Ольга Дмитриевна Макарова
Потерянная мелодия
– Ань, я сплю, – сквозь сон рассерженно пробормотала сестра.
Аня смотрела в окно и думала: «Хорошо бы новая квартира была похожа на старую мамину, хорошо бы из окна моей комнаты были видны деревья. Зимой они в снежных шапках, летом в густой листве, ветер пролетает над ней, и листва трепещет и шелестит, словно маленькие беспокойные волны зеленого моря. И чтобы в новом доме ей было так же хорошо и спокойно, как когда-то было в маминой квартире». Она вспомнила, как мама в детстве купала ее, она всегда наливала в ванную ароматную хвойную пену. Аня брала с собой кукол, делала пенные усы и бороду, и парик сначала себе, а потом и куклам. После мама вытирала ее мягким вафельным полотенцем, оно было теплым, даже горячим, потому что лежало на батарее, и от него пахло чистотой и свежестью. «Ну вот, великое дело сделали, тебя помыли»: – приговаривала мама, укутывая Аню в полотенце, она относила ее на диван. А потом они пили чай с вишневым вареньем, был вечер и за окном шел дождь, и они радовались тому, что они сейчас дома, им тепло и уютно, они чистые и довольные, им так легко дышится свежим воздухом дождя и им так хорошо вдвоем. «Хочу, чтобы был дождь»: подумала Аня. Она очень осторожно поднялась с раскладушки, тихо вышла в коридор, плотно закрыла дверь в комнату, чтобы не разбудить сестру.
«Хорошо бы в новой квартире ванна была побольше, – думала она, сидя с поджатыми коленями в маленькой облезлой ванне с отколотыми краями, – Чтобы можно было лечь, и с головой нырнуть в ароматную пену, как в детстве. Может у Лены тоже есть пена?» – она встала и потянула на себя дверцу старого шкафчика, висящего рядом с зеркалом. Дверца не поддалась, Аня уперлась одной рукой в стену и еще раз со всей силы дернула дверцу на себя.
Она едва успела выскочить из ванной: сначала упал шкаф, чуть было не задев ее, потом со стен одна за другой посыпались старые потрескавшиеся плитки. Она стояла в оцепенении и не знала, за что ей хвататься. И тут затряслось, и затрещало зеркало, Аня взглянула туда и в ужасе метнулась прочь из ванной. В коридоре валялся старый халат сестры, она поспешно завернулась в него и выбежала из квартиры. Седьмой, шестой, пятый, четвертый, на третьем этаже она забарабанила в дверь: – Римма Васильевна, откройте, вы должны нам помочь! Там что-то страшное происходит! Откройте! Прошу Вас! Быстрее, Лена там совсем одна!
В замке зашевелился ключ, дверь приоткрылась: – Тише, тише, не кричи, – зашептал тоненький старушечий голос. – Сейчас, я должна одеться. Подожди. Я спала, я, знаешь ли, люблю поспать днем, чтобы не спать ночью. Я – сова, ночь – мое время. Сейчас, сейчас. Наконец она впустила ее.
– Там Лена осталась, а там что-то такое…– начала было Аня, но старушка зашикала на нее: – Да знаю я, мне Рита все рассказала, ты не бойся, он ее не тронет, он ее очень любил и сейчас любит. Она так похожа на нее, просто копия. Он просто хочет, чтобы все было, как раньше, чтобы они были только вдвоем.
– Кто это он? – Аня была растеряна, хотя и знала, что старушка всегда ведет себя странно.
– Идем: – она взяла ее за руку, – Кое-кто хочет поговорить с тобой. Она снова сидела в кресле у окна и снова листала альбом с фотографиями. На этот раз другой. Уже третий по счету. В этой странной комнате не было книг, на книжной полке плотными рядами стояли только фотоальбомы, хранящие почти полную летопись жизни красивой черноволосой девушки. Старуха сидела рядом и комментировала каждый снимок: – Это Рита катается на лошади по долине семи озер вместе с графиней Новак, кажется. Это она в горном замке князя, забыла его фамилию. Чудесное место! Хотя и мрачноватое. Но очень таинственное, стены там буквально дышат прошлым. Я нарисовала там очень много этюдов, жаль, что все они проданы, я бы показала тебе, и ты бы увидела, то, что видела я. Фотографии – это совсем не то: – старуха горестно вздохнула.
– А где же Вы? – спросила Аня. – Почему Вас нет ни на одном снимке?
– О! Я всегда была в тени, так хотела Рита. Как я смела перечить ей? Моя сестра могла разговаривать с Духами. Действительно могла. Никто ни разу не усомнился. Она была желанным гостем для многих, для нее с самого детства были открыты все двери. Ее ждали, за ее внимание боролись, она знала ответы на все вопросы. Только благодаря ей я смогла увидеть мир и нарисовать чудесные картины. В наше время не так-то просто было уехать из страны. О, Маргарита была великой! И ее сводило с ума то, что о ней знали немногие: ей хотелось быть кумиром, вершить судьбы людей, но сильные мира сего держали ее существование втайне. Они ни с кем не хотели делиться ее знаниями, и боялись поделиться с ней властью. Бедная Рита! И я тоже: я знала – мне никогда не стать известной художницей, слишком много было бы вопросов. Но у меня был талант! Я рисовала чудесные картины! – старуха раскраснелась от возбуждения, седые волосы растрепались, она вскочила с кровати, на которой сидела и, размахивая руками, носилась по комнате из одного угла в другой, указывая на настенные пейзажи:
– Посмотри! Ты видишь? Ночное побережье и море в лунном свете. Видишь? Луна, как живая, и кажется, что волны набегают на берег. Все настоящее, все дышит! Смотри! Водопад низвергается с горы. Слышен даже рев бушующей воды. Слышишь? Цветы распускаются ранним утром в саду и источают дурманящий божественный аромат. Видишь? Слышишь? Разве это не чудо? Разве не Божья искра горела во мне и вела мою руку? Чистые пятна на холсте, как раны, я хочу вылечить их, но не могу даже прикоснуться к ним! – на этом ее порыв угас, старуха вся как-то поникла, доплелась, тяжело упала на кровать и заплакала: – Дорогое вино, роскошные украшения, платья, молодые дружки – чтобы заглушить досаду, ей нужно было все больше и больше, и она решила продать все мои картины. Мне остались только те, что были незакончены. Я утешалась тем, что обо мне узнают, мой талант оценят. Но она выдавала их за свои! «Иначе они никому не нужны», – сказала она. – Клиенты платят не за твою живопись, они думают, что я оставляю свою ауру на картинах, от того они получаются такими живыми. Глупцы хотят привлечь Их на свою сторону, купив часть моей души. Пусть! Мы заработаем очень-очень много, Римма. Рисуй!». Но я не могла больше рисовать. Поставив свою подпись под моими полотнами Рита забрала мой талант. Как? Не знаю! Почему? Не знаю! Зачем?! Разве ей мало было своего Дара? И я стала не нужна ей! Она хотела уехать одна, без меня! Оставить меня здесь одну! – Римма Васильевна рыдала и бесновалась на своей кровати.
Аня застыла в кресле, она не знала, что сделать, что сказать, чтобы прекратить эту истерику, не шевелилась, боясь, что старуха, как бешеная собака, кинется на нее. Та же продолжала: «Я была как коробка, из которой все вытащили и оставили крышку открытой. Мне хотелось выть от этой пустоты, ее нечем было заполнить, мои руки не слушались меня. Посмотри, – она окинула взглядом аморфные фигурки людей и животных, населявшие комнату. – Все эти уродцы вышли из-под моих пальцев, я надеялась унять свою боль, я пыталась творить, и вот они мои Твари, – она притихла и зашептала, – Маргарита иногда забавляется со мной: когда все они, вдруг, оживают, здесь становится так страшно! Я знаю, я нехорошо поступила, но я всего лишь хотела вернуть свое, и это так нечестно продолжать мучить меня. Рита! Рита! – старуха встала на колени, окончательно подмяв под себя скомканную постель, вперила неподвижный взгляд в пожелтевший потолок и закричала: – Прости меня! Отпусти меня!»: – на этом силы ее оставили, она рухнула на кровать и крепко уснула.
«Белая горячка, – подумала Аня, – И почему я решила, что эта сумасшедшая сможет помочь? Надо возвращаться».
– Подожди! – старушка заговорила, но глаза ее были закрыты, а голос ей не принадлежал. «Я – Маргарита: – она, словно, прочитала Анины мысли. – Я согласилась ответить на твои вопросы, потому что она помогает мне, поет и зовет дождь. Я очень люблю дождь, как и твоя мама… Спрашивай! У меня мало времени – Римма может проснуться».
– Мама? Ей там хорошо?
– Там спокойно.
– Она сердится на меня?
– Нет.
– Спасибо, – Аня вздохнула и представила себя со стороны: сидит и разговаривает со спящей старухой и верит всему и почему-то даже не считает все это странным.
Маргарита снова заговорила: «Он очень любил ее и не хотел делить даже с собственным ребенком. Ему дела не было ни до дочери, ни до внучек. Когда жена умерла, он стал почти беспомощным, но никого не хотел видеть рядом, кроме твоей сестры – уж очень она стала похожа на бабку. С матерью она не ладила и хотела жить одна, вот и взялась ухаживать за дедом. А он уже настолько помешался, что не внучку в ней видел, а жену, квартиру тут же на нее переписал и недолго пожил после: Лена ему супы варила – вкусные, наваристые. Он все еще там, с ней, и другие ему не нужны. Твоей сестре нечего бояться, а тебе туда нельзя».
Аня вернулась в темную квартиру сестры и приоткрыла дверь в комнату: Лена все еще спала. «Теперь уже в ночь, до утра не проснется»: подумала Аня. Она переоделась, тихо собрала свои вещи, и выскользнула за дверь.
В маминой квартире ей легко дышалось, и было очень хорошо. Пошел дождь. Воспоминания и сумерки легли на стены. Впервые за долгое время она бесстрашно засыпала. Одна успокаивающая мысль вертелась в голове: «Мама не виновата, она стала такой из-за того, что сделала Лена». Перед сном в голову залетел обрывок слов старухи: «С некоторыми людьми нельзя пересекаться даже запахом, а она была моей сестрой…».
Утром ее разбудил резкий и настойчивый звонок телефона. Она сняла трубку
– Ань, ты с ума сошла? Ты чего так сбегаешь? Я же волнуюсь! – Лена кричала.
Аня зевнула и ответила очень спокойно: – Лена, ты знаешь, Римма Васильевна с третьего этажа посоветовала мне поехать домой. Мне здесь, и правда, лучше. Я, пожалуй, останусь.
Сестра еще больше повысила голос: – Какая еще Римма Васильевна! Ты совсем с катушек съехала?! Я помню, ты про нее спрашивала. Так вот это та самая старуха алкоголичка, которую удар хватил прямо в лифте. Там она и сдохла, не смогла до квартиры доползти, и никто не удосужился помочь. Ань, мы же с тобой договорились! – Лена немного сбавила обороты. – Ну как ты будешь одна? На что жить-то будешь? Я же за тебя переживаю! – ответа не было, и она ненадолго замолчала: – Ну ладно, поживи пока там, до обмена.
– Не будет никакого обмена. Я останусь здесь, – тихо и твердо сказала Аня. Она повесила трубку и выдернула телефонный шнур.
