Олеся Лагун
Связь
– О, кукла! – крикнул Леша и с разбегу запрыгнул на диван.
– Леша! – сделала ему замечание Екатерина.
Леша, повертев в руках куклу, быстро потерял к ней интерес, слез с дивана и подошел к двери в соседнюю комнату.
– А там что? – спросил он, посмотрев на мать, но Екатерина не услышала его вопрос, все ее внимание было поглощено рассматриванием комнаты.
Леша воспользовался ситуацией и незаметно прошмыгнул за дверь.
– Ладно, спать будем на диване, – сказала Екатерина сама себе.
По крайней мере в этой комнате было четыре окна, и она казалось светлой, даже уютной.
– Леша! – снова строго сказала Екатерина, когда увидела открытую дверь.
В отличии от гостиной в этой комнате было мрачно, половина окна скрывалась за придвинутым шкафом, и, судя по обстановке, это был чулан. Возле входа, у стены, лежали стопки старых газет и учебников, чуть дальше сваленные в одну кучу тюки, набитые тряпками, одеждой и прочим барахлом, все пространство от окна до середины комнаты занимали пустые стеклянные банки. Под потолком, на веревке, протянутой через всю комнату, висели сухие пучки пахучих трав.
Леша открывал и заглядывал в каждый ящик, вытаскивая на свет какую-нибудь коробку или пузырек с неизвестным содержимым.
– Леша, не трогай здесь ничего, – сказала Екатерина, но быстро отвлеклась, когда споткнулась о швейную машинку на полу и завалилась плечом на шифоньер.
Дверца шифоньера со скрипом открылась, обнажив одеяла и пуховые подушки, сложенные в одну стопку. Екатерина брезгливо взялась двумя пальцами за дверь шифоньера и толкнула ее на место.
Когда она повернулась к Леши, тот выуживал из коробки с разномастными пуговицами и мотками ниток пионерские значки с профилем Ленина и раскладывал их на ладони.
– Мам, можно я их оставлю? – спросил Леша.
– Леша, быстро положи эту гадость на место!
– Ну, мам.., – заканючил Леша.
– Пойдем лучше поможешь мне кровать расстелить
Быстро управившись с приготовлением ночлега, благо постельное белье Екатерина привезла с собой, ей не терпелось поскорее уйти из дома, от которого у нее мурашки бегали по коже.
– Пойдем, малыш, поищем еду
***
Они вышли из магазина и направились в парк через дорогу. Это был даже не парк, а сад на территории школы.
Разместившись на скамейке под деревом, Екатерина положила на кусок хлеба по ломтику сыра и колбасы и протянула бутерброд сыну. Леша болтал ногами и смотрел на качели, Екатерине даже пришлось ткнуть его пальцем в плечо, чтобы привлечь внимание.
– Мам, можно я покатаюсь! Ну, пожалуйста! – умоляющим тоном спросил Леша.
– Сначала съешь бутерброд, а там видно будет, – ответила мать.
Леша схватил бутерброд и откусил несколько больших кусков, которые глотал, не прожевывая.
– Жуй нормально! Подавишься! – сделала ему замечание мать.
Леша насупился и стал жевать нарочно медленно, словно во рту у него была резина, а не бутерброд.
– Ладно, доешь и иди на свои качели, – смягчилась Екатерина и протянула ему маленькую картонку сока со вставленной трубочкой.
Губы Леши растянулись в улыбке, он схватил сок, запихнул остатки бутерброда в рот, быстро прожевал, запил соком и побежал к качелям.
– Только сильно не раскачивайся! – крикнула ему вдогонку Екатерина.
– А на этой можно тоже покататься? – спросил Леша, показывая пальцем на громоздкую ржавую лодочку.
Екатерина кивнула, а Леша довольный тем, что получил полное разрешение на веселье, сел в сидушку из деревянных перекладин, посеревших от дождей и палящего солнца, оттолкнулся ногой от земли и качнулся спиной вверх.
Екатерина смотрела на сына и чувствовала себя виноватой за то, что притащила его в эту деревню. Ну, и что что она его бабка? Не видел никогда, и еще столько бы не видел. Екатерина откусила кусок сыра, подняла взгляд в небо и зажмурилась от яркого солнца. Где-то далеко позади галдели дети, она обернулась и увидела на ступенях школы несколько девочек лет десяти.
Кажется, и в тот раз, семь лет назад, здание школы было таким же старым с зеленым завитками плесени, повторяющими форму трещин на облупившихся стенах. Они с Павлом гуляли по этому парку, пока ждали автобус в город. Это был первый и единственный раз, когда Павел привозил ее к матери.
На самом деле он и тогда не хотел ее брать с собой, она даже поначалу обижалась, не понимала, почему он не хочет знакомить ее с матерью. Сам он о ней никогда не рассказывал, а если Екатерина задавала вопросы, то обычно отмалчивался или переводил тему. Тогда Екатерина решила, что мать Павла, скорее всего, алкоголичка, и он просто стесняется ее. И эта мысль показалось ей настолько правдоподобной, что она в нее охотно поверила и больше не задавала вопросов. Но однажды случай все-таки представился.
