Ольга Александровна Никулина
По жизни одна
– Вы чего от своих ушли? – нехотя отозвалась Рита. Она, в отличие от подруг, в школьной парадной форме выглядела красивой стройной девушкой с длинными распущенными волосами. – Нам же сказали, чтоб никто не разбредался, чтоб каждый держался своего класса.
– Да понятно! – отмахнулась от нее Светка. – Но ты видела Витю?
– И видела и слышала. У него такой красивый голос…
– Да, голос просто уникальный, но почему он был в платье? – спросила Ленка.
– Наверное, потому, что этот романс должна петь женщина. Только вот как он умудрился спеть женским голосом? – удивленно спросила Светка.
– Но он пел не совсем женским голосом, хотя конечно, вообще-то женским… Как это он так смог? – Ленка тоже была удивлена.
– Его объявили, как Викторию Вознесенскую, – сказала Рита. – Может, наш Витя и не Витя совсем?
На сцене в это время отплясывал детский ансамбль русского народного танца. Маленькие девочки и мальчики лихо выделали замысловатые коленца, но толпа, все еще пребывавшая под впечатлением необычайного пения Виктории-Вити, не отнеслась с должным вниманием к стараниям пляшущих детей.
– А может, мы вообще обознались, и это кто-то сильно похожий на него? – предположила Ленка.
– Нет, это он. Я узнала его взгляд, – уверенно сказала Рита. – Может нам зайти за сцену, где все артисты готовятся, и найти там его? – предложила она.
– Бежим! – схватила ее за руку Ленка, и поволокла вон из толпы. Светка, едва успевая, тоже устремилась за ними.
Выйдя из толпы, они забежали за сцену, где была сооружена закрытая со всех сторон брезентом большая площадка, внутри которой переодевались выступающие. Откинув брезент, они вошли внутрь и остановились, привыкая, после ослепительного солнца к полумраку. И как только их глаза адаптировались, они увидели среди разряженных артистов высокую фигуру в красном платье, стоявшую у противоположной стены.
– Витя! – бесцеремонно позвала Ленка, перекрикивая шум голосов. – Витя, привет!
– Что ты орешь? – цыкнула на нее Рита, которая хоть и хотела пообщаться с Витей, но в то же время и боялась этого.
Витя повернул к ним свое красивое лицо и застыл пригвожденный к месту.
Крепко схватив Риту и Свету за руки, Ленка потащила их к Вите. Девчонки то и дело врезались в одетых в военную и медсестринскую форму артистов.
– Осторожнее! Куда прете?! – совершенно по-современному огрызались на них «солдаты» и «медсестры».
– Витя! Привет! – выпалила растерянному парню Ленка, подтащив за собой своих подруг. – Мы слышали, как ты пел! У тебя такой голос! У тебя талант!
Рита в смущении смотрела на Витю. В этом своем облегающем платье он был просто неотразим, и сердце ее подпрыгнуло от волнения. Развернутые плечи, широкая грудь… Рита в изумлении заметила, что через платье у Вити выделяются две маленькие, аккуратные и круглые женские груди. Витя перехватил ее изумленный взгляд и отвернулся в сторону. Горделивая посадка головы, красота и стать тела делали его облик похожим на какого-то мистического Бога, сочетающего в себе мужское и женское начало.
«Наверное, ему специально женскую грудь сделали для женской роли», – успокоила себя Рита.
– О, Герма! Ты все еще не переоделось? – возле Вити появился одетый в солдата высокий парень и нагло пощупал Витю за грудь. Витя зло отбросил его руку:
– Да пошел ты! И вы идите уже! – нетерпеливо и грубо обратился он к девчонкам. – Некогда мне с вами!
– Герма разозлилось! Обиделось! Не обижайся Герма! – парень снова облапал грудь Вити, и снова тот со злостью отшвырнул от себя назойливые руки. Парень противно загоготал, раззявив широко рот, а Рита, не успев еще ничего подумать, метко плюнула ему прямо в этот рот.
Парень мгновенно умолк и начал с отвращением отплевываться и орать при этом:
– Тьфу! Тьфу! Ты че падла сделала?! Ты совсем что ли! Тьфу! – он приблизился к Рите, замахнулся, но тут же упал, словно подкошенный, потому что Ленка сделала ему подсечку – она умела драться. Светка тут же скрутила ему руки за спиной, а Рита, подскочив, начала от всей души пинать противного парня носком своей изящной туфельки.
– Э, подруги, вы его убьете! – наклонился над поверженным Витя. – Хотя его и не мешало бы убить!
– Ты! Слизняк! – схватила за волосы парня Рита. – Еще раз тронешь нашего друга Витю, мы убьем тебя! Понял, падаль?!
– Какого еще Витю? – злобно прорычал парень. – Это чмо зовут Вика, и она, вернее оно – гермафродит! Да отпусти ты мне волосы! – дернул он головой, желая освободиться.
Рита хотела еще раз пнуть парня, но тут до нее дошел смысл его слов, и она, отпустив косматые волосы, посмотрела в лицо Вите. Он гермафродит? Он не парень, не девушка? Он… По взгляду Вити она сразу же поняла, что это правда – он, вернее она, или оно – гермафродит.
Витя выпрямился, отступил от них на несколько шагов, как будто почувствовал себя прокаженным, как будто он мог заразить их чем-то.
Светка с Ленкой тоже в одно мгновение поняли все, они оставили неприятного парня в покое и, поднявшись с пола, встали плечо к плечу возле Риты. Парень, что-то злобно бурча, неловко поднялся, отряхнулся и пошел, спотыкаясь, прочь.
Витя стоял перед ними красивый и несчастный, и в глазах его сверкали слезы, но они не вытекали, потому что он давно уже научился сдерживать их. Его мужская фигура с женской аккуратной грудью выглядела естественно и очень красиво. Знает ли он, как он прекрасен? Рита подумала, что если все гермафродиты так прекрасны, как он, то она всех их просто обожает.
– А мне все равно, что ты… что ты такой! – сделав к нему навстречу шаг, выпалила она. – Я все равно тебя люблю!
– Ритка, у него есть сиськи! – прошипела ей в ухо Светка и повисла у нее на плече.
– А мне пофиг! – она оттолкнула подругу и снова шагнула к Вите. – Витя, я…
– По паспорту я Виктория, – бесстрастно произнес Витя. – Называй меня Викой.
– Викой? – Рита опустила глаза и посмотрела на его выступающую женскую грудь. – Да, да, ты Вика. Но ты же не девушка? У тебя накладная грудь?
– Я не девушка, но я и не парень. Я – оно, и грудь у меня не накладная, а своя собственная. Прости, если я разочаровала тебя. Я не хотела…
– Вознесенская! Ты так и не переоделась? – зычно крикнула грузная женщина у входа. – Тогда так езжай! В интернате переоденешься!
– Все, подруги, не поминайте лихом! – махнула рукой Виктория-Витя и, захватив по пути большой пакет, направилась на выход, но потом оглянулась и, глядя Рите в глаза, красиво пропела: «…За то, что выдумала я тебя таким, каким ты не был…»
Рита потом долго вспоминала эти слова и пыталась убедить себя, что она действительно выдумала себе Витю, что он никогда не был тем, чем она его себе представляла. Но в глубине души она точно знала, что любит Викторию-Витю все равно. Пусть, не как мужчину, а просто как человека. И пусть он гермафродит, пусть! Какая разница, что он такой, если его взгляд проникает в самое сердце, а его пение заставляет души плакать и замирать перед величием его таланта…
Глава 2
– Мне с вами было комфортно, – призналась Вика, задумчиво глядя в окно на осенний парк. – Вы втроем были девочками, но походили на мальчиков. Мне казалось, что вы такие же, как и я. Иногда мне хотелось признаться вам, что я на самом деле не девочка и не мальчик, но я боялась. Мне казалось, что если вы узнаете, какая я, то отвернетесь от меня, не поймете…
– Мы бы от тебя никогда не отвернулись, – убежденно сказала Рита, – и все бы мы поняли, я уверена в этом. По крайней мере, на счет себя я точно уверена. Да и Ленка тоже бы все поняла, она такая замечательная была! И Светка тоже… Я их обожала. Ты и они вдвоем были самыми моими любимыми подругами. Помню, что ни сестра, ни мать не понимали меня. Говорили, что я дружу с какими-то пацанками. Им хотелось, чтоб у меня были обычные подруги в платьях, которые играют с куклами, прилежно вяжут или вышивают, а не носятся по пустырям и не лазают по подвалам. А мне скучно было трясти тряпочки и нянчить кукол. Вот отцу нравилось, что я такая. Мою мать с сестрой он называл курицами, а мной гордился. Да и мне, если честно, отец нравился больше матери. И чисто внешне он был лучше нее. Мать моя была маленькая, кругленькая и жирненькая, а отец высокий и сухощавый.
– А я даже не знаю, кто мои родители, да и не хочу я этого знать, – Вика посмотрела на Риту, и той снова показалось, что Вика глядит прямо в центр ее существа. – Помнишь, ты мне рассказывала, как в семь лет ты увидела голых баб в бане, и, испугавшись их вида, решила, что никогда не будешь толстой?
– Конечно, помню! – удивленно сказала Рита. – Я вообще все помню, что с нами тогда было. Удивительно, что ты это запомнила!
– Мне тогда очень сильно хотелось тебе сказать, что и я в семь лет тоже приняла одно решение… Но я промолчала. Не смогла. Слишком уж многое мне пришлось перенести из-за моих нестандартных особенностей… – Вика замолчала, а Рита нетерпеливо ждала продолжения ее рассказа. Какое же решение могла принять в столь раннем возрасте эта удивительная женщина-мужчина?
– Я уже тогда четко осознавала, что у меня никого нет, что рассчитывать я могу только на себя. Я не ждала, как другие дети, что меня кто-то удочерит или усыновит, и четко знала, что я всегда буду одна. Вообще одна. Без семьи, без родителей, без мужа и жены – я всегда буду одна. Я это поняла и приняла. Ты решила в том возрасте никогда не толстеть, а я решила, что всегда буду идти по жизни одна и всегда и во всем буду рассчитывать только на себя.
– Но Витя! То есть Вика! Я читала про таких, как ты. Тебе можно сделать операцию и тогда ты сможешь стать либо мужчиной, либо женщиной и тогда тебе можно будет создать полноценную семью. Главное выбрать пол…
– Вот именно – главное выбрать пол! Но я никогда не могла определить, кто я – мальчик или девочка, мужчина или женщина. Мне и то и то нравится. Но больше всего мне нравится быть такой, какая я есть – сочетать в себе оба пола.
Рита смотрела на нее во все глаза и не понимала, как это так. А как же секс?
– Вижу, что ты не понимаешь… – определила по ее взгляду Вика. – Вот поэтому я и молчу о себе всю жизнь. Никто все равно не поймет… Но я уже привыкла не распространяться о себе. И знаешь, ведь по-настоящему никто, даже самые близкие люди не могут добраться до сути тех, кого они любят. Мы все одиноки в этом мире, и как бы мы ни силились через любовь преодолеть свое одиночество, все равно остается что-то такое, что в тебе никто не сможет понять. Любить человека, спать с ним, рожать от него детей и при этом до конца не раскрываться ему, не знать его… Такое происходит сплошь и рядом. А еще смерть. Перед ее лицом особенно чувствуешь себя изолированным ото всех, и даже страстная глубокая любовь на пороге смерти превращается во что-то глупое и несущественное.
– Мне не по себе тебя слушать. Получается, что мы все изолированы друг от друга, закрыты каждый в своем одиноком мире и совершенно не соприкасаемся друг с другом. Но как же тогда жить? Получается какое-то глухое существование среди всех, но при этом без всех!
– На самом деле все не так уж мрачно, и я нашла выход для себя. Нашла, как мне быть одной и в то же время с целым миром.
– Правда? И как это?
– Надо выполнить задание Бога.
– Чего? – Рита смотрела на Вику, ожидая услышать от нее какое-то откровение.
– Мне это сказала учительница по вокалу, к которой я ходила на хор. Я стала солисткой в этом хоре, и она очень высоко ценила мой талант. В этом хоре я была звездой. Никто там не издевался надо мной. А в обычной жизни я была изгоем, надо мной вечно измывались… Я даже не знала, в какой туалет мне ходить – девчачий или… По документам, я девочка, и на половину я и вправду девочка. Но только наполовину! Вторая моя половина принадлежала мальчику! Девчонки выгоняли меня из туалета и из душа, а мальчишки не принимали к себе, потому что я вроде как девочка. Воспитатели отправляли меня мыться с девчонками, но при этом, чтобы никого не смущать, заставили меня надевать сплошной купальник. Но все равно это не спасало от издевательств… Сколько себя помню, вечно меня травили… Несколько раз я хотела покончить с собой… Готовилась, продумывала, как буду осуществлять самоубийство, но никогда не решалась довести дело до конца. И вот однажды пришла я на хор, но петь не смогла – расплакалась. Учительница вывела меня в коридор, спросила, что со мной, и я пожаловалась на свое биологическое уродство, призналась, что хочу умереть. Мне было тогда лет тринадцать – четырнадцать, самый противный возраст, хотя в моем случае любой возраст был противен. Учительница выслушала меня и сказала, что если я покончу с собой, то не выполню задание Бога. Я тогда не очень понимала, о чем это она. Мне было очень тяжело и плохо. А она сказала, что Бог дал мне великий талант, и к этому таланту приложил глубокую душу, и что я обязательно стану великой певицей.
«Те, кто издеваются над тобой, останутся далеко позади тебя, – сказала она. – Вот увидишь, настанет время, и ты засияешь, как солнце. Твое пение будет открывать закрытые наглухо сердца, и даровать им понятие красоты. Твое пение будет уничтожать отчуждение и соединять тебя со всеми, кто станет поклонником твоего таланта. Любой талант – это задание от Бога, и самое большое счастье для человека, развить свой талант в себе насколько возможно, а потом отдавать его людям. И чем значительней талант, чем больше ты сможешь дать людям, тем большее счастье получишь. А тебе дан очень большой талант, и ты обязательно будешь очень-очень счастлива».
Я потом вернулась в класс и пела так, как никогда. Ребята смотрели на меня с восторгом и уважением. Они не могли наслушаться моим пением, и я ощущала себя шедевром, а не бесполым гермафродитом. С тех пор мне больше не было так отчаянно плохо, хотя за пределами хора жизнь моя мало изменилась. Меня продолжали травить и мальчишки, и девчонки. И как им было не травить, если воспитатели сами способствовали травле? С самого младшего возраста и до выпуска медики и воспитатели при всех обсуждали каждого из нас, а уж обо мне чего только не говорили, особенно после медосмотров. А дети слушали все их бесчеловечные разговоры, запоминали и потом травили всех обсуждаемых…
– Ну а ты… Ты выполняешь задание Бога? Развиваешь свой талант?
– О да! – Вика улыбнулась, отчего стала еще красивей. – Алла Борисовна, та самая учительница по вокалу, взяла меня под свое крыло, благодаря ей я поступила в консерваторию, окончила ее, пела в нашем оперном театре, а потом итальянцы заключили со мной контракт… Я уже несколько лет живу в Италии, выступаю на тамошних подмостках.
– Да ты что?! Вот это да! Конечно, у тебя такой голос…
– Да, у меня голос. Слова Аллы Борисовны оказались пророческими. Эта женщина заменила мне мать… Она покровительствовала мне, помогала во всем. Я до последнего переписывалась с ней. Два года назад ее не стало… Она видела во мне именно человека, а не биологическое недоразумение, как другие.
– Да… Хорошо, что тебе встретилась такая, как она.
– Точно! Без нее бы я не состоялась. Хотя она считала, что именно я – подарок судьбы для нее. Алла Борисовна очень ценила мой талант…
– А ты в опере поешь?
– Да. Кстати там, в Италии, к моему биологическому состоянию относятся вполне спокойно, не то, что здесь. Там отличные психологи, которые помогли мне преодолеть все комплексы. И медицина там на более высоком уровне. Мне ведь, из-за моего устроения нужно постоянно наблюдаться у врачей…
– Но ты счастлива?
– Очень!
Но Рите стало вдруг жалко Викторию. Кто она по сути? Одинокое создание, верящее, что выполняет задание Бога, и не замечает при этом, что именно Бог обрек ее на двуполое, принесшее ей так много горя существование…
– Знаешь, когда я уезжала из России, то очень радовалась. С этой страной у меня связаны такие горькие воспоминания… В Италии у меня совсем другая жизнь. Но я всегда помнила вас – тебя, Ленку, Светку. Таких подруг как вы, у меня больше не было. Особенно ты была мне по душе. Жаль, что ты влюбилась в меня и призналась мне в этом. Я после этого не могла даже смотреть на тебя. Мне твоя любовь казалась какой-то катастрофой… Ты так смотрела на меня! В тебе была страсть, но я не хотела… Меня пугало это… Но сейчас я отношусь совсем по-другому к тому, что было. Я часто думала о тебе и девчонках. Бывало даже, когда мне было плохо, и что-то не ладилось у меня, я мысленно беседовала с вами, и мне казалось, что я слышу ваши голоса, казалось, что вы поддерживаете меня, и так вот, «поговорив» с вами, я утешалась, и все у меня налаживалось…
– Надо же! Но я тоже, когда мне бывало плохо, обращалась мысленно к тебе и девчонкам, и мне становилось легче.
– Да, все-таки хорошо мы дружили… Несмотря ни на что… Я и приехала сюда только для того, чтобы пройтись по тем местам, где мы тогда бродили. Сегодня была на пустыре за домами, прошлась далеко по степи… Столько воспоминаний сразу… Но, если честно, я не думала встречаться с вами. Вы в моей памяти навсегда останетесь обвеянными ветром свободы пацанками, и мне не хотелось разрушать этот образ… Хотя ты все та же, что и тогда была, только повзрослела. Но внутренне ты все та же, и я рада, что повидалась с тобой. Если увидишь Ленку и Светку передавай им привет от меня.
– О-о-о… – горестно протянула Вика. –Ты ведь не знаешь… Ни Ленки, ни Светки больше нет. Они умерли…
– Как это? – Вика испуганно подняла глаза на Риту.
– Да, они на кладбище…
– Не может быть! Но почему? Что случилось?
– Это все алкоголь… Именно он свел их в могилу… – Рита посмотрела на часы. – Но мне пора уже бежать…
– Я была уверена, что они живы… Поверить не могу… Как же так? Такие удивительные девчонки… Но, когда это произошло?
– Да уж лет десять прошло, плюс -минус… Они успели замуж выйти, детей родили. Светка девочку, а Ленка трех мальчиков и одну девочку. Дети теперь сироты. Ну а что ты удивляешься? У Ленки родители пили, а Светка мужа себе нашла пьющего и с ним вместе стала пить.
– Их могилы на Покровском кладбище? – спросила Вика.
– Да, там. Ты хочешь сходить к ним?
– Хочу. Я все равно туда иду завтра к Алле Борисовне, моей учительнице по пению…
– Но сама ты не найдешь их могилы. Если хочешь, завтра мы с тобой встретимся, и я отведу тебя сначала к одной могилке, а потом к другой – они в разных концах кладбища.
– Да, я хочу… Но как же… Не могу поверить…
– Завтра, я обо всем расскажу тебе завтра…
– Дима, помнишь, я рассказывала тебе о Вите, в которого я девчонкой влюбилась, а потом выяснилось, что этот Витя гермафродит? Помнишь? – Рита лежала в большой супружеской постели возле читающего книгу мужа.
– Ну! – Дима опустил книгу и посмотрел на жену. Его когда-то мужественное лицо стало щекастым, широкие плечи потеряли рельеф, черные волосы на голове сильно поредели, особенно на затылке, и даже образовали плешь. Рита уже давно испытывала к нему глубочайшее презрение. Для нее загадкой было то, как это он, такой облезлый и плюгавый умудряется изменять ей, такой красивой и безупречной. И как это на него еще дамочки ведутся? Разве они не видят, что за экземпляр перед ними? Наверное, их привлекает его статус состоятельного мужчины, а на лысину и брюшко они стараются не смотреть… А может быть, они так же, как и она держат свои мысли и свое презрение при себе, ради какой-то выгоды для себя? Сама она открыто не идет на конфликт, потому что вообще терпеть не может никаких конфликтов. Для нее лучше худой мир, чем добрая ссора.
– Я сегодня в парке встретила его, то есть ее… Она по паспорту женщина. Я шла домой, а она шла мне навстречу, и я узнала ее. Ее невозможно было не узнать. Очень высокая, стильная, мужественная женщина.
– Или женственный мужчина, – иронично вставил Дима.
– Нет, у женственного мужчины мягкая внешность, округлости, а у Вики одни сплошные углы, как у парня, но она не парень – это видно. Она нечто среднее…
– Она узнала тебя? Вы общались?
– Да, мы вспомнили юность. Ей столько всего пришлось пережить! Я бы, наверное, столько не вынесла. Ее так травили! И сейчас я смотрела на нее, и мне было ее жаль. Хотя сама она себя считает вполне счастливой. Консерваторию окончила, сейчас в Италии живет, поет там в опере. Она считает, что талант – это задание от Бога, и она счастлива, что выполняет это задание. Она нашла и свое призвание и смысл. Но мне кажется, что она так одинока! Выполняет Божие задание, а рядом никого близкого нет… – Рита осеклась, подумав, что она сама-то тоже очень одинока. У нее есть муж и дети, но это только видимость, внешность, за которой ничего нет. Мальчишки ее выросли и живут сами по себе, муж тоже сам по себе. А она держит себя так, как будто все нормально, но ведь все совсем не нормально! Но что же делать?
– Для таких, как она, талант действительно выход, – подал голос Дима. – Нет семьи, нет близкого человека, но зато есть талант. Это осмысливает жизнь. Если отнять у нее этот талант то, что останется? Ничего. А так у нее есть смысл, есть то, для чего жить…
– Да, наверное, ты прав, но мне все равно ее жаль. Мне кажется, что она вцепилась в свой талант, как в спасательный круг, бедная…
– Да уж, бедная! Живет в Италии, поет там свои арии и чувствует себя счастливой. Твоя жалость ей совсем не нужна. Просто ты представить себе не можешь, как это можно жить совсем одной. Ты ведь из тех женщин, которым нужен мужик. Ты не смогла бы одна, и поэтому не понимаешь ее.
Рита сжалась от этих слов мужа. Ей нужен мужик? И это говорит тот, который давно не притрагивается к ней? Если бы она так уж нуждалась в мужике, то с ума бы давно сошла от воздержания. Но Рита ничего не сказала, в какой раз проглотив обиду.
– А Вика, наверное, и о любви поет, а сама не знает даже, что это такое… – после молчания произнесла она.
– Не скажи! Человек может жить знаешь какой внутренне богатой жизнью? Внешне у него ничего нет, но если у него хорошее воображение, если душа умеет чувствовать, то он в глубине души может понимать такое, чего на самом деле никогда не испытывал.
Рита посмотрела на него и подумала, что он очень хорошо умеет говорить, и кажется, что он такой понимающий и глубокий, но на самом деле все его слова так пусты… Жаль, что у нее нет такого таланта, как у Вики, которому можно посвятить всю жизнь, и не жить во лжи и лицемерии… С самого начала замужества она чувствовала какую-то зыбкость своего семейного счастья. Временами она ощущала себя богачом, у которого кто-то хочет украсть ее богатство – ее семью. Как будто вся ее счастливая жизнь должна вот-вот разрушиться и ничего не будет. Она всегда боялась за детей, боялась за мужа. Семейное счастье, любовь, красивые сыновья были для нее осью существования, ее сокровищем, которое она постоянно боялась утратить. Страшные сводки о катастрофах, где гибли люди, пугали ее, расстраивали. Рите было что терять. Она знала, как хрупка человеческая жизнь, знала, что в одно мгновение смерть может забрать кого-то из родных. Это пугало ее, висело на душе постоянным страхом, омрачая жизнь. Однако шли годы и никто не умер, все живы и здоровы, а семьи как таковой оказывается и нет. Одно лицемерие и ложь…
Дима уже давно выключил свет и спал, сыновья за стеной тихо разговаривали перед сном, а Рита лежала и вспоминала своих подруг. С Ленкой она познакомилась раньше Светки. Это было лето перед поступлением во второй класс. Рита тогда уже дружила с двумя девочками, будущими своими одноклассницами. Те девочки любили играть в дочки-матери, и Рита тоже играла с ними. Они располагались то под балконом, то на песочнице, и у каждой кроме куклы была с собой куча одежек, кукольная посудка и мебель. Иногда с ними играла и Машка, Ритина сестра, но это только когда ее собственные подруги сидели дома. Именно Машка научила их делать секретики. Они делали ямки в земле, раскладывали там красиво камушки, листики и цветочки, потом накрывали все это стеклом и закапывали. Каждая старалась сделать свой секретик самым красивым.
И вот однажды, когда Рита сидела с подругами под деревом, где они словно цыганский табор расположились с куклами и всем их скарбом, к ним подошла черноволосая стриженная под мальчика девчонка в окружении двух небольших дворняжек. Рита даже сначала подумала, что это мальчик, потому что девчонка была в штанах и рубашке. В руках у нее, сидела здоровенная зеленая ящерица. Ритины подруги испугались ящерицы и шарахнулись от стриженной девчонки, как от зачумленной. У Риты же дух перехватило от восторга:
– Ой, какая! – воскликнула она, разглядывая ящерку. – Какая красивая! Но ты не мучай ее, поиграй и выпусти обратно.
– Да, я как раз пойду сейчас в поле и выпущу, – ответила девчока довольно дружелюбно.
– И я хочу с тобой! Только быстренько игрушки домой отнесу! Ты подождешь?
– Подожду!
– Хорошо! А как тебя зовут? – сгребая свой скарб, спросила Рита.
– Лена. А тебя как?
– Рита!
Между ними мгновенно вспыхнула симпатия. Рита с восхищением смотрела на Ленку и совершенно забыла о своих прежних подружках. С того дня она больше не сидела в песочнице и под балконами с куколками и тряпочками, а сопровождала кругом новую подругу. Они вместе с мальчишками облазали все стройки, все старые заброшенные дома, уходили далеко от города в степь, а как немного подросли, то стали уезжать на велосипедах далеко-далеко на сельхоз поля за подсолнухами и кукурузой. Ленка была старше Риты на год, но училась в параллельном классе, потому что в первом классе оставалась на второй год.
В школе они виделись только на переменах, но здесь Ленка выглядела озлобленной и постоянно с кем-то ругалась, защищая себя от нападок. Ее не любили ни в ее классе, ни вообще в школе. Ростом она была ниже всех одноклассников, и походила на мальчика в девчачьей форме. Мало того, эту форму родители не стирали, колготки тоже. И черный и белый фартук всегда были у нее обляпанные, заскорузлые, манжеты и воротничок только отдаленно напоминали белый цвет, а босоножки на ногах были ношенные-переношенные, доставшиеся ей по наследству от старших сестер. Она была пятым, самым младшим, ребенком в семье. До нее у родителей были уже два мальчика и две девочки. Старшие сестры Ленки тоже подвергались вечным нападкам в школе из-за своего неухоженного вида. Мать Ленки работала санитаркой в больнице и пила, сантехник отец тоже пил. Это были добрые люди, тихие алкоголики, любившие своих детей, но при этом совсем не следившие за ними. Они то были на работе, а то, напившись, спали дома. Их практически не было видно. Только изредка Рита, придя к Ленке, видела ее мать варящей на кухне щи. Больше она, кажется, ничего не варила. Вся семья ела эти щи три раза в день. Хлеб и щи, и больше ничего. Рита не представляла, как это можно постоянно есть щи. Сама она никогда не любила их и предпочитала есть что угодно, только не щи. Ленка же, бывало, проголодавшись во время прогулки, шла домой и мечтала, как она сейчас наестся щей.
Ленкина мать привозила с Сенного рынка целые сумки с семечками, поджаривала их в духовке и в свободное от работы время торговала ими. Ленка постоянно грызла семечки и предлагала их и Рите, но та отказывалась. Она видела, в каких условиях жарились эти семечки, и брезговала ими. У Ленки в доме кругом ползали огромные толстые тараканы. Особенно их много было в теплой кухне, как раз возле газовой плиты, где жарились семечки. А Рита очень боялась тараканов. Худшей мерзости для нее не существовало, и потому грызть семечки с Ленкиной, наполненной тараканами кухни она не могла.
По школе ходили слухи, что у Ленки и ее средней сестры (она была старше Ленки всего на два года) в головах вши. Все шарахались от них, никто из одноклассников не хотел сидеть с ними за одной партой. Они обе, словно две загнанные в угол собачонки огрызались на всех, ругались. Их самая старшая сестра, когда училась в школе, тоже подвергалась травле, но, когда Ленка пошла в первый класс, та уже окончила школу. У них с Ленкой была разница в двенадцать лет.
Рита часто вставала на сторону Ленки, защищая ее от школьных хулиганов, но подрастая, стала понимать, что стыдится свою подругу-замарашку. Ленкина средняя сестра в старших классах сама стала себе стирать и ходила по школе чистая, отутюженная, но Ленка так и не научилась ухаживать за собой. И в голове у нее, как потом выяснилось, действительно всегда были вши.
Но странное дело! По прошествии стольких лет, Рита с уверенностью могла сказать, что лучшей подруги, чем Ленка у нее никогда не было. Ну, не считая, конечно, Витю и Светку. Грязная, вшивая девчонка, живущая с тараканами в грязной квартире, дочь алкашей – она осталась в памяти Риты веселой, свободной и открытой. Мысли о ней вдохновляли творить, жить. И даже после посещения ее могилы, Рита чувствовала, что на душе всегда становится как-то легче, отрадней.
Рита всегда считала, что если бы у Ленки были другие родители, то жизнь ее сложилась совсем по-другому. Она была такой талантливой! Рисовала, танцевала, умела драться, на лету схватывала иностранные языки, но самым главным талантом ее был артистизм. Рита была уверена, что из Ленки могла бы получиться замечательная артистка. В семье ее любили, считали красивой наравне с Жанной, ее самой старшей сестрой. А вот Светка, средняя их сестра, считалась страшненькой. Но у Жанны был жуткий тик – у нее неудержимо бегали глаза. Красивая девушка, мать трех хорошеньких мальчиков, имеющая любящего мужа, в чистоте содержащая свой дом, она, тем не менее, вынесла из пьющей родительской семьи такой вот недуг в виде сильно бегающих глаз.
А Ленка, единственная из своих сестер переняла у родителей любовь к выпивке. Если ее сестер застолья раздражали, то Ленка обожала собирать всех знакомых и друзей за накрытый стол, на котором обязательно высились бутылки со спиртным. Она была еще совсем юной, может лет пятнадцать – шестнадцать ей было, а уже любила устраивать такие вот попойки, на которые приглашала и совершенно взрослых людей и малолеток. Все у нее веселились, танцевали, влюблялись… Родители одобрительно смотрели на свою младшую дочь, а мать ее, покачивая головой, с лукавой улыбкой говорила: «Ой, шалава! Ой, шалава!» И Ленке нравилось, что ее так называют. Лет с шестнадцати она мечтала заняться с кем-нибудь сексом. Шла по улице, бросала обольстительные улыбки на парней и во всеуслышание заявляла:
– Ну куда же вы все идете? Куда вы все? Господи, как я хочу, чтоб меня кто-нибудь изнасиловал!
В том возрасте, она стала одеваться совсем по-другому. Коротенькие юбочки, маечки, широкие пояса, туфельки. Стрижки под мальчика больше не было. Теперь у нее на голове было пышное «каре», которое ей шло, но в волосах у нее по-прежнему ползали вши, и ее фигура, несмотря на большую грудь, все равно была фигурой мальчика.