Ольга Баскова
Наследство племени готов
Глава 4
Белогорск, наши дни
Второе отделение находилось километрах в двух от дома Воронцова.
Виталий никогда не работал там, но порой пересекался с местными сотрудниками, никогда не отказывавшими в просьбах.
Вот и сейчас один из трех следователей отдела, капитан Григорий Панин, по иронии судьбы, внешне напоминавший покойного артиста Андрея Панина, прекрасно сыгравшего роль следователя Журова, обстоятельно и доброжелательно отвечал на его вопросы.
– Машину мы действительно нашли у ресторана, – он постучал по черной, с бриллиантовой крошкой, задней части джипа Леонида. – Труп находился на сиденье водителя. Эксперт подтвердил отравление большой дозой наркотика. Впрочем, я вижу, ты сомневаешься, – он похлопал Громова по спине и кивнул Воронцову, белому, как простыня, стоявшему рядом со скрещенными на груди руками в сильном волнении. – Вы можете пройти в морг, посмотреть труп…
Процедура опознания потребуется, хочешь ты того или нет. Вадим Сергеевич с готовностью кивнул, на минуту выйдя из оцепенения:
– Да, пойдемте.
Мужчины пошли за Паниным по ступенькам вниз, потом по длинному коридору, пахнувшему хлоркой, пока не оказались у неестественно-белой двери с ужасной надписью.
Следователь дернул ручку, и дверь распахнулась. Сидевший за столом полный мужчина в белом халате что-то писал.
– Коля, это родственники Леонида Воронцова, – пояснил Григорий и смущенно отвел глаза.
Громов понял, что Панин, как и он когда-то, ненавидел подобные процедуры. Ненавидел сообщать о гибели близких. Что может быть страшнее этого? Толстый встал, стараясь не глядеть на родственников, бочком прошел к другой двери, поменьше, и вскоре послышался скрип каталки.
Воронцов снова съежился, и Виталий обнял его за плечи.
– Нашатырь нужен? – шепнул в его ухо Панин, и Громов отрицательно покачал головой. Судмедэксперт с каким-то испугом откинул простыню, и мужчины увидели синее лицо Лени Воронцова.
– Вы узнаете его? – спросил следователь как можно мягче, но Воронцов молчал, и Виталий ответил за него:
– Да, к сожалению, вы не ошиблись. Это действительно Леонид Воронцов.
Вадим Сергеевич пошатнулся и чуть не упал на гладкие кафельные плиты. Панин и Громов подхватили его и усадили на стул. Полный патологоанатом поспешил убрать каталку.
– Если вам лучше, давайте пройдем в мой кабинет, – предложил Григорий. – Следует выяснить некоторые обстоятельства.
Вадим Сергеевич не возражал. Ему помогли встать, и он, враз превратившись в старика, покорно зашагал вслед за Паниным.
В просторном кабинете следователь распахнул окно, но Воронцов все равно задыхался, раздирая ворот белоснежной рубашки. Громов усадил его на стул, поближе к окну.
– Итак, – Панин достал бланк протокола, – вы узнаете своего сына Воронцова Леонида Вадимовича?
– Узнаю, – промолвил Воронцов одними губами. – Как это произошло? Вы не могли ошибиться в диагнозе? – Он хотел еще что-то добавить, но силы покинули его, и Вадим Сергеевич уронил голову на стол.
– Действительно, диагноз вызывает сомнения, – вмешался Виталий. – Тебе известно, что мне приходилось работать с наркоманами. Если бы мой двоюродный брат даже нюхал травку, я все равно бы раскусил его. Но колоться… Этого никогда не было…
– А я с тобой согласен, – кивнул Панин. – У твоего брата обнаружен след всего от одного укола – свежего, сегодняшнего. До этого он не принимал наркотики, по крайней мере внутривенно. Может быть, кто-то уговорил его попробовать новые ощущения и он решился? Это и объясняет передоз. Опытный наркоман, как ни странно, редко до такого доводит. А новички… – Он постучал пальцами по столу. Пальцы у него были тонкие и маленькие, как у женщины, с ухоженными ногтями. – Да и наркотик попался сильный. В последнее время наркодилеры распространяют такие виды этой дряни, от которых, во-первых, сразу наступает привыкание, во-вторых, человек часто отдает Богу душу. Ну, что ты на это скажешь?
Виталий пожал плечами.
– Леонид не дружил с наркоманами, – ответил он. – Я знаю почти всех его друзей. Это мальчики и девочки из благополучных семей круга Воронцовых. Мне приходилось видеть их. Поверь, они тоже этим не балуются, даже в свободное время.
– Может быть, у Леонида появились новые друзья, о которых вы ничего не знали? – наступал следователь. – Такое часто бывает. Мальчишки – они довольно скрытные и не всегда выкладывают правду-матку.
– Леня любил пооткровенничать, – возразил Виталий. – Я готов биться о заклад, что не знал всего одного человека, с кем мой брат собирался провести сегодняшний день. Это какая-то новая девушка. Леня отзывался о ней довольно восторженно.
– Девушка? – Желтые кошачьи глаза Григория расширились. – И ты, конечно, не в курсах, как ее имя и фамилия.
– Имя – Илона, а фамилия… Нам с Вадимом Сергеевичем не пришло в голову спросить об этом, когда Леня похвастался новым знакомством, – признался бывший полицейский. – Ты намекаешь, что это она могла заставить Леню сделать проклятый укол. Но мой братец не был дураком. – Виталий подошел к Панину и дружески положил руку ему на плечо. – Ты сам не веришь в то, что это был передоз, – ласково сказал он. – Кстати, вы проверили камеры ресторана, куда Леонид водил девушку? Сомневаюсь. И, наконец, не отыскали саму девушку. К сожалению, Леонид не назвал ее фамилии. Но вы и не пытались выяснить, раз не видели записи.
Следователь поднял на него усталые глаза.
– Ты же понимаешь, – начал он, – как начальство этого не любит. Ну, ковыряния всякие, версии разные. Висяки никому не нужны. Полковник требует раскрыть дело в кратчайшие сроки.
– И тебе легче сделать моего брата наркоманом, – зло прошипел Громов. – Только не выйдет. Воронцов – влиятельный человек. Сам понимаешь, дядя позвонит кому нужно, и тебя заставят возобновить расследование, если ты закроешь дело.
Григорий тяжело вздохнул. По его утомленному лицу, по синеве, залегшей под небольшими умными глазами, было видно, как он измучился и как ему все это осточертело. Не конкретно дело Леонида Воронцова – а вообще все.
– Чего ты хочешь? – Он взял карандаш неопределенного цвета со следами зубов, валявшийся на столе, и принялся грызть его.
– Я хочу найти преступника, который заставил брата употребить эту дрянь, и наказать по закону, – проговорил Виталий. – Покажешь мне камеры из ресторана. И вообще я должен быть в курсе событий. И еще… Можно по старой памяти задействовать Николая?
– Делай что хочешь, – обреченно махнул рукой Панин. – У нас с тобой три дня. Начальник отдела уже ждет документы по поводу этого дела. Сам понимаешь, для него это смерть наркомана – и только.
– Понимаю, – отозвался Громов и помог подняться Вадиму Сергеевичу, лицо которого было бледнее мела. – Надеюсь, завтра с тобой встретимся.
– Послезавтра, – не поднимая глаз, отозвался следователь. – Завтра я занимаюсь другим.
– Ну, пусть так!
Когда они вышли из кабинета, Воронцов, немного придя в себя, схватил племянника за локоть и сжал так сильно, что Виталий поморщился.
– Виталик, – горячо зашептал он в ухо Громова, – ты видишь, что они пальцем не пошевелят, чтобы выяснить все обстоятельства смерти моего сына. Дорогой мой, ты бывший полицейский, частный детектив, наконец. Считай это своим первым делом. Позаботься об экспертизе, найти материалы с камер, а я все оплачу. Все твои расходы.
– Что ты такое говоришь? – изумился Громов и сильно сдавил мочку уха, чтобы не нагрубить дяде. – Леонид был мне как родной брат. Это расследование – дело чести нашей семьи, и я не возьму с тебя ни копейки. – Он сунул ему ключи: – Садись в машину и подожди меня пару минут. Кстати, в бардачке есть холодная минералка. Выпей и постарайся хотя бы немного успокоиться. Твоя светлая голова мне еще понадобится.
Воронцов обреченно кивнул и, не глядя по сторонам, направился к «Фольксвагену».
Виталий спустился в святая святых судмедэксперта, застав толстого Колю за его обычным делом – поеданием домашних пирожков с различной начинкой.
Вот уже много лет молодой человек не мог понять, как патологоанатом способен устраивать перекусы в таком месте, где воняло едкими препаратами, а за стеной на каталках, а то и на столе лежали трупы.
Николая, похоже, ничуть это не беспокоило: во время таких обедов он мог с недоеденным пирожком зайти и к своим клиентам, чтобы, например, еще раз продемонстрировать кому-либо причину смерти покойного.
– Привет, Коля, еще раз. – Виталий закашлялся от запаха хлорки, сразу заполнившей нос и рот. – Помощь не окажешь?
– Отчего ж не оказать хорошему человеку? – Губы у патологоанатома были ярко-красные, под цвет крови, и лоснящиеся от жира. – Пирожка хочешь? Или чайку?
От этого вопроса беднягу Громова замутило.
– Нет, нет, – ответил он поспешно. – Сейчас собираюсь пообедать с дядей.
– Ладно, мне больше достанется, – усмехнулся эксперт. – Выкладывай, что там у тебя.
Виталий вытащил из кармана джинсов два полиэтиленовых пакетика.
– Коля, нужно определить, это опилки с одного предмета или нет, – сказал он, кладя пакетики рядом с надкусанным пирожком.
– Без проблем, – ответил Николай, но его черные цыганские глаза хитро блеснули на смуглом лице. Виталий понял его:
– Сколько?
– Возни все же немало, – протянул эксперт. – Кроме того, в свободное время. – И, будто набравшись храбрости, надул щеки и с присвистом добавил: – Две тысячи.
– Хочешь, дам восемь? – поинтересовался Громов. – За остальные шесть ты мне расскажешь все, что смог найти, повозившись с моим братом. Голову даю на отсечение, начальству ты сообщил только то, что оно хотело слышать.
– Но передоз был… – пытался оправдаться Николай.
– Был, я не возражаю, но не должен быть, поскольку мой брат в жизни не стал бы пробовать наркотики, – горячо сказал Виталий. – Следовательно, его кто-то заставил. Мне интересно, каким образом.
– Это любопытство я могу удовлетворить, – усмехнулся патологоанатом. – Только давай не за восемь, а за десять тысяч. И кстати, ты меня очень обидел. Заключение я показал и Панину, и нашему полковнику. То, что они решили многое убрать, – их дело. Я тут каким боком?
Виталий напрягся. Разговор переходил в нужное ему русло.
– Что не понравилось начальству? – буркнул он.
Николай, порывшись в ворохе бумаг, небрежно брошенных на столе, наконец выудил нужную.
– Вот заключение, – объявил он с некоторой гордостью. – Читай.
Громов присел на холодный стул и углубился в чтение. Первые же строки повергли его в шок. Содержимое желудка брата… Шампанское с клофелином.
Так вот почему Леонид не сопротивлялся, когда кто-то (теперь Виталий уже не сомневался, что это брат сделал не сам) вколол ему смертельную дозу!
На деле выходило, что во всем замешана незнакомая девушка без фамилии – просто хорошая девчонка, по определению брата. И где теперь искать эту хорошую девчонку? Может быть, помогут камеры ресторана?
– Спасибо, друг. – Громов вернул заключение Николаю, доедавшему, наверное, шестой пирожок. – Вот восемь тысяч.
– Ладно, – отозвался патологоанатом. – Жду завтра.
Они пожали друг другу руки, и Громов выбежал из крепко пахнувшей комнаты на свежий воздух.
Дядя ждал его в машине, похожий на гальванизированный труп. Не открывая глаз, он спросил:
– Удалось что-нибудь выяснить?
– Только то, что Леонид не собирался становиться наркоманом, – твердо ответил племянник. – Его напоили клофелином, а потом, вероятно, сделали инъекцию. Это самое настоящее убийство, дядя. Кто и почему хотел избавиться от нашего Лени?
Вадим Сергеевич закрыл лицо руками и зарыдал.
Виталий понимал, что дядя не ответит на его вопрос. Он и сам знал своего брата как облупленного, знал обо всех его занятиях и увлечениях. Открытый, душевный, Леонид ничего от него не скрывал. Друзья любили его, в бизнесе пока не было конкурентов. Но тогда кто и за что?
– Дядя, я могу отвезти тебя домой, – сказал Виталий, плеснув минералки в пластиковый стакан и протягивая ее Вадиму Сергеевичу.
Воронцов судорожно глотнул и закашлялся.
– А могу взять с собой в ресторан. Чем скорее мы получим записи с камер, тем лучше.
– Я с тобой. – Вадим Сергеевич расплескал воду на рубашку, не обратив на это внимания.
– Тогда поехали.
Нажимая педаль газа, Виталий почувствовал, что его первое дело – дело начинающего частного детектива – обещало быть самым сложным.
Глава 5
Керчь, сентябрь, 1941 год
Как известно, люди, занимающие высокие посты, всегда ценят чужое время. Гости Керченского музея не оказались исключением.
Ровно в пять, когда горизонт еще не окрасился в розовый цвет, за Мартинято приехал грузовик, и молодой генерал с хрящеватым носом (он забыл, как его зовут, и уже стеснялся спросить), сухо поздоровавшись, попросил Юрия Юрьевича забраться в кузов, сам же сел в кабину, поддерживаемый молоденьким солдатом.
У Мартинято мелькнула нехорошая мысль, которая иногда посещала его в сыром кабинете музея или в зале, среди экспонатов, – украшений, остатков домов некогда богатых людей и утвари, по предположениям работников, принадлежавшей рабам или слугам: ни в одной стране никогда не было и не будет равенства.
Мысль казалась крамольной, и Юрий Юрьевич всегда оглядывался по сторонам, когда она вдруг противной юлой вкручивалась в разгоряченный мозг.
Вот и сейчас он подумал, что солдат, возможно адъютант генерала, не обратил на него, пожилого человека, никакого внимания, не помог забраться в кузов.
Вскоре грузовик затрясся на неровной дороге. Мартинято, хватаясь руками за брезент и, естественно, не находя опоры, больно ударился ногой о деревянную скамью, на которой невозможно было сидеть. Кое-как пристроившись в углу, он успокоился, согрелся и даже задремал, не заметив (впрочем, что можно заметить, если нет окон?), как машина притормозила в Керченском порту.
Солдат несколько раз стукнул о борт кузова, и Юрий Юрьевич понял: приехали.
Кое-как выбравшись из грузовика – адъютант делал вид, что не замечает, как трудно пожилому человеку небольшого роста, почти повиснув на последней ступеньке маленькой лесенки (интересно, кто мог без усилий вскакивать на нее и нырять в кузов или совершать обратные манипуляции? Обезьяны?), – пытался спрыгнуть на асфальт. Когда наконец это ему удалось, генерал кивнул: «Вперед». Он провел растерянного директора через КПП, и тот оказался на территории большого порта, сразу оглушенный криками, стонами и плачем сотен тысяч людей. Старики, женщины, дети, сидя на чемоданах и баулах, ожидали погрузки на суда. Военные, угрожая оружием тем, кто пытался прорваться без очереди, орали во все горло, но их командные кличи тонули в людском многоголосье.
И опять нехорошие мысли посетили директора, мысли, которые он всеми силами пытался отогнать. Всем не хватит места на судах, всем не удастся эвакуироваться…
Что станет с несчастными, когда придут немцы?
Наслышанный о зверствах нацистов, он знал: они не пощадят никого. Хотя бы вывезли детей… Им еще жить да жить… Когда же подойдет очередь вон той женщины с растрепанными черными волосами? За ее серую юбку, туго обтягивавшую стройные бедра, хватались трое малышей, а на руках в свертке пеленок орал четвертый. Таких надо увозить в первую очередь, но за нее некому заступиться: видно, муж на фронте. Кто-то уцепился за его рукав и задышал в ухо, обдавая чесночным запахом:
– Здравствуйте, Юрий Юрьевич. – Мартинято вздрогнул, оглянулся, узнав старого еврея – сапожника Фиму. Его огромное семейство, состоявшее из невесток и внуков, восседало на свертках, окружив пожилую еврейку, жену сапожника Сару. – Милый, дорогой, – сапожник слюнявил его руку, – может быть, вы поможете нам? Нашу посадку все время откладывают. А нам нельзя здесь оставаться. Вы же сами знаете, как гитлеровцы относятся к людям моей национальности… Уж лучше тогда погибнуть там, от него, – костлявым пальцем с желтым ногтем он указал на «мессер», летавший над головами людей. – Уж лучше так, чем под пытками… – Юрий Юрьевич хотел ответить, утешить, попросить генерала, который, на несколько минут будто растворившись в людском море, уже направлялся к нему, но военный, крепко взяв его за локоть и бесцеремонно отстранив Фиму, в черных слезящихся глазах которого отразился ужас, повел за собой.
– Наш катер уже подошел, – коротко информировал он Мартинято. – «Спецгруз-15» на нем.
– Отдельный катер? – удивился директор.
Огромная толпа эвакуировавшихся наводила на мысли, что с транспортом плохо. А им выделили катер… Значит, сокровища надо вывезти любой ценой.
– Что же будет с ними? – Директор охватил взглядом толпу. – Вы вывезете всех?
– Вас это не должно беспокоить. – Генерал с хрящеватым носом по-прежнему оставался бесстрастным. – Есть люди, отвечающие за погрузку. Каждый должен заниматься своим делом. Не правда ли?
Они уже подходили к небольшому серому военному катеру, и моряк (звезды на его погонах ни о чем не сказали Мартинято, в званиях он почти не разбирался) помог ему спуститься на палубу.
– Груз в трюме, товарищ генерал, – сообщил он носатому, тоже спустившемуся на палубу. – Можно отправляться.
Генерал принял торжественный вид, и Мартинято подумал, что при его должности, наверняка очень высокой, это ему не впервой.
– Товарищ Мартинято, – заговорил он, и его громкий голос словно заглушил другие звуки – звуки летавших над Керченским проливом самолетов, бьющихся о причал волн и стонов людей, – вам предстоит выполнить ответственное поручение. Вы знаете, какую ценность представляет «Спецгруз-15», поэтому должны доставить его по назначению в целости и сохранности.
Пятеро моряков, вероятно, вся команда катера, вытянувшись, слушали начальника. Пожав руку Юрию Юрьевичу, носатый обратился к ним:
– Товарищи! Вы все слышали. Наше командование прекрасно осведомлено об обстановке в Керченском проливе, но надеется на вашу опытность. Не дайте немецко-фашистским самолетам потопить наш катер. Приложите все силы к тому, чтобы груз был доставлен в Тамань.
Мартинято удивился, прочитав на лицах моряков, обветренных, смуглых и мужественных, такое же торжественное выражение, как на лице военного начальника, и это поразило его и обрадовало. Он поверил, что, несмотря на «мессеры», контролировавшие пролив и бомбившие суда, отходившие от причалов, им удастся прорваться.
Окончив речь, генерал провел пальцем по носу, что, вероятно, означало волнение, и, еще раз пожав руки экипажу и директору музея, поднялся на причал.
К Юрию Юрьевичу подошел пожилой моряк с круглым лицом, с толстым курносым носом, на кончике которого, словно муха, прилепилась коричневая родинка.
– Ну, будем знакомы? – улыбнулся он, показывая щербинку между большими, желтыми от табака зубами. – Мичман Сергей Сергеевич Куцан, можно просто Сергеич. А тебя как кличут?
– Просто Юрьич, – отозвался Мартинято и деловито осведомился: – Когда отправляемся?
– А сейчас и пойдем. – Сергеич достал из кармана самокрутку и спички и прикурил, обдав директора едким запахом ядреного табака. – Матрос у нас рулевой – парнишка опытный, несмотря на молодость. Уфимцев не зря наш катер выбрал – везучие мы. Сколько раз на ту сторону ходили – не зацепило.
– Раз на раз… – прошептал директор, но мичман его услышал и ощетинился:
– Ты это мне брось – сопли распускать. Может, нас еще не потопили, потому что мы верим, что фашистам нас не достать. А ты…
– Извини… Очень волнуюсь, – Юрий хотел еще что-то добавить, но катер заскрежетал, загрохотал, затрясся и, оторвавшись от причала, стал медленно отходить, острым носом, словно ножом, разрезав маслянистую воду.
– Хочешь – в трюм спустись, – посоветовал мичман.
Мартинято махнул рукой, собираясь добавить, что смерть в трюме еще страшнее, но, вспомнив предостережения мичмана, выдавил улыбку:
– Знаешь, давно через пролив не ходил. Была не была – на палубе останусь.
– Это как угодно. Ну, бывай пока, мне пора работать.
Сергеич исчез в недрах катера.
Оставшись один, Мартинято сначала посмотрел на причалы порта, забитые людьми, и сердце снова кольнула жалость.
Впрочем, возможно, все не так плохо, генерал дал знать, что эвакуируют всех желающих.
Потом его взгляд устремился в небо. Теперь не один, а два «мессера» летали над морем, как коршуны, выслеживая добычу. Как завороженный, наблюдал директор за парением вражеских самолетов, ожидая противного свиста падающей бомбы, но, на его удивление, этого не последовало.
То, что вдруг увидел Мартинято, сначала показалось ему чудом. Какое-то время «мессеры» парили, как неразлучные друзья, потом, как только катер отошел, один самолет отделился и последовал за ними.
Самое странное, что летчик не собирался никого убивать или топить маленькое судно. Он летел довольно низко над ними, во всяком случае, крестообразная свастика била в глаза, однако ни пули, ни бомбы не вылетали из недр этой машины-убийцы. Напротив, «мессер» будто конвоировал их, охраняя, и, убедившись, что они достигли берега и причалили, растворился в несколько мгновений.
К ошеломленному Мартинято подошел Сергеич с влажным от волнения лицом.
– Кажись, приехали, – выдохнул он и похлопал директора по плечу: – Сейчас грузовик прибудет.
– Ты видел, Сергеич? – Юрий Юрьевич задыхался. – Ты это видел?
– Что видел? – удивился мичман.
– Ну, этот «мессер»…
– Положим, видел, и не один, – обстоятельно ответил моряк. – И что в них особенного? В том, что тихо себя вели? И такое бывает.
– А тот, который летел прямо над катером… – Мартинято поежился. – Почему он не потопил нас, как ты думаешь? Ты заметил: он будто охранял… Хотя иногда и пикировал, словно собирался атаковать.
Мичман пожал широченными плечами, и его кирпичное скуластое лицо выразило озабоченность.
– Сопровождал нас, значит, будто конвой. – В его серых, с золотыми искорками, глазах блеснула злость. – Это плохо, товарищ директор музея. Это значит: немцы в курсе, что за груз был у нас в трюме.
– Но откуда… – Мартинято схватился за ворот рубашки, вдруг неожиданно ставший тесным. – О том, что груз повезут на катере, не знал даже я. Кроме того, мои работники не были в курсе о черном чемодане.
Сергеич вздохнул:
– Поверь моему опыту, Юрьевич: предатель у вас. Нас все время предупреждают: в городе действуют немецкие агенты, целая сеть ихняя развернута. Возможно, они есть и среди твоих коллег. Увидел этот гад, как из музея чемодан выносят, и стуканул кому следует. Те тут же слежку организовали. Так и поняли, на чем чемодан повезут. Паршиво то, что теперь чемодан постоянно станут преследовать. Вычислить бы его, подлеца, предателя вашего, но как это сделать – не знаю, не подскажу.
Мартинято похолодел и все время повторял: «Как же так, как же так…», – пока большой, крытый брезентом грузовик не притормозил возле катера.
Моряки засуетились, вытаскивая из трюмов грузы, в том числе и чемодан, но угрюмый шофер в зеленой солдатской форме, с длинным птичьим носом и иссиня-черными волосами, похожий на ворона, сказал, что ему приказано взять только один спецгруз, с помощью матросов подхватил чемодан и бросил его в кабину.
– Залезай, батя, – обратился он к Юрию Юрьевичу. – Дорога сегодня нам предстоит длинная, чувствую. Не ведаю, что у тебя в чемодане, только поступил приказ после проверки содержимого везти его в Краснодар.
Юрий снова похолодел.
– Нам дадут сопровождение? – спросил он, заикаясь, и шофер почувствовал его страх.
– Никакого сопровождения не нужно, – отозвался мужчина, садясь за огромную баранку. – Грузовик пойдет не один – их будет несколько. Ну, а коли суждено под бомбу попасть или на мину нарваться – значит, судьбинушка такая. – Он нажал педаль газа, грузовик сорвался с места, и Юрий Юрьевич ударил локоть о ручку двери. – Осторожнее, батя, голову береги, – съехидничал шофер. – Она тебе еще ой как пригодится.
Несмотря на запруженные улицы, до места доехали довольно быстро.
Ворон – как прозвал про себя шофера Мартинято – помог директору вынести чемодан и передал его архивному работнику, а тот в сопровождении двух угрюмых в штатском, казалось, похожих друг на друга как две капли воды, внес его в кабинет, где пять человек долго сверяли наличие ценностей с описью.
Потом один из штатских (Мартинято подумал, что это сотрудник НКВД) предупредил директора, что ему следует везти груз в Краснодар, так как основной поток эвакуированных ценностей направлялся именно туда.
Юрий не стал спорить, даже порадовался.
Из коротких разговоров новых знакомых он понял, что фашисты не остановлены, что они продолжают наступать и, наверное, скоро войдут в Крым.
Керченский пролив не станет для них разделительной полосой между Большой землей и полуостровом – это очевидно. Для них захватить его – пара пустяков. А по воде до Тамани рукой подать. Значит, нужно спасать все, что можно спасти.
Юрия Юрьевича предупредили, что колонна, состоявшая из военных машин, начнет движение в шесть утра, поместили в гостиничный номер, где давно никто не убирался, но директор был рад и этому.
После волнительной дороги он хотел передохнуть, забыться хотя бы ненадолго и, упав на диван, не раздеваясь, неожиданно для себя погрузился в глубокий сон. Его разбудил громкий стук в дверь, и грубый голос предупредил, что уже полшестого и скоро колонна отправится в путь.
Мартинято вскочил и протер глаза, удивляясь, как мог уснуть так надолго. Впрочем, это и хорошо. Неизвестно, где и когда они остановятся…
Наскоро умывшись, он выбежал на улицу, где его поджидал знакомый грузовик. Двое братьев в штатском, как он окрестил незнакомцев, сидя в кабине, проверяли черные широкие ремни, стягивавшие чемодан.
– Вроде все, – сказал один, выпрыгнув из кабины и уступая свое место директору. – Держитесь, – его рука была вялая и холодная.
– Обещаю, – неожиданно для себя твердым голосом произнес Юрий Юрьевич. – Это мой долг.
Ворон – шофер – тоже что-то каркнул на прощание, и они медленно двинулись вперед, в середине маленького приморского города встроившись в длинную колонну крытых брезентом грузовиков.
Директор подумал, что разбомбить эту колонну гитлеровцам ничего не стоило, и они попытаются это сделать.
Он не ошибся. «Мессеры», ослепляя свастикой, налетели на них, как стая разъяренных пчел, когда машины только вышли из города, и сразу подбили один из грузовиков.
Колонна остановилась, и Мартинято увидел, как из машин выпрыгивали люди, кто в военном, кто в штатском, рассыпаясь по маленькому реденькому лесочку, который едва ли мог дать надежное укрытие.
– Что сидишь? – Ворон добавил крепкое словцо. – Вылезай и спасай свой груз. С землей ведь смешают, гады.
Собравшись с силами, Мартинято выскочил, они с водителем схватили чемодан и ринулись к толстому стволу дуба, надеясь, что могучий исполин прикроет их от зорких взглядов немецких асов.
«Мессеры», словно озверев, били по стоявшим грузовикам, вдребезги разбивая стекла, брызгами летевшие в разные стороны. Две машины загорелись, и пламя перекинулось на сухие листья жалкого лесочка.
Юрий Юрьевич, закрыв глаза, стал вспоминать молитвы, которым его когда-то учила бабушка, но почти ничего не вспомнил – только «Отче наш».
Путая слова, директор стал неистово молиться, и Бог словно услышал его.
Решив, что с колонной покончено, самолеты оставили ее в покое. Бледные, грязные, облепленные осенними листьями, люди стали выползать из своих укрытий, как муравьи, еще недавно наблюдавшие за людьми, разорявшими их муравейник.
Один, в военной форме, с маленькими звездочками на погонах (Мартинято насчитал четыре), поднял руку и прокричал:
– Убитые, раненые есть?
– Убитых нет, – отвечали ему, – но пятерых зацепило.
– В третьей машине аптечка, – сказал офицер. – Перевяжите раны – и продолжим путь.
– Командир, – к нему подошел человек немного постарше, зажимая кровившее плечо, – если мы отправимся сейчас, фрицы перестреляют нас, как куропаток. Предлагаю разведать проселочные дороги и продолжить путь ночью. Нам придется почти не зажигать огни, чтобы они нас не заметили.
– Но мы не поспеем вовремя, – возразил ему другой, в военной форме. В разговоре он вел себя более уверенно, и Мартинято сделал вывод, что это политрук. – Нам нужно доставить спецгруз в определенное время, и вы это знаете. – Юрий Юрьевич заметил, что на суровом лице командира не дрогнул ни один мускул.
– Вот именно, доставить, а не потерять, – заявил он и смело взглянул в глаза собеседнику: – Если мы поедем по трассе, нам грозит гибель. Подумайте. Неужели так трудно просчитать ситуацию?
– И все же я настаиваю… – Директор видел, что тот, которого он считал политруком, упрямится больше для проформы, и удивился. Когда над твоей головой летают вражеские самолеты и бьют точно в цель, а ты ничем не можешь им ответить, – какие уж тут могут быть амбиции! На его счастье, здравый смысл политрука взял верх. Было решено отправляться, когда стемнеет, а до этого, придав грузовикам заброшенный вид (пусть немцы думают, что они разбомбили колонну и спаслись единицы), спрятаться в реденьком лесу. Но даже этот лесок предоставлял хоть какое-то, но укрытие.
Чернявый шофер помог директору забросать чемодан сухими листьями возле могучего дуба, дававшего временное убежище.
– На всякий случай, – пояснил Ворон, и Мартинято решил, что водитель прав. Если то, о чем сказал мичман Сергеич, правда, фашисты имели полное представление, куда направляется чемодан, а значит, могли предпринять попытку завладеть им.
Разумеется, для них это сопрягалось с определенными трудностями, ведь, по слухам, нацисты еще не вошли в Керчь, однако, по тем же слухам, десятки диверсионных групп бродили по окрестностям, а значит, их могли атаковать в любую минуту. Эти мысли не улучшали настроения, и Мартинято, опустившись на ковер из сухих влажных листьев, большая половина которых была прошлогодней и уже гнила, в отчаянии прислонился к шершавому, в шишках, стволу дуба.
– Не боись, прорвемся. – Шофер достал из походной сумки болотного цвета банку тушенки и полбуханки черного хлеба. – Подкрепимся, командир? Кстати, как тебя кличут? Несколько дней знакомы, а имен друг друга не ведаем.
– Юрий, – отозвался Мартинято, закрыв глаза.
Есть ему не хотелось, сама мысль о еде вызывала тошноту. От тяжелых дум раскалывалась голова, острая боль отдавала в виски, перед глазами плыли красные круги.
«Опять мигрень, как некстати», – подумал он и поморщился.
Проклятая болезнь, именно болезнь, хотя многие ее таковой не считали, начинаясь внезапно, парализовывала болью, порой вызывая неукротимую рвоту, и жена прикладывала ко лбу примочки с уксусом, которые не помогали.
Юрий Юрьевич никогда не брал больничный, приступы мигрени он не считал болезнью и в таком состоянии шел на работу и пытался что-то делать на автомате.
Водитель ловко вскрыл банку с тушенкой.
– Эх, костерок бы развести, – сокрушенно заметил он, – да где там… Но если ее намазать на хлеб, будет даже очень вкусно. Хочешь?
