Ольга Николаева
Моя Заноза. Никому не отдам!
Глава 6
Стася. Несколько лет назад.
– Твою мать! Дура ты мелкая! Что ты опять творишь? Какого хрена?! – Семен отлетает от очередной метелки, брезгливо расставив ноги по сторонам.
– Сёма! Что здесь происходит? Откуда взялась эта тварюшка? – Чучундра, которая только что пыталась сожрать Сёму, прыгает на одной ноге: во второй босоножке плещется грязная вода и застряли волоски от швабры.
– Я – мою полы. Время пришло.
Так хочется поржать над ними. Над этими растерянными рожами… А были такие глумные, такие типа романтичные, всего пару секунд назад!
– Тварь! Шлендра! Сёма! Почему эта приживалка опять нам мешает?!
Она – никто.
Очередная белобрысая лахудра, которая хочет забраться к сводному братцу в спальню. И в кошелек заодно. А меня – задвинуть, прогнать, унизить…
Орет всякие слова, позорные, от которых хочется сбежать, затыкая уши…
А он – молчит.
Не защищает меня!
Урод! Предатель! Ненавижу! Ненавижу его просто!
– Заноза. Ты напросилась! – Он делает шаг в мою сторону с таким угрожающим видом, что сердце екает и проваливается в пятки. Оно бы и дальше скатилось, но не пускают подошвы тапочек – тупых, нелепых тапок в виде розовых котят!
А что поделать, если мама запретила мне вечером куда-то выходить? И всю уличную обувь попрятала?!
– Да? Опять? Ты мне в прошлый раз обещал, что не будешь тут облизывать своих тупых баб! Вы так чмокали и хрюкали, что слышно даже в будке у охранника!
Брови Сёмы сходятся в одну точку на переносице. Он зол. Он кипит.
И мне не поздоровится, однозначно!
Зато он больше не смотрит на эту крашеную, размалеванную фифу! Я снова – в фокусе его внимания!
– Ты сейчас будешь стирать мои джинсы. Сама. Руками!
– Слышь, бабонька? Ты должна мне сказать спасибо!
Эта дура в изумлении приоткрывает рот. Явно такого не ожидала!
– Тебе? За что? Семен, почему эта мелочь еще не спит? Ей, вообще, не положено в такое время ходить по коридорам!
Вообще-то, Семен и был оставлен дома, чтобы присмотреть за мной. Пока родители разъезжают по всяким своим встречам с партнерами.
На детей им плевать, обоим. И на то, что нам нельзя оставаться вдвоем… Да нам лучше жить на разных полюсах планеты! Только мама и дядя Сережа решили, что нет ничего лучше, чем закрепить свои деловые связи вот таким идиотским способом – жениться и жить вместе!
– Он сейчас штаны снимет! Сам! И тебе его раздевать не придется! – Издаю скрипучий звук… Как будто издевательски смеюсь… Но в душе так плохо… Лучше бы умереть, чем видеть все это…
– Так. Сейчас кто-то получит этой грязной тряпкой по губам!
Он даже не брезгует – хватает с пола тряпку, почему-то слетевшую со швабры, и бежит за мной.
– Сёма! Ты куда?! Оставь эту… Что мне делать-то?!
– Иди домой. У меня пропало настроение…
Несусь по длинному коридору, жадно хватая воздух ртом. Он – быстрый. Очень быстрый, мой Сёма. И никому не позволено забирать его внимание у меня!
Даже если приходится удирать от него, теряя на ходу тапки!
– Выходи оттуда! Ты слышишь меня?!
Дверь грохочет под сильными кулаками. Но я надежно ее заперла.
В кладовке сыро, темно, воняет химией… Но я готова тут остаться навсегда!
Очень страшно, когда Семен гневается!
– Выходи! Тебя нужно воспитывать! Выйди, Заноза! Или я сломаю дверь!
– Нет.
Разговаривает со мной. Сердито. Но со мной. Не с той лахудрой.
– Стася. Я все равно тебя вытащу оттуда и отхлещу ремнем по жопе! Ты заслужила это!
Молчу.
Меня никто никогда не бил. И братец ни разу пальцем не трогал…
Но умудрялся так ранить словами и поступками, что лучше бы просто колотил.
– Я сейчас позвоню родителям. Они приедут, и будет еще хуже!
Да. Мама, если узнает, перестанет со мной говорить… А это – самое страшное, что может быть в жизни… И дядя Сергей расстроится, нахмурится, будет смотреть на меня, как на дурочку… И я буду сдыхать от чувства вины!
– Они сами тебя выпорют. За то, что не со мной сидел, а всяких девок сюда водил!
Новый жесткий удар по двери.
В темноте только слышно, как осыпается штукатурка.
Злится.
Знает, что я права.
И я знаю, что никуда он не позвонит.
Это только наша война. Война с его шлюшками!
И я обязана в ней победить!
– Не смей говорить гадости про мою девушку. Ты – пустое место рядом с ней.
Сволочь. Урод. Козлина.
Всегда найдет способ, чтобы меня унизить!
– Это потому, что у меня нет таких сисек?
У меня вообще ничего нет. Только кожа. Кости. Кости торчат отовсюду: лодыжки, запястья, ключицы, локти, колени – я вся состою из сплошных острых углов.
Семён и Матвей очень любят меня дразнить: говорят, если такую обнимешь – обязательно что-то поцарапаешь и уколешься. И возят на своих машинных только кругленьких, грудастых, пышных…
– Это потому, что у тебя нет мозгов! Сиськи можно нарастить. А мозги – нет!
И он насмешливо ржет.
Пять лет разницы – это ведь не так и много… Мама младше своего нового мужа на целых десять… И ничего – никто ни разу не заикнулся, что она глупее. Наоборот, все считают ее мозгом нового проекта!
Но разве это докажешь Семену? Я для него – лишь страшная, худая, тупая идиотка. И ему приходится меня терпеть…
Слезы наворачиваются.
Я не умею плакать! Никогда! Ни за что!
Жмурюсь, чтобы их прогнать. Сглатываю. Щипаю себя за икру – это всегда помогает…
– Тебя скоро отправят в пансионат. Может, хоть чуть-чуть научат уму-разуму… Глядишь, потом и жениха тебе подберем – такого же тощего ботаника…
А Семен как будто чувствует, что зацепил за больное. И продолжает бередить эту рану.
Я выйду замуж только за него – за Семена!
Кусаю губы, чтобы не проорать это вслух! Ненавижу его, и только его люблю!
Возможно, еще немного Матвея… Но он – это просто друг. И удобный способ дразнить Сёму.
– Эй! Заноза! Ты чего там затихла?!
В наших спорах не бывает пауз: на каждое слово брата я просто обязана бросить десять. Еще более жгучих и болезненных!
Но просто не знаю, что еще сказать. Мне страшно, что нам придется расстаться: а вдруг, пока меня нет, они оба женятся?! И что я тогда буду делать? Сразу топиться, или помучиться немного?
– Стася? У тебя все нормально? Ответь!
Он беспокоится. Слышу, как сильно меняется голос.
Только я знаю, что Сёма бывает добрым. И очень внимательным… Только скрывает это…
– Тут отличная веревка нашлась. И табуретка.
В кладовке есть окно. Только очень высокое, и его сложно открывать… Но если сильно постараться, найти щеколду наощупь… У меня получится сбежать!
– С ума сошла? Ты о чем таком думаешь, Заноза?!
– Я не могу думать. Мозгов-то нет…
Пристраиваю на какой-то ящик перевернутое ведро… Вроде бы, целое и крепкое… Должно выдержать мой смешной, «кошачий» вес…
– Стася, даже животные понимают: жить нужно долго! По максимуму! Для этого большого ума не надо!
– А я не хочу так жить! Без ума и без больших сисек!
И без тебя… Но тебе об этом знать не надо…
Одна нога крепко стоит на ведре, вторая – в воздухе, цепляюсь за пальцами за край окна… А! Нога соскальзывает, ведро летит вниз с каким-то ужасным грохотом, пыль, мусор, швабры, коробки – все разлетается по сторонам…
Дверь вылетает с петель, впуская в каморку свет из коридора.
– Стаська, мать твою, да что же ты делаешь? – В талию впиваются горячие, сильные руки, держат меня на весу. – Разве так можно, девочка?
Боже.
За то, как он меня держит и прижимает к груди… Можно бы умереть и воскреснуть…
Глава 6.2
Крупная дрожь колотит все тело.
Чья она? Моя или Сёмы?
Мы оба трясемся от напряжения, которое никак не хочет отпускать…
Зубы сжимаю, чтобы не стучали – так сильно меня трясет. Но он, все равно, слышит. Замечает…
– Ты замерзла? – Откидывает волосы со лба. Пытается что-то рассмотреть в лице…
В каморке темно, лишь рассеянный свет от ламп из коридора… Но даже он не в состоянии справиться с летающей в воздухе пылью.
Я плохо вижу Семена. Он хмурится, не в силах разглядеть меня…
Мотаю головой.
Если скажу «нет» – сразу выдам себя. Начну икать и трястись еще сильнее.
– Ты зачем веревку взяла? Совсем свихнулась?
Мои глаза становятся еще больше. Я больше не могу их таращить – векам больно.
И вообще, так хочется опустить веки, расслабиться, привыкнуть к его теплу… Чтобы потом вспоминать, как это здорово – ощущать объятия Семена… В одиночестве нужно чем-то греться!
– Стася? Алло? Ты как, вообще? Слышишь меня?
Он говорит строго, вроде как старается встряхнуть… А сам – убаюкивает, покачивает, заставляет нежиться и плыть на волнах этих легких движений – вправо, влево, вправо, влево… Так можно вечность провести! И вдыхать, как пахнет его толстовка – чем-то потрясающим, забивающим ноздри, сводящим с ума… Примесь табака, еле заметная… Видела, как он втихаря балуется, пока не видят взрослые…
Ненавижу сигареты! Они вонючие, гадкие!
Но на Семене даже этот запах – как манна небесная…
– Черт. Что с тобой, Стась?
Мягко улыбаюсь в ответ.
– Ты почему молчишь так долго? Ты же не умеешь молчать?!
А зачем сейчас говорить? И о чем?
И так ведь – все здорово?
К чему слова?
– Да она – обдолбанная! Не видишь сам, что ли?!
В наш уютный, полусумрачный, тихий мирок врывается скрипучий голос. Разрывает скрежетом все очарование. Разбивает чудо на тысячи мелких, острых осколков…
– Что?!
Я совсем забыла, что где-то рядом осталась лахудра. Почему-то верила, что она испарилась из дома. Оставила нас вдвоем – на весь дом одних – с Сёмой…
Эта тварь никуда не делась.
И видела все. От начала до конца.
Руки Семена становятся жесткими, взгляд – острым и холодным.
Он теперь не гладит меня, не ищет чего-то во взгляде. Сверлит. Царапает. Делает больно.
– Стася… – И голос его внезапно грубеет. Кадык дергается. Пальцы впиваются в плечи – наверняка, оставят на них синяки…
– Что?
Не верю в эту трансформацию. Боюсь верить.
Неужели все, что было только что… Неужели мне все это почудилось, приснилось?!
– Говори честно: что ты принимала? – Теперь он уже не просит, не сомневается, а открыто требует…
– Свихнулся, что ли?! – Теплые мужские ладони жгут. Превращаются в оковы, повисшие на плечах, стягивающие запястья…
За такие вопросы, между прочим, положено убивать!
– Это ты свихнулась! Откуда мысли про веревку и мыло?! – Он грубо встряхивает меня.
– Да пошел ты! Отпусти! Отпусти меня! Не трогай! Грабли свои убрал, козел! – Тщетно пытаюсь вырваться. Но это невозможно: Семен стискивает пальцы еще жестче, еще крепче!
– Зачем ты вешаться собиралась? Тебя за это в дурку теперь надо!
– Это тебя надо в дурдом. Вместе с лахудрой. С чего ты взял, что я вешаюсь?!
– Ты забралась наверх. – У него дергается левая щека. Почти незаметно. И только я знаю, что это – признак, верный признак, что Сёма нервничает!
– Да я сбежать от тебя пыталась! От тебя, придурка, слышишь?! Видеть тебя не хотела!
– Ну… Говорю же, Сэм, она обдолбанная! – Противный скрипучий голос вновь напоминает, что мы здесь не одни. Что кто-то еще наблюдает за мной и Сёмой.
– Иди в задницу, дура патлатая! Тебя никто не спрашивает! – Мне, наконец, удается вырваться из цепких пальцев сводного брата. Отпрыгнуть в сторону, нечаянно зацепив какие-то ведра, палки, совки…
Все падает, грохочет, окончательно создает бардак…
– Ай! – Слезы брызжут из глаз. Какая-то тяжелая дрянь вскользь проезжает по моему затылку. Плакать хочется не от боли – от обиды!
– Все. Заноза. Ты меня достала! Выходи отсюда, твою мать! Не хватало еще разнести мой дом на щепки! – Семен дергает меня за руку, заставляя выпрыгнуть из кладовки. – Мало от тебя проблем, надо еще добавить?!
– Грабли свои убери! Я… Я… – После полумрака, царившего в кладовке, яркий свет слепит глаза. Они слезятся еще больше. Еще чуть-чуть – и я окончательно разрыдаюсь.
– Я тебя сейчас отвожу в спальню. Закрываю на замок. И не выпущу, пока твоя мать не вернется!
Как нашкодившего щенка, он хватает меня за капюшон толстовки, тянет куда-то.
И это еще обиднее… Он как будто целью задался: оскорбить меня, унизить так, чтобы больше никогда не восстановилась! Чтобы даже глаза на него не рисковала поднимать!
– А себя с этой выдрой тоже закроешь, да?
Дрыгаюсь, нелепо мотая головой, безуспешно пытаюсь извернуться и заглянуть ему в лицо. И плюнуть туда! Отомстить за то, что поверил этой дуре, за то, что позволил ей помешать нам!
– Это тебя не касается, поняла? Ты еще маленькая, чтобы лезть в мои дела!
– Зато твой папенька будет счастлив, когда узнает, что ты сюда водишь шлюшек! Он же взрослый, и все прекрасно понимает, да?
Радостно отпрыгиваю в сторону: хватка на моей одежде ослабевает, Семен опять хмурится, чешет переносицу.
– Не лезь в мои дела? И не смей стучать, палка-недоросток!
– А ты не смей мне указывать, что делать! Хочу – и прыгаю в окна. Хочу – вешаюсь! Тебя это все не касается!
От нашего крика должны затрястись стены, кажется. Но пока еще не рушится.
Только белобрысая лахудра морщится недовольно, и продолжает тянуть к Семену руки. Она все еще собирается его обнять? Вот же…тварюшка!
– Семен. Оставь ее. Пускай хоть утопится. Тебе же легче жить будет?
– Нет. Мне сказано за ней присматривать. Отец не простит косяка. – Теперь его взгляд пылает настоящим отвращением и ненавистью.
Почудилось.
Мне просто показалось…
Не было никакого тепла и заботы. Он просто исполнял свои обязанности перед взрослыми…
– А ты Матвея позови. – Очень хочется передернуться от одной только этой идеи… Но желание отомстить пересиливает все!
– Кого?
– Он же друг. И ни в чем тебе не откажет… – Стараюсь говорить как можно легче… Чтобы он ни о чем не догадался… – Пускай со мной посидит, понянчится… Пока ты эту чпокаешь! А потом и домой ее проводит, чтобы тебе не напрягаться…
– Все. Заноза. Ты допросилась. – Он снова нервно дергает щекой, срывается с места…
Но я бегаю быстро. И знаю все повороты.
Успеваю спрятаться и закрыться за дверью своей спальни.
– Выходи! Выходи оттуда! Я не буду здесь тебя караулить, поняла?!
– Зови Матвея. Иначе останешься тут до утра!
Глава 7
Семен. Настоящее
Друг нахально раздвигает зубы. Это типа у него улыбка такая.
Обычно он такой оскал изображает, когда хочет сильно-сильно подколоть… Но только я об этом знаю. А все остальные ведутся: плавятся, чахнут, млеют… В общем, ведутся на этот хищный оскал все дуры!
Он тоже помнит.
И ту кладовку.
И Стасю, которая вцепилась в дверь и никак не отлипала от нее, пока не пришел Матвей…
Эта коза умудрилась испортить одним махом – сразу два вечера. У Мэтта тоже было свидание. И его пришлось отменять. Ведь мы – друзья, которые ни в чем никогда не отказывают!
– Я чето думал, что Сэм каморку замуровал, на хрен… – Он почему-то очень доволен. И почти счастлив: так радостно и так спокойно вытирает с лица капли грязной воды.
– Я что, больной? Мне родителей хватает, чтобы вести тут бесконечную стройку. Хорошо, хоть Стасина мать свалила, фантазий стало поменьше…
У меня вся вода утекла за шиворот, и теперь щекочет, холодит спину…
– Все, парни? Остыли? – Виновница наших несчастий стоит, изящно выставив бедро, играет с пряжкой от ремня джинсов. И тоже ничуть не смущается.
Только я, один, хочу выть? И убивать, между делом?
– Беги отсюда, женщина. Куда глаза глядят! Иначе поймаю – и всыплю по заднице!
– Хм… Сёмушка… Ты пытаешься быть эротичным? Со всеми своими девочками так заигрываешь?
Она белозубо улыбается, показав ямочки на щеках, и демонстрирует нам свою отпадную, упругую, очень круглую задницу. Ту самую, которую я должен был мять! А нам помешала эта дура – Лиля!
– Ты куда, Заноза?! – Одновременно с Мэттом вскакиваем и даем по газам: Стася очень быстро удаляется, несмотря на огромные шпильки.
Она словно рождена танцевать на этих каблуках: ни разу не споткнулась, не оступилась…
Цепляем ее под руки с двух сторон.
Мэтт, сволочь такая, не сдается! А мог бы уже и свалить: ему нечего ловить на этой территории! Не уйдет – придется объяснять… Даже если бить рожу придется – я сделаю это. И срать я хотел на весь этот детский лепет про дружбу!
– Фу… Какие вы грязные, какие мокрые, мальчишки! Где успели так перепачкаться?!
Настроение у Занозы – огненное. Она шутит и заливисто смеется.
Подмигивает.
Стреляет глазами в обе стороны – как еще не окосеет, мать твою!
И задницей все так же активно вертит!
А мы, как два недовольных утырка, бредем за нею. Хрен знает куда, но бредем!
– Малышка, а тебе не говорили, разве, что грязные мальчики – самые клевые? С чистыми – от скуки можно сдохнуть! – Мэтт никак не хочет сгинуть. Флиртует со Стасей вовсю… Так и хочет словить кулак в свою радостную, охреневшую рожу!
Но только не сейчас. Разберемся, когда рядом не будет «сестренки»…
– Я – приличных предпочитаю. И пачкаться не планирую… – С наигранной брезгливостью она поджимает губы и аккуратно снимает с себя наши руки.
Приличная, твою мать! Давно ли под моим ртом стонала и ахала так, что хоть святых выноси?!
– Лично я собираюсь купаться. А вам бы не мешало сходить и помыться!
Сбегает по лестнице, рискуя свернуть себе шею… Сердце в пятки падает, когда вижу, как мелькают по ступенькам острые каблучки…
– Я с тобой. Там и помоюсь! – Мэтт на ходу сдирает футболку, всю в грязных потеках, отшвыривает ее на перила, и рвется вслед за Стасей.
Друг, твою мать.
Ни на шаг не уступает.
Может, он и тогда, много лет назад, лишь притворялся, что презирает мою сводную сестру?!
А теперь окончательно потерял берега, перестал скрываться?
Хрен ему. Здоровый болт с резьбой, а не моя Заноза!
Моя одежда летит в сторону, приземляется недалеко от футболки Мэтта. Сам бегу вслед за ними.
Стася на ходу сбрасывает босоножки, босиком вылетает на песчаный пляж…
Мы с Мэттом оба замираем на месте: она уже у полосы прибоя. Вода лижет босые пальчики ног… Сейчас Заноза станет раздеваться!
И я хочу это видеть!
– Не смотри туда! – Заставляю друга отвернуться, силой держу его голову. Лишаю кайфа и себя. Но ему смотреть на раздетую Стасю не позволю!
– Ты че, дебил, Семен? Это же мелкая! Еще скажи, что ревнуешь…– Мэтт издевательски ржет. Его прикалывает все, что здесь происходит!
– Это – мелкая. Да. И я всегда предупреждал: не смей на нее заглядываться! Табу, Матвей, нельзя!
– Япона мать… Семен! Да ты ли это?! – Матвей снова скалится. И стучит указательным пальцем по моему лбу. – Она – уже большая девочка. Слышь, Сём?! Стаська взрослая. Хочет бегать голой – так это же нам на радость. Смотри и кайфуй!
– Ура! – Радостный Стаськин вопль. Вовремя она. Иначе Мэтт остался бы с поломанным носом. И не факт, что моя челюсть не пострадала бы… Но я был обязан избить его. Только за желание видеть ее голой!
Заноза нырнула в море, не раздеваясь.
Обломала нас обоих.
– Дура! Ты куда?! Утонешь!
Первым влетаю в воду. Гребу. Гребу за ней, режу волны широкими гребками.
Она же хреново плавает, эта дурында!
Если с ней что-то случится – сам подохну. Уйду на дно вместе с ней…
Рядом слышится какой-то невнятный вскрик…
– Сёма! Лови Матвея! – Стася почему-то уже рядом. И глаза расширены от ужаса…
– Что случилось? – С ней все в порядке. Плывет сама… Но чего она так боится?
– Ты видишь Мэтта?!
– Да твою ж налево…
Куда подевался этот придурок?
Голова Занозы скрывается под водой. Вместе с ней обрывается сердце.
– Помогай мне! Помогай, Семен!
Вместе тащим его на берег.
Друг дышит сам. Хрипит. Отплевывается…
– Что случилось-то?
Он выживет. Понятно, что не помрет.
А Заноза – вот она. Снова мокрая… И под полупрозрачной влажной майкой – торчащая грудь. И соски – острые, твердые. Ее колотит и трясет…
– Стаська, иди сюда. Заболеешь от холода, дура!
Плевать на Мэтта. Покашляет – и будет огурцом.
А Заноза… Тяну ее на себя. Прижимаю крепко. Обхватываю руками, прячу ее затылок в свои ладони. Ощущаю на своей груди ее ледяные губы…
Нужно греть. Срочно.
Обязательно целовать!
– Тьфу! Тьфу ты, гадость!
Поцеловал, твою-то мать!
Вместо раскрытых пухлых, нежных, сладких губ… Едва успеваю увернуться.
– Ты с ума сошла? – Утираю лицо и плечи. – Зачем плюешься?
– Песок на зубах застрял. И вода соленая… Гадость какая это ваше море!
Стаська – снова в своем репертуаре. Оттолкнув меня, продолжает выплевывать остатки воды, морщиться и хмуриться.
Терпение с треском лопается. Взрывается. Меня просто на части раздирает от желания трясти ее, хватать за плечи и трясти! Чтобы опомнилась!
Она же по мне с ума сходила! Сгорала от ревности, едва завидев рядом с какой-то девушкой!
Злилась, вредила, устраивала пакости!
Делала все, лишь бы обратить на себя внимание!
Вот. Обратил.
Схожу с ума от желания сграбастать ее, прижать к себе, присвоить… Не хочу смотреть на других… Даже думать о них не получается…
А она – вырывается из рук. И прячет взгляд. И снова пялится на Матвея!
– Станислава! Алло! Посмотри на меня!
Мне до усрачки нужно видеть ее глаза!
Смотреть в них. Убедиться, что я до сих пор ей дорог!
Что она вернулась для меня. Ко мне. За мной!
И до дрожи боязно… Вдруг, она хочет к Матвею? Может, все ее попытки вызвать ревность – и не попытки вовсе? И она с юности по нему сохнет?!
– Надо же… А по отчеству можешь назвать?
– Ты не Сергеевна! Не Сергеевна, твою мать! И мы – не родственники!
Я знаю об этом. Она знает. Все знают, что мы никем друг другу не приходимся!
Но Стася всегда, с особым удовольствием, издевается надо мной, называя братом…
– Мне кажется, всем пора в постельку.
Стася внезапно меняется в лице.
Становится собранной и серьезной. Это плохо вяжется с ее образом: мокрая, растрепанная, необыкновенно соблазнительная девочка… Моя Заноза… И такая вдруг взрослая, с поджатыми в ниточку губами…
– С чего бы это? Праздник должен продолжаться! Наша вечеринка только начинается, Стасенька, милая!
Мэтт внезапно приходит в себя. Лучше бы утонул, блин…
– Ты чего вдруг плавать разучился, друг дражайший?! Очень хотел, чтобы мелкая тебя спасла?
– Там какое-то ледяное течение. Ногу судорогой свело…
– Семен, бери-ка друга под руку, и провожай. А я пойду к себе. Спать. Понял?
Она снова нас покидает: уверенно шагает по песку назад, стройный силуэт очень четко очерчен огнями, освещающими территорию виллы…
– Слюни-то подбери, Сэм. Ты разве не знаешь главное правило мудака? Женщина не должна догадываться, что ты на нее запал!
Друг неожиданно щелкает мне по подбородку, заставляя прикрыть рот.
– И что же ты, мудак, своих намерений не скрываешь? Твоя челюсть вообще не закрывается с тех пор, как Стася появилась на вечеринке…
– А мне скрывать нечего, дружище… Я всегда был к ней неравнодушен. И Стася была в курсе. У нас же все взаимно. И раньше было, и сейчас все наладится…
Он ловко перехватывает мой кулак, летящий в район глаза. Все-таки, ярость мешает нормально бить. Придется ему потом отомстить. Когда успокоюсь немного. И когда у него не останется никаких шансов быть с Занозой…
– А ты, Семен, очень ловко притворялся тогда. Только я догадывался. И это, знаешь, так прикольно – постоянно тебя дразнить и подкалывать…
– Что?!
– Ничего, Сём. Угомонись. Этого никто, кроме меня, не замечал.
Ааааа!
Да что же такое-то?!
– Она всегда была для меня костью в горле. Не сочиняй.
– Ну, ну… А почему тогда запрещал мне трогать ее за костлявую попу? Завидовал же, да? Потому, что мне можно было, а тебе нельзя?!
– Матвей… Тогда никому было нельзя! Никому, ты слышишь?! Ей было пятнадцать! Пятнадцать гребаных лет, разве это сложно понять?! Хотя… Твой скудный умишко… Он точно до этого не дотянет!
Табу.
Малолетка.
Запретный плод.
На нее дышать было страшно: хрупкая, нежная, трогательная… Ни одна старинная ваза в коллекции отца не шла с ней в сравнение…
Только притворялась противной дрянной девчонкой. Злила. Выводила. Доводила до исступления!
Особенно, когда принялась бегать на свидания с Мэттом!
– Я что, похож на идиота? Для грязной похоти можно всегда найти подходящую цыпу… А Стаська – она для романтики. Ты не представляешь, как это здорово: приносить под дверь девочке цветочки, видеть восторг и благодарность в чистых, невинных глазах… Это безумно вставляет и трогает, Сэм. И сексом это заменить невозможно…
Еще чуть-чуть – и зубы сотрутся в крошку.
И кожа с шипением испарится. Внутри все горит. Меня испепеляет желание просто убить своего друга.
– А тебе даже это было не позволено, да, Сём? Ты же стеснялся этой дурехи? Не хотел даже рядом с ней находиться… Сам дурак. Потому и не злись!
– Все. Ты меня утомил. Вали к себе домой. У меня ночевать не стоит. Иначе кто-то из нас потеряет друга.
– Остынь. Стася уже взрослая. И вас ничего не связывает. Все, дорога открыта, Сэм… – Ему слишком нравится меня злить. И Матвей откровенно кайфует.
– Не лезь к ней, слышишь, Мэтт?! Забудь про Занозу! Она – моя. И даже близко к ней не подходи!
– А вот на это мы посмотрим, Сэм. Она же взрослая? Вот, пускай, сама и выберет…
