Ольга Алленова
Форпост. Беслан и его заложники

Я до сих пор не понимаю, зачем нужна была эта ложь про 350 заложников. У меня есть только одно объяснение: власть испугалась заявить на всю страну, что в школе какими-то отморозками захвачено более тысячи человек. Не 3, не 30, а 1128. Получается, теракт тщательно и долго готовился, ведь невозможно провернуть такую операцию с ходу. И получается, власть проглядела эту подготовку. Облажалась. И зачем тогда стране такая власть? Эта информация сама по себе была для власти приговором. Но укрывательство правды дорого стоило всем.

С этого дня властям здесь больше не верили. Люди чувствовали себя преданными. Трудно пришлось и журналистам – особенно телевизионщикам. Их обвиняли во лжи и отказывались с ними говорить: «Все равно не скажете правды».

Дзантиев рассказывал о террористах: «Мы пытались с ними говорить, предлагали им обменять взрослых на детей. Мы даже зеленый коридор до границы им предлагали: „Уйдите отсюда, только оставьте наших детей“. Отказались».

Люди на площади стали кричать, что террористы требуют переговоров, а к ним никто не идет. И что они требуют вывода войск из Чечни, а им этого никто не обещает.

Утром 2 сентября врач Леонид Рошаль приехал к школе, но его встреча с захватчиками не состоялась. По официальной версии, боевики сами отказались с ним встречаться. По неофициальной – они требовали, чтобы в школу пришли все четверо переговорщиков одновременно. Принесенные Рошалем вода и еда остались нетронутыми в вестибюле школы.

На улице у Дома культуры росло напряжение. Женщины падали в обморок.

К обеду президент Дзасохов вышел к родственникам заложников и пообещал, что после 15 часов дня переговоры с террористами будут возобновлены – а пока с ними снова устанавливается контакт.

Позже заложники расскажут, что, услышав из теленовостей, что в школе 350 заложников, террористы взбесились и стали стрелять поверх голов людей, крича им, что их «сдали, как баранов». Возможно, по этой причине боевики и перестали выходить на связь со штабом, а также запретили заложникам пить и выходить в туалет.

Из показаний потерпевшей Регины Кусаевой:

– После чего вам перестали давать еду, после каких действий?

– На второе утро. Вначале они давали воду, час перерыв был как бы. Потом настало утро. Какое-то время утром они еще давали. Потом они вышли и сказали: «Мы вместе с вами объявляем голодовку. То есть сухую голодовку. Не будете пить». Якобы для того, чтобы приняли меры о прекращении войны в Чечне. «Террористы? Какие мы террористы. Мы борцы за свободу», – что-то типа этого^[7].

Перестрелка вспыхивала по периметру школы в течение всего дня. Мы не понимали, кто стрелял и откуда. Возможно, боевики стреляли с целью напугать местных жителей, посеять панику, подстегнуть штаб к переговорам.

В 15:30 к школе направился бывший президент Ингушетии Руслан Аушев, известный своим авторитетом не только среди ингушей, но и среди чеченцев.

Из выступления Руслана Аушева на пресс-конференции в Москве 28 сентября 2004 года:

– Я приехал, потому что меня вызвал штаб. Меня представили его начальнику, это был глава УФСБ по Северной Осетии Андреев. Мы связались с террористами через их «пресс-секретаря», я сказал ему, что я Аушев Руслан, и он пообещал доложить эмиру. Потом созвонились, и они сказали, что я могу заходить. В школе мне пытались надеть на голову черный мешок, чтобы я ничего не видел, но я отказался. Они провели меня в физкультурный зал, он был забит детьми, как и все смежные комнатушки. Там была настоящая баня, из-за жары все дети сидели голые. Директриса сказала, что они добровольно приняли сухую голодовку в поддержку требований боевиков, но я-то прекрасно понимаю, что под автоматом можно принять все что угодно^[8].

Многие родители взяли на школьную линейку грудных детей, которые тоже стали заложниками террористов

Осетинские ополченцы, наблюдавшие за ним со стороны железной дороги, видели, как он вывел из школы заложников – женщин и детей. В тот день боевики отпустили с Аушевым 26 человек, но ушли 24. Одна из заложниц, Фатима Цкаева, отдала свою шестимесячную дочку Алену старшей дочери, пятикласснице Кристине, а сама осталась в спортзале с семилетним сыном Махаром. Но на выходе из коридора школы, перед вестибюлем, Кристину остановил террорист Хучбаров (Полковник) и запретил ей выходить из школы. Аушев видел эту сцену и забрал у Кристины грудную девочку, спросив, как ее зовут и чья она дочь. Маленькую Алену Цкаеву Аушев вынес из школы на руках и передал ее сотруднику местного ОМОНа. Потом эта фотография с Аленой для многих стала символом бесланской трагедии. Мама Алены Фатима и сестра Кристина погибли в школе.

Из интервью Руслана Аушева журналисту радиостанции «Эхо Москвы» Владимиру Варфоломееву, 13.09.2004:

– Они мне передали требования, потом я попросил их отпустить хотя бы грудных детей.

– Это была инициатива с вашей стороны?

– Это была моя инициатива, я попросил отпустить грудных детей. Они сначала колебались, потом согласились. Они сказали – остальных мы отпустим, когда будет приказ президента о выводе войск и нам зачитают по телевидению указ о выводе войск. И чтобы пока хотя бы взять то, что разрешили, я быстро дал команду тогда, встал около двери, чтобы убедиться, что всех вывели. Получилось 15 грудных детей и 11 женщин. Одна из женщин вернулась в школу, у нее был грудной ребенок, но еще, насколько я понял, двое остались в школе. […]

Мы это сделали быстро, потому что я понимал, что настроение в любой момент может испортиться, потому что они там нервничали и все остальное.

Успех Аушева вдохновил местных силовиков и гражданских. Дзантиев сказал кому-то из местных: «Процесс пошел», – а Лев Дзугаев сообщил, что президент Северной Осетии Александр Дзасохов еще час назад обещал «интенсификацию переговоров», и она пошла, и в результате этого отпущены женщины с детьми. «Слава Богу! – раздалось в толпе. – Дзасохов что-то начал делать!» «Мы надеемся, нам удастся продолжить этот процесс», – сказал Дзугаев. В это время люди стали писать на плакатах: «Путин!!! Выпусти наших детей! Выполни требования!», «Путин! В заложниках находится не меньше 800 человек!»^[9]

Местные жители стали кричать, что по федеральному телевидению должны сказать, каковы требования боевиков. Они были убеждены, что так можно избежать штурма и договориться об освобождении заложников.

Но к этому моменту государство уже взвесило жизни заложников и собственный имидж – и, кажется, сделало выбор. Не знаю, чем еще можно объяснить тот факт, что все три дня представители властей и оперативного штаба утверждали, что у террористов нет никаких требований. А люди на площади знали, что они есть. Осетины – небольшой народ, здесь сильны родственные связи.

В штабе работали осетинские чиновники и военные, которые вряд ли утаили бы от своих близких такую информацию. Как бы то ни было, впоследствии, уже на суде над Кулаевым, стало ясно, что так все и было – боевики подтвердили Аушеву свои требования о переговорах и прекращении войны в Чечне.

Из показаний потерпевшей Людмилы Дзгоевой в Верховном суде Северной Осетии:

– Скажите, Аушев в зал заходил?

– Аушев зашел в зал. Он посмотрел зал. Он сказал, не переживайте, я договорюсь с ребятами. И все, и вышел. […]

– Какие они требования выдвигали?

– Вывести войска из Чечни…

– А вам их кто озвучивал?

– Они сами нам говорили. Говорили, вывести войска из Чечни. И если они выполнят наши требования, мы всех отпустим. Вывести войска из Чечни, освободить мусульман, которые находятся в тюрьмах России, боевиков. И чтоб зашли эти четыре человека: Дзасохов, Зязиков, Рошаль и…

– Значит, основное требование все-таки вывести войска и освободить мусульман?

– Один из них сказал, если они на нас штурмом пойдут, клянусь Аллахом, мы всех расстреляем^[10].

Ни одного из четырех человек, затребованных террористами на переговоры, не пустил в школу оперативный штаб – так, во всяком случае, говорили эти люди потом в интервью.

– Вы хотите, чтобы сюда приехал Путин? – спрашивал бесланцев иностранный журналист.

– Зачем Путин? Путина не надо! – отвечали ему. – Здесь нужны Закаев, Аушев, Масхадов. Надо с ними искать контакты.

– Аушев уже освободил женщин, – пронеслось по толпе.

– Пусть еще идет туда, пусть остальных освободит! – раздалось со всех сторон. – Они из Ингушетии пришли?

Но Аушев больше не смог никого освободить. К вечеру 2 сентября нам сообщили, что он «отошел от переговорного процесса».

На самом деле это был конец. Аушев, единственный авторитет для боевиков из тех, кого могла предложить российская власть, сделал все, что мог. Он не мог пообещать им вывода войск из Чечни и политической автономии, потому что знал, что Кремль на это не пойдет. Боевики в зале тоже это знали. Поэтому стали злее.

Из показаний потерпевшей Фелисы Батаговой в Верховном суде Северной Осетии:

– В чем их агрессия выразилась после ухода Аушева?

– Я лично думаю. Что они поняли, что их оставили на смерть. Что другого выхода у них не будет. Они не думали умирать. Если б они умирать собрались, они б все сняли маски^[11].

В тот же вечер в районе школы началась ожесточенная стрельба, из-за которой оцепление отодвинули на несколько десятков метров. Ночью поползли слухи, что в пятницу будет штурм, потому что дети не смогут выдержать более трех дней без воды и еды. А еще говорили, что боевики захотят умереть в священную пятницу. Откуда рождались все эти слухи – непонятно, но им верили. Поэтому люди не уходили домой и в эту ночь.

Я ночевала в той же переполненной гостинице. Каждый час кто-то из нас вставал, шел узнавать новости и сообщал остальным.

Хроника четверга 2 сентября 2004 года:

1:10 Власти сообщают, что предлагали террористам беспрепятственный отход в обмен на освобождение заложников. Те отказываются. Боевики не разрешают передать детям еду, воду и медикаменты.

6:50 Власти Северной Осетии уточняют данные о числе заложников: 354 человека. Сообщается, что оперативный штаб предложил заменить захваченных в заложники детей на взрослых. Террористы не отвечают.

10:00 Штаб подключает к переговорам бизнесмена Михаила Гуцериева, уроженца Ингушетии. Тот договаривается о том, что в школу пустят бывшего ингушского президента Руслана Аушева.

13:50 Местное телевидение транслирует обращение муфтиев Северной Осетии, Ингушетии и Чечни.

14:40 В переговоры вступает генерал Аслаханов. Обещает довести до Путина все требования боевиков.

В течение дня у школы регулярно вспыхивает стрельба. Собравшиеся у оцепления местные жители не расходятся.

15:30–16:30 В школу заходит Аушев. Вместе с ним отпускают 24 заложника – детей и женщин. Террористы передают вместе с ним записку от лидера чеченского бандподполья Шамиля Басаева с требованием вывести войска из Чечни.

20:00–21:00 Из школы ведется беспорядочная стрельба.

22:15 Представитель чеченских сепаратистов Ахмед Закаев заявляет, что Аслан Масхадов готов «без предварительных условий» содействовать мирному разрешению кризиса.

Девочка на газоне

Утром в пятницу в здание ДК к родственникам снова пришел президент Дзасохов. В закрытом для прессы режиме он сказал, что не допустит штурма, что власти готовы дать террористам автобусы для отъезда «в любую точку, к любой границе». Но его лицо было совершенно безжизненным, каким-то потемневшим. Как будто он понимал, что его слова уже ничего не значат. Он прошел мимо журналистов, и его даже не узнали. Может быть, Дзасохов действительно был против штурма, потому что понимал, что люди ему этого не простят. Это в других российских регионах президент или глава – всего лишь чиновник, работающий на Москву. В Осетии президента считали «своим», защитником, который не даст в обиду. Я слышала, как многие женщины твердили: «Придет Дзасохов, и все будет хорошо. Главное, чтобы он пришел». Но Дзасохов понимал и другое: от него уже ничего не зависело. Оперативный штаб подчинялся не ему, а непосредственно ФСБ, и голос губернатора там никто не услышал бы.

В первой половине дня пятницы в ДК пришел врач Рошаль, который сообщил, что дети обезвожены, что всех их надо будет показать врачам, как только их освободят. Доктор рассказал, как надо за детьми ухаживать и как надо себя с ними вести. На встречу журналистов тоже не пустили.

А вскоре после этого на площади появился Лев Дзугаев, который сообщил, что с боевиками идут телефонные переговоры, что должен приехать Асланбек Аслаханов и что в школе «заложников, к сожалению, больше, чем мы предполагали». Последняя фраза показалась нам тревожной. «Раз признаются, значит, боятся, что скоро мы сами всё увидим», – сказал кто-то из моих коллег.

Семилетнюю Аиду Сидакову выбросило взрывом из спортзала, но она залезет обратно, чтобы найти маму. Ее мать Ларису террористы взяли в качестве «живого щита», но она выжила, как и дочь

Мы понимали, что третий день захвата – это уже очень долго. Бесланцы нервничали, злились, требовали действий от властей, женщины плакали, хмурые ополченцы ходили мимо нас с оружием в руках. В любой момент люди, чьи дети умирали от жажды в школе, могли пойти на самые неожиданные поступки. Затягивать дальше было уже нельзя. Это не Красная площадь, которую можно отгородить забором и спецназом. Целую республику не отгородишь. Рванет форпост – закачается Россия. Но нельзя было допустить и штурма со стороны российских военных, ведь тогда погибнут дети, и форпост перестанет верить Кремлю. Остается лишь ждать, пока первый шаг сделают террористы. Или подтолкнуть их к этому шагу.

Я не знаю, был ли случайным или спланированным исход этой трагедии. Но для российской власти он оказался оптимальным.

Было 13 часов с минутами – в школе что-то рвануло, стали отчаянно стрелять. Женщины на площади разом закричали. От Дома культуры люди бросились к школе, я побежала вместе со всеми. На тротуаре стоял молодой ополченец с повязкой на рукаве, который пытался остановить бегущих. Он схватил меня за руку, я вырвалась.

Когда я добежала до дороги, мне пришлось остановиться – дальше все было оцеплено. За дорогой начинался переулок, ведущий к школе. Рядом со мной стояло много людей, мужчин и женщин. Снова раздались выстрелы – что-то засвистело в воздухе, люди, крича и пригибаясь, стали разбегаться, кто-то толкнул меня к серому киоску, фасад которого был закрыт металлическим щитом. За киоском, кроме меня, было еще двое или трое, сначала мы лежали на земле, потом сели, прислонившись спиной к задней стене киоска.

Время остановилось. Звуки, казалось, добираются до моего сознания как сквозь вату.

Полковник Разумовский уже лежал в школе, сраженный огнем.

После первого взрыва дети стали выпрыгивать из окон спортзала во двор, и группа Разумовского, занявшая позицию неподалеку, первой увидела, как они бегут под пули. Спецназовцы бросились к школе без прикрытия. Многие погибли в первые минуты боя.

Из доклада северо-осетинской парламентской комиссии по расследованию обстоятельств теракта в Беслане:

«3 сентября 2004 года, примерно в 11 часов 10 минут, бандиты согласились на эвакуацию тел расстрелянных заложников-мужчин. В 12 часов 40 минут сотрудники МЧС РФ Скоробулатов А. В., Копейкин А. Н., Замараев В. В. и Кормилин Д. И. выдвинулись для выноса тел убитых заложников с территории, прилегающей к школе. Из показаний сотрудников МЧС РФ Скоробулатова А. В. и Копейкина А. Н., оставшихся живыми, один из бандитов вышел из школы и стал наблюдать за их действиями. Сотрудники МЧС РФ стали переносить трупы погибших для их последующей транспортировки, но неожиданно для всех произошел взрыв внутри здания школы, который оказался неожиданным и для самого террориста. В результате начавшейся со стороны террористов стрельбы погибли В. Замараев и Д. Кормилин.

Исходя из складывающейся ситуации руководитель оперативного штаба Андреев В. А. в 13 часов 10 минут отдал боевой приказ ЦСН ФСБ России приступить к проведению боевой операции по освобождению заложников и нейтрализации террористов»^[12].

Из показаний Людмилы Дзгоевой в Верховном суде Северной Осетии:

– Вы помните, когда произошел взрыв?

– Ну, я увидела вспышку света. Потом такая волна.

– Вы не помните, как этот взрыв произошел? Вы не видели, да?

– Там была вспышка и взрыв. Потолок посыпался. Потом второй взрыв раздался. И кто-то закричал: бегите, сейчас сгорим.

– Сколько боевиков находилось в момент взрыва в зале?

– 3–4 человека. […]

– Ваша дочь погибла?

– Да. […] Сильные осколочные ранения головы^[13].

Я не знаю, сколько прошло времени, не помню себя в тот момент. Помню уже, что рядом никого нет, я одна, стрельба куда-то переместилась. Нас закрывала от школы многоэтажка. Когда я вышла из своего укрытия, людей у дороги стало меньше, и тут стояли в основном мужчины^[14].

Бойцы спецназа и спасенные заложницы во время штурма школы

Со стороны школы побежали какие-то мужчины, они несли детей. Подъезжали легковые машины, в них быстро грузили раненых. Скорые появились не сразу. Первое время вообще было непонятно, что за люди выносят детей, кто их увозит на машинах, – спасательная операция была стихийной. Наш ставропольский водитель в этот день курсировал между школой и больницей, вывозя раненых.

Я стою на газоне рядом и смотрю на рослых, грязных ополченцев. По закопченным лицам здоровых кавказских мужиков, несущих тонких голых детей, текут черные слезы. Боковым зрением вижу движение справа: люди расступаются, и мужчина в форме опускается на колени, чтобы положить на зеленый газон ребенка. Это девочка. У нее длинные черные волосы, она худенькая и бледная. На ней только трусики. Ее глаза закрыты. Когда он кладет ее на газон, я вижу на затылке девочки черную дыру с запекшейся кровью. Она лежит совсем близко, и я не могу оторвать от нее глаз. В спортзале было очень жарко. Дети снимали одежду. Они умирали от жажды. Эта девочка тоже хотела пить. Она любила сказки, нарядные платья, мультики, маму. Ей выстрелили в спину. Она так и не напилась перед смертью. Ей было лет восемь. Она всегда у меня перед глазами.

Время снова остановилось, и следующее, что я помню, – большая пожарная машина пытается въехать в узкий переулок, ведущий к школе, какой-то военный машет рукой, показывая водителю угол разворота. А на зеленом газоне справа от меня уже несколько тел, накрытых белыми простынями. Маленькие и большие. Красные пятна проступают сквозь белую ткань. Я не вижу больше девочку. Я думаю, что ее здесь больше нет, но она здесь навсегда.

«Родственников заложников в эфир не давать, количество заложников, кроме официальной цифры, не называть, слово „штурм“ не употреблять, террористами боевиков не называть, только бандитами. Потому что террористы – это те, с кем договариваются». Такие указания получили мои телевизионные коллеги от руководства. Вечером 3 сентября один из них рыдал, прислонившись к машине. С тех пор я его ни разу не видела. Я и телевизор с тех пор не смотрела.

Страшный ливень накрыл Беслан вечером 3 сентября. Как будто небеса разверзлись, и на землю вылилась вся скорбь и ярость мира. Я никогда не видела такого дождя. В нем было что-то ветхозаветное – как во всем, что случилось в этот день. Как будто не было никогда любви в этом мире. Только боль, смерть и отчаяние. Я шла в сторону гостиницы по щиколотку в воде, затопившей город.

Хроника пятницы 3 сентября 2004 года:

11:15 Александр Дзасохов сообщает, что в школе может быть 900 заложников.

11:40 Оперативный штаб договаривается с бандитами об эвакуации с территории школы убитых спасателями МЧС.

13:03–13:05 Сотрудники «Центроспаса» подходят к школе. В здании слышны два взрыва. Начинается перестрелка. От школы бегут заложники.

13:18 Идет бой. Часть крыши над спортзалом рушится. Европейские телекомпании начинают прямую трансляцию. На кадрах видно, что многие заложники ранены.

13:35 Оперативный штаб сообщает, что боевики открыли огонь по заложникам, после чего спецназ «начал действовать в соответствии с обстановкой».

13:50 Начинается стихийная эвакуация раненых. Боевики ведут плотный огонь. Спортзал горит. В школе раздаются взрывы. На окнах спортзала стоят дети, террористы ведут огонь, прикрываясь ими.

14:25 Объявлено, что спецподразделения «контролируют все помещения школы», но стрельба продолжается, здание горит.

15:20 Пожарные расчеты начинают тушить пожар.

15:30 Военные зачищают жилые кварталы.

16:17 В здание школы входят спасатели и врачи, начинают эвакуацию оставшихся заложников и тушение пожара. Все еще раздаются выстрелы.

16:57 Телекомпания CNN сообщает, что внутри спортзала – не менее 100 погибших заложников.

18:47 Вновь стреляют. Появляется информация, что в подвале школы отстреливается боевик. Продолжается перестрелка в ближайших районах города.

19:22 Советник президента Асланбек Аслаханов сообщает, что в школе было до 1200 заложников, погибших может быть «значительно больше, чем 150». Это первая правдивая информация о численности заложников за трое суток.

22:25 Командование 58-й армии сообщает, что все террористы убиты или взяты в плен.

Мне разрешили уехать. 4 сентября в Беслан собирался Владимир Путин, с ним летел наш журналист Андрей Колесников.

Здание школы вечером после штурма

Утром 4 сентября я ехала в такси через центр города. Вся площадь перед Домом культуры была покрыта черными полиэтиленовыми мешками. Эти мешки лежали рядами. Между рядов ходили черные женщины. Шатаясь, приподнимали края полиэтилена, смотрели. Кричали. Плакали. Падали. Уходили. Я опустила голову, вжав ее в колени. Это последняя картина тех ветхозаветных дней в моей голове.

В школе № 1 находилось 1127 заложников.

В общей сложности в бесланском теракте погибло 333 человека. Среди них 186 детей, 10 бойцов спецназа «Альфа» и «Вымпел», 2 офицера МЧС. Около 800 человек получили ранения, из них около 500 – дети.

43 % ранений заложников носили характер минно-взрывных^[15].

Из 186 погибших детей 7 умерли в лечебных учреждениях. Всего в лечебных учреждениях умерли 19 бывших заложников. 1 августа 2005 года дома от ранее полученных ранений скончался один человек. В результате теракта 16 детей стали круглыми сиротами.

Скажу честно, я сбежала. От этого, такого большого, горя, которое, казалось, засосет меня и никогда не выпустит. Я хотела вырваться из липкого, душного кокона, опутавшего мой мозг и лишившего выбора, инициативы, способности думать. Ни одной мысли не было в моей голове, только ощущение, что больше ни в чем нет смысла. Как будто все мое существо утекло в ноги и работало на одну задачу – бежать. Через пару дней, которых я совсем не помню, меня отправили на море. Я не сопротивлялась, не радовалась, сухие глаза, внутри пусто. Я сидела в номере и смотрела в стену или спала. Кажется, на второй день мне позвонил главред журнала «Власть» Максим Ковальский. И попросил написать о том, что произошло в Беслане. Журнал сдавался через сутки, времени было мало. Я села за стол, открыла компьютер и набрала первую строчку. Меня накрыло истерической волной, я прорыдала весь вечер перед компьютером, не в силах остановить ни слез, ни слов. Много лет я не могла простить себя за то, что уехала оттуда так рано. Я могла сбежать, а они не могли.