Мой друг, к тебе я обращаюсь
С надеждой вечной тишины.
Неугасимое стремление – оплот
Сиюминутной доброты.
Шаг, уединённый, в суматохе безумства, довлеющий над подсознанием, в ожидании проникнутой боли сквозь сон, довлел над желанием воспрянуть духом во избежание новых замыслов, с частотою удушливых воспоминаний, вновь напомненных подсознанием. События, которые будут развиваться дальше, – это отголоски прошлого, возникшие вдруг. Что следовало их появлению, сейчас трудно сказать. Надеюсь, скоро мы узнаем эту тайну, хранимую долгое время.
В один жаркий, удушливый день, где лучи солнца вторгались всюду, шёл человек; в душе его происходила борьба с собой, конечно, при виде его сложно было определить, что он собой представляет, но вот уже несколько дней продолжается данная борьба внутри него. Нескончаемая жара усиливает его мытарства, склоняя на безумие.
– Зачем? Что тебе нужно от меня? Я очень устал. Я чувствую, что скоро что-то ужасное случится, но я не знаю, что мне делать, – шёл он по улице, мысленно ведя диалог (с кем-то).
– Я тебя не преследую, ты сам себя загнал в мышеловку, ты маленькая мышка, которая чувствует скорую погибель.
– Что тебе нужно от меня? Разве ты не видишь, как я болен? Ты выгрызаешь меня изнутри: тело моё покрылось кровоточащими ранами.
– Это не моя вина. Ты сам виноват во всём.
– Но нет, нет! Я точно знаю, что моей вины ни в чём нет. Слышишь, нет!
– Ты себе внушаешь, что нет. Это деструктивное оправдание приведёт тебя в никуда.
– Оставь меня, у меня нет больше сил спорить с тобой. Возможно, я так измучился, что готов с тобой согласиться сейчас, но это будет неправдой.
– Хорошо, я оставлю тебя в покое сейчас. Ты сам знаешь, где меня найти.
Жара усиливалась. Капли пота струились по лицу его. Ком встал в его горле, он не мог произнести ни слова. Ему нужно было выплеснуть всё, что накопилось в нём за последнее время. Голос его будто бы застрял внутри, ком сдерживал весь натиск боли и слёз.
Вот уже две недели как он не мог выплеснуть свои чувства наружу. Сначала он не придал этому значения. Казалось, что подавление чувств – это только во благо ему. Он мог беспрепятственно общаться с людьми, скрывая свои чувства. Но потом, когда он хотел выразить чувства, будь то моральные или интеллектуальные, он словно был во внутренних оковах. Позднее он сравнил это с щупальцами осьминога, которые скрутили его нутро и впрыскивали яд в каждую клеточку его души. Пятна стали появляться на его нежном теле; он также не придал этому значения, но пятна усиливались и покрывали его тело день ото дня. Боль становилась неимоверной. Он понял: что-то происходит в нём непостижимое. Но какова причина? Из-за чего это произошло? Казалось, предпосылок не было. Каждую ночь последних двух недель он не мог уснуть: боль его сжигала изнутри, мысли усиливались, было ощущение, что мысли его стали проецироваться на самом деле – они стали вооружёнными. Он мог прикоснуться к ним: по ощущению мысли были холодными, чуть выпуклыми, без запаха. Сначала мысли были чуть видны, но потом появились краски: от тёмно-коричневых до ярко-фиолетовых.