Ольга Дмитриевна Макарова
Мартовские истории
Глава 5
Павел очень любил свою маму. Ему еще не было девятнадцати, когда отец умер от инфаркта. Папа был деканом факультета архитектурного института, а мама работала там же преподавателем технического рисунка. Маме нравилась ее работа, но после смерти папы выяснилось, что зарплата тоже имеет значение. Маминой зарплаты на двоих не хватало. Павел решил бросить учебу в Университете и пойти на завод слесарем, но мама наложила категоричное вето на его решение: «Я буду голодать, но мой сын никогда не будет работать слесарем. Мой сын будет образованным человеком!». Они не голодали, Софья Павловна научилась шить модные платья и, приходя вечером с работы, до самой поздней ночи строчила на машинке. Двоюродная сестра Лола еще с университетских времен дружила с девочками из хороших семей. Повзрослевшим девочкам и их дочерям хотелось носить платья «не как у всех», был спрос, были средства, но с «предложением» было туговато. Лолита на себе демонстрировала работу сестры, и заказы на штучный товар сыпались градом, только успевай кроить и строчить. Софья Павловна научилась где-то доставать дефицитную ткань, и цена на ее изделия сразу же повысилась почти в два раза. Павел никогда бы не подумал, что портниха может зарабатывать больше, чем декан, но так и было. Они с мамой не зажили на широкую ногу, но два печальных слова – «не хватает» исчезли из их жизни, и мама стала часто ходить по ювелирным магазинам: она не верила сберегательным кассам, и предпочитала превращать свой труд в золотые изделия.
Софья Павловна очень любила свою двоюродную сестру, на похоронах Лолиты Львовны ей стало плохо, она чуть было не упала в яму свежеприготовленного последнего пристанища.
Павел Сергеевич Штейгер вспоминал другие похороны: когда почти тридцать лет назад опускали в землю гроб с телом его отца, мама стояла бледная, но спокойная. «Павел, – сказала она тогда сыну, – Ты должен взять фамилию своего деда. Твой дед Павел Штейгер был честным и порядочным человеком, я хочу, чтобы ты вырос похожим на него!». При жизни отца мама ни разу не обмолвилась о своей обиде, но, как известно, обида не теряет со временем своей остроты, а месть вкусна даже холодной. Павел не посмел перечить матери, только спрятал подальше фотографию сестры и ее подруги, найденную в кармане отцовского пиджака…
Ночная птица сова, вынужденная каждый день ни свет ни заря покидать свое дупло, по утрам чувствует себя очень неуютно, особенно, если кругом порхают и кричат бодренькие жаворонки. Мысли о великих свершениях и силы на них приходят к сове во второй половине дня и нарастают с приближением ночи, но бедная птица вынуждена жить по законам стаи жаворонков, и по утрам, когда ее никто не видит, она пьет чай с козинаками и клюет носом…
Лолиты Львовны больше нет, и Миле даже немного жаль взбалмошную старушенцию, но зато теперь она совсем одна в кабинете, и может без опаски вздремнуть, положив такую тяжелую в буднее утро голову на рабочий стол. Сквозь сон она услышала, как кто-то зашел в кабинет и закрыл дверь на замок. «Главный!»: – испуганно подумала она и захотела проснуться, но не получилось. Проснулась она от того, что кто-то со всей силы стучал в дверь.
– Мила, ты спишь на работе? А если бы Павел Сергеевич захотел сюда зайти, а ты тут закрылась и храпишь? Попало бы тебе! – за дверью стояла дочь Главного Тоня и шутливо грозила наманикюренным пальчиком.
– Привет! Да я просто музыку слушала в наушниках. А закрылась, наверное, машинально, «Я что с ума схожу?»: – подумала Мила, она точно помнила, что не закрывала дверь.
– Да ладно тебе, Мил, я не выдам, мы же подруги. – Тоня впорхнула в кабинет, взяла старухин стул, и приставила его к столу Людмилы. – Угостишь чаем? Я конфеты принесла. Столько всего происходит, тетушка так внезапно приказала долго жить, а отец молчит как рыба. Я даже не знаю, что с ней случилось. И ты какая-то странная вернулась, расскажи, как съездила? – Тонечка, наверное, хотела вызвать ее на откровенность своей болтливостью, но Мила вовсе не горела желанием посвящать главную сплетницу редакции в подробности своей командировки. Она думала, как бы перевести разговор на другую тему, в задумчивости обежала взглядом комнату, и снова поймала себя на мысли, что с ней что-то не так: на столе Лолиты Львовны лежала тонкая синяя папка. Мила не знала доверять ли ей теперь своей памяти, но все же она была уверена, что утром папки на столе не было.
– Это твоя папка? – спросила Мила у Тони, оставив без внимания ее болтовню.
– Нет, я ничего сюда не приносила, кроме конфет, – весело ответила Тоня. – Чайку-то попьем?
– Ага, – Людмила встала из-за стола и направилась к синей папке. Внутри лежали старые трухлявые картонки желто-серого цвета размером с альбомный лист, под названием «Учетная карточка студента». Черные строчки карточек были исписаны неразборчивым почерком, а в левом верхнем углу помещалась фотография паспортного формата. Пять черно-белых лиц. Двоих из пяти она тут же узнала: молоденькая Злата и загадочный отец Даниэля, Микаэль Лахтинен – сходство было просто поразительным. Она без труда догадалась, кому принадлежат еще две карточки: Александр и Павел: одно лицо. С пятого снимка улыбалась очень красивая девушка…
– О! Это же Дина, сводная сестра папы. Она пропала без вести. Откуда у тебя ее фотография? – удивленно воскликнула подошедшая Тоня.
«Да, действительно, откуда? – подумала Мила, – Или я схожу с ума, или пора начинать верить в потусторонние «субстанции», что, в общем-то, одно и то же…»
Когда они прощались, Даниэль с надеждой вручил ей свой номер телефона. Она смяла блокнотный листок и засунула в один из многочисленных карманов сумки, подумав, что никогда не будет звонить ему, а бумажку потом выбросит. Но не выбросила, и теперь вот звонила.
– Привет! Как ты?
– А, это ты, – он отвечал недовольным голосом обиженного ребенка.
– Да я, – Мила растерялась, она – то думала, он обрадуется, все-таки он к ней неровно дышит. – Как прошли похороны? – она решила проявить в нем участие.
– Не знаю, я не ходил, – ехидство так и выпирало сквозь его показное равнодушие.
– На похороны матери! Почему?
– Ты еще спрашиваешь! – он перешел на повышенный тон. – Хватит с нее и того, что мне пришлось все оплачивать, половине города теперь должен. Эта кукушка бросила меня, скрыла правду о моем отце, а теперь еще и лишила меня наследства своим завещанием. И кому же она все оставила? Своей новой знакомой Людмиле Мартовой, которую и знала-то всего ничего!
– Как это?
– Да вот так, сразу после похорон к нотариусу, а там: «Сюрприз!».
– Ты же не был на похоронах?
– Был, – устало ответил он, – Я один там и был. А вот новоиспеченной наследницы что-то не заметил. Приезжай, надо все уладить.
Под угрозой армии, да и не только, ему очень хотелось покинуть Родину. Он уже спал и видел, как мамино гражданство и деньги помогут обрести творческую свободу и пристанище где-нибудь в Западной Европе. Впрочем, ребенок-космополит был согласен и на мамину – Восточную. Главное – Европа. Но судьба распорядилась иначе…
Мила затосковала по своей прежней размеренной жизни. Работа, встречи с подругами в кафе по вечерам, даже редкие свидания, от которых не было никакого толку, кроме тем для обсуждения с подругами: все это сейчас казалось таким правильным. И чем она была недовольна? Ее жизнь была серой и обыденной, дни и вечера, похожие один на другой? Ну и что, зато по ночам она могла мечтать о том, чего ей так не хватало: о приключениях, встречах с интересными людьми и о том, что ее полюбит кто-нибудь особенный, не такой, как все. Но когда ее желания начали исполняться, она очень быстро от них устала.
Девушка сидела в приемной у Главного и ждала, пока он закончит встречу. Мила покраснела, чуть ли не раскалилась от обиды: «Вся эта история с самого начала была шита белыми нитками. Откуда он мог знать, как выглядит пани Войцеховская, если ни разу не видел ее? А где он мог ее увидеть, если группа ни разу не выступала? Вот хитрый жук!». Наконец дверь открылась, выпуская посетителя из рекламного агентства. Мила едва дождалась, когда он покинет приемную, ворвалась в кабинет, и захлопнула за собой дверь.
– Павел Сергеевич, если Вы хотели, чтобы я разузнала все про Вашу сестру, надо было прямо сказать!
– А ты разузнала хоть что-нибудь? – он говорил спокойно, не отрываясь от чтения своих бумаг.
– Нет, но, – такого ответа Мила не ожидала, весь ее пыл испарился. Она, хотела рассказать ему о таинственной папке, но в последний момент передумала, незачем откровенничать с человеком, который сам скрывает правду, – Лолита Львовна приказала долго жить, пани Злата тоже, и Вы сами сказали: «Возвращайся».
– Как бы тебе объяснить, чтобы ты не сочла меня умалишенным. Ты же, скорее всего, не веришь в таинственные силы. Я тоже не верил, пока сам не столкнулся. А теперь я связан обещанием. Мой отец очень обиделся на меня, когда я отказался от его фамилии. Знаешь, если мертвые обижаются на тебя, с тобой может произойти все что угодно. Однажды отец приснился мне и я спросил, что нужно сделать, чтобы он меня простил. «Верни мне мою девочку»: – сказал он. А девочка погибла, и бродит неприкаянная среди живых, ищет расплаты. Непростая задача убедить такую девочку отказаться от мести и направить призрачные стопы свои к Небесам. Ей нужно что-то большее, чем смерть обидчика. Вот я и хотел понять, что ей нужно?
– А почему бы не спросить у нее самой? Зачем же такие сложные обходные пути? – с издевкой в голосе спросила Мила. – Ведь Вы же запросто болтаете со своим преставившимся папой.
– Все! – рявкнул он, – Тема закрыта! Иди!
– Мне нужен отпуск на неделю с завтрашнего дня, – Мила протянула ему бланк заявления.
– Да хоть на две недели, – он быстро поставил в правом углу свою размашистую подпись.
Даниэль встретил ее на вокзале: – Здравствуйте, мисс Ротшильд! Что же вы в к нам на поезде, а не на своем личном самолете? Машина уже подана, извините, что не лимузин. Чем богаты, тем и рады!
– Не язви. Мне не нужно твое наследство, я приехала, чтобы во всем разобраться.
– Разберешься! Мамочка тебе письмо оставила, у нотариуса.
Шел затяжной сентябрьский дождь, старая машина тряслась и подпрыгивала на многочисленных ухабах и, собирая лобовым стеклом крупные капли, неслась навстречу мокрым серым дорогам. Две гостиницы остались позади.
– Куда мы едем? – Милу начало мутить от такой езды и стойкого запаха бензина и пота в салоне, ей хотелось знать как далеко еще до пункта назначения.
– К Дементею, – Даниэль кивнул на своего приятеля за рулем, я сейчас у него живу.
«Нормальные имена уже запретили?»: – подумала Мила, – А почему к Дементею, а не в гостиницу?
– Нет уж, дорогуша, я тебя одну не оставлю, пока ты отказ от наследства не напишешь. Ты девушка шустрая, сгоняешь к нотариусу без меня, оформишь на себя мамочкино добро, и ищи тебя потом, – сказал Даник, а его бессловесный приятель солидарно кивнул головой.
– Самое смешное во всем этом то, что несколько дней назад ты клялся мне в любви, а теперь из-за каких-то денег…
– Любовь любовью, а деньги деньгами, – оборвал ее Даниэль. – Деньги – это свобода, а любовь – это узы, – многозначительно произнес он, и его молчаливый приятель снова согласно кивнул.
– Я не останусь в квартире одна с малознакомым мужчиной и его сомнительным товарищем! Вид у вас не очень-то, – она презрительно смерила взглядом длинные сальные патлы Дементея, его исколотые сережками уши и замызганные растянутые кожаные портки.
– Что за грязные мысли, Мила? Дементей, между прочим, человек женатый. А я на твою честь покушаться не буду, у меня нет проблем с девушками, всегда находятся те, что хотят того же, чего и я.
– Могу себе представить этих тех. Женский вариант Дементея, наверное. Ты же человек «широко известный в узких кругах».
– Да я тебя держать не буду! – Даник начал выходить из себя. – Завтра оформим все бумажки, и до свидания! Будешь еще учить меня жить! Вот получу наследство, уеду в Европу и соберу там группу. Ты еще про меня узнаешь! Увидишь тогда моих девушек по телевизору.
– Все с тобой ясно, – Мила устало откинулась на потертую спинку заднего сиденья. – Там хоть помыться-то можно по-человечески?
– Приехали, – густым басом возвестил Дементей.
Женский вариант Дементея под названием Лориэль (Ира) стоял на маленькой прокуренной кухне двухкомнатной квартирки с видом на помойку и забрасывал в огромную кастрюлю с кипятком четвертую пачку пельменей.
– Вы пива купили? У нас сегодня квартирник! – радостно возвестила Лориэль. – Скоро ребята придут! Там такие мальчики есть, – она серьезно затянулась вонючей сигаретой, – Музыканты, очень талантливые. – Куришь? Мила отрицательно замотала головой, и почитательница талантов продолжила:
– Жаль, что я замужем, а ты занятая. Демка у меня хороший, спокойный, выпивает в меру, все в дом: машину вот купил. Но нет в нем этого, ну ты понимаешь, ну чтобы внутри все прожигало. А вот твой такой классный, красавец, талантливый. Где вы познакомились? Ты, вообще, кто? Я – светлый эльф. Она откинула выкрашенные в красно-рыжий цвет волосы и продемонстрировала Миле торчащие вверх куски пластыря на ушах, расписанных «под хохлому». Дементей – темный эльф, видела у него сзади хвост на цепочке?
Милу уже тошнило от всего этого:
– Ира, есть чистое полотенце? Я хочу помыться. «Если это и есть интересные творческие люди, то лучше уж с такими не встречаться, а провести свою жизнь среди обывателей, которые выгодно отличаются тем, что не прикрывают свою никчемность внешней мишурой, типа остроконечных ушей из пластыря и хвостов бедных животных на драных кожаных штанах с облезлыми цепями»: – подумала она. Ей, даже, стало жаль Даниэля, она-то скоро уедет отсюда и забудет все это, как кошмарный сон. А он останется, и даже деньги не помогут ему вырваться из окружения этих существ. Не будет никакой Европы, скорее всего, все наследство уйдет на травку, пиво и пельмени для эльфов всех мастей. Она могла бы его спасти, вытащить отсюда и увезти с собой, может быть, при надлежащем обращении из него и вышло бы что-нибудь путное. И она так и сделала бы, будь ей глубоко за тридцать пять; но она еще не перешагнула тридцатилетний рубеж, и лелеяла в сердце мечту о прекрасном рыцаре без страха и упрека, который свалится на нее вместе с белым конем, и унесет в свою сказочную страну, где есть дворцы, море и пальмы в цветах. «Ну а если этого не случится, то уж лучше быть одной…»
Время шло к полуночи, а эльфы и «талантливые» все прибывали и прибывали, принося с собой бутылки с «жидким хлебом». Вечеринка только начиналась. Кто-то горланил идиотские песни под расстроенную гитару, кто-то мимо нот «подыгрывал» на флейте, некоторые играли в какие-то «волшебные» карты, ржали, как табун лошадей и общались между собой «веселыми словами», пытаясь переорать «живую музыку». Остальные, преимущественно дамы, закрылись на кухне и в густом табачном дыму вели великосветские беседы о том, как тесен их маленький эльфийский мирок, где все эльфы уже не первый круг ходят по рукам друг друга, и так сложно понять: кто? когда? и с кем? Но нужно понять, чтобы знать с кем и против кого дружить.
Понятно, что, несмотря на всю свою усталость, плотно закрытую дверь и подушку на голове Мила не могла уснуть в этом волшебном притоне.
Сделав три предупредительных стука, но, не дождавшись ответа, в комнату вошел Даниэль.
– Не спишь? – он присел на край кровати.
– Глупый вопрос.
– Я принес тебе портер, выпей, – он протянул ей пластиковый стакан, наполненный темным пивом.
– Не хочу.
– Поможет заснуть.
– Давай, – Мила приподнялась и протянула руку. – Может, хоть голова пройдет, – осушив стакан, она вернула его Данику, тот смял его и выбросил куда-то в темный угол.
– Знаешь, а я в последнее время, вообще, плохо сплю. С тех пор как мама умерла, кошмары какие-то снятся, как будто я хочу кого-то убить, бегу, догоняю и…руки в крови, в руках черная гитара тоже вся в крови. А еще знаешь, ко мне во сне песни приходят, такие красивые, но когда просыпаюсь, не помню ничего. Чего молчишь, Мила, Мила? А, ты спишь. Ну спи, – он поправил ей одеяло и вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Нет, все-таки, он – хороший мальчик, – думала Мила, засыпая. – От крепкого пива она стала излишне сентиментальной, – Просто ему не повезло в жизни. Завтра я ему расскажу, кто его отец. Он, наверное, обрадуется, сможет уехать в Финляндию. Это такая красивая, спокойная и богатая страна, и там очень любят мрачных рокеров.
Мила проснулась ночью то ли от головной боли, то ли от странного предчувствия. Черная кошка сидела около кровати и недобро смотрела на нее светящимися в темноте глазами. Она уже собралась, готовая к прыжку, кошка метила куда-то в область ее шеи. Девушка заорала, так, что вздрогнули даже уснувшие любители шумных пьяных сборищ. В комнату вбежал полуголый Даниэль, он единственный из всех смог бодро подняться на ноги.
– Что случилось?!– он включил свет.
– Кошка, черная кошка! Здесь сидела кошка, – Мила показывала рукой на опустевшее место. Ни под кроватью, ни в углу за шкафом, ни в шкафу кошки не оказалось…
Миле хотелось скорее покинуть «нехорошую квартиру». К нотариусу они приехали за полчаса до начала рабочего дня, но у закрытых дверей конторы уже переминались с ноги на ногу две бодренькие бабушки, обсуждая между собой все тонкости наследственных дел. Одна из них пришла на прием первый раз, а другая уже десятый раз переписывала завещание, выстраивая таким образом "правильные" отношения в своей семье. «За мной будете!»:– сказала она Данику. Мила обреченно поняла, что быстро закончить здесь не получится. К моменту открытия очередь выросла до десяти человек, и все они «радостно» общались между собой, как старые знакомые. Утром у Милы просто болела голова, теперь в ней начали бить огромные и частые фонтаны сжимающей виски боли. «Что я тут делаю?, – подумала девушка, – Как меня угораздило вляпаться во все это?».
В маленькой приемной было душно, темно и не было места, куда можно было бы присесть. «Это чистилище, – поняла Мила – Все собравшиеся тут грешники, они в чем-то провинились и должны страдать. И я виновата в том, что была такой глупой и самоуверенной!». Наконец, спустя сорок минут после открытия, подошла их очередь.
– Читайте письмо, – строго сказала Миле нотариус, женщина, давно перевалившая за тридцать пять.
– Нам бы побыстрее отказ сделать, – вкрадчиво заговорил Даниэль, – девушка на поезд опаздывает.
– Нельзя, – нотариус извинительно улыбнулась ему. – Она должна сначала прочитать письмо, это обязательное условие завещания, – нотариусу эффектный молодой человек был симпатичен, но не настолько, чтобы рисковать ради него работой. Умные женщины между мужчинами и работой всегда выберут последнее. Мужчина – это узы, а работа – деньги. Деньги – свобода. Узы – для слабых женщин, свобода – для сильных.
– Здесь не надо читать, – женщина-нотариус окончательно определилась с выбором, – У меня очередь. Идите домой, читайте. Завтра придете.
Глава 6
«Здравствуй, Мила. Надеюсь, ты прочтешь мое письмо и все поймешь. Ты мудра, ведь ты уже познала разрушительную силу любви. Мужчина, которого я любила и от которого родила ребенка, был Гением. Как это часто бывает, лишь тонкая грань лежит между одаренностью и сумасшествием. И когда эта преграда ломается, они, как два моря, долгое время разделенные узкой косой суши, яростно бросаются в объятия друг друга и сливаются в единый океан. Дина Малевич своим предательством окончательно разрушила и без того хрупкую стену в Его сознании. Он нашел свое вдохновение в ее смерти, и теперь ее субстанция жаждет мести. Микаэль погиб, но ей хочется более страшной кары для него – забвения. Вот уже без малого тридцать лет Дина пытается сделать так, чтобы никто не узнал его имени. Ради этого она убила близнецов и меня бы убила, но я в то время носила ребенка, и она сжалилась. Я поклялась, что буду молчать. Этого ей было мало: «Своим «молчанием» ты однажды помогла ему убить меня, ты должна страданиями искупить свою вину!». Она велела мне расстаться с ребенком.
Много лет я искала способ справиться с ней, пока однажды не увидела во сне субстанции близнецов, они обещали помочь мне. Магическое число два – число близнецов хранило меня, но раз ты читаешь это письмо, значит, я где-то ошиблась.
Когда я узнала, что сын решил посвятить себя музыке, мне стало страшно. Я поняла, что субстанция Микаэля где-то рядом с ним. Долгие годы Он страдает –Микаэль хочет выбраться из пучины безвестности, прежде чем оставит этот мир!
В моем сейфе вместе с деньгами хранится предмет, который принадлежал Микаэлю. Он очень любил эту вещь, и я из слабости сберегла ее для себя, как память о Нем. Она хранит его последние прикосновения, вместе с Его кровью. В ней осталась Его душа. Спрячь ее куда-нибудь до лучших времен, Даниэль не должен пока прикасаться к ней, иначе его коснется дух Микаэля, и тогда Дина начнет охоту на моего мальчика. Может быть когда-нибудь, если она уйдет, Даник сможет воплотить в себе мечты своего отца.
В свое время я помогла тебе, надеюсь, ты отплатишь за добро добром. Я оставила все деньги тебе, чтобы у мальчика не было проблем,но когда вы с Даником поженитесь, все будет общим. Я знаю, плохое вот-вот случится, но мне не страшно. Я сделала все что могла, я все успела. Прощайте, до встречи в лучшем мире…»
«Ничего себе, – подумала Мила, – Помогла она мне, «спасительница»! Без меня меня женила. И сына своего готова на заклание отдать, лишь бы злому Гению помочь. Сумасшедшая… Да, тут самой умом тронуться недолго».
– Чего пишет-то? – Даниэль зашел в комнату – любопытство оказалось сильнее гордого презрения умершей мамочки.
– На почитай! – Мила бросила ему исписанный листок. – В двух словах не расскажешь.
Даник потянулся за письмом, взял его в руки, но успел прочитать лишь несколько строчек. В комнату ввалился темный эльф Дементей, который после вчерашнего великого празднества был больше похож на лешего.
– Там это, Ирке плохо совсем, – хрипло промямлил он. – Может, ей чего надо дать, а я не разбираюсь.
Вид у светлой эльфийки Лориэль был совсем не эльфийский, даже и не человеческий. Лежала она бледная с закатившимися глазами на полу, в собственных естественных отправлениях, возила головой по ковру и бессвязно мычала, извергая при этом изо рта обильную белую пену.
– Чего же Вы стоите и смотрите, идиоты!? Вызывайте скорую! – Мила очень испугалась, ей еще не доводилось наблюдать своими глазами, как человек превращается в ничто.
– Нельзя скорую, – сказал Данила, – Я такое уже видел, это наркотики. Нас всех заберут, и пришьют дело. Я и так уже у них на учете стою, после мамочкиной смерти, они думали, я ее отравил ради наследства, хорошо, что не я наследником оказался. Странно, что тебя еще не вызывали. Мил, у тебя как с деньгами?
– Немного есть.
– Давай все что есть, – он повернулся к Дементею, – Заводи мотор, повезем в частную больничку.
Вдвоем они вынесли девушку и уехали, Мила осталась в «нехорошей квартире» одна. «Теперь у меня даже нет денег, чтобы вернуться домой, – подумала она, – Придется звонить Главному, унижаться». Но это потом, первым делом она открыла настежь окна, вымыла ковер и отправилась в душ, чтобы по возможности смыть с себя все: зловоние и тяжелые впечатления прошедших суток. Ей действительно стало легче, но лишь после того как она, стоя под струями теплой воды, разрыдалась в голос от накопившейся из-за недосыпа и всех свалившихся на нее событий, усталости. После она вернулась в отведенную ей комнату и упала на кровать, успев заметить, что письмо панночки, валявшееся тут прежде, исчезло. «Наверное, Даниэль забрал»: подумала она и уснула.
Сквозь сон она услышала, как кто-то тихо зашел в комнату. Она приоткрыла скованные дремой глаза: «Это ты. Уже вернулись, как она?» Движения его были мягкими и бесшумными. Он опустился на кровать рядом с ней. Мила хотела отодвинуться, но не смогла пошевелиться. «Не бойся, мой Ангел»:– он поцеловал ее. Нет, это не Даник. Губы были ледяными, глаза залиты чернотой, прикосновения оставляли на коже следы влажного тумана. Мила хотела бежать, но с ужасом увидела, как ее руки вместо того чтобы оттолкнуть, притягивают его к себе. Нет, это не ее руки: смуглая кожа, маленькие ладони, тонкие пальцы унизаны золотыми кольцами. Ее длинные черные волосы сплетаются с его длинными светлыми волосами. Его руки касаются ее шеи, и медленно-медленно сжимаются в тугое кольцо.
– Мила, Мила! – Данила тряс ее за плечи. – Мила, просыпайся! Надо уезжать отсюда!
– Что случилось? – она открыла глаза, очень сильно болела шея, из сдавленного горла вместо голоса вырывалось хриплое сипение.
– Мы попали в аварию! Мотоциклиста сбили. У Демы рука и нога сломаны, с Иркой совсем беда, мотоциклист без сознания. Я тоже прикинулся пострадавшим, чтобы показания не давать. Нас всех на скорой увезли, Демке тест на алкоголь сделали, результат положительный, наверное, со вчера еще осталось. Я прямо из травмпункта сбежал. Короче, собирайся, сейчас сюда полиция приедет, надо сматываться.
– Боже, а как это случилось? Виноват-то кто?
– Ты не поверишь, черная кошка появилась прямо из воздуха и прыгнула на лобовое стекло.
– Я верю. Сейчас, – через пять минут она была готова. – Куда поедем?
– К тебе, в Москву.
– А нотариус?
– Успеется.
Старый вагон поезда трясся и наполнял купе встречным ветром из всех своих щелей. Мила пила горячий чай и пыталась рассмотреть в окне за светом ночных фонарей, убегающий от нее город. «Гораздо лучше было на самолете, за счет фирмы»: – поеживаясь от холода думала она. Данила считал деньги, оставшиеся от покупки билетов.
– Мил, есть хочется. Пойдем в вагон ресторан.
– Докатилась, на мои же деньги меня в ресторан приглашают.
– Не на твои, – огрызнулся Даник. – Это в долг. Я все верну, когда получу наследство.
– А с чего ты взял, что ты вообще что-нибудь получишь? Ты внимательно прочитал письмо?
– Забыл совсем. Дай, дочитаю. Давай письмо, чего сидишь! – он начал выходить из себя. – Уж не собираешься ли ты все заграбастать?
– Я думала, ты забрал письмо. В комнате его не было.
– Не забирал я ничего! Когда мне читать-то было?
– И зачем я тогда согласилась на это!? – Мила снова была близка к истерике. – Я так устала, устала, устала!
– Ну, успокойся, – он сел рядом с ней. – Ты, наверное, просто положила письмо куда-нибудь и забыла. И страсти тебе всякие померещились с усталости.
– Мне померещилось, тебе померещилось! Такая чертовщина кругом, люди умирают, а ты все еще думаешь, что все мерещится?
– Хватит орать там! – из-за стенки купе донесся истеричный визг и громкий стук. – У меня ребенок спит!
– Пойдем в ресторан, все обсудим, – устало сказала Мила.
За окном пролетали желтые фонари и темные деревья, мокрые провода тянулись и извивались, как черные ручьи, спешащие влиться в далекую речку. В вагоне ресторане было тепло, уютный приглушенный свет, выпитый коньяк и съеденная закуска еще больше усиливали ощущение тепла и создавали доверительную атмосферу.
– Хорошо, что вся эта история с гидом была выдуманной, – сказал Даниэль, – Я ревновал.
– Собственная квартира в Москве, и обеспеченные родители тоже выдуманы, – усмехнулась Мила.
– Уже неважно, есть наследство.
– Не думаю, что там миллионы.
– Что-нибудь придумаем, – здесь и сейчас ему было так хорошо и легко, что казалось все нынешние и будущие проблемы легко устранимы. – Мама же написала, пока мы вдвоем, все нормально. Я же нравлюсь тебе? Ты мне очень.
– Ты слишком прямой! – Мила поморщилась, – Должен быть другой выход. Тебя не пугает то, что мы плохо друг друга знаем?
– Нет, я рад, что мы будем вместе, я боюсь одиночества. В детстве я этого не понимал, в детдоме негде побыть одному, но когда я в первый раз остался один, мне стало страшно. Я испугался собственных мыслей, и с тех пор старался не слышать их. Вокруг всегда было много людей, обрывки их разговоров отвлекают на себя, ты говоришь с ними, они говорят с тобой, ты не один. Но недавно я понял: никто не разговаривает друг с другом, все говорят о своем, каждый все так же одинок, только старается убить свой страх чужими страхами. И вот, я встретил тебя, ты не такая как все, ты можешь не только говорить, но и слушать, – он готов был расплакаться.
Мила решила прекратить его пьяное душеизлияние, пока слезы еще стояли в его глазах: – Я, кажется, знаю, кто нам поможет, – бодрым голосом сказала она и набрала номер Главного.
Утром они сошли с поезда, Павел Сергеевич посадил их в свою большую красивую машину и повез обратно в Питер.
«Если удастся выбраться из этого заколдованного круга, ноги моей больше не будет в этом болотном краю»: – подумала Мила. Она дошла до крайней степени усталости: голова болела, ноги гудели, как раскаленные медные трубы, все мысли и желания притупились, хотелось только спать, и она тут же уснула, положив голову на плечо своему «северному оленю». Во сне она услышала далекий голос, похожий на звук серебряного колокольчика в тумане: «Злата забрала мои деньги, отдайте мне его Каллио! Он должен уйти со мной!»
– Мила, Мила, просыпайся! – «северный олень» радостно будил ее, – Следующая остановка – ресторан! Попить, поесть, носик припудрить. Давай, а то нам долго еще ехать.
– Часа четыре, – подтвердил Полтергейст. – Сначала в банк заедем, опустошим сейф пани Войцеховской, а потом поедем «в гости» к Микаэлю.
– Но ведь наследство можно получить только через полгода? – удивилась Мила.
– Мне некогда ждать, обещали помочь,– пожал плечами Полтергейст.
– А кто обещал? – поинтересовался Даник.
– Никто, – Павел Сергеевич припарковал машину у «ресторана» Макдональдс, – Идите есть, – он протянул Миле купюру, – Купи мне бутылку минеральной воды и пирожок с вишней.
Улица начиналась с преграды. По краям дороги торчали две трубы с натянутыми цепями, толстые стальные цепи соединял замок, говоривший: «Въезд только для своих. Пока Павел Сергеевич искал, где оставить машину, Мила и Даниэль преодолели препятствие и отправились на поиски заброшенного дома.
Они едва нашли его, рядом рос трехэтажный особняк, скрывая ветхий домик по соседству за кучей строительного мусора. Долго смотрели, не решались подойти, прикидывая с какой стороны завала легче всего пробраться в дом.
К строящемуся особняку подъехала шикарная машина. – Вы хозяева?– спросил вылезший из нее наглый толстый тип с веснушчатой мордой и рыжими волосами.
– Нет, хозяева уехали в Финляндию, мы родственники, – тихо сказала Мила.
– Я ваших родственников уже три месяца ищу. Передайте им, что я их участок покупаю. Мне сад нужен рядом с домом, – он смотрел на них как плантатор на рабов и крутил на указательном пальце ключи от машины, – Ребенок будет там бегать, играть в индейцев и ковбойцев.
