Ольга Карпович
Глаза бездны
Все это было чрезвычайно интересно. Дмитрию, конечно, хотелось стать очевидцем редкого природного явления, но, честно говоря, он не особенно рассчитывал, что ему в самом деле так повезет. И вдруг – такая удача!
Он крепче сжал в руке распечатки показателей самописца и резко развернулся на месте, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
– А ее ноги… Боже, словно выточены из эбенового дерева, – распинался Нил, закатив глаза.
Затем поднял взгляд на коллегу и резко замолчал. Дмитрий старался ничем не выдать охватившего его радостного предвкушения, однако, должно быть, даже легкое оживление и чуть покрасневшее лицо были для всегда непоколебимо спокойного русского синоптика такими невиданными проявлениями эмоций, что Нил на время потерял дар речи.
– Мне нужно будет отлучиться, – сказал ему Дмитрий. – Вызови Тэда, нам понадобится буксир. Ты останешься на посту, я вернусь через пару часов.
– Есть, сэр, – дурашливо отозвался Нил и потянулся к телефону.
– Послушай, Нил, – начал Дмитрий. Ему не хотелось оставлять гиперактивного придурка одного на дежурстве. Но слишком велико было желание съездить посмотреть собственными глазами, что происходит там, в океане. А вызывать Брайана обратно после суточного дежурства было бы неэтично. Так что выхода не было. – Послушай, Нил, ты останешься здесь один. Должен ли я напомнить тебе о том, насколько важно, чтобы ты ни на что не отвлекался и не спускал глаз с датчиков?
– Пфф, вы что, меня за идиота держите? – обиженно отозвался Нил.
«Именно так», – хотел было подтвердить Дмитрий, но сдержался, лишь сухо откашлялся и вышел.
Тэд уже ждал его на пристани. Тэда, флегматичного датчанина с рыжеватой бородкой, можно было назвать четвертым сотрудником метеостанции, с той лишь оговоркой, что на самой станции он почти никогда не появлялся. Тэд управлял принадлежащим метеостанции буксиром, выходил на нем в море, когда было нужно, ассистировал при спуске под воду трактора-краба. Однако поскольку сотрудникам метеостанции не требовалось выходить в море регулярно, Тэд в остальное время подрабатывал тем, что перевозил грузы и пассажиров с одного острова архипелага на другой.
– Добрый день! Жарко сегодня! – приветствовал он подходящего к нему по причалу Дмитрия, вскинув вверх широкую красноватую на костяшках руку. В английском его, несмотря на долгие годы жизни вдали от родины, все равно слышался глуховатый скандинавский акцент.
Сколько Дмитрий помнил Тэда, он всегда всех приветствовал именно этими словами.
– Привет, – поздоровался Дмитрий. – Нужно будет подойти к Кавачи и спустить меня под воду минут на тридцать. Готов?
Тэд усмехнулся, будто бы поражаясь, как у кого-то вообще могли возникнуть сомнения в его готовности выполнить какое бы то ни было поручение.
Тэд и Дмитрий поднялись на буксир. Тэд отправился в рубку, взвел мотор. Тяжело заворчал двигатель, запах соли, морской воды и чуть подгнивших водорослей смешался в воздухе с резкой, едкой вонью солярки. Дмитрий, мгновенно переключившись на «морскую» походку – вперевалку (чтобы удержаться на покачивающейся палубе), прошел на корму посмотреть, в порядке ли трактор.
Миниатюрным трактором-крабом Дмитрий почти гордился. Это оборудование выбил для метеостанции именно он, убедив начальство в том, что в сейсмоопасном регионе от точности полученных данных могут зависеть тысячи жизней островитян. А получить данные о деятельности подводных вулканов, не спускаясь под воду, невозможно. Итак, руководство Сиднейского института скрепя сердце раскошелилось и выделило деньги. Вероятно, получить их было бы не так просто, не обладай имя Дмитрия достаточно солидным весом в научном мире. Трактор-краб прибыл к ним полгода назад, и с тех пор Дмитрий старался хотя бы пару раз в неделю выделить время, чтобы проверить машину, покопаться в ее внутренностях, если нужно, смазать маслом сложный механизм. Подводный трактор-краб давал ему такую степень свободы, которой раньше ни на одном из предыдущих мест работы у него не было. Возможность опускаться под воду, двигаться по дну океана, с помощью «клешни» краба поднимать со дна крупные и мелкие предметы, брать пробы… Ни о чем подобном он никогда и мечтать не мог. Все эти месяцы оставалось только досадовать, что такой многообещающий прибор мало используется по назначению, так как ничего интересного с точки зрения науки на протяжении долгого времени в прибрежных водах Соломонова архипелага не происходило. И вот сегодня, наконец, он сможет использовать весь спектр возможностей трактора-краба.
Дмитрий сдержанно улыбнулся и потер ладони. Тэд тем временем уже прогрел мотор, взялся за руль, и катер медленно отчалил от пристани. Дмитрий смотрел на пенные полосы, взметавшиеся за кормой буксира, на удаляющуюся береговую линию с ее пальмами и хижинами, на мелькавшее из-за крон тропических деревьев солнце. У берега притулились лодчонки местных жителей, справа остался порт с его массивными торговыми кораблями и тянувшимися вверх мачтами яхт богатых туристов. Теперь хорошо стали видны неказистые дома, расположенные вдали от берега, в центральной части острова. Где-то в глубине грудной клетки поднималось радостное предвкушение – он первым окажется на месте пробуждения подводного вулкана, первым возьмет пробы воды, газа и почвы в месте будущего извержения, первым сделает необходимые замеры. И все следующие ученые, которые захотят – если захотят – заняться изучением Кавачи, вынуждены будут пользоваться его данными. А может быть, ему даже повезет постигнуть до сих пор скрытую для науки причину, по которой вулканы вдруг начинают пробуждаться, а затем, изумив и напугав всех своей мощью, вновь засыпают – иногда на сотни лет.
Дмитрий снова, как и этим утром, на мгновение ощутил смутное изумление, что все еще способен на подобные эмоции, но затем просто выбросил все из головы и занялся осмотром трактора-краба. Он никогда не был любителем копаться в собственном подсознании, да и времени на переживания у него не было.
Тэд подвел буксир к обозначенному Дмитрием месту. Никакого облака пара над водой пока еще не было – вулкан только начал проявлять признаки активности. К тому моменту, как вулканическая активность достигнет пика, приближаться к Кавачи станет смертельно опасно. Но пока никакой угрозы не было – самое время провести необходимые для исследований измерения. Тэд заглушил мотор, бросил якорь и сообщил, что все готово к погружению. Дмитрий забрался в подводный трактор, чем-то напоминающий мини-танк на тяжелых сверхпроходимых «гусеницах», задраил люк, натянул через голову специально оставленный в кабине теплый свитер (несмотря на то что снаружи царила удушающая жара, внизу, под водой, температура понизится). Затем Дмитрий включил передатчик и дал Тэду команду приступить к погружению. Он знал, что сейчас тот с помощью лебедки начнет опускать трактор на дно.
Все действия проделывали они не впервой, однако всякий раз Дмитрий не мог избавиться от какого-то странного чувства внутри. Это было одновременно и предвкушение и волнение. Кто, как не он, мог знать, что шутить с океаном не стоит, что океан – мощнейшая стихия, перед лицом которой человек, называющий себя царем природы, беспомощное насекомое. В моменты погружения под воду, в которые, казалось бы, он должен был ощущать торжество науки над природой, разума над стихией, Дмитрий как никогда остро чувствовал, как мал и жалок в действительности человек.
Вначале за толстым стеклом видны были верхние прозрачные слои воды. Сюда еще проникали лучи солнца. Изредка можно было даже заметить стайку рыб. Вообще-то рыбы в район вулканов обычно не доплывали, а собирались на рифе, но иногда за стеклом все же мелькали быстрые тени, видимо, самых любопытных морских обитателей.
Дмитрий отслеживал показатели датчиков. Давление постепенно росло, глубина увеличивалась. За стеклами стало совсем темно, значит, трактор погрузился достаточно глубоко. Здесь не было уже ни рыб, ни прочей живности – только илистая взвесь, висевшая в толще воды. Затем раздался резкий толчок – это трактор коснулся гусеницами дна. Дмитрий включил прожекторы, и за иллюминатором тут же загорелись два луча белого света, высветившие черно-синюю подводную даль. И Дмитрий в который раз ощутил трепет от соприкосновения с первозданной, не потревоженной человеком природой. Ни одной живой души, кроме него, на много километров вокруг, и гигантская толща воды над головой. Нечто космическое, нечто поражающее воображение.
Однако нужно было действовать. Дмитрий включил двигатель, заворчавший в отсеке для оборудования, который располагался под днищем его «камеры». Затем загрузил на мониторе карту морского дна, на которой заблаговременно обозначил цель поездки, запустил радар, и трактор принялся медленно двигаться по дну. Разумеется, сам вулкан невозможно было разглядеть отсюда, а подходить к нему вплотную было неразумно, но этот район вполне подходил для того, чтобы сделать информативные пробы воды и грунта.
Из темноты возникали очертания подводных скал, обточенных водой камней, расселин и впадин. Мимо трактора проносились потревоженные светом глубоководные рыбы. Перед Дмитрием расстилался удивительный мир океанского дна.
Добравшись до намеченной точки, Дмитрий запустил манипулятор, представлявший собой некий гибрид ковша экскаватора и железной руки на шарнирах. В иллюминатор ученому хорошо было видно, как «клешня», которой он управлял при помощи специального рычага, опустилась к самому дну. Дмитрий нажал кнопку, и сбоку из манипулятора выдвинулась небольшая емкость для воды, а затем, наполненная, задвинулась обратно. Вернувшись на поверхность, ученый достанет ее, герметично закупоренную, и отнесет в лабораторию.
Теперь нужно было взять пробы грунта. Для этих целей Дмитрий использовал встроенный в манипулятор «совок». Инструмент погрузился в илистую поверхность морского дна, зачерпнул грунт и спрятал его в специальное углубление в нижней части манипулятора. Емкость с пробой грунта вскоре тоже попадет в лабораторию.
Итак, материалы были получены, для первого, поверхностного исследования процесса этого хватит. Дмитрий снова включил прибор связи и скомандовал Тэду:
– Поднимай.
Через два часа Дмитрий, как и рассчитывал, уже вернулся на станцию. Настроение у него было приподнятое. Все удалось в лучшем виде. Пробы воды и грунта оставалось только отнести в лабораторию, и в свободное время можно было заняться их изучением. Но самым важным для ученого было то, что за каких-нибудь три четверти часа он прикоснулся к одному из самых загадочных явлений природы – мечта жизни многих и многих его коллег. Это впечатляло, вдохновляло, пробуждало новые мысли и стремления. Вероятно, ради таких вот моментов и стоило жить.
Когда Дмитрий вошел в помещение метеостанции, Нил, вздрогнув, поспешно закрыл какие-то вкладки на компьютере. Опять, должно быть, вместо работы лазал по соцсетям, придурок малолетний. Дмитрий, не тратя времени на то, чтобы отчитать нерадивого стажера (что, как показывала практика, все равно ни к чему бы не привело), сразу прошел в лабораторию, оставил пробы и лишь затем вернулся обратно.
– Все в порядке? – коротко спросил он Нила.
– Да все о’кей, – радостно отозвался парень. – Что тут могло случиться? Все как по нотам, приборы работают, показания снимаются. Информацию я разослал…
– Какую информацию? – тут же насторожился Дмитрий.
– Да про вулкан, – с охотой отозвался Нил. – Ну вот эти графики, которые Брайан вам оставил.
– Куда разослал? – безнадежно уточнил Дмитрий.
Он, конечно, уже догадывался, что сейчас сообщит ему проклятый студент, и от этих догадок внутри поднималось какое-то нехорошее тоскливое чувство. Вот же, прислали ему на голову этого идиота, мать его. Где надо, он и пальцем не пошевелит, зато, где не надо, проявляет удивительную шустрость.
– Ну как же, – меж тем расплылся в радостной улыбке Нил, выставив на обозрение все свои крупные белые зубы. – Вот в эти научные институты, которым мы сообщаем данные о сейсмоактивности.
– А кто тебя просил отсылать им данные? – тихо переспросил Дмитрий.
Так было всегда: чем сильнее он злился, тем тише и спокойнее звучал его голос.
– А я же… А что, не надо было? – захлопал глазами придурок.
– А это ты сам очень скоро поймешь… Когда сюда съедутся десятки остолопов, мечтающих понаблюдать такое редкое явление своими глазами. И состряпать на нем свои бездарные докторские диссертации, – вот теперь Дмитрий, дав себе волю, загремел по-настоящему.
Нил при первых же раскатах его голоса тут же утратил свою извечную жизнерадостность, весь как-то пригнулся и заблеял:
– Но я же не знал… Но мы же всегда…
– Всегда? Всегда? Ты сидишь здесь три недели, ни хрена не делаешь и смеешь что-то вякать про то, что мы делаем всегда? – грохотал Дмитрий.
Про себя он понимал, конечно, что отправить данные все равно пришлось бы. Вот только это можно было бы сделать без всякой спешки, через несколько дней, а то и недель. И к тому моменту Дмитрий сам успел бы все исследовать и собрать необходимые данные. И, если бы сюда и нагрянули какие-нибудь жаждущие научных открытий дармоеды, ему они уже никак помешать бы не смогли.
Однако теперь дело было сделано. Рассчитывать на то, что Нил, целые сутки проводивший в Интернете, отправил письма куда-нибудь не туда, не приходилось. Уж в интернетных делах пацан, регулярно косячивший во всем остальном, как назло был спец.
– На площадку показатели снимать! Живо! – гаркнул на него Дмитрий.
И Нил, обрадованный тем, что появился законный повод сбежать от разбушевавшегося начальника, мгновенно испарился из комнаты. Дмитрий же тяжело опустился в кресло и прикрыл ладонью глаза. Что ж, теперь не сегодня завтра следовало ждать незваных гостей.
Мария
Павел еще сегодня днем сказал, отворачиваясь от компьютера и с хрустом разминая спину:
– Граждане ученые, а что, если нам вечером закатиться куда-нибудь в таверну? Посидеть, отдохнуть, мм? А то совсем уже позеленели все от своих изысканий, как будто и не на курорте живем.
И Мария внезапно поняла, что он прав. Она и в самом деле иногда по нескольку дней не вспоминала, что за стенами их лаборатории расстилается прекраснейший греческий остров Санторини, шумят многочисленные пляжи, песчаные и галечные, шепчет что-то сапфирово-синяя ласковая морская вода, сладко пахнут магнолии и хохочут на запутанных узких улочках туристы. Круг ее интересов здесь ограничивался древним таинственным вулканом Тира. Мария, ученый-вулканолог, сотрудник Московского института океанологии, прибыла на Санторини полгода назад, получив грант, обеспечивший ей возможность принять участие в изучении древнего вулкана, некогда уничтожившего Крито-минойскую цивилизацию. Вместе с ней в Грецию отправились ее подчиненные, Павел и Ира. Здесь же они познакомились с другими учеными-вулканологами, съехавшимися для изучения вулкана Тира со всего мира.
Вулканы, которым Мария посвятила всю свою жизнь, казались ей удивительной тайной, о которой до сих пор еще людям удалось узнать так мало. Их существование в какой-то мере можно было назвать колыбелью человеческой цивилизации. Сам воздух, которым дышали люди в наши дни, был продуктом извержения вулканов 3–4 миллиарда лет назад. Древние греки считали, что извержения насылают на землю разгневанные боги. Марии же казалось, что вулканы, возможно, те самые боги и есть. Может быть, не боги, но уж точно одушевленные существа – каждый со своим норовом и особенностями поведения. Одни дремлют столетиями, обманчиво флегматичные и умиротворенные, другие сердито взрываются, сметая все на своем пути. И вспышки их гнева могут изменить весь ход мировой истории.
Нечто подобное случилось и здесь в 1600 году до н. э. Когда гигантский взрыв расколол тогдашний единый остров Тира, иначе Санторини, на четыре части, а вулканическая пена залила все существовавшие на тот момент на острове города, уничтожив их в считаные часы. При скорости 150 км/час и температуре более 600 градусов лава сожгла все на своем пути. Вулкан Тира находится в 130 км от Крита, так что облако вулканического пепла достигло острова менее чем за полчаса. Минойские дворцы охватило адское пламя.
От взрыва вулкана произошли землетрясения, повлекшие за собой цунами. Вершина вулкана провалилась после взрыва, образовав кальдеру, в воздух было выброшено огромное количество магмы. Стены вулкана не выдержали образовавшейся внутри пустоты и обвалились под собственной тяжестью. В обвалы, прямо на раскаленную лаву, хлынула морская вода, мгновенно превращаясь в пар, давление которого росло с огромной скоростью. В результате остров Санторини взорвался, как паровой котел. И это породило новую волну цунами. Громадная волна, высота которой достигала 200 метров, обрушилась на северное побережье Крита, окончательно уничтожив весь минойский флот, постройки и часть населения Крита и Кикладских островов. Крито-минойская цивилизация погибла.
Мария бывала на развалинах Кносского дворца, разрушенного тем самым адским извержением. Именно здесь, по легенде, обитал в лабиринте свирепый Минотавр, побежденный отважным Тесеем. Выбеленные солнцем камни некогда одного из самых величественных строений современности словно запечатлели в себе древнюю историю живших здесь когда-то людей. Бродя по обломкам, вдыхая терпкие, пряные, солнечные запахи Средиземноморья, Мария словно видела перед собой оживающие картины прошлого.
Извержение Тиры направило всю европейскую цивилизацию по другому пути. Некоторые ученые считали даже, что Тира уничтожила целый континент – возможно, легендарную Атлантиду.
Извержение вулкана видели за 800 километров от острова, в Древнем Египте. Оно упоминается даже в Библии. Некоторые ученые считали, что именно с ним связан библейский эпизод об исходе евреев из Египта, в частности, о переходе Моисея через Красное море.
К настоящему времени от древней Стронгилы остался только видимый полумесяц с отвесной скалой более 300 метров в западной части и пологими пляжами в восточной.
Всю эту историю Мария знала наизусть, кажется, еще с детства. Точно, это ведь отец в своем вечном толстом сером свитере грубой вязки и в очках с замотанной синей изолентой левой дужкой рассказывал ей о загадочном древнем вулкане. Отец и сам был вулканологом, но в те годы изучать Тиру мог только по фотографиям и описаниям. Организовать в институте экспедицию за границу было не так-то легко. Отец много лет потратил на достижение своей цели, но, не дожив, скоропостижно скончался буквально за пару месяцев до старта им же самим организованной экспедиции. А осуществить его мечту выпало Марии. Только вот папа об этом не узнает, его уже почти 15 лет как нет в живых.
Мария помнила то радостное предвкушение, что охватило ее, когда они первый раз подплывали к древним островам вулканического происхождения. Как дух захватывало от вида торчащих из воды базальтовых глыб странной формы – раскаленная лава, соприкасаясь с водой, принимает иногда самые причудливые очертания. Как удивительно было видеть, что многие дома местных жителей лепятся прямо к скале, как ласточкины гнезда, а часть жилищ вырублена прямо в кальдере. Выходит, они совсем не боятся мощи этих загадочных и грозных существ? Научились мирно сосуществовать с ними? Укротили их? Или только думают, что укротили? Ведь само появление островов означает, что вулкан восстанавливается. Что он будет расти еще годы и годы, а затем снова рванет, такова уж его природа.
Что ж, в таком случае, изучить жизненные циклы этого вулкана, научиться точно предсказывать его последующее поведение – как раз ее задача. И, возможно, именно благодаря ей удастся когда-нибудь спасти жизни потомков людей, так беспечно выстроивших свои жилища на самом краю бездны.
Наверное, именно эта мысль так увлекла ее, заставила с головой уйти в работу, так что Мария ничего толком и не видела на прекрасном острове, ставшем своеобразной Меккой для тысяч туристов. А впрочем… Кого тут обманывать, она прекрасно знала саму себя. Вопрос приоритетов для нее даже не стоял еще в детстве, когда Маша, не задумываясь, пропускала школьные вечера и дискотеки, если была возможность поехать на областную олимпиаду по физике или просто посидеть с отцом над интересной задачей. Еще тогда было очевидно, что наука навсегда останется для нее на первом месте.
Нет, разумеется, она не была каким-то анекдотическим «синим чулком» или мультяшным сумасшедшим профессором. Присутствовали в ее жизни и спорт, и книги, и кино, и увлечения. И, глядя на себя в зеркало, Мария прекрасно отдавала себе отчет в том, что она – привлекательная молодая женщина: с легкой подтянутой спортивной фигурой, с тонкими чертами лица, тяжелой копной слегка вьющихся русых волос, здесь, на греческом солнце выгоревших до золотистого оттенка, со светлыми глазами, способными в зависимости от настроения менять оттенок от льдисто-голубого до темно-фиалкового. Она отлично сознавала, как воздействует ее красота на мужчин, и понимала, что, появись у нее такое желание, могла бы кружить головы и сводить с ума поклонников. Вот только все это интересовало ее постольку-поскольку, оттесняясь на задний план очередной сверхинтересной научной проблемой. И к своим тридцати пяти годам Мария имела неплохую, по ее собственной оценке, научную карьеру, имя, достаточно известное среди вулканологов всего мира, сотни опубликованных работ, докторскую степень и полную свободу, позволявшую ей, не оглядываясь ни на кого, срываться в любую точку мира в поисках решения очередной научной загадки.
И только иногда, когда – вот как Павел сегодня – кто-то обращал ее внимание на то, что она слишком уж с головой ушла в работу, она словно выныривала на поверхность и обнаруживала, что за пределами лаборатории, служившей ей в этот жизненный период очередным временным домом, тоже существует жизнь.
Сейчас, когда они расположились в тихой, укрытой от вечно гомонящих туристов, таверне, куда привел их Павел, пили вино и прислушивались, как флиртует с посетительницами бармен Христофор, молодой грек, прекрасный, как ожившая античная статуя, Мария с интересом рассматривала окружающую обстановку, впитывала ее звуки и запахи и всему удивлялась, словно и не провела тут, на Санторини, последние полгода. Над городом уже сгущались мягкие сумерки. В небе, только начавшем темнеть, вспыхивали и мерцали бледные звезды. Внизу, у подножия скал, тихо плескалось море, оседая кружевной пеной на базальтовых выступах. Подступавшая вечерняя прохлада пахла солью, терпким виноградом, кофе, камнем и пряностями. Над их головами сплетались, спускаясь с навеса над столиками, курчавые виноградные лозы, и темные листья шелестели на легком ветру, отбрасывая на лица посетителей таверны причудливо изрезанные тени. В тарелках, выставленных перед ними на столе, остывала долма – шарики из бараньего фарша, завернутые в виноградные листья. Павел потянулся через стол, взял фарфоровый соусник и накапал в тарелку несколько густых, пахнущих чесноком и зеленью капель. Где-то принялись тихо наигрывать мелодичную греческую песню. Чуть заунывная тягучая музыка полилась над голубыми крышами утихающего к ночи греческого города-острова. Звуки струнных инструментов словно бы замирали в воздухе, а затем соскальзывали прямо в серебрящуюся морскую воду.
– Приятное место, – улыбнулась Маша, откидываясь на спинку плетеного стула. – Как ты его нашел?
– С Иркой поссорились, – отозвался Паша, за плечи притягивая к себе жену. – Пошел пройтись и случайно забрел сюда. Ее иногда как накроет, хоть из дома беги. – Он, улыбаясь, поцеловал жену в висок.
– Что? – сквозь смех возмущенно отозвалась Ирина. – Посмотрела бы я на тебя, если бы тебя раздуло, как воздушный шар. Думаешь, тебе удалось бы всегда сохранять свою знаменитую выдержку?
Она показала глазами на свой выпирающий из-под платья круглый живот, и Паша, все еще смеясь, покачал головой:
– Пф, да я бы вообще свихнулся. Слава богу, проблему мужской беременности науке решить еще не удалось. А ты мой стойкий оловянный солдатик!
Мария с улыбкой наблюдала за их шутливой перепалкой. Павел и Ирина работали вместе с ней в одной лаборатории в Москве. Обоих она знала не первый год, и, когда между ними начало наклевываться что-то более глубокое, чем дружба и взаимовыгодное сотрудничество, Мария заметила это первой, может быть, даже раньше самих ребят. Нельзя сказать, чтобы их чувства ее обрадовали. Ей тогда казалось, что любовная интрижка между сотрудниками лаборатории внесет в атмосферу на работе ненужное напряжение. Начнутся какие-нибудь хихиканья, переглядки. Вместо содержательных дискуссий и аргументированной защиты своего мнения появятся какие-нибудь «как скажешь, дорогая», «ты совершенно прав, милый». Не говоря уж о том, что случится, если у ребят ничего не получится. Если они в конце концов разбегутся, но все равно будут вынуждены проводить вместе по восемь часов ежедневно. Тогда их лаборатория и вовсе превратится в ад.
Но, вопреки ее опасениям, оказалось, что все получилось в лучшем виде. На работе ребята как будто бы вообще забывали, что они муж и жена. Во время научных споров сцеплялись так, что искры летели, поблажек друг другу не делали. Можно даже сказать, что этот неожиданный роман повысил производительность труда в лаборатории. Они теперь не спешили убегать по окончании рабочего дня: ни у кого из них, ясное дело, не было запланировано больше никаких свиданий и встреч, не нужно было предупреждать вторую половину о том, что задержишься, а значит, всегда можно было остаться подольше поработать над важным экспериментом.
Пожалуй, единственным осложнением за все время их отношений стала неожиданная беременность Ирины, случившаяся уже здесь, на Санторини. Впрочем, и Павел, и Ира единогласно решили, что это обстоятельство ничем не помешает им выполнять запланированную работу. Павел лишь настоял, чтобы Ира держалась подальше от экспериментов с радиоактивными веществами.
И сейчас, глядя на шутливо переругивающуюся пару, Мария думала, что, наверное, это большая, редкая удача – получить в партнеры единомышленника, человека, увлеченного одним с тобой делом. Только тогда людям и удается успешно совмещать в своей жизни семью и работу. Ей, например, никогда этого не удавалось. Все те немногочисленные связи, которые можно было бы хоть с натяжкой назвать «отношениями», у нее рушились именно из-за работы. Когда вдруг появлялись претензии: «Где ты была? В лаборатории? До двух ночи? Ты что, меня за идиота держишь?» Когда в ответ на сообщение о том, что она уезжает в интересную экспедицию, ей отвечали: «И ты просто вот так сама все решила? Даже не посоветовалась? Уехать на полгода? А как же мы?» Когда у нее просто не хватало ни нервов, ни душевных сил на выяснение отношений (нужно было не распыляться, сосредоточиться ни диссертации), она принимала решение всегда быстро, разом, и никогда, ни единого раза решение это не было в пользу личной жизни. В целом она давно решила для себя, что, видимо, брак не для нее. Ну не всем же быть символами вечной женственности, хранительницами очага и понимающими женами. Ей точно не дано. И только глядя на Пашу с Ирой, она иногда задумывалась: а ведь вот так же могло бы быть и у нее. Так бы, наверное, получилось. Впрочем, все это всего лишь гипотеза, не подтвержденная эмпирическим путем, на которую и время-то тратить не стоит.
Вечер шел своим чередом. Они смеялись, болтали о пустяках (в начале вечера Паша потребовал не говорить о работе), слушали музыку, глазели на посетителей – все больше местных, загорелых до черноты горбоносых мужчин и женщин с темными, как будто чуть влажными глазами. И вдруг в сумке Марии звякнул мобильник – пришло какое-то письмо. Она потянулась за телефоном, и Паша тут же хохотнул:
– Ага, кто-то сейчас проспорит десятку. Мы же договорились в начале вечера: кто первым не выдержит и полезет проверять рабочую почту, тот проиграл.
– Может, это вовсе не по работе, – толкнула его в бок Ира. – Может, это личное сообщение.
Павел недоуменно поднял брови, как будто бы слово «личное» никак не ассоциировалось в его голове с Марией. Но потом, кажется, спохватился и мотнул головой:
– Все равно, если письмо окажется рабочим, Маша проиграет.
– Тебе прямо не терпится получить мои десять евро? Или ты боишься, что не выдержишь и первым сломаешься? – поддразнила его Мария.
Она нашарила в сумке аппарат, открыла почту и пробежала глазами письмо. Ира с Пашей о чем-то тихо переговаривались за противоположным концом стола, тихая музыка окутывала таверну, в нише, на низком диванчике, громко смеялась расположившаяся там компания, колыхались на легком морском ветерке курчавые виноградные лозы, спускавшиеся с крыши, но Мария ничего этого уже не видела и не слышала. Короткая информация, заключенная в мелких строчках письма, сразу же захватила ее, сердце замерло на мгновение, затем тяжело бухнуло в груди и застучало тревожно и радостно.
– Ну? Что там? – спросила Ира. – Скажи этому зануде, что ты не проиграла!
– А? – откликнулась Мария. – Я? Нет, я проиграла. Но вот мы все, кажется, выиграли!
– Что там такое? – тут же заинтересовался Паша, поднялся со своего места, обогнул стол и сел рядом с Марией, заглядывая в ее телефон через плечо.
В их компании такое поведение считалось в порядке вещей. Каждый знал, что его коллега в жизни не проявит какую-нибудь бестактность и бесцеремонность и в личную переписку не полезет. Что же касалось рабочих моментов, то иногда было просто удобнее и быстрее читать вместе один и тот же документ, и никто из них в таких случаях не возмущался.
– Видишь? – Быстро обернулась к Паше Мария. – Кавачи!
– Да что там такое? Мне тоже интересно! – возмутилась Ирка и привстала со своего места.
– Сиди! – тут же остановил ее Паша, бросив поспешный заботливый взгляд на круглый живот жены. – Я так расскажу. В общем, это из института. На Соломоновых островах, вблизи Гуадалканала, начал подавать признаки активности местный подводный вулкан Кавачи. Они получили сообщение от тамошней метеостанции, находящейся в Хониаре.
– Это же… – подхватила Ирка. – Подождите, насколько я помню, Кавачи по своим геофизическим свойствам очень похож на Тиру. То есть… то есть можно поехать туда и своими глазами понаблюдать, как все могло происходить здесь много веков назад?
– На самом деле, я не уверен, – нахмурился Павел. – Мы здесь находимся по гранту, у нас расписан весь бюджет экспедиции. Кто нам разрешит срываться с места и ехать через полмира?
– Разрешат! – решительно хлопнула ладонью по столу Мария. – Пусть только попробуют не разрешить! Я им такие выкладки представлю, я… – Она чувствовала, как внутри поднимается раздражение – так случалось всегда, когда какие-то человеческие факторы – будь то чувства, сложности с бюрократией или нехватка денег – вставали между нею и ее очередной идеей. – Я напишу обоснование, добьюсь того, что нам увеличат бюджет и выдадут разрешение.
