Ольга Малышкина
Замужем за Лордом
Глава 4
Из больницы Лина уехала пораньше. Сестра была влюблена, пожалуй, впервые в жизни. Лина не могла нарадоваться на её вновь улыбающееся лицо и горящие задором глаза. Как велика сила любви… Теперь уже никто не сомневался, что она встанет на ноги. Пусть для этого потребуются ещё месяцы, главное – надежда была не на пустом месте, а подкреплялась снимками рентгена и КТ. Виктор проводил в её палате всё своё время. Лина даже задумывалась, о чём они могут говорить целыми днями, казалось бы, уже все истории из жизни должны быть пересказаны… Но не спрашивала сестру, хотя та, на её месте, обязательно постаралась бы выудить все подробности. Только тихо и счастливо улыбалась, глядя на Лану.
Дом, в котором была квартира Макса, был гораздо более новый, чем тот, в котором она жила почти всю свою жизнь, и не панельный, а кирпичный, башня в 16 этажей. Она запрокинула голову, отсчитывая 12, чтобы увидеть его окна. Но до конца уверенности, что увидела именно их, не было. Немного смущаясь, открыла магнитным ключом дверь подъезда. Чувствовала себя неловко, словно прокрадывалась на чужую территорию. В каком-то смысле так и было. Чтобы подбодрить себя, в лифте крутила вокруг пальца обручальное колечко, напоминала себе, что она его жена, а значит, наверное, имеет право заглянуть в его дом, тем более выполняя поручение его мамы.
Дверь была новой, видно, что после недавнего ремонта, как, скорее всего, и вся квартира, приобретённая как «вторичка». На просторной лестничной клетке у окна, почти загораживая его, стояла огромная монстера. Лина несколько мгновений смотрела на неё, потом её губы тронула улыбка. Наверняка это именно та, которую её отправили поливать, «выселенная» Максом из квартиры, что было логично – его образ никак не вязался с наличием под одной с ним крышей мощного и ядовитого растения. Лина подошла к горшку, убедилась, что соседи не оставляют монстеру без внимания, снова вернулась к двери, вставила ключ в замок, повернула и вошла с непонятным до конца ощущением внутри себя.
Она провела рукой по стене прихожей, нашла выключатель, зажгла свет. Квартира была однокомнатная. Действительно холостяцкая. Всё строго, без декоративных излишеств. На кухне взгляд Лины упал на пепельницу на столе, полную окурков от каких-то странных, длинных сигарет, испачканных с одного края чем-то красным. Наверное, осталось от кого-то из гостей, Макс не курил. Во всяком случае за 10 дней их знакомства она ни разу этого не видела (Лина опять удивлённо покачала головой, произнеся мысленно эту цифру, не верилось, что они уже не просто знакомы, но даже женаты). Заглянула в комнату – ничего необычного: разложенный кожаный диван, небрежно заправленный впопыхах, пара кресел, книжный шкаф из тёмного дерева, наполненный явно читаемыми книгами, в глаза бросились четыре томика Шекспира, она с любовью провела по корешкам рукой, открыла шкаф-купе, вдохнула запах его вещей. Заглянула в ванную комнату. И почувствовала, как уходит из-под ног пол. Здесь явно хозяйничала кто-то из его подружек. «Бывших», – заставила себя добавить Лина, чтобы не потерять сознание прямо сейчас. Повсюду были расставлены флаконы с женской косметикой, баночки с кремами, лежала упаковка прокладок и… яркие фантики презервативов, но особенно ранил вид двух зубных щёток в стаканчике… Словно у него всё-таки была семья… Молча закрыла дверь, стараясь даже краешком глаза не зацепиться за стекло душевой кабины, вернулась в прихожую. Её всю трясло. Увидела большой пластиковый пакет, который не заметила сразу, когда входила, потому что он был задвинут в угол. Возможно, его было бы достаточно, чтобы сразу развернуться и уйти. В пакете лежало женское нижнее бельё, побросанное кое-как, в большой спешке.
Умом Лина понимала, что всё это имело отношение к его прошлой жизни, к выброшенному им телефону с обнажённой красоткой на заставке одного из контактов, который тогда чуть не погубил их жизнь (Лина даже не знала, что на самом деле этих обнажённых и полуобнажённых красоток было в телефоне не меньше десятка, ей хватило и того единственного звонка, на который экран телефона выдал ей ту картинку…). Умом она понимала. Но настрадавшееся сердце, сначала из-за смерти бабушек, дедушек и родителей, потом ужасного несчастья с сестрой, потом из-за любви, с которой она думала, что придётся расстаться, а теперь из-за этого грязноватого следа вдруг вспомнило, что оно живое и ранимое, стало болеть так сильно, как никогда не болело раньше, останавливалось и всё с большим трудом запускалось. В одну из таких остановок Лина потеряла сознание, падая, ударилась о край стилизованной под ретро чугунной тумбочки у входной двери, на которую положила ключи, когда несколько минут назад заходила в квартиру…
– Мама, откуда вообще у тебя были ключи от моей квартиры?! – орал в телефон Макс.
– Я сделала дубликат, чтобы поливать монстеру, когда тебя не бывает, – растерянно оправдывалась Любовь Сергеевна. – Я не понимаю, что случилось, почему ты так кричишь?..
Макс ответил, взяв себя в руки:
– Прости, это только моя вина…
Сначала, когда Лина не ответила ни на первый его звонок, ни на второй, ни на третий, он пытался придумать невинное объяснение типа – где-нибудь забыла телефон, не зарядила его вовремя, в конце концов – моется в ванной и не слышит его из-за шума воды. Но безмерная тяжесть на сердце говорила, что всё это не про неё. Она бы не выпустила телефон из рук, каждую минуту ожидая его звонка. Он дозвонился Виктору, тот сказал, что Лина была у них в больнице и, кажется, поехала поливать какую-то монстеру. Вот тогда он позвонил матери… Потом Сергею, попросил бросить все дела и мчаться туда, ломать дверь, если потребуется. Он не мог бы объяснить, откуда у него уверенность, что Лина не вернулась к себе домой и просто не хочет с ним разговаривать. Наверное, потому что тяжесть на сердце была уж слишком невыносимой…
Сергей жил в десяти минутах быстрой езды на машине. Повезло, что был вечер, люди как раз возвращались с работы и в подъезд он попал без труда, а вот вскрыть замок в новой двери квартиры Макса оказалось куда сложнее. Странно, что соседи не вызвали полицию, пока он орудовал ломом, отгибая стальную панель.
Лина лежала на полу, из-под головы медленно сочилась кровь, уже образовав лужицу. И сначала Сергей подумал, что девушка мертва. Нащупав слабый пульс, вызвал скорую и сел на пол, прислонясь к стене, хмуро глядя на абсолютно белое, безжизненное лицо Лины. Эту тумбочку подарил Максу он, на новоселье. Один его приятель занимался чугунным литьём.
Телефон настойчиво затрезвонил (Сергей не любил мелодии на звонках, установил себе обычный, как на старых добрых классических аппаратах).
– Да, Макс, она здесь, я вызвал скорую, – сразу произнёс он самое важное. Потом уже добавил: – Это из-за моей дурацкой тумбочки, она ударилась об неё при падении. Пульс есть. Звони через час, что-нибудь прояснится.
– Это не из-за тумбочки, это из-за меня, – прошептал Макс, когда из телефона уже неслись гудки. Зачем им эти испытания? Для чего? Какая злосчастная цепочка случайностей привела её в квартиру, которую он даже не планировал ей показывать, твёрдо вознамерившись продать? Поэтому и не закончил в последний раз начатое дело, когда стал собирать Милины вещи… Нужно было потратить ещё четверть часа и отнести всё на помойку… Но он так торопился скорее уйти оттуда, скорее увидеть Лину…
Их подразделению находиться здесь ещё пару недель… А потом он напишет рапорт об увольнении. Никого и ничего дороже Лины в его жизни нет.
С трудом выдержал час, гипнотизируя циферблат. Снова вызвал Сергея.
…В ожидании скорой Сергей прошёлся по квартире, взглядом семейного человека ухватил и пакет с женским бельём, и окурки от дамских сигарет в пепельнице, и то, что стояло и лежало на виду в ванной комнате. Обычный антураж холостяцкой квартиры…
– Монстера, твою мать… – выругался он, изо всех сил сочувствуя Максу и Лине. Представил, что стало бы с его женой, если бы ей довелось увидеть такое и это имело бы отношение к нему… Наверное, был бы уже вдовцом или как минимум – разведённым…
Вслед за врачами в квартире появился участковый. Ещё бы: дверь взломана, на полу девушка с разбитой головой… Тут же и ломик… Строчи протоколы не хочу… От немедленного ареста спасло то, что установленное время, когда жертва получила травму, никак не совпадало со временем, когда соседи через глазок видели, как Сергей ломает дверь в квартиру… Лину погрузили на носилки и унесли, в сознание она не приходила. Сергею назвали лишь номер больницы, куда её повезут. Ему же предстояло объясняться с участковым, молодым парнем. В конце его обстоятельного повествования тот повторил уже сказанное Сергеем, лишь поменяв слова местами:
– Монстера, мать твою.
И даже оба вышли на лестничную клетку, чтобы с ненавистью посмотреть на растение.
– Слушай, а ты не мог бы наклеить на дверь ваши полицейские ленточки, мол, опечатано? А то я не знаю, как теперь быть, замок-то я сломал, а мне в больницу нужно…
Парень пошёл навстречу. Сергей подписал протокол и умчался.
– Рассечение головы в затылочной области глубокое, но не смертельное; сотрясение мозга – плохо, но тоже поправимо. А вот сердечко у неё изношенное, даже странно с учётом юного возраста и отсутствия врождённых патологий. Я думаю, именно сбои в его работе и послужили причиной обморока, – добросовестно изложил врач. – Пока не подлечите сердечко, о детях лучше и не думайте. Вы ведь муж? – запоздало поинтересовался он.
– Его друг, – отрицательно качнул головой Сергей.
– А муж где?
– В командировке.
– Хорошо бы ему поскорее вернуться, сердца девушек – материя очень тонкая, – закончил врач разговор в неожиданно романтическом ключе…
Макс работал как одержимый, не слушая коллег, которые пытались на него воздействовать. Словно хотел заранее отдать как можно больше из своего долга спасателя. Лине наговаривал по Ватсапу длинные письма, полные нежности и любви, надеясь, что когда-нибудь она их выслушает. Родителям сообщил, в какой она больнице, чтобы навещали её и заботились. Попросил устроить Лину в отдельную палату с «личным» туалетом. Любовь Сергеевна так и не поняла, в чём её вина. Но в разговоре с сыном больше к этому вопросу не возвращалась, поручив мужу съездить на квартиру и починить замок. На месте Андрей Леонидович быстро обо всём догадался, и несчастное растение в третий раз удостоилось нелестных слов, супруге он не сказал, что её монстера украшает не квартиру сына, а лестничную клетку.
Глава 5
Лана узнала о несчастье с сестрой первая, хотя и не смогла объяснить Виктору, каким образом это происходит. Просто сначала резко заболело сердце, а потом голова, очень ломило затылок. И когда Виктор хотел позвать врача, грустно покачала головой, уколы и таблетки тут не помогут. Предчувствия, конечно, подтвердились. И теперь нужно было где-то черпать внутренние силы, чтобы делиться ими с Линой. Она вспоминала самые весёлые моменты жизни, когда-то их семья была большой и счастливой… Мысленно разговаривала с ней, раскрывая свои детские шалости над бесхитростной и доверчивой сестрёнкой. «Помнишь, как ты поймала большого жука-рогача и устроила ему уютный домик в спичечном коробке? Соорудила постельку из кусочка ткани, поставила на подоконник, чтобы он мог ночью смотреть на звёзды. Пока ты спала, я выпустила его на улицу, а тебе сказала, что он сам превратился в звезду и улетел на небо. И ты целый месяц искала его там, и просто глазами, и в папин бинокль, а в детском саду всех уверяла, что на небе есть звезда по имени Жук-Рогач… А помнишь, как ты мечтала сделать собственный кукольный театр? И я тебе сказала, что мама не рассердится, если ты вырежешь для своего театра картинки из книжек домашней библиотеки, потому что театр гораздо важнее. И ты целый день их вырезала и наклеивала на картонки, а вечером показала родителям спектакль. А когда они спросили, откуда такие красивые фигурки, ты показала целую стопку испорченных книжек. Но меня не выдала. Просто с глубокомысленным видом повторила, что театр важнее… А помнишь, как мы подбирали котят и щенков и ходили по дворам пристраивать их в добрые руки, потому что у мамы была аллергия и нам нельзя было оставить их у себя?.. А помнишь, как папа научил нас азбуке Морзе и мы перестукивались ночи напролёт по стойкам нашей двухъярусной кровати? А когда соседи стучали нам по батареям, мы в ответ стучали им азбукой… А помнишь, как мы отдыхали на море и тебя утащило волной? Ты не умела плавать и чуть не утонула. Вокруг было полно людей, но ты никого не позвала на помощь, выбралась сама, и потом тебя долго рвало солёной водой…»
Лина мужественно выдерживала визиты новых родственников, чувствуя себя виноватой, что доставила столько хлопот. Стеснялась того, что они узнали от врача о её больном сердце и рекомендациях не заводить детей, пока она его не вылечит. Они ведь ждали внуков… Переживала за Макса, за то, что, вместо того чтобы поддерживать его, заставила так о ней волноваться, боялась смотреть в зеркало: чтобы обработать и зашить рассечение, ей обрили голову. И теперь она была похожа на тифозную больную, раненную где-нибудь на фронтах войны, сходства добавляли синяки под глазами и синеватые губы – следствие сердечной недостаточности. Телефоном ей пользоваться не разрешали, сказали, что это лишние волнения, которые ей пока противопоказаны, поэтому она не услышала ни одного письма от Макса. И вообще уже очень давно не слышала его голоса. Только то, что передавали ей его родные или Сергей, который периодически забегал её проведать, а также рассказать, как чувствует себя Лана, про которую он узнавал у Виктора. Однажды её навестила бабушка Макса, Софья Андреевна, та самая, кому принадлежала брошка. Это оказалась высокая статная женщина, с аристократической осанкой. Лина поняла, что именно в неё пошли и сын, и внук. Ужасно обидно было представать перед её строгими глазами в таком виде, но изменить она ничего не могла, только дожидаться, когда посетительница насмотрится на неё и уйдёт, а потом лить тихие слёзы в подушку.
Софья Андреевна села на кончик стула с правой стороны кровати, взяла Линину ладошку, в данный момент совершенно невесомую, в свои ладони, неожиданно мягкие и тёплые, сказала грудным красивым голосом, которым бы стихи со сцены декламировать:
– Так вот какова избранница моего внука.
Если бы не тёплые ладони, ласково обнимающие её руку, Лина бы подумала, что она выразила недовольство и разочарование, теперь же терялась в догадках. Чтобы не молчать, произнесла:
– Мне бы хотелось вернуть вам брошку. Семейная реликвия должна храниться в семье. Я благодарна Максу за то, что он для меня устроил поиски клада, но приключение закончилось…
Софья Андреевна загадочно улыбнулась.
– Поверьте мне, голубушка, я вижу, что вы достойны того, чтобы владеть этой брошью.
– Да? – Лина так изумилась, что на её бледных щеках выступил едва заметный румянец. – Как это можно сейчас по мне увидеть?
– Вы даже не представляете, каким мужеством и благородным терпением исполнено ваше лицо. Готова поспорить, что вы давно не смотрелись в зеркало.
– Давно, и не хочу, – тихо подтвердила Лина.
– Тогда и возражать вы не можете, – мудро заключила Софья Андреевна.
Обе они помолчали.
– Вы не знаете, есть ли в том подразделении, где работает Макс, женские должности? – вдруг спросила Лина. Вопрос мучил её достаточно давно, но не у кого было уточнить.
– Неожиданный поворот темы, – Софья Андреевна склонила голову набок в размышлении. – Честно говоря, я никогда не спрашивала у него об этом. Вы ведь библиотекарь?
– Да, но я могла бы выучиться другой специальности…
– Голубушка, единственное, что я знаю наверняка, что там строгий медицинский отбор. Даже Максим постоянно из-за него нервничает. А вы совсем не производите впечатление человека, который и при хорошем-то самочувствии мог бы пройти комиссию.
Лина закрыла глаза, из-под её длинных ресниц медленно поползли слезинки. Софья Андреевна достала из сумочки белоснежный носовой платочек с кружевной оборкой и ласково их промокнула.
– Иногда мужчине гораздо важнее знать, что его дома ждут. Кстати, это редкое умение – ждать так, чтобы это доставляло радость ждущему и являлось опорой для того, кого нет рядом. Максим, видимо, разглядел в вас это умение, а потому и ухватился обеими руками, даже женился, на что, признаться, я уж и не рассчитывала.
– Значит, он ошибся, – опять собралась заплакать Лина. – Я совсем не могу радоваться тому, что его нет рядом.
– Вы немного исказили смысл моих слов, но это нестрашно, постепенно вы проникнетесь этой мудростью.
Когда Софья Андреевна ушла, Лина поймала себя на мысли, что жалеет об её уходе, стала воспроизводить в памяти их разговор. «Ждать, чтобы это доставляло радость ждущему…» От этой фразы немножко веяло мазохизмом.
Она пока не могла вставать с постели, чтобы добираться хотя бы до туалета. Сразу начиналось сильное головокружение. Однако просить судно было выше её сил. Этот момент в пребывании в больнице был самым мучительным. В итоге она старалась как можно меньше пить и как можно меньше есть, что совсем не способствовало выздоровлению. Два раза в день приходили санитарки, делали всё необходимое, не обращая внимания на её стеснение, громко удивлялись малому количеству того, что собиралось в судно, ругали её за отсутствие аппетита, забирали скапливающиеся в тумбочке пакеты с соком и тарелки фруктов… Лине казалось, что время остановилось, что она никогда больше не увидит Макса. Пыталась черпать мужество в примере сестры, ведь той было неизмеримо тяжелее, особенно в ту пору, когда не было надежды… В очередной обход врач снова назначил ей капельницы с физраствором, какие ей ставили, когда она была без сознания.
– Вы решили уморить себя голодом? – спросил он, внимательно вглядываясь в её заострившиеся скулы и уже не синие, а почти чёрные тени под глазами.
Она не ответила. Чувствовала, что её затягивает в себя безразличие, если Макс не вернётся завтра, она умрёт. Сознание уплывало в беззаботное детство, из которого ей навстречу летел голос сестры: «А ты помнишь, как в первом классе мне надоело чертить палочки в прописях и я стала вместо них рисовать человечков? Учительница влепила мне единицу в дневник, а, как только она отошла, ты подрисовала единице вторую палочку и соединила их, получился зонтик. Мы засмеялись, учительница вернулась к нашей парте и тебе тоже влепила единицу… А ты помнишь, как в тебя был влюблён мальчик, а ты стеснялась того, что он повсюду за тобой ходит? Однажды он принёс тебе огромный букет жёлтых кувшинок, но ты так смутилась, что отказалась его принять, и он рассыпал цветы по всей дорожке, по которой нам нужно было возвращаться домой…»
Такой ужасной командировки у него не было за все десять лет службы. Ни одного живого, ни одного спасённого… Только те, кто из разряда «пропавших» переходил в разряд «погибших». Взрыв был такой мощности, что многоэтажные, в основном кирпичные дома осыпались мелкой крошкой, не оставив шанса тем, кто в них находился… Местные решали свои проблемы, тысячами выходили на демонстрации против правительства, устраивали потасовки с полицией. И это тоже ужасно злило. Лучше бы они помогали разгребать завалы, ведь с каждым часом и без того призрачные надежды обнаружить живых без следа растворялись в воздухе, в котором пыли от кирпичных осколков было больше, чем кислорода… Родители явно скрывали от него состояние Лины. Макс уловил эту перемену и в мамином голосе, и в голосе отца. И Сергей тоже что-то недоговаривал. Время остановило своё движение, и ему, наверное, никогда не удастся снова прижать её к сердцу. Что за дурацкая мысль не давать ей телефон! Он представлял, как Лина целыми днями живёт лишь воспоминаниями, а не будущим…
Что бы там Макс ни думал про время, оно всё-таки шло вперёд своим, неведомым никому маршрутом. Заваленная февральским снегом Москва показалась другой планетой, и нужно было постоянно напоминать себе, что это не сон. Начальство отправило его догуливать отпуск и наслаждаться семейной жизнью, рапорт об увольнении пока сунули в стол, мол, не надо пороть горячку. В коридоре больницы Макс сразу столкнулся с врачом. Тот выходил из Лининой палаты и смерил его удивлённым взглядом.
– Вы, наконец-то, муж? – спросил так, что Максу захотелось провалиться сквозь землю. – Хороший загар.
Он не сразу понял, что врач имеет в виду. Когда понял, не стал пускаться в объяснения.
– Я могу забрать её домой? – это всё, чего он хотел.
– Под вашу личную ответственность можете, конечно. Нужно подписать соответствующую бумагу. Заставьте её питаться. Она совсем ничего не ест. И займитесь её сердцем.
Он открыл дверь в палату. Боже… Горло сдавил спазм. Ангелу-хранителю нельзя отлучаться от того, кого ему поручили охранять… Он снова вышел в коридор и окликнул врача.
– Где бумага, которую нужно подписать?
