– Вот! – Катенька протянула руки куда-то вниз, и Максим тупо уставился на коробку из-под его итальянских туфель, в которой на его кашемировом шарфе лежала сиамская кошка с тремя котятами, присосавшимися к набухшим материнским грудям.
Свет вокруг померк, и последнее, что он услышал, испуганное:
– Максим Евгеньевич!
Спустя сколько-то там времени, чёрт его знает сколько, потому что в мужественном обмороке нет часов, чтобы посмотреть, Максим пришёл в себя от того, что на его лоб положили мокрую тряпочку. Он понадеялся, что это не его любимый шейный платок из Франции.
– Максим Евгеньевич? Вы такой чувствительный, такой нежный человек! Я не ожидала, что от вида котяток вы сознание потеряете! Вы каждый день меня удивляете тем, какой вы на самом деле!
– Катенька! Вы живы? Вас не порвало? – простонал он, чувствуя её ладошки на своих щеках, и глядя в эти наивные распахнутые глазищи.
– Конечно, нет, что вы, заботливый мой! – она зачем-то поцеловала его в лоб, потом в щёки, потом опять в лоб. Всё мимо, да мимо. – Я думала, вы чёрствый сухарь, бабник и хам, а вы нежная, ранимая и любящая душа! Вы так обрадовались, что у вашей кошечки детки появились! Вы невероятный, Максим Евгеньевич!
– Катенька, – он протянул к ней руки и взял лицо в свои ладони. До него всё медленно доходило, но это, видимо, от удара кочаном об пол. – Это вы невероятная, Катенька. Но, пожалуйста, заткнитесь!
С этими словами он притянул её к себе и поцеловал в губы, да так, что Катенька сначала пискнула от восторга, а потом расслабилась и обняла его за шею. Так всосалась в ответ, что голова закружилась.
Как же хорошо, что она у него такая есть! И кошки теперь тоже. Придётся жениться, раз уж он теперь приёмный отец тройни. На Катеньке в смысле!
Не на кошке!