Ольга Николаевна Йокай
Ключ от всех дверей
– Как же ты уцелел?! – Ивашка машинально закутался в зипун до самых бровей: ему стало жутко и холодно. Даже зубы запостукивали.
– Дед меня спас. Дал серебряный орех из кургана – я не хотел брать, так он осерчал и швырнул, попал прямо в лоб мне. Скорлупа раскололась, окутала волшебной одёжей с ног до головы. Ни жара, ни боли я в ней не чувствовал. Только как осознал, что родные мои заживо в огне том горят, а я даже помочь им не могу – так и лишился чувств. И сколько пролежал там – бог весть. Потом скитался по пустыне, едва не умер от голода. Кочевники меня подобрали. Ватан-сор, народ солончаков. А я, выходит, из рода Кречета остался самый последний. И потому поклялся отомстить чародею за мою землю и всех, кто погиб. Затолкать ему в глотку обратно поганый его смех – пусть, гад, подавится! – Мизгирь в сердцах саданул кулаком по колену.
Милка вскинула точёную голову, звонко заржала. И тут откуда-то из темноты ей внезапно ответил другой, чужой конь. Лязгнуло железо, и в унисон ему раздалась лающая иноземная речь. И от этих звуков Ивашку до самых ступней прошибло холодным потом, пронизало смертным ужасом. В горле комом встал крик.
– Немцы! Снова немцы! Мизгирь!
– Беги! – закричал Мизгирь в ответ, взметнувшись с земли.
Но было поздно.
Затрещали кусты. Из них на Ивашку надвинулась длинная, по уши закованная в броню лошадиная морда. Всхрапнула. И, видно почуяв близость кобылы, здоровенный жеребец вскинулся вдруг на дыбы, завизжал, надсадно и зло – ухнул, ударяя пудовыми копытами в дёрн.
С диким мявом Мурысь прыснул в сторону, распушил щеткой хвост.
В свете костра полыхнул зеркальным блеском доспех всадника, увенчанного рогатым шлемом, со свистом вспорол воздух выдернутый из ножен меч. Конь рванулся вперёд, сшибая Ивашку грудью, – тот упал ничком, с тихим вскриком, прикрывая руками голову. Это было последним, что увидел Мизгирь, лихорадочно рванувший из-за пазухи револьвер.
А для Ивашки ночь взорвалась яркой болью. А потом навалилась тьма.
* * *
«Степь в траве хоронит минуты, друг мой, что ты слышал под утро?
Что за злую весть сообщил кому-то звон умершей струны?
Я узнал ответ на рассвете: ветер дует в сторону смерти.
Нам дорогу к ней протоптали черти – дети полной Луны!»
(Канцлер Ги)
Мизгирь через силу приподнял голову и застонал еле слышно – затылок ломило. Со лба соскользнула мокрая тряпица. Ее тут же заботливо кто-то поправил, вернул на место. Звякнул металл.
– Ивашка, ты? – он вгляделся в маячившее над ним в полумраке белёсое пятно – чье-то лицо.
– Неа, не Ивашка я. Федька. – Отозвался ломкий мальчишечий голос. – А окромя меня ещё Захарка тут, Аринка и Кир. Мы русичи, из-под Новгорода. Ярик вроде тоже русич, но он блажной. Мы его речи не особливо разумеем. Эйвар еще с нами, и Лууле, и Зельда, они вовсе уж бестолковые. Только ревут, почём зря, лопочут по-иноземному. Семеро нас тут.
– А Ивашка где же?! – стрелок заозирался вокруг, тут же машинально ухватился за пояс и с облегчением выдохнул: револьвер всё-таки был на месте.
Под лопатками же обнаружились грубо отёсанные доски; они больно впились в спину гвоздём. Доски ходили ходуном и надсадно скрипели. Цокали лошадиные копыта.
«Повозка!» – смекнул Мизгирь.
Повозка эта оказалась ещё и крытой – с решётками вокруг и с решётчатой же дверцей.
– Ивашка – это который с волосьями долгими? – тоненько спросили из угла.
– Он самый! – Мизгирь попытался сесть.
– К махистру его потащили, – угрюмо буркнул Федька, шмыгнув носом. – Ты, дядя, лежи трохи, не шебурши. Башку тебе шибко пробили.
Стрелок спокойно лежать не хотел, снова вскинулся:
– К какому еще махистру?!
– Дык известно какому – фон Готфриду, хозяину нашему.
Мизгирь похолодел. Федька же добавил, вновь сопнув простуженным носом:
– Твой Ивашка ведь тоже шлюссель, как мы. Потому и взяли его.
– Че-го?! – стрелок дёрнулся – на память сразу пришло другое, но очень уж похожее на это словечко, – но ребята его в несколько рук удержали, принялись втолковывать, как неразумному:
– Шлюссель – это же «ключ» по-ихнему. Махистр собирает нас в связку, а как соберет – так и власть получит над миром и временем. Двенадцать ключей ему надобно.
«Вот оно что!» – Мизгирь наконец поутих. А потом углядел на запястьях и щиколотках сидевших вокруг подростков тяжеленные на вид кандалы. А на замурзанной шее у каждого – ошейник с прикованным к нему кольцом. Через эти кольца тянулась длинная ржавая цепь – конец ее крепился к вбитой в низкий потолок скобе.
И впрямь связка! Но что за Готфрид такой? Неужто еще одно обличье чародея?!
– А куда нас везут? – стрелок тяжело перекатился вбок, попытался заглянуть под холщовый полог, накинутый поверх решётки. Снаружи серело хмурое утро.
Тревога за Ивашку становилась всё сильней.
Тощий мальчишка в пёстром изодранном балахоне тряхнул головой, отбрасывая с узкого лица грязные патлы, облизнул разбитые губы и близоруко сощурился на Мизгиря:
– Надо полагать, в очередное место силы, – он нервно усмехнулся краешком воспалённого рта. Подсохшая было короста лопнула, закровила. Парень снова мазнул по ней языком, поморщился. – Они вроде как рыцари-крестоносцы, только спецподразделение.
– Крестоносцы?! – на ум стрелку сразу пришли черно-красные повязки на рукавах – ненавистные свастики. Он выдохнул. – У фашистов тоже кресты были. Такие… с загнутыми концами. Они?
– Вы знаете про фашистов?! – мальчишка вскинул на него вспыхнувшие непонятным восторгом глаза, весь подался вперед так, что цепь натянулась и железо врезалось в его острый кадык. – Из какого вы года?
Мизгирь покачал головой:
– Мой мир, как и время в нём, давно сдвинулся с места. Я даже не знаю, в прошлом мы сейчас или в будущем от моего рождения.
– Ясно… – парень сразу же сник. – А как называется ваша родина?
– Сор-Олум, мертвый солончак. Я Мизгирь, сын Хорта из рода Кречета.
– Нет… не слышал я про такое место… Фонологически похоже на какую-то среднюю Азию. Ладно, неважно, – он покосился на стрелка. – Меня Ярик зовут. Ярослав Халиченко. Мы с мамой в Пскове жили… раньше. У нас машина была, квартира. Я в гимназию ходил… с физико-математическим уклоном. А потом мы решили поехать к бабушке в деревню на каникулы. И я… – он замялся. – Пошел в уборную через огород, открыл дверь – и попал вдруг сюда, – он отчаянно и коротко всхлипнул. – Мама, небось, волнуется, ищет меня. И бабушка… А я даже не могу дать знать, что живой. И что им опасность грозит.
– Какая опасность? Нашествие? – Мизгирь подобрался весь.
– Да. – Ярик придвинулся к нему ближе, звякнув цепью. – Когда этот магистр тайного ордена соберет всю связку своих ключей, то есть нас, он будет открывать порталы куда ему вздумается. И это будут не двери даже – ворота! И он поведет через них свои армии. Вы представляете, что тогда будет?!
Стрелок молча кивнул. Он представлял. Более чем.
– Знаете, что сейчас с вашим другом делают? – Ярик пронзительно глянул на него исподлобья. – Ставят на него… как это объяснить… Синхронизатор… ограничитель. Думаете, это просто ошейник? – он тронул широкую стальную полосу на горле. – Они туда что-то впаивают – и это одновременно подавляет нашу волю – и формирует энергетическую связь. Принцип, родственный работе трансформатора. Мы создаём общее магнитное поле.
– Опять пошел свою ересь талдычить, – проворчал Федька себе под нос. – Я ж говорю, блажной! Мало я ему навалял тогда! И в бога-Христа нашего не верует. Вон, вместо креста на шее какую-то погань таскает! Язычник!
– Да это просто значок! Эмблема рок-группы! – обиженно взвыл Ярик. – А ты дубина! Одни свои гусли и знаешь!
– Я тебе сейчас такую дубину покажу! – Федька кинулся было на него, брякая кандалами, но тут чья-то коленка врезалась ему в бедро, и он, взвыв, отлетел в сторону.
– Хватит лаяться, будто псы цепные! – гаркнул чернявый горбоносый парень, сердито сверкнув глазами. – Хотя… чего уж там… цепные и есть, – процедил он вполголоса, но Мизгирь, однако же, разобрал и устало усмехнулся.
– Ма олен хирмуль! – рыженькая, вся усыпанная веснушками девочка вдруг расплакалась, принялась размазывать слёзы по грязным щекам.
И тут повозка остановилась. Снаружи послышалась чужая гортанная речь, лязгнул засов. Все мигом смолкли – будто выключили их. Мизгирь тоже замер, прикинулся мёртвым: негоже выпрыгивать, не разведав толком обстановки и сил противника. А сам наблюдал сквозь смеженные ресницы.
Двое амбалов в белых, с чёрными крестами плащах поверх кольчуг, зашвырнули в повозку бесчувственного Ивашку, закованного в кандалы, ловко продели цепь и через его ошейник. Мальчишка всхлипнул, не приходя в себя, подтянул коленки к груди. Светлые волосы его сбились в колтун, слиплись от крови.
У стрелка внутри захолонуло: только ведь начал малец обживаться, оттаял чуть – и опять! На новые муки. Что за судьба у него такая?!
И ведь никто в деревне не знает, что с ними – равно как и о надвигающейся беде. Нет, не пощадят эти рыцари селян – всё разграбят, пожгут! А Танкист… Танкист там один!
Мизгирь едва не скрипнул зубами, в который раз кляня себя за беспечность.
И тут Ивашкины веки дрогнули. Он выдохнул, повёл вокруг себя мутным растерянным взглядом, будто ища кого.
– Здесь я! Не бойся! – стрелок обхватил его за плечи, прижал к себе, уткнулся лицом в макушку. Ивашка обнял его в ответ, с трудом унимая нервную дрожь. Мизгирь даже через рубаху ощутил тяжесть и холод его оков.
– Они били тебя? Мучали?
– Нет, и пальцем не тронули, – облизнув губы, прошептал Ивашка. – Обыскали только всего. Поесть предлагали даже, но я не стал.
– И правильно! – снова подал голос Федька.
– Мизгирь, послушай, а где ж наш Мурысь? – Ивашка вдруг всполошился.
– Да шут его знает! – недоуменно пожал плечами стрелок, еще раз для верности огляделся: не затесался ли кот среди узников.
– Ребята, вы нашего кота не видали? Он здоровущий, черный такой. Ночью с нами был.
Федька прыснул:
– Небось, махистровы лыцари его изловили да варят нам на обед. Они нас вечно всякой тухлятиной потчуют.
Ивашка хмыкнул:
– Да ладно тебе! Мурысь сам кого хочешь сварит! Это такой кот, что вам и не снилось.
– А Уну, Уну-дьяволицу ты видел? – зашептала быстроглазая девушка. Мизгирь сообразил, что это, наверное, и есть Аринка из-под Новгорода. Простоволосая, в одной лишь исподней рубахе, она зябко поёжилась и добавила вполголоса: – Уна – это такая стерва высокая в белом чепце.
Ивашка пожал плечами:
– Ну, видел. Она за спиной у магистра стояла, говорила ему всё на ухо. Только что – я не разобрал.
Мизгирь хмыкнул:
– Жена его, что ли?
– Ещё чего! – Федька приложил непотребно, цыкнул слюной через дырку между зубами. – У магистра жена – баронесса, урожденная фон Штильке. А Уна так… продажная девка при нём.
– Это откуда такие ценные сведения? – изумлённо покосился на него стрелок.
– Дык я медальон хотел у него стибрить. Открываю – а там портрет, и подпись на обороте. Ну, я и смекнул, что к чему. Правда, фон Готфрид меня потом изловил и выпорол за то знатно. Две недели сидеть толком не мог!
– Уна тоже ключ, а ходит свободная, а не как мы, в кандалах, – вздохнул чернявый.
– Ну, так с Уны же всё и началось, говорят. Через неё магистр силу свою получил, стал шлюссельмейстером. А потом еще и компас раздобыл, который на другие ключи ему указывает.
– Гад он, магистр этот! – тихо обронил Ивашка.
– Конечно, гад, каких свет не видывал! – согласно покивали ему. – Только ты всё равно от него теперь никуда не денешься. Не мытьем – так катаньем возьмет своё, и будешь ты в его связке работать.
– Да ни за что! – Ивашка тряхнул раскосмаченной гривой. – У меня уже есть ключник! А другого не надобно мне! – он порывисто стиснул ладонь стрелка, будто дал клятву верности. – Мы – тау-риш, братство! – горячо выпалил он.
Мизгирь крепко сжал его руку в ответ.
– Ну, тогда ты ещё наплачешься, – ехидно продудел Федька. – Махистр один день ласковый, а на другой – калёным железом жжёт. А захочет – так и вовсе все жилы по одной из тебя повытянет. Ещё о смерти будешь молить.
Ивашка ничего ему не ответил. Нахохлившись, притулился горячим плечом к боку стрелка. Потом встрепенулся вдруг, вскинул голову.
– Мизгирь… а ведь они и про тебя спрашивали! Фон барон-то этот по-нашему сносно чешет, только малость слова коверкает. И вот он все допытывал, ключник ты мой или кто. И держишь ли при себе огнестрел. А я ему ничего не сказал, дурачком прикинулся. Мол, память отшибло мне. А ещё знаешь… у магистра ведь тоже пистоль есть, я видел. Только не такой, как у тебя, а чёрный. И дуло у него широкое.
– Беретта с глушителем, – процедил Ярик. – Ну, хоть не бластер – уже и на том спасибо! – он потешно развел руками.
Ивашка прыснул. А Мизгирь тем временем лихорадочно прикидывал: «Выходит, магистр опаснее, чем я думал. Тоже стрелок, тоже ключник. И оружие у него понадёжней моего будет. Если заряжено, конечно».
– А что с остальными? Сколько их?
– Это передовой отряд, не больше двадцати человек. Но как только мы откроем портал – подтянется весь их орден. Вооружение – арбалеты, секиры, мечи. Пистолет только у Готфрида, – раздумчиво пояснил Ярик.
– Это хорошо, – кивнул Мизгирь.
– Да что ж тут хорошего?! – не выдержал Федька. – Как ты собираешься с ними сладить?!
– Это уж моя забота, – стрелок сухо усмехнулся. – Вы только без паники, ребята.
Те молча переглянулись. Но в глазах затеплилась надежда.
Ждать им пришлось долго.
Снаружи трещал валежник. Рыцари переговаривались неспешно. Звякала посуда. Потом потянуло запахом дыма и вкусного мясного варева. Мизгирь сглотнул набежавшую слюну – с прошлого дня у них и крошки во рту не было.
«Вжирх! Вжирх!» – видно, точили меч.
Лязгнули доспехи, заскрипели мелкие камешки – кто-то шёл сюда, тяжёлый и грузный.
Мизгирь плавно снял револьвер с предохранителя. Взвёл курок. И, когда снова отворили засов и полог наконец откинулся, под него просунулось чье-то костистое, будто вырубленное топором лицо с белёсыми глазами. Мизгирь распрямился стальной пружиной, кинулся вперёд. И опоздал буквально на долю секунды: в кольчужной перчатке возник воронёный ствол, коротко гахнул – и плечо стрелка ожгла горячая боль. Стиснув зубы, он пальнул в ответ слепо, не целясь. От грохота заложило уши. Пуля цвиркнула, отскакивая от металла.
– Не пробил! Кольчуга заговорённая! – ахнули сзади. Перепуганные мальцы вжались в дальний угол повозки.
С глухим отчаяньем Мизгирь осознал, что упустил свой единственный шанс: вот она надвигается, его белоглазая смерть, и он уже ничего не успеет сделать. Ни для Ивашки, ни для этих семерых, вырванных по чужой воле из привычной им жизни.
Второй патрон дал осечку.
Мизгирь припал к доскам, как зверь. «Ну уж нет! Я тебя, падлу, уделаю!» – он перекатился и коротко взвыл, ударяя белоглазого обеими ногами в пах. Тот глухо охнул, согнулся пополам.
И тут лесную тишину распорол сухой треск автоматных очередей и истошный кошачий мяв.
* * *
Рыцари тайного ордена полегли от оружия своих же потомков.
Уцелел лишь магистр, да и то потому, что Мизгирь, чёрный и страшный, вдруг встал во весь рост и рявкнул:
– Не стрелять! Этот гад нам живым нужен! – его полоснула вдруг мысль: «Кто же ребят из связки по домам отправит, как не этот?! Раз уж он схитил их – ему и возвращать!»
Он обвел пронзительным взглядом своих спасителей.
Танкист, все хуторские и даже староста Фрол были здесь! Шмайссер в его ручишах смотрелся сущей игрушкой. А кому не хватило оружия огнестрельного, похватали вилы, топоры, дреколье. А у Степановых ног вился, задрав трубой хвост, верный Мурысь.
Узников наконец расковали. Они стояли испуганной кучкой, жались друг к другу, робко косились на опасные штуковины, уничтожившие за минуту целый отряд. Один только Ярик не выказывал страха. Он подмигнул Ивашке как близкому другу – и тот понимающе улыбнулся ему в ответ. Будто солнышко просияло.
Аринка вдруг заозиралась:
– А Уна где же?
Принялись искать, но той и след простыл.
– Утекла, гадина! – Федька отчаянно сморкнулся в траву. – Жаль, не поквитался я с ней.
Гуртом они отправились на хутор.
Барона фон Готфрида скрутили и, надавав ему тумаков, перекинули как куль поперек седла, повезли следом. Сгрузив, заперли в амбаре Танкиста. Магистр поначалу сыпал громогласными проклятьями, но наконец затих и он.
А спасённых ребят тем временем повели в баню, там отмыли до скрипа, до красноты, потом принялись кормить. Те поначалу накинулись на еду – наголодались, намаялись. Но вскоре уже и есть не могли: сидели распаренные, осоловевшие, вяло переговаривались.
Селяне разобрали их по домам, уложили, укутали.
– Намыкались, болезные! Настрадались! – причитали над ними деревенские бабы.
К Мизгирю подошел Степан, ухмыльнулся:
– А кот-то ваш опять не подвёл! Сплю себе на сеновале – тут он, откуда ни возьмись. Глаза, как плошки – огнём горят, шерсть дыбом, а воет, что твоя сирена пожарная! Ну, я и смекнул, что беда с вами приключилась, бегом к тайнику, арсенал доставать. Потом всех наших поднял – и в лес, за котом. Он впереди бежал, дорогу показывал.
Ивашка подхватил кота с земли, зарылся лицом в чёрный пушистый бок:
– Мурысенька! Храбрый, хороший мой котик! Опять спас нас всех!
Тот игриво куснул его за пальцы, коротко взмякнул и вывернулся из рук. Сейчас он казался обычным домашним мурлыкой – шкодным и себе на уме.
Со стороны амбара послышался шорох. Потом закачались верхушки подсолнухов в огороде. Стрелок вздрогнул:
– Магистр! Пойду-ка проверю, как он там.
Он с трудом отодвинул тяжелый засов, откатил в сторону дубовую чурку, подпиравшую дверь. Чуть приоткрыл – и в лицо ударил сладковатый застоявшийся запах. Стрелок заглянул внутрь – и тихо, но отчаянно выругался: связанный пленник неподвижно лежал на полу, запрокинув крупную голову. Глазные яблоки белели из-под полуприкрытых век как два мраморных шарика. Вся его грудь, подбородок, шея были залиты густой зеленоватой жижей. И ею же был заполнен до краев провал разинутого рта. Магистр захлебнулся собственной рвотой.
– Яд! – выдохнул похолодевший Мизгирь.
– Это Унка! Ее рук дело! Я знаю! – за спиной возник вездесущий Федька.
Стрелок вытолкал его взашей из амбара, притворил за собой дверь. Ноги враз стали ватными, отказывались держать. По-дурному, накатами, ныла перевязанная рука – по бинтам начало расползаться багровое пятно. Но Мизгирь даже внимания не обратил на открывшееся кровотечение: он прокручивал и прокручивал в голове варианты спасения детей.
– Как же мы домой теперь вернёмся?! – ахнула Аринка в унисон его мыслям. Обхватила себя за плечи вздрагивающими руками. Чернявый Кир принялся её утешать, но тщетно: по лицу девочки покатились крупные, как горошины, слёзы.
Ивашка встрепенулся:
– А как вы вообще работали в связке? Ведь не по доброй же воле вы проход для магистра открывали!
– А мы и не открывали его вовсе, расширяли скорей, – пробубнил щуплый вихрастый Захар, выглянув из-под Кирова локтя.
– Уна сама всё делала, она же и решала, куда идти. Чертила круг и читала по книжке заклятия. А нашу связку цепляли к ней – и тогда появлялся синий огонь, и кандалы шибко жглись. Вот, – Кир продемонстрировал тёмные, будто оплавленные рубцы на запястьях. – У всех остальных такие же. Это от бесовского огня. Вряд ли теперь сойдут.
– Но почему же она тогда своего ключника убила?! Если это она была, конечно…
– Она, она! Больше некому! – с жаром закивали ребята.
– Видно, сочла его недостойным союза, раз позволил взять себя в плен.
– Магистр обещал Уне сделать её королевой над всем миром. А она только и любила, что золото и власть. Дьяволица и есть. Небось, найдет себе нового шлюссельмейстера теперь, лучше прежнего.
– У, ведьма!
И тут стрелка осенило.
– Постойте-ка! – выпалил он. – Если вы были с ними не по доброй воле, а как пленники, и вас силой заставляли проходить через обряд, значит, сгодится любой ключник? И наш тау-риш подойдет!
– Ну, выходит, что так. – Ярик задумчиво почесал переносицу. – Если вы откроете исходный портал, а мы присоединимся в качестве добавочных, то сможем скорректировать направления и каждый, по идее, отправится туда, куда ему нужно.
– А ежели я не захочу отправляться? – тихо и скорбно прошептал Федька. – Меня-то дома никто не ждет, сирота я. Махистр хотя бы кормил исправно. А так – придется или воровать, или же опять христарадничать пойти. Не надобно мне этого!
– Ну, так и оставайся у меня! – хмыкнул Степан. – Будешь помощником, подмастерьем. И вообще – заместо сына. Всему, что знаю, обучу тебя. Молотилку вот вместе доделаем, – он мотнул подбородком в сторону своего полусобранного механизма.
– А чегой это? – Федька вытаращился на диковину, заморгал белесыми ресницами. – Экая махина!
– А вот узнаешь! – подмигнул ему Танкист, ткнул локтем в бок. – И всех остальных тоже касается: кому любо у нас – завсегда местечко найдем и к делу пристроим.
– Нет уж, спасибо! Я домой! – Ярик заметно напрягся. – Довольно с меня средневековья! И я хочу свои очки!
– Мизгирь… – Ивашка робко тронул стрелка за рукав. – Отойдём-ка… спросить я тебя хочу.
Тот удивлённо покосился на него: мол, какие секреты от друзей? Однако же пошел. Завернули за угол амбара.
Парнишка глянул робко и виновато. А потом и вовсе опустил голову, принялся наматывать на палец выбившуюся из узла прядку.
Наконец выдавил из себя:
– Я вот всё думаю… может, нам тоже уйти?
– Куда? – ахнул поражённый Мизгирь
– А неважно. Куда глаза глядят. Хоть бы и на край света, раз уж пути все открыты. У розы ведь много лепестков.
– Но как же твои родные, дом?!
– Так в этом-то и дело! – Ивашка вскинул на стрелка яркие свои глазищи – и Мизгирь явственно различил в них растерянность и тревогу. – Понимаешь, я чувствую, что в ответе за близких – но могу ли их защитить?! Чёрный чародей, гуси, Яга, магистр этот треклятый… да мало ли кто еще позарится на мой дар, как на лакомый кусок, захочет обладать им, распоряжаться. А мне этого не надобно! И родичам, соседям моим – тем более. У них свой уклад, своя жизнь. Вот и выходит, что быть со мной – всё равно, что на пороховой бочке сидеть. Но ты-то стрелок, ты привычный к войне, и к пороху… А им всё это зачем?! – он мотнул подбородком в сторону тёсовых крыш, маячивших за пролеском.
Мизгирь пожал плечами:
– Ну… они любят тебя.
– Так я тоже их люблю! Но поэтому и хочу уйти. Чтобы сберечь. Не подвергать лишний раз опасности. А ты? Ты пойдешь со мной?
– Спрашиваешь! Тау-риш разве что смерть разорвать может. А смерти я так просто не дамся – подавится она мной, – стрелок коротко усмехнулся. – Да и с чародеем надо поквитаться, ты прав. Что-то мне подсказывает, мы с ним ещё встретимся.
– Не дай Бог… – содрогнулся Ивашка и мотнул головой, будто прогоняя налетевший морок. Понурился было, но потом снова оживился: – А море? Я настоящее море хочу увидеть! – взгляд его вспыхнул надеждой.
– Ну что ж. Для начала можно и море, – покладисто согласился Мизгирь.
***
Безутешная Зоюшка рыдала, уткнувшись в Машуткин подол. Вздрагивала всем телом. Да что там – взрослые бабы, и те вытирали украдкой глаза. Мужики стояли чуть поодаль, наособицу, глядели хмуро. Деревенские, хуторские – все были здесь.
– Вы уж берегите себя, соколята! – замотанная в чёрный платок по самые брови вдовица Марья размашисто перекрестила их, коротко всхлипнула. – Завсегда возвращайтесь, помните, где ваш дом.
Прочие согласно закивали, загомонили наперебой: желая всех благ, торопливо совали гостинцы, съестное. У Ивашки в сидоре за спиной угнездился Мурысь – вновь, как когда-то.
Федька демонстративно заложил руки за спину:
– Я с вами не иду! Усекли? Здеся остаюсь!
– Да не больно-то и хотелось тебя брать! – съехидничал Ярик. – Сопливчик!
– Э-эей! Вы чего? Вдруг не сработает, если лаяться будете?! – Кир встал между ними, упреждающе взмахнул рукой. – А ну живо миритесь!
– Да мы и не ссорились особо… мы так… – прогнусил Федька и понуро отошёл.
Аринка вдруг метнулась к нему и порывисто чмокнула в щеку, взъерошила его русые вихры. Федька зарделся, мазнул по щеке ладонью.
– Ну вот ещё!
Восемь ключей, мальчишки и девчонки в вышитых белых рубашках встали подле девятого человека – стрелка. Разом положили ладони ему на плечи.
«Мы теперь все тау-риш, одно братство» – осенило Ивашку вдруг. Через все времена, через все миры – одна связь.
– Да будет она крепка! – словно заклятие прошептала Аринка, прочла его мысли.
А Кир, запрокинул кудрявую голову в яркое летнее небо и радостно выдохнул:
– Ребзя! Там радуга, гляньте!
– Где? Где? – заозирались все.
– Да вон же, над лесом! Двойная! На счастье!
Они закрутили головами, силясь углядеть – и упустили момент, когда воздух в центре их круга вдруг вспыхнул и прямо из луговины вырос огромный полупрозрачный кристалл о восьми гранях.
– Получилось! – коротко выдохнув, они взялись за руки и будто в игре шагнули вперёд – прямо сквозь сияющую поверхность…
Ивашке показалось на миг, что он сейчас столкнется лбом с долговязой Зельдой, но вместо этого в распахнутые глаза ударило слепящее буйство красок, полыхающими переливами и вдруг налетевший горячий ветер подхватил его и стрелка, понёс через вереницу миров, через распахнутые настежь двери. Туда, где синело море.
И мне идти по мирам,
Как по колено в траве,
И мне идти по мирам —
Не первый, может быть, век.
Пока настала пора,
Покуда крылья хранят…
И мне идти по мирам —
Им не прожить без меня!
