже мой!
Она посмотрела на меня испуганно, прижала свои красивые руки к вспыхнувшим щекам и выбежала из кухни, прошептав:
«Это судьба!»
«А, может, мне показалась эта странная фраза?»
– Что там случилось, девочка? – в дверях возникла фигура Виктории.
– К Лидии Николаевне приехал сын! – Радостно сообщила я новость.
– Собирайся, Танюша, домой мне надо! Да и покер уже вряд ли состоится.
– Викушка – голубушка, да куда же мы поедем в такую жару? Сейчас самое пекло будет. Давайте вечерком поедем? И за Анной Львовной сын обещал заехать, может, и вас прихватит. А я уж на электричке доберусь.
Если честно, то мне ужасно хотелось еще немного побыть в этом красивом доме, посмотреть на таинственного Глеба, про которого все так загадочно говорят. Мне все время казалось, что о нем чего – то не договаривают, замолкали мои старушки на самом интересном месте.