bannerbannerbanner
Любовь без срока давности

Ольга Коротаева
Любовь без срока давности

Полная версия

Ваня резко отстраняется и, не переставая ритмично проникать пальцами в моё лоно, впивается в губы жарким поцелуем. Опускает мою руку к клитору и, безмолвно требуя, чтобы я ласкала сама себя, продолжает гладить меня внутри. От его страстных поцелуев и нежных движений совершенно теряю голову. Постанывая, массирую клитор и, запрокинув голову, остро кончаю. Тяжело дышу, сердце бьётся редко и сильно.

Ваня вынимает свои влажные от сока пальцы и проводит ими по моим губам, жадно целует. Ощутив свой собственный вкус, испытываю дикое возбуждение от порочности парня. Моё ещё подрагивающее после оргазма тело снова напрягается, тлеющее желание разгорается с новой силой. Протискиваю руку в его брюки и обхватываю пальцами напряжённый член. Слегка сжав, тру нежную кожу. Ваня глухо стонет и, вытянув мою руку, хрипло говорит:

– Так будет слишком быстро. Я на грани…

Порывисто приподнимает меня и, стянув футболку, обматывает ею мои запястья. Вытягивает руки и тихо спрашивает:

– Не против?

Покачав головой, ощутила, что краснею. Ваня поднимается и, не сводя взгляда с моего лица, снимает брюки. Надевает презерватив и пальцами осторожно расправляет его, а я любуюсь молодым поджарым телом, игрой мускулов под загорелой кожей, стараюсь не замечать свежих царапин. От возбуждения я и своих ран не ощущаю, надеюсь, он тоже.

Ваня улыбается и, опускаясь, медленно накрывает моё тело своим. Нетерпеливо двигаюсь навстречу, обхватываю ногами его талию, но Ваня слегка отстраняется так, что его естество лишь чуть касается набухших чувствительных складочек и нежно трётся о них, а я начинаю стонать. Слегка прикусив нижнюю губу, запрокинув связанные руки за голову, прикрываю глаза, отдаваясь желанию.

– Пожалуйста, – шепчу бесстыдно, – пожалуйста!

Но Ваня отстраняется и, разведя колени, склоняет голову над моим лоном. Посасывая клитор, ритмично проникает пальцами совсем в другое отверстие. Я вздрагиваю, пытаюсь отстраниться, но Ваня с рыком наваливается и, продолжая ласкать мою девственную дырочку, резким толчком входит в меня. Кричу от возбуждения, но мой рот закрывают поцелуем. Темп нарастает, я бросаюсь навстречу толчкам и, кажется, уже слышу звон тысячи колокольчиков, тело выгибается, напряжение становится нестерпимым. Лицо Вани искажается, становится жёстким, из раскрытого рта вырывается звериный рык. Ощутив, как он горячо изливается, словно взрываюсь изнутри, мир то рассыпается на миллион огненных искр, то темнеет.

Ваня падает на меня, чувствую биение его сердца, кожа лоснится от любовного пота, дыхание обжигает шею. Спазмы внутри постепенно затухают, туман эйфории рассеивается. Смотрю на серебрящийся капельками лоб Вани, расслабленную улыбку, сильные плечи, и приходит осознание произошедшего. Накрывает волной стыда. Стягиваю с запястий намотанную футболку и пытаюсь осторожно выбраться из-под тяжёлого тела, но Ваня прижимает мои плечи к кровати. Смотрит пристально, отвожу взгляд.

– Нина. – Голос его звучит тихо и серьёзно. Медленно выдыхаю и, собравшись с духом, смотрю в его глаза. – Помнишь, я обещал жениться на тебе?

Удивлённо смотрю на него, растерянно отвечаю:

– Не помню.

Ваня огорчённо качает головой.

– Как же так? А я-то считал, что ты ждёшь, когда я выполню своё обещание!

Мотаю головой:

– Ты шутишь, да?

Он улыбается:

– Мне тогда было шесть лет, но ты согласилась.

У меня вырывается смешок, облегчённо выдыхаю: шутит! Подхватываю:

– У той договорённости даже срок давности вышел!

Улыбка его тает, взгляд становится пронзительным.

– У моей любви нет срока давности, Нина.

Внутри от его слов всё трепещет, в носу становится мокро, глаза наполняются слезами. Всхлипываю и, отвернувшись, ощущаю щекотку слёз. Ваня целует мокрую кожу моих щёк и шепчет:

– Пожалуйста, дождись меня.

* * *

Тихонечко прокрадываюсь к своей постели, паркет под ногами предательски поскрипывает.

– Вернулась? – сонно спрашивает Леся. – Ну что, признался он тебе?

Испуганно прижимаю руки к груди, ощущая учащённое биение сердца.

– Не понимаю, о чём ты.

Сестра садится на кровати и, потирая щёки, хитро косится на меня.

– Вот и хорошо. А то все мозги уже вынес!

Опускаюсь на кровать, нервно разминаю пальцы. Озвучиваю вопрос, который так и не решилась задать ему:

– Говорят, сосед в армию уходит. Не знаешь когда?

– Ванька-то? – приподнимает брови сестра. – Так завтра.

Испытываю жгучую смесь облегчения и боли. Не проронив больше ни слова, ложусь в кровать и, закрыв глаза, пытаюсь выбросить из головы все мысли. Не о чем волноваться. Нечего стыдиться. Всего лишь одна ночь. Это не считается. Надо забыть этот спонтанный, умопомрачительный, невероятный секс с Иваном, который оказался очень умелым любовником. Но, увы, слишком молодым. Завтра он уедет, а когда вернётся… Надеюсь, к тому времени у первой любви выйдет срок давности.

Глава 2

Раздаётся стук в дверь, в кабинет заглядывает Люда:

– Нина Ивановна, к вам Фёдор Петрович. Есть времечко принять?

Поджимаю губы и смотрю на помощницу весьма красноречиво. Уж кто-кто, а Люда должна знать, есть ли у меня времечко. Сама с утра притащила стопку папок из соседнего кабинета – Дарья Васильевна в больницу загремела с истощением. Прямо с суда и увезли на скорой! Ещё две судьи в отпусках. Рычу сквозь зубы:

– Разумеется, Людочка! Времени у нас с тобой предостаточно, так ведь?

Сдерживаю желание посоветовать в следующий раз включить мозги и сказать прилипчивому депутату, что я на планёрке, ведь Фёдор Петрович в приёмной может услышать. Но вижу по лицу помощницы, что та поняла намёк. Сегодня ей не удастся уйти с работы раньше меня, даже если небо рухнет на землю. А там и до утра недолго, так что ночевать будем вдвоём на кожаном диванчике приёмной…

Помрачневшая Люда исчезает, и в кабинет важным павлином вступает Фёдор Петрович. Бесцеремонно хватает мою руку, прижимает тыльную часть ладони к своим губам, улыбается:

– Счастлив лицезреть самую прекрасную судью нашего города!

Осторожно выуживаю из его холёных наманикюренных пальцев руку и тщательно маскирую раздражённый оскал вежливой улыбкой, киваю на стул:

– Присаживайтесь, пожалуйста. Что вас привело?

Терпеть не могу такие визиты, общение с представителями власти напоминает хождение по канату над пропастью: приходится следить не только за каждым словом, но и за движением тела, даже за мыслями! Фёдор Петрович подмечает любой случайный жест или косой взгляд, психология – его второе высшее образование. Сейчас уже легче, а раньше он из меня жгуты скручивал! После общения с депутатом приходилось менять рубашку под мантией, та промокала насквозь так, словно я марафон пробежала. Но постепенно я научилась общаться и с такими вот скользкими типами.

Сейчас стараюсь придерживаться официальной линии разговора, вежливо отсекая ежеминутные намёки, возвращаю собеседника в рамки деловых отношений. Но Фёдор Петрович не из тех, кто сдаётся.

– Может, обсудим это за ужином? – вкрадчиво спрашивает он и снова накрывает мою ладонь своей. – Или у меня на даче.

– Извините, Фёдор Петрович, – привычно отодвигаюсь я. – Сегодня у меня очень много работы. Вряд ли я найду время для ужина.

– Тогда за завтраком, – не сдаётся депутат и едва заметно подмигивает: – Я пришлю машину, когда скажете.

Мне отчаянно хочется стереть с тщательно выбритого лица белозубую улыбку, желательно ноутбуком, но я лишь вежливо качаю головой:

– Не стоит, Фёдор Петрович. Я вам уже всё объяснила и уверена, что вы легко решите вашу проблему, если последуете моему совету.

– А вы любите раков? – неожиданно спрашивает мужчина.

Моргаю и теряюсь в мыслях. Вот это да! Решил идти ва-банк? Зная этого человека, уверена, что мне сейчас открыто предложили секс. Конечно, у Фёдора Петровича хватило ума заменить одну букву в слове и тут же елейным тоном пояснить:

– Недалеко от моей дачи есть небольшое озеро, я с удовольствием вас… вам раков наловлю.

Ох, чего мне стоило удержать на лице спокойное выражение! А вот взгляд, увы, выдал мои истинные чувства. Судя по удовлетворённой ухмылке, которая затаилась в уголках губ Фёдора Петровича, он очень доволен, что удалось меня вывести из себя. Не знаю, чем бы закончилась дуэль взглядов, если б не помощница.

– Нина Ивановна, – зовёт из-за закрытой двери Люда. – Через пять минут заседание.

Не сдерживаю облегчения и выдыхаю:

– Извините, Фёдор Петрович, у меня на раков жуткая аллергия. Наслаждайтесь сами.

Подхватываю не глядя первые попавшиеся папки и поднимаюсь. Депутат тоже встаёт, и мне очень не нравится его взгляд. Что-то явно задумал. Но главное – разговор закончен. Иду к двери, которую учтиво придерживает Фёдор Петрович. Ощущаю его взгляд на своей пятой точке. Вот же кобель! Мало ему мозги мне трахать, ещё и под мантию хочет залезть. Ну уж нет, пусть своих раков сам… ест!

На заседании размышляю о том, как сильно мешают людям эмоции стать счастливее. Потерпевшая уже который раз не может выдавить ни слова: как начинает рыдать с начала заседания, так и заливает пол до самого вечера. Жаль её чисто по-женски, но раз уж пошла на такой отчаянный шаг, так возьми себя в руки, сожми булки и постарайся выбить из бывшего мужа-жмота деньги хотя бы на обувь для ваших общих детей. Пыталась с ней разговаривать, и Женечка советовала несколько раз прекратить ненужные истерики. Женька отличный адвокат, но, боюсь, тут она проиграет.

Вымотанная и физически, и морально, всё ещё пытаюсь мыслить и, прихлёбывая энную чашку кофе, отписываю одно из ста-пятисот дел.

– Нина Ивановна, – заглядывает Люда. – Вы идёте?

– Нет, – отвечаю, не поднимая головы. – А ты иди. Василий наверняка уже от голода подвывает…

Простила помощницу уже давно, да и кто устоит против такого танка, как Фёдор Петрович? Усмехаюсь: разве что я. Вообще-то, подруги меня не понимают: депутат достаточно молод и очень хорош собой. А такие мелочи, как жена и дети, в наше время никого не останавливают. Мне ли об этом не знать? Сжимаю челюсти, нет уж. Мужчина напоминает мне удава: блестящее тело, медленные и неумолимые движения. Меня передёргивает, откладываю ручку и тру ноющие веки. Зеваю и смотрю на часы. Почти час, мама будет беспокоиться. Конечно, можно было взять дела домой, но я нарочно тяну время, чтобы у стоянки меня не поджидала машина депутата. Проходили уже. Вскидываю руку и смотрю на часы: можно собираться.

 

Пока выключается компьютер, закрываю ноутбук и перекладываю незаконченные дела в пакет. Коридор встречает оглушающей тишиной, лишь стук моих каблуков множит эхо. Выключаю свет и, улыбнувшись охраннику Паше, выхожу в холод вечера. Иду к стоянке и, окинув взглядом пустынный двор, замираю в недоумении: где моя машина?!

Возвращаться влом, набираю сотовый охранника.

– Паша, а где моя малышка?

– Так в ремонт забрали, Нина Ивановна, – удивлённо отвечает Павел. – Вы же сами ключи работнику сервиса отдали! Он расписался. Вызвать вам такси?

– Сама справлюсь, – уловив в голосе охранника насмешливые нотки, раздражённо отвечаю я и отключаюсь. – Твои ж раки!

Конечно, не тайна, чьих рук неожиданный ремонт моей крошки. Машина на ходу, служит безотказно, у меня и в мыслях не было отдавать её в ремонт, да и ключи при мне. Ох, устрою я головомойку нашей охране. Зевнув, решаю: завтра. Набираю номер такси и, прижимая трубку к уху, выслушиваю номер своей очереди на ответ оператора, как вдруг меня пихает прохожий, и телефон выпадает из руки. Раздаётся треск, я приседаю и со злостью смотрю на разбитый экран.

– У вас глаза на затылке, что ли? – спрашиваю зло у неуклюжего мужчины.

– Простите, я вас не заметил, – явно лжёт тот.

И тут слышу знакомый голос:

– Нина Ивановна? Неужели это вы?

Я, не оборачиваясь, на миг кривлюсь: не удалось дождаться снятия осады. Фёдору Петровичу делать, что ли, нечего? Или раков так приспичило, что шлюхи кончились?

– Дима, что ты натворил? – укоряет депутат.

– Простите, Фёдор Петрович, я случайно.

– Телефон сломан? – с елейной улыбкой уточняет депутат и оглядывается на пустую стоянку: – А машина ваша где? Не в ремонте, случайно? – Я изо всех сил сдерживаюсь, когда Фёдор Петрович мягко кладёт горячую ладонь на моё плечо. – Я вас подвезу до дома! Как же хорошо, что у меня дела в этом районе. Вы, Нина Ивановна, слишком красивы, чтобы ходить одной по ночам.

Я бросаю взгляд на закрытую дверь: охранник точно видит, что происходит, но судя по всему, помощи от Павла ждать не стоит. Струсил ли он или же в сговоре с этими? Неважно. Как всегда, рассчитывать я могу лишь на себя. Отвечаю холодно:

– Лучше вызовите мне такси. Мой телефон сломан.

– Ваш телефон! – виновато восклицает Фёдор Петрович, увлекая меня к машине. – Я вам компенсирую его стоимость, и ещё подарю! – расщедрившись, восклицает он: – Два!

– Такси, Фёдор Петрович, – понижаю тон ещё на пару градусов.

Что толку, если я попытаюсь сопротивляться или кричать? Ночь, вокруг никого, передо мной два здоровых мужика, каждый из которых в два раза больше меня. Мой единственный шанс – держать себя в руках. Если скачусь в истерику, этот змей получит желаемое. Пока Фёдор Петрович меня ещё немного уважает (насколько это возможно с его стороны по отношению к женщинам), и за это изо всех сил нужно держаться.

– На улице холодно, Нина Ивановна, – тянет он меня к авто, – подождите в машине. Дима, вызови такси.

Позволяю усадить себя в автомобиль, смотрю спокойно на улыбающегося депутата, хоть в груди сердце так и колотится от предчувствия надвигающейся беды. Дима снаружи отдаляется на несколько шагов и прижимает сотовый к уху. Звонит ли водитель в службу такси или притворяется? Что последует дальше? Смотрю на депутата. Тот вздыхает:

– Может, вы всё же желаете раков?

– Я уже ответила, Фёдор Петрович, что у меня на них аллергия, – ровным тоном напоминаю я, а по спине словно лава течёт. Решаю сдать блокпост, чтобы не проиграть войну: – Может, завтра в обед выпьем кофе? Рядом с судом есть приятное кафе…

– Боюсь, мне мало одного кофе в обед, – парирует депутат.

– Я угощу вас двойной порцией, – беспокойно посматривая на отвернувшегося от машины водителя, тише отвечаю я.

– Мне нравится, – слегка хрипло откликается Фёдор Петрович, – двойное…

Скриплю зубами: вот же кобель! И как мне быть? Не похоже, что он собирается отпустить меня, но и не увёз сразу. Что же ему нужно? И тут до меня доходит, что означал очень тихий звук, который раздался, когда депутат сел в машину.

Спокойно, не делая резких движений, протягиваю руку и, положив ладонь на замок двери, незаметно нажимаю кнопку. Дверь не открывается. Точно: заблокировано. По пищеводу струится лёд, дыхание учащается, в голове проносятся панические мысли. Оборачиваюсь и, отметив влажный блеск глаз депутата, с улыбкой уточняю:

– Как себя чувствует Светлана? На каком она сроке? Семь месяцев, я права? Уже в декрете?

Фёдор облизывает губы, слегка кривится: ему явно не нравится сейчас вспоминать о беременной вторым ребёнком жене. Он наслаждается загнанной добычей и предвкушает долгожданный десерт.

Затем, явно выбросив из головы мысли о жене, депутат кладёт руку на спинку моего сидения и облизывает губы. Я понимаю, что план провалился, и тут же нажимаю на другую мозоль:

– Кстати, я подумала о вашем деле. – Слежу за реакцией мужчины. – Мне кажется, я не все варианты вам рассказала. Есть нюансы из моей личной практики, которые будут вам полезны. Если вам любопытно, конечно.

Его лицо на мгновение искажается в сомнении, в глазах появляется блеск заинтересованности. Всё же я привлекаю депутата прежде всего в деловом качестве, просто он привык брать всё, что плохо лежит. А я лежу плохо, совсем не желаю принимать горизонтальное положение. Понимаю, что сдайся я, как все, всего один раз, – тут же перестану быть целью, но не могу я переступить через себя.

– Потом, – выдыхает Фёдор и, положив руку мне на плечо, притягивает к себе.

Понимаю, что полностью проиграла, когда он наваливается на меня, слюнявит лицо, задирает юбку. Всё, кончилось время «ухаживания». Словно человека подменили: щёлкнул невидимый тумблер и сдержанный бизнесмен превратился в похотливое животное.

Но и я не стану терпеть. Яростно отпихиваю мужчину коленями, но он рывком разводит их в стороны, так что юбка трещит по швам, кусаю жадные губы, пытаюсь разодрать ногтями лицо…

– Да, – выдыхает он жарко, – сопротивляйся! Не то что все эти резиновые дуры! Нина, как же я тебя хочу отыметь во все дыры! Да так, чтобы яйца неделю болели…

Отчаянно ненавижу его в этот момент, так и хочется содрать ему сальную улыбку вместе с кожей. Зря, что ли, выкладываю по два косаря на маникюр? Да что же я такая слабая? Завтра же начинаю ходить в спортзал, если наступит это завтра. Но не станет же Фёдор меня закапывать после жаркого секса в машине с затемнёнными стёклами? Неприкосновенная рожа!

Мужчина с рычанием заламывает мне руки за спину и зубами рвёт рубашку на груди, впивается в сосок. Не сдерживаю стон боли. Вот же сволочь! В промежность тычет своим членом, даже презерватив не думает надевать, гад!

– Жаль, что ты не в мантии, – шепчет, – но мы это ещё исправим!

Ярость застилает глаза: ему ещё и ролевые игры подавай? Хочет и дальше меня иметь… как он там выразился? Во все дыры! Сейчас я ему дыр наделаю! Извернулась и вцепилась зубами в шею насильника. Губам стало горячо, на языке ощутила привкус железа. Фёдор кричит от боли, толкает. Кажется, я откусила от мужика кусок… Сплёвываю и тут же получаю по лицу.

– Ах ты, сука! – кричит. – Ну ты получишь… – Распахивает дверцу: – Димыч! А ну сюда! Ща трахнем эту недотрогу так, что кони двинет.

Пытаюсь вырваться, пока дверь открыта, но мужчина снова бьёт меня. Подвывая, сползаю между сидениями, и тут до меня доходит: а как он дверь открыл? Значит, уже не заблокированы? Пытаюсь отпереть вторую дверь, та поддаётся. А депутат орёт:

– Где ты, твою мать, застрял? Сказал, быстро сюда!

Вижу тень рядом с депутатом и вываливаюсь из машины. Обдирая колени об асфальт, ползу в сторону. Слышу крик, треск, стон… Натыкаюсь взглядом на лежащее тело. Водитель? А кто же там? Страх ещё сильнее сжимает сердце, которое, казалось, забыло, как биться. Кричу, когда ощущаю чьи-то руки на плечах. И вдруг слышу:

– Тише, Нина. Это я!

Кто «я»? Оборачиваюсь и, наткнувшись взглядом на полускрытое глубоким капюшоном бородатое лицо, судорожно втягиваю воздух. Кто это? Хочу вырваться, убежать, но ватные, будто во сне, ноги не слушаются. Руки дрожат и тоже не держат. По щекам катятся слёзы. Незнакомец обнимает меня, прижимает к себе:

– Нина, милая, да как же ты всё время влипаешь в такие ситуации? Сердце разрывается!

Я смаргиваю слёзы и, оттягивая ткань капюшона, всматриваюсь в знакомые глаза:

– Ваня?!

– Это я, – шепчет, целуя, – я, любимая. Всё в порядке, всё хорошо.

Беру себя в руки, отодвигаюсь:

– Стой. Есть сотовый? Надо полицию вызвать. – Скриплю зубами: – Срать, что депутат, я не отступлю, пока его в тюрьму не посадят. Сволочь! Думала, что не осмелится, а он… Да если не за попытку изнасилования, я такие факты обнародую, что он вовек не отмоется! Да я…

– Тише, тише, – прижимает меня Ваня. – Он никогда не причинит тебе вреда.

Спина холодеет, обрываю себя на полуслове.

– Что? – Взгляд парня мне не нравится, я пытаюсь высвободиться и встать: – Что ты натворил, Ваня? Что сделал?

Хочу вернуться, проверить, как там Фёдор Петрович, но Ваня не отпускает. Смотрит в сторону и глухо говорит:

– Не стоит тебе на это смотреть.

Понимание беды накрывает колючим одеялом безразличия так, что шумит в ушах, а перед глазами всё плывёт. Последнее, что помню – как повалилась на руки Вани.

* * *

Открываю глаза и смотрю на белый потолок, перевожу взгляд на осунувшееся лицо матери. Она спит, сидя на стуле, и, покачиваясь, вздрагивает во сне. Сердце моё болезненно сжимается, касаюсь сморщенной кисти:

– Мама…

Она распахивает глаза и впивается в мою ладонь:

– Ниночка, как ты? – Не дожидаясь ответа, качает головой: – Как ты нас напугала! Разве можно так себя загонять? А я говорила, что нужно вовремя с работы уходить, высыпаться, питаться нормально.

– Мам, – перебиваю. – Что случилось? Почему я здесь?

– А ты не помнишь? – поднимает она брови и вздыхает: – Ты в обморок упала, когда домой возвращалась. Так напугала! Прямо у подъезда нашли. Хорошо, сосед ночью покурить вышел. Скорую вызвали. Не просыпалась пять часов. Я уж молилась, молилась.

Открывается дверь, заходит медсестра. Ставит поднос на тумбочку, звенит чем-то, пахнет лекарствами, через приоткрытую дверь из коридора доносятся звуки включённого телевизора.

«До сих пор ничего не известно о местонахождении депутата Мершикова. Напоминаем, что сгоревший автомобиль Фёдора Петровича обнаружен сегодня утром на территории закрытого завода по производству хлора. Громкое дело об отравлении хлором…»

– Привет! – входит Леська. – Как ты, трудоголичка, ветром унесённая?

Дверь за медсестрой закрывается, отсекая звук, а я всё смотрю в сторону выхода. И в памяти возникает похотливая ухмылка депутата, его скользкие змеиные руки на моих бёдрах, неподвижное тело его водителя и глаза Вани на бородатом лице. Мершиков исчез, а его машина сгорела?!

Кожа на затылке стягивается от ужаса. Перевожу взгляд на сестру и спрашиваю:

– Ваня, сосед наш, из армии когда должен вернуться?

– А что? – Схватив яблоко из пакета матери, Леся присаживается на кровать. Подмигивает: – Соскучилась? – Поднимает глаза к потолку и, жуя, загибает пальцы. Отвечает: – Ну, через месяц примерно. Надо у тёти Тани спросить. Та календарик ведёт. – Снова мне подмигивает: – Я думала, что ты тоже!

– У меня телефон разбился, – взволнованно отвожу взгляд. – Не звонили из полиции?

– Люда звонила, – тут же принялась отчитываться мама. – Обещала приехать в обед. Ещё Николай Кондратьевич, это ваш…

– Начальник охраны, – перебиваю, ощущая кислый вкус страха. – Что он сказал?

– Спрашивал, когда ты ушла, – смотрит на меня мама. – Что-то у них там с обзорными камерами не так. Извини, я в этом ничего не понимаю. Хочешь, я тебе телефон дам, сама спросишь?

– Все звонки после процедур, – подаёт голос медсестра. Глянув на часы, добавляет: – Время посещения вышло.

Мама целует, Леська машет и выходит из палаты. Невольно прислушиваюсь, но телевизор либо выключили, либо уменьшили звук. Кричу запоздало:

– Телефон оставьте!

Повинуясь медсестре, откидываюсь на спину, подставляю руку. Она протирает мою кожу мягким тампоном, ощущаю резкий запах спирта, морщусь от укола. Настроив капельницу, девушка перекладывает оставленный Лесей телефон на кровать. Говорит:

 

– Рукой не шевелите.

Киваю и, подхватив телефон, включаю интернет. Новости изобилуют фотографиями закрытого завода и покорёженного чёрного остова автомобиля. Трупов не найдено, следов тоже. Судя по экспертизе, пожар был примерно в три часа ночи. Отключаю ленту и набираю рабочий телефон.

– Люда, это я.

Выслушиваю стенания помощницы о том, как всё плохо, минут пять. Пусть выговорится, ведь дела на работе действительно в плачевном состоянии. Работать некому, дел по горло, но сейчас меня это волнует меньше всего. Прерываю:

– Что там с камерами? Коля маме моей звонил, она ничего не поняла. Да, у меня телефон разбился. Угу, на этот.

Выслушиваю доклад о том, что все ночные записи с камер (как внешних, так и внутренних) таинственно исчезли, и в душе неприятно скребётся червячок сомнений. С одной стороны, Мершиков легко провернёт подобное, чтобы его не обвинили в попытке изнасилования. С другой – он вряд ли стал бы уничтожать все записи. Хватило бы убрать одну, если не хотел, чтобы в интернет попала запись, как я полураздетая вываливаюсь из его машины, да заткнуть Паше рот. Это тоже нетрудно сделать, учитывая, что охранник даже не почесался выйти мне помочь. Хотя совершенно точно знал, что происходит.

По-человечески я его понимаю: жена-дети, ипотека, но… Вздрогнув, перебиваю монолог помощницы:

– А что говорит Павел? Он же ночью дежурил.

– А у него инсульт, – грустно сообщает Люда. – В больнице, вроде даже в той же, что и вы.

– Интересно, – бормочу растерянно я. – Перезвоню.

Что-то совсем странно. Да, Мершиков, когда у него от члена кровь отлила, мог понять, что зашёл слишком далеко, уничтожить записи и сжечь автомобиль, чтобы не нашли следы крови, а себе организовать железное алиби. Может, Павел не такой уж и гнилой, раз его Кондратий хватил от того, что охранник увидел? И позвонить в милицию боялся (и правильно боялся, у Мершикова там все свои), и пережить не смог.

Смотрю на телефон и кусаю губы: не было же Вани. Не могло быть! Ему ещё месяц служить. А парень мне попросту примерещился из-за того кошмара, в который я, надеясь на остатки благоразумия Фёдора, добровольно втянулась. Скорее всего, мне помог какой-нибудь бородатый и голубоглазый прохожий, а я приняла его за Ваню.

Может, сработала ассоциативная память, ведь Ваня спас меня почти год назад от изнасилования малолетками. У меня в тот момент всё расплывалось перед глазами от боли. Этот гад бил меня! Причём грамотно бил, на лице ушибов не заметно. Возможно, сотрясение мозга и галлюцинации. В состоянии аффекта мне ещё не то могло примерещиться. Надо попросить доктора об МРТ, пока в больнице. Когда ещё будет время? И всё же…

Вздыхая, набираю на смартфоне сестры знакомые с детства цифры. Тётя Таня как купила себе сотовый телефон, так никогда не меняла номер.

– Добрый день, тёть Тань, – громко говорю я. Из трубки раздаётся такой гвалт, что даже я едва не глохну. Неудивительно, что нянечка детдома Татьяна глуховата. – Не отвлекаю? Ваня когда возвращается? Точно? А его не могли перевести в другую часть? Понятно… Спасибо! Как вернётся, мама обещала торт испечь! Да, всего хорошего!

Отключаюсь и задумчиво постукиваю прохладным телефоном себя по губам. Ваня не из тех, кто сбежит, это точно был не он! А депутат… Кривлюсь с отвращением: вот же сволочь! Позвал водителя, тот открыл блокировку, и мне удалось сбежать. А прохожий спугнул насильников. Возможно, добрый бородач помог мне добраться до дома. Почему добрый? Ноутбук был при мне, и папки с делами тоже. Не Фёдор же меня милостиво подвёз, раз трахнуть не удалось? Гад!

Надо с Женькой посоветоваться, как бы побольнее отомстить. Посадить его не посадишь, кому как не мне знать об этом. Ах, как жалею сейчас, что оказывала помощь советами! Этот болтун ещё так всё вывернет, что это я его соблазняла. Свидетелей купит, факты подтасует. Вылечу с работы! С последними-то веяниями запросто.

Если только воспользоваться тем, что я знаю о нём. Хотя бы старая история отравления хлором. Завод, конечно, принадлежал не Мершикову, а был зарегистрирован на его жену. Фёдор очень осторожен! Но в том деле до сих пор много белых пятен. СМИ тогда заткнули, полиция быстренько закруглила дело, да и ко мне Фёдор едва ли не каждый день на поклон ходил.

Мозг работает, нервы успокаиваются. Закрываю глаза и размышляю: так легче жить. Больше думать, меньше чувствовать. Дело проходит перед глазами, я не замечаю, как меня одолевает сон. И уже на грани яви у меня вдруг появляется понимание, что никто ничего не сказал про изодранную одежду. А ведь мой костюм превратился в лохмотья! Пробую открыть глаза, но веки тяжёлые, будто налиты свинцом. Сдаюсь и проваливаюсь темноту.

* * *

Выхожу из больничной палаты, поправляю сумочку на плече, закрываю дверь. По светлому коридору ко мне неторопливо направляется врач.

– Ни-и-ина-а-а! – растягивая слоги, восклицает он. – Ты что же, решила сбежать не попрощавшись? Разве у нас было так плохо?

– Что вы, Симон Лазаревич, – улыбаюсь с искренней симпатией, – за эти три дня я так отдохнула и выспалась, будто на самый модный курорт съездила! Буду рекомендовать ваше отделение как отличное место для восстановления сил. Недалеко и очень экономично.

– То есть мне ждать косяка исхудавших судей с признаками крайнего истощения? – усмехается Симон.

Пожимаю ему руку: такой хороший дядька! Отличный специалист и невероятно душевный человек! Как мало людей, которые не скатились в банальный цинизм из-за профессии. Задумываюсь, а я к какому типу принадлежу? Сумела ли я, каждый день сталкиваясь с людской болью, сохранить открытое сердце и незамутнённый разум? Неожиданно для себя интересуюсь:

– А где неврологическое отделение? У меня сотрудник там лежит. Хочу проведать.

– Как зовут вашего сотрудника? – услужливо спрашивает Симон Лазаревич.

Достаёт телефон, уточняет у знакомых номер палаты и вот уже ведёт меня сам по пахнущему хлоркой коридору. Слушаю ворчание врача, который не перестаёт сетовать на то, как я себя не люблю. Пожимаю плечами в ответ: работа. А про отморозка, по милости которого я попала в больницу, конечно же, молчу. Умный гад, синяков видимых не оставляет, даже бьёт так, чтобы не привлекли. Хорошо, что сотрясения нет…

И всё же, что тогда случилось? Как узнать правду? Понимаю, что именно поэтому иду к Павлу, а не потому, что беспокоюсь за здоровье охранника. Ведь записи с камер исчезли, и Павел единственный, кроме пропавшего депутата, который может рассказать правду. Ощутив лёгкий укол совести, обращаюсь к доктору:

– Симон Лазаревич, как состояние моего сотрудника?

– Так себе, – косится врач и усмехается. – Хорошо, что вообще выжил! Это как нужно ненавидеть жизнь, чтобы при сахарном диабете запить укол водкой?

– Что? – замираю я, по спине ползёт противный холод от понимания: – Укол?

Впрочем, что удивляться? У меня на дню бывает по три дела о наркотиках, но чтобы Паша… Зажмуриваюсь. Гадство! Какой из него свидетель? А я? Как я не разглядела признаки? Скриплю зубами: да не было их! Павел либо очень осторожен, либо недавно начал употреблять. Усмехаюсь: осторожен? При сахарном диабете уколоться и напиться? Тут попахивает безумием. Либо пахнет ещё хуже. Затылок стягивает льдом при мысли, что, возможно, кто-то заметал следы.

Мотаю головой: нет-нет! Фёдор Петрович – хитрый змей, наверняка он залёг на дно в страхе, что я отвечу на его подлость. И вообще! Нет трупа – нет убийства. И Ваня тут совершенно ни при чём, он примерещился мне от ужаса. Но сердце предательски замирает, в голове возникают версии одна ужаснее другой, и что самое жуткое – всё подтверждается фактами.

– Нина, – уже в который раз зовёт меня доктор, трогает за плечо. – Тебе нехорошо? – Кривится и качает головой: – А я говорил, что ещё недельку надо полежать! Не убежит от тебя работа! Давай продолжим курс…

– Извините, – с вежливой улыбкой перебиваю я. – Задумалась о своих проблемах и выпала из реальности. Далеко ещё идти?

– Перешеек и подняться на этаж, – машет Симон Лазаревич. И уточняет: – Ты точно в порядке? Побледнела. Дай руку.

Проверяет пульс и хмурится. Поясняю:

Рейтинг@Mail.ru