Александр Цыпкин
Удивительные истории о собаках
– А я разве вам не говорила? – спросила Марина. – Эля очень боится мужчин. Видно, обидели однажды. Она на всех мужчин рычит. Должно со временем пройти. Ну хорошо, я вас услышала. Завтра поговорю с куратором.
Я нажала на отбой, положила телефон и горько расплакалась. Пришел сын, постоял, погладил меня по голове.
– Ничего, мам, прорвемся, – смущенно пробасил он.
Он пошел в ванную за тряпкой и вытер очередную лужу.
Ночью я долго не могла уснуть, несмотря на усталость. Я думала о том, что вот оно как обернулось. Собака мечты оказалась мне не по зубам. С самого начала все пошло наперекосяк. Неудачное начало… Да нет, неудачное – это когда хоть что-то получается. А это начало провальное. Эле нужна уверенная рука сильного человека. А у меня рука слабая. Ни на что я не способна, кроме как вытирать лужи.
Часы показали полночь, когда под диваном раздался скрежет когтей по полу. Собака выползла наружу, подошла, осторожно положила голову на краешек моей постели, коснулась руки холодным носом. Я отогнула одеяло. Эля благодарно вскарабкалась на постель, прижалась ко мне шерстяным теплым боком. Я почувствовала, как во мне поднимается чувство огромной приязни. Обняла ее, начала почесывать за большими ушами. Эля расслабилась, вытянулась во весь рост, положила на меня мохнатые лапы. Я шмыгнула носом и неуверенно улыбнулась. А потом снова раздался шорох. Не пойми откуда в комнате возник кот. Он вспрыгнул на постель, брезгливо обогнул собаку, укоризненно покашлял мне в ухо и улегся на свое место – на подушку возле моей головы.
Я, замерев, лежала между ними, слушала их дыхание и думала: «А кто, собственно, сказал, что у меня слабая рука? Ничего она и не слабая. И ничего еще не потеряно – подумаешь, провальное начало, со всяким бывает. Все у нас будет хорошо. Это моя собака. И никому я ее не отдам».
* * *
На следующий день нам позвонила куратор Рита, чтобы спросить, оставим ли мы собаку у себя, пока она займется поиском хозяев, или нужно у нас ее забрать.
– Отбой, – сказала я уверенно. – Не надо никаких объявлений, мы оставляем собаку и обязуемся сделать ее счастливой.
– Вы уверены? – с сомнением спросила Рита.
– Да, – сказала я. – Это же не просто собака – это собака мечты. Разве можно от нее отказаться?
Мне кажется, Рита мне тогда не до конца поверила. Она еще не раз потом звонила, чтобы узнать, как мы справляемся, дать совет или просто подбодрить, пока не убедилась, что мы на правильном пути.
А мы медленно, со скрипом двинулись вперед. Провели курс терапии против нефрита, учились не подбирать с земли гадость, не убегать на прогулке, пробовали самые разные способы дрессуры, тысячу раз ошибались, ссорились, мирились и учились понимать друг друга. Не скажу, что было просто. Собака, которая росла рядом с человеком, сильно отличается от щенка из приюта. У нее нет такого кредита доверия и совершенно другой опыт коммуникаций. Отчаяние накрывало меня еще много раз.
* * *
Сейчас, когда я рассказываю вам эту историю, Эле исполнилось три года. За окнами не зима, а лето, да и настроение у меня не в пример лучше, чем в тот февральский день. В пятне солнечного света лежит собака, у нее под боком развалился кот. Мы с сыном сидим на диване и отдуваемся. Только что мы закончили отмывать квартиру. Квартиру пришлось мыть, потому что до этого мыли собаку. Такое уж это дело – мытье собаки, что после него и квартиру приходится мыть. А перед этим… Впрочем, лучше рассказать с самого начала.
Началось с того, что ранним субботним утром мы с сыном поспорили, чья очередь гулять с собакой. Я немного заспалась и увидела его с собакой на поводке возле входной двери.
– Эй! – сказала я, цепляясь за поводок. – У меня на сегодняшнее утро большие планы! Я хотела исследовать дворы в новостройках!
– Так ты спишь! – возмутился сын. – Она тебе не резиновая, чтобы столько терпеть. И у нас тоже планы. Мы собрались на железку плющить монетки.
– Не хватало еще таскать собаку на железную дорогу! – ахнула я. – Нечего гулять с ней по опасным местам. Это, вообще-то, моя собака!
– Это общая собака! Мы пошли. Погуляешь завтра.
Я сменила тактику и решила давить на жалость:
– Завтра может пойти дождь, а ты же знаешь, как я легко простужаюсь.
– Не ври, – сказал сын, но поводок разочарованно бросил. – Ты стала здоровее меня.
Я быстро оделась, и мы пошли погулять в новом, еще неизведанном нами направлении. Вдоволь нагулявшись по свежим утренним улочкам, мы завернули на зеленый дикий лужок позади новостроек. Там гуляла прекрасная афганская борзая, и я захотела познакомиться с ней поближе. Высокая шелковистая красавица была идеально воспитана, с разрешения хозяина она величаво подала мне изящную лапу. Я очаровалась настолько, что потеряла бдительность и допустила промах – спустила Эльку с поводка. Я повелась на честное слово, которое светилось в ее ангельском взгляде.
«Я хорошая собака, – говорил этот взгляд. – Ну разве я подводила тебя когда-нибудь? Сейчас я быстренько умотаю эту шелковистую воображулю и сразу же вернусь обратно».
Ошибка моя была не в том, что я дала Эле свободу, а в том, что я не посмотрела, где я эту свободу ей дала. Я не заметила находившегося за кустами водоема. Это была довольно грязная речка, с заросшими кустарником берегами, отмелями серой чачи и пеной неизвестного происхождения.
Поначалу все шло хорошо. Эля продемонстрировала всем свои непревзойденные беговые способности. Ее новая знакомая, прекрасная собака по кличке Ария, тоже была не из черепах, и первое время они бегали на равных, но уже через пять кругов по лужайке Элька развила такую скорость, что стала сливаться в неопределенную серую линию. Уставшая к тому времени Ария попыталась следить за товаркой взглядом и чуть не отвертела себе голову.
Угоняв Арию, Эля должна была гордо подойти ко мне, чтобы пристегнуться на поводок, – мы так договаривались! Но не тут-то было. Эля решила, что показала себя еще недостаточно, и огляделась в поисках подвига. В это время ветер дунул, пошевелил кусты на берегу, и солнечный луч отразился от водной глади Эльке прямо в глаз.
«Вода!» – всем телом завопила моя собака и кинулась в речку. Для нее не было большего наслаждения, чем поплавать.
Подозрительная на вид речушка оказалась не такой уж необитаемой – там сидела утка. Сначала никто о ней не подозревал – она тихо мечтала возле покрытого серой пеной берега. Но, когда моя собака с шумом и плеском ворвалась в ее одиночество, утка взмахнула крыльями и выразилась нецензурно.
От неожиданного счастья у Эльки даже дыхание перехватило. «Добыча!» – светилось в ее глазах, это было видно даже сквозь затылок. Собака тут же переквалифицировалась из гончей в охотничью – принести утку хозяину стало для нее делом чести. Однако она не учла, что охотничьи собаки носят подстреленных уток, эта же была живая.
Сквозь кусты мне было плохо видно происходящее. Хозяин Арии был выше и стоял удобнее. Он периодически восклицал нечто вроде: «Смотрите, она плывет!» или: «Утка ее утопит». Я же ход событий представляла в основном по звукам. Судя по всему, Эля предприняла несколько атак – время от времени возмущенная брань утки переходила в истерические вопли, раздавался неистовый плеск крыльев и пинки ногами по мокрому телу. Почему утка не улетела, я до сих пор гадаю, возможно, она защищала кладку, потому что это была здоровая и сильная птица.
Убедившись, что утка ей не по зубам, Элька вернулась на берег и выразила свой восторг бешеным бегом по лужайке, после чего опять вернулась в речку, только уже в другом, еще более грязном месте – подальше от ненормальной утки.
– Пожалуй, мы пойдем, – сказал хозяин Арии, и я не могла его осуждать.
Однако Ария уперлась и не позволила себя увести. Она, как завороженная, стояла на берегу и смотрела, что вытворяет моя собака.
Неподалеку на камешке сидели два бомжа. Кажется, они там что-то пили и закусывали, но поведение Эли полностью приковало и их внимание тоже.
Элька перемежала водные заплывы с дикими плясками на берегу – это было совершенно бесплатное и захватывающее шоу, такого они не видели никогда. Они четыре раза спросили меня, как ее зовут, а когда мокрая и грязная, как бес, псина выскочила из воды в шестой раз, один из них вынул изо рта кусок недоеденной корки и потрясенно сказал:
– Какая красивая у вас собака!
Я в это время металась по берегу в безуспешных попытках поймать одержимого пса, но при его словах остановилась и гордо выпрямилась:
– Еще бы. Ведь это не просто собака, это собака мечты, – сказала я.
Ровно в эту секунду прекрасная Ария вышла, наконец, из ступора. Она подпрыгнула на месте и, вырвав поводок из руки не ожидавшего подвоха хозяина, ринулась вслед за Элькой во взбаламученную речную слизь.
Я никогда еще не слышала таких выражений, которыми сыпал несчастный хозяин бывшей шелковистой собаки. Наверное, он так экзотически благодарил нас за неоценимый приобретенный опыт. А впрочем, мне было некогда задавать ему вопросы – я заметила, что моя собственная собака, кажется, немного устала, и немедленно воспользовалась этим, чтобы наконец-то ее поймать.
Оказавшись снова на поводке, Эля нисколько не огорчилась. «Поймала так поймала. Все по-честному», – сказала она и затрусила по направлению к дому.
И вот мы, отдуваясь, сидим в абсолютно чистой квартире, а перед нами лежит идеально чистая собака в обнимку с довольным котом.
– Как ты думаешь, – спросила я у сына, – а что делают по субботам люди, у которых нет такой вот собаки?
– Не знаю, – меланхолично отозвался сын. – Скучают, наверное.
– Ты погуляешь с ней днем? – попросила я. – А то я чего-то уже без сил.
– Почему это я должен с ней гулять? Это же твоя собака.
– Это наша собака, – сказала я, улыбаясь, и сын снисходительно промолчал.
Галина Капустина
Черанга
Вкусный запах мечты
Во сне Женька часто возвращался в тот день, когда Альма, овчарка соседки тети Клавы, ощенилась. Ему тогда лет пять было, и он с трудом дотянулся и заглянул за деревянную перегородку вольера.
Мама взяла с него слово не клянчить щенка. Потому что, во-первых, они породистые и ужасно дорогие, а во-вторых, Женька сам еще маленький. Вот когда он подрастет и когда у них будет свой дом, а не крохотная однокомнатная квартирка, тогда…
Из вольера пахло чем-то сладковато-теплым, нежным.
– Мам, чем это пахнет таким вкусным от щенят?
– Скажешь тоже, Жень, вкусным. – Мама улыбнулась и принюхалась: – Не знаю, может, опилками и молоком?
Дерьмо случается
Женька торопился к магазину на Цветочной.
Мама обнаружила, что закончилась соль.
В Москве послала бы его этажом выше к хозяйственной тете Клаве – у нее всегда все было. Но на новом месте они еще ни с кем из соседей не успели познакомиться.
Дорогу он уже выучил – пару раз ходил то за молоком, то за хлебом.
Сейчас проскочит по Спортивной мимо небольшой площадки – там мальчишки с утра до ночи пинали мяч – и свернет на Цветочную.
Тяжелый мяч прилетел откуда-то с неба и обрушился на бритую макушку Женьки с такой силой, что в глазах потемнело. Он шлепнулся на задницу самым позорным образом и ошарашенно затряс головой, чтобы прийти в себя.
Какие-то длинные тени загородили от него солнце.
– Слышь, мелюзга, у тебя что, руки не из того места растут, мяч подать не можешь? – проговорила ломким фальцетом одна из теней.
И мяч уже не так сильно, но больно ударил Женьке в лицо. Рот наполнился солоноватой жижей.
– Гляди, у него сопли потекли, – хихикнула вторая тень. – Платочек мама положила в кармашек, а, хлюпик?
– Да ладно, ребя, пошли, играть охота, – гнусаво проныл кто-то третий, шмыгнув носом.
– Нет, подожди, – возразил фальцет. – Он нам десятку должен за простой. А ну, выверни-ка ему карманцы, Гнус.
– А что все я-то, – прогнусавил заложенный нос.
Но сделал, что велели. И Женька почувствовал, как кто-то ощупывает его карманы. Забряцала мелочь, выданная мамой на магазин.
– Да он нищеброд – одна мелочь, – презрительно проворчал Гнус и ссыпал монеты назад в карман Женькиной рубашки.
– Ну, значит, будешь нам должен, – изрек Фальцет. – Пошли, ребя!
Тени растаяли, словно их сдул порыв ветра.
Женька поднялся на ноги и, не глядя в сторону спортивной площадки, шмыгая носом и отплевываясь кровью, поплелся в магазин.
Почему-то он чувствовал нестерпимый стыд, как будто сделал какую-то гадость. Стыдно было, что он такой слабак.
Хорошее настроение растворилось, словно мираж.
Находка
Женькины ступни по самую щиколотку погружались в плотный пестрый ковер из клевера. Если не вытащить ногу вовремя из травяного плена, не поднять повыше, то непременно споткнешься.
Плечом к уху Женька прижимал телефон, руки нужны были, чтобы отгонять комаров, с самого утра озверело кидающихся на одинокого путника.
– Да, мам… конечно, мам. Да хорошо мне одному, не беспокойся. Нет, мне не страшно. Если уж ты так переживаешь, давай возьмем собаку из приюта. Почему не начинать? Ты сама говорила, как переедем в дом.
Веснушчатый нос сморщился.
– Мам, я все п-поним-маю, не маленький. П-просто ты сама н-начала про д-друга.
Волнуясь, Женька начинал заикаться. А тема собаки была болезненной и для него, и для мамы.
Каждый раз, когда Женька затевал разговор о том, чтобы завести собаку, момент оказывался неподходящим, и он должен был понять это, ведь в тринадцать становишься почти взрослым, по крайней мере для того, чтобы понимать и принимать причины отказов. Понимать, что у мамы новая работа, что у нее временные финансовые трудности в связи с переездом, а может быть, и на переезд мама решилась именно из-за них. Хотя о своем доме они мечтали всегда.
Женьке правда нравилось гулять в одиночестве.
Нет, конечно, он был бы рад прогуляться с кем-то из друзей, потрындеть о новом доме, о том, что у него теперь отдельная комната, да еще и в мансарде. А из окна видны пестрое от клевера поле и лес. А еще можно заглянуть во двор соседнего дома и понаблюдать, как в тени дрыхнет огромный дог с блестящей шоколадно-серой шерстью. А рядом в гамаке раскачивается с книгой в руках девочка с длинными волосами такого же шоколадного оттенка. И это забавно.
Он уже знает, что девочку зовут Марина. Неплохо бы познакомиться, конечно. Но как? Она, кажется, никогда не выходит со своего участка.
Словом, Женька нашел бы, о чем поболтать с другом. Но все его друзья остались в Москве. А новых не так-то просто завести, особенно когда твой рост ниже среднего и ты заикаешься от волнения.
Женька уже несколько дней планировал разведать, что там за лес сразу за полем.
Судя по гугл-карте, лес был самым настоящим, хоть и совсем недалеко от поля его прорезало шоссе, бегущее через Обнинск и Балабаново дальше, в Наро-Фоминск.
Подступы к лесу заросли густым труднопроходимым кустарником.
Женька похвалил себя за то, что предусмотрительно надел джинсовку, хотя июньский день и обещал быть жарким.
Куртка защищала от хлестких ударов веток и колючек. Вот только из-за невысокого роста приходилось защищать не только руки и тело, но и лицо. Мальчик пробирался сквозь заросли, выставив вперед локти и зажмурившись, чтобы сберечь глаза.
Возможно, поэтому Женькино сердце скакнуло в пятки, когда он споткнулся обо что-то большое и мягкое и, не удержавшись на ногах, брякнулся коленями и ладонями о выпирающие из земли корни.
Боли почти не почувствовал – ужас сработал как обезболивающее.
И Женька тут же сгруппировался, ожидая нападения со спины, потому что он споткнулся обо что-то живое – в этом сомнений не было.
Но вместо яростного рыка потревоженного зверя, раздался глубокий вздох, а потом тихий утробно-низкий стон.
Страх Женьки мгновенно испарился от горячего сочувствия. Мальчик развернулся и на четвереньках, не вставая, чтобы быстрее обнаружить страдальца, полез назад.
Буквально в двух шагах в траве лежал большой мохнатый зверь. Его бок вздымался и опадал, ритм сбивался вздохом и протяжным стоном.
Животное приподняло голову от земли, и на Женьку уставились два круглых янтарных глаза. Вытянутая морда, будто припудренная сединой, подрагивающие от напряжения треугольные уши.
– Х-хор-рошая собака, б-большая б-бедная собака, – скороговоркой забормотал Женька, чтобы придать себе уверенности. Ему было страшно. Страдающее животное может укусить – это он знал.
Но собачья голова, словно отяжелев, опустилась в траву. И острая жалость в Женьке поборола страх.
Он подполз совсем близко. На собачьем боку рядом с передней лапой безобразно бугрилась засохшей кровью страшная рваная рана. Вторую мальчик нашел у самого уха.
Осмелев, он протянул к собаке открытые ладони. Подвижные ноздри черного кожаного носа затрепетали, принюхиваясь.
И вдруг теплый шершавый язык доверчиво лизнул пальцы мальчика.
Женька от такой ласки растаял, приподнял тяжелую собачью голову, осторожно, чтобы не разбередить рану, почесал за ушами, обдумывая между тем разные способы, как добраться до ветеринарки.
С виду собака напоминала немецкую овчарку и выглядела большой и страшно тяжелой.
Женька решительно поднялся на ноги.
– Пойдем со мной, – позвал он собаку, постучав ладонью по бедру. – Пойдем!
Но собака не сдвинулась с места. Даже отвернулась, прикрыв глаза и вытянув вперед морду.
Женька стянул с себя джинсовку. Расстелил на траве вплотную к собачьей спине. Осторожно, чтобы не причинить боль, засунул обе руки под тот бок, на котором лежала собака. На этот раз Женькина худоба, над которой вечно посмеивались одноклассники – «руки-ноги, как спички», – очень пригодилась.
Ему удалось подсунуть руки под горячий тяжелый собачий бок, нащупать плотную ткань куртки и протащить ее под распластанным телом.
Теперь собака лежала на куртке.
Но сдвинуть ее с места не получилось. Рывок, потом еще.
Собака заскулила, попыталась подняться, но задние ноги плохо слушались ее, и она завалилась на бок.
Женька обнял ее, успокаивая:
– Ничего-ничего! Я сильный, мы справимся. Главное, д-до шоссе д-дотянуть. А там уж можно позвать на помощь.
Пальцы погрузились в плотную длинную шерсть на холке и неожиданно наткнулись на что-то твердое.
Ошейник?
Женькино сердце пропустило удар.
Значит, у собаки есть хозяин?
Мальчик нащупал на ошейнике металлический прямоугольник и почти уткнулся носом в пахучую шерсть, чтобы рассмотреть гравировку.
– «Че-ра́н-га», – нараспев прочел Женька.
Написано было странно, с большой буквой «А» в середине слова.
– Выходит, тебя зовут Черанга, – обратился Женька к собаке. И она ударом хвоста подтвердила его предположение.
Под кличкой был выгравирован номер телефона.
Женька присел на траву рядом с собакой. Вытащил телефон из кармана, повертел в руках, медля решением.
Но набрал не номер с ошейника, а другой, хорошо знакомый:
– Ало, м-мам! М-мне нужна т-твоя п-помощь!
Звери и люди
– Ищи! – требовательно шепчет над ухом родной голос. – Ищи, Черанга.
Странный запах, выбивающийся из гаммы привычных, настораживает, тревожит Черангу.
Она вытягивает вперед морду, дышит чаще, чтобы втянуть в себя больше воздуха, учуять чужой, но в то же время чем-то знакомый дух.
Она неторопливо приближается к людям, столпившимся у шуршащей, тихо постукивающей ленты, – к этим звукам Черанга уже привыкла, она среди них живет.
К ней подбегает неуклюжий маленький человечек, детеныш, и она обнюхивает его.
Странно.
Черанга оглядывается на Хозяина.
Детеныш пахнет неправильно.
Вот его хватает большой человек. От него пахнет страхом и угрозой одновременно. А еще чем-то острым, тревожащим Черангу. Это его запах осел на детеныше.
Большой человек двигается ловко и собранно, он напряжен, готов к нападению. Люди чем-то похожи на зверей – это Черанга усвоила за годы службы, а если зверя загнать в угол, он атакует.
Черанга прислушивается и принюхивается, наблюдает.
Теперь некогда оглядываться на Хозяина. Важно заметить каждое, даже едва уловимое движение большого человека, в котором проснулся зверь.
Вот он передает детеныша невысокой самке. Наклоняется к ноге, приподнимает одежду – у людей нет своей шкуры, они кутаются в одежду, это их вторая кожа.
Незнакомо-знакомый запах нарастает, теперь он бьет в нос, перебивает все другие запахи, словно в мире остался только он, и в нем Черанга слышит угрозу.
Рука большого человека вытягивает из-под одежды, сжимает что-то маленькое.
И Черанга сразу же узнает этот предмет – он плюется огнем и отбирает жизни.
Предупреждать Хозяина некогда.
Черанга пружинит сильными задними ногами и взвивается в воздухе. Она наваливается на большого страшного человека всем телом, удерживает зубами руку со смертоносным предметом. Но человек опередил Черангу и успел выплюнуть огонь ей в грудь.
Жарко – жала ста пчел застряли в ней.
Держать, держать, держать.
