Олег Верещагин
Песня горна
– Ну, это уже не столь существенно. Линия намечена, теперь надо просто выполнять.
– Однако есть некоторые нюансы…
В сторону заднего крыльца шёл Макарычев, сбоку от него – Кенесбаев. Денис скользнул по ним взглядом… и отчётливо увидел, как от остановившейся машины к ограде подходит бесшумный и очень быстрый человек. Лохматый и безликий. Подходит, поднимая правую руку очень знакомым жестом.
В следующий миг Денис сделал сразу несколько вещей. Одновременно.
Он встал между оградой и Настей.
Он выхватил из сумки «Байкал».
Он крикнул:
– Дядь Вить!
Увидев вспышку выстрела, казалось, заполнившую весь мир, он успел подумать: «Мне – в лицо! Убит?! Свет же очень быстро… а пуля…» – потом что-то ударило рядом в перила, чвакнуло, жикнуло, обожгло левую руку выше запястья, выше часов. Сам выстрелил – не глядя, ослеплённый, по памяти – услышал второй выстрел врага, боковым зрением увидел, как Кенесбаев неожиданно ловко присел, тоже выхватывая пистолет, а Макарычев дёрнулся всей правой стороной тела… но…
Виктор Данилович действовал очень быстро, хотя и стрелок бил с редкостной скоростью – недаром первый выстрел он сделал инстинктивно в Дениса, на звук, – источник явной опасности. Как все «витязи», Макарычев умел стрелять обеими руками и использовал произошедшее мгновенно и безошибочно. Сместившись вниз-вперёд-вправо, он неуловимым движением выхватил «Байкал», такой же, как был у Дениса. Выхватил левой и выстрелил – из-под лохматого словно выдернули тропинку, он подскочил, раскинул руки, взбрыкнул ногами и грохнулся навзничь. Его сообщник в машине рванул было с места, но сразу выпустил руль и свалился боком на сиденье – вторым выстрелом Макарычев попал ему в правое плечо.
Народу кругом сразу оказалось очень много, и самого разного, и у многих в руках было оружие. Начался шум, беготня… Гришка и казачата встали стенкой около Насти – все с пистолетами. Олег подскочил к Денису:
– Что с тобой? В руку попал?
– А? – Денис посмотрел: неглубокий порез, наверное, щепкой, отколотой пулей щепкой. Не отвечая, подбежал к Макарычеву, который поднялся на ноги и держался за плечо.
– Дядь Вить, – Денис даже не понял, что снова назвал Макарычева так, – давайте я перевяжу, у вас кровь сильно…
– А ну-ка пусти меня. – Валерия Вадимовна, бесцеремонно оттеснив сына, привычно-ловко взялась за дело. А Денис почувствовал руку на плече – вздрагивающую, плотную, тяжёлую. Обернулся – это был отец.
– Тебя не задело? – спокойно спросил он.
– Нет, – покачал головой Денис. – Так, щепкой царапнуло. – Он лизнул порез, поднял на отца глаза.
– Хорошо, – так же суховато-спокойно произнес Третьяков-старший.
…Водитель был мёртв. Между оскаленных зубов за посиневшими раздвинутыми губами выступила кровь, на сиденье лежал мелкий стеклянный сор от ампулы. Кенесбаев, осматривавший машину в лучах двух фонарей в руках полицейских, буркнул, выпрямлясь:
– Да уж. Это не уйгур. Это ваш брат, европеец. Что ж такое, работа своим ходом прямо на праздник приезжает…
Разговор как-то оттёр Дениса в сторону. Он хотел подойти к Насте, но внезапно увидел у угла здания молчаливую плотную кучку мальчишек и девчонок. И тех, что приходили утром, – и… Да. Их было явно не тридцать четыре, а побольше…
Денис подошёл к ним вплотную. Снова лизнул порез, который всё ещё кровоточил. Убрал в сумку пистолет – оказалось, он продолжает сжимать оружие в руке. И после этого спокойно спросил:
– Ну что? Все желают продолжать разговор о приёме в пионеры?
* * *
Грузопоезда из Верного пришли в Седьмой Горный на следующий день. И получилось так, что первым встретил их как раз Денис. День был воскресный, а точнее – это было раннее воскресное утро, Денис так и не ложился, потому что проводил Настю и казачат (нагруженных кое-какой литературой) за околицу, на дорогу, долго стоял там – и, когда шёл домой к спящему после праздника посёлку, то уже рассвело.
Он устал так, что почти спал на ходу. И даже шум – мерный посвистывающий рокот – на подъездной дороге с перевала не сразу привлёк его внимание. А когда всё-таки привлёк, то Денис – отупев от усталости и разнообразных переживаний – не сразу смог понять, что видит. Тем более что хорошо знакомые с детства грузовые поезда Дорожного Корпуса Империи тут казались призраком. Фантомом.
А потом из туч выкатилось солнце.
И Денис как будто проснулся.
И увидел – на первом контейнере переднего грузопоезда размашисто написанное огромными весёлыми буквами цвета пламени –
Дениска, чёрт!
Это мы!
ПРИНИМАЙ!!!
От пионеров Петрограда –
пионерам Семиречья!
– Ураааа!!! – заорал Денис и, размахивая руками, побежал навстречу махинам – медленно ползущим, добродушным каким-то, в сравнении с которыми помеченные значками электрона автопоезда «Энергии» казались мелкими букашками…
…Денис понял, что он идёт рядом с передним автопоездом, держит руку на оранжевом выпуклом борту и улыбается – широко, неосознанно, почти глупо – улыбающемуся в ответ – с высоты второго этажа, из кабины – водителю в чёрно-золотой форме гражданского Дорожного Корпуса. «Империя пришла, моя Империя», – бессвязно, прыгающе, радостно метались в голове мальчишки мысли, и он смаргивал радостные и гордые слёзы. Под его ладонью в могучем корпусе машины мягко урчало – работал неутомимый вихревой генератор.
– Что тут, дядя?! – как маленький, прокричал Денис, задирая голову. Из кабины ответил рокочущий бас:
– Домб, пионер! Первый спецзаказ! «Сибиряки», не абы что!
«Папа! – мысленно крикнул Денис. – Это папа! Имея это – постройте город… Будет город! Будет! Теперь – будет!»…
…Дома «Сибиряк», разработанные ещё до ядерной войны, были надёжным типовым жилищем Империи везде, где требовалось быстро, качественно и недорого построить жилище. Базовый «Сибиряк». «Сибиряк-2» – для местностей с тёплым климатом. Простой наборчик панелей и коммуникаций превращал его в «Сибиряк-Сибирь» – для территорий, где температура падает до минус 80, а другой наборчик – в «Сейсмо-Сибиряк» – для районов с высокой сейсмоактивностью. Существовали наборы, модифицирующие базовый дом по желанию хозяина.
Каждый из автопоездов вёз шесть таких домов. Двухэтажные, из практически негорючей и обеспечивающей отличную тепло– и звукоизоляцию дельта-сосны и натуральных изоляторов, крытые листами естественно-пластмассовой черепицы, с шестиоконным эркером по фасаду на оба этажа, они имели пять основных комнат (три на первом, две на втором этаже), два холла (по одному на этаже) и три «комнатушки» под кладовые, туалеты, ванные и всякое такое. Дом можно было поставить на «обычном» фундаменте с котлованом, на опорных столбах с несущими тросами, даже просто на земле – с угловыми креплениями; был бы достаточно ровный участок почвы или возможность его выровнять.
Поездов было тридцать и, когда первый проезжал окраиной посёлка, последний ещё только появился на перевале. Третий, четвёртый и пятый по счёту поезда, впрочем, везли не «Сибиряки», а двухэтажные длинные жилые кунги, и с верхних площадок спокойно и внимательно озирали местность молодые мужики-строители – видимо, только что проснувшиеся.
Денис не мог понять, почему ещё не проснулся весь посёлок?! Ему казалось, что даже горы Голодного пустились в пляс от гула машин. Какое-то время он, уже откровенно рискуя попасть под колёса, то шёл, то бежал рядом с передним поездом, потом опомнился и опрометью бросился домой, долетев до родного крыльца как на крыльях. На крыльце, кстати, стоял отец, задумчиво разглядывавший парадный галстук.
– Паааа!!! – заорал Денис. Борис Игоревич выставил руку, пряча улыбку:
– Знаю. Сейчас едем встречать.
Но сын уже не дослушал. Промчавшись мимо, он с грохотом взлетел на второй этаж и вломился в свою комнату.
Вид спящего Олега его возмутил. Недолго думая, Денис вытряхнул друга на пол рывком за простыню, а когда тот сел на полу, ошалело и сердито глядя на разве что пританцовывающего перед ним Дениса, то услышал:
– Давай скорей! Звони всем, кому можно, я побегу, у кого телефонов нет – дома привезли!!! Поможем монтировать!
– Какие дома? Кто привёз? – забормотал Олег, проспавший всего четыре часа. – Ты что, мне через три часа на работу…
– Да не через три, а сейчас! – Денис, выведенный из себя медлительностью друга, поднял его рывком за руки. – Да проснись же ты, олух, ёлки зелёные! Наши «Сибиряки» привезли, дома привезли, вместо сгоревших будем ставить!!!
– А… да?! – Олег схватил Дениса за плечи. – Правда?!
– Вру! – смеялся в ответ Денис, ощущая, что чуточку сходит с ума и это невыразимо приятно. – Правда, конечно! Вон, в окно посмотри, их отсюда видно!
Олег подскочил к окну и застыл у него. Сперва его лицо было просто восторженным, а потом стало каким-то… странным. Непонятным. Словно бы… засветилось, что ли? Денис даже немного испугался и, тронув Олега за плечо, спросил:
– Эй, ты чего?
– Ничего. – Олег повернулся к нему. – Ничего. Так чего мы стоим?! – Он тряхнул головой. – Бежим скорее!!!
…Почти сто семьдесят домов в Империи могли обеспечить жильё такому же количеству семей. По здешним меркам такой дом был несусветной роскошью. Это были 125-е «Сибиряки», даже больше площадью, чем думал Денис; в каждом можно было установить полуавтономную систему жизнеобеспечения, входившую в комплект. Конечно, в посёлке без жилья осталось почти вдвое больше семей, но кроме специалистов по монтажу (к слову, на монтаж одного такого дома требовалось около 30 часов работы бригады из семи человек, в числе которых мог быть всего один специалист) небольшого крана в Седьмой Горный приехали с полной документацией по технологии несколько гражданских офицеров, которым было поручено изучить местные условия и развернуть производство домов на базе Седьмого Горного и из местных материалов.
– Мы всей семьёй выскочили кто в чём был. – Пашка рядом с Денисом развёл руками, в глазах его было потрясение. – Ну… Я думал – горы пошли.
В глазах и голосе Бойцова, обычно спокойного и выдержанного, было восхищение с недоверием пополам. С перевала они примчались всей семьёй – посмотреть на прибывшее чудо.
Да, собственно, ими дело не ограничилось. Казалось, на главной площади посёлка собрались все. Словно вчерашний праздник ещё только должен был начаться. Последний раз Денис видел такое, когда смещали старого градоначальника. Даже Шульце был здесь. Вокруг него сплотились Пинаев, Семская и Пахомов; впрочем, насколько Денис мог различить со своего места, они выглядели просто-напросто растерянными. Амирова не было – его не было и вчера, по агентурным сведениям, директор «элитной» школы жестоко пил уже неделю, потому что из Верного ему сообщили о грядущем приезде департаментской комиссии. Бахурев произвёл в Департаменте Образования некоторые перестановки, в результате чего его прежний глава и ещё несколько крупных чиновников «пошли на повышение» – были повешены, – а их места заняли люди совершенно иного склада, и теперь комиссии ездили по республике, оставляя позади руины той пародии, которая раньше называлась в Семиречье «народным образованием». Над руинами постепенно начинало подниматься что-то, похожее на настоящее образование, но прошлым руководителям низового звена это служило малым утешением, их снимали с мест десятками и многих сажали, благо – было за что: у кого в школе работала порностудия (Дениса корёжило при этих словах, потому что он вспоминал комнату в Верном и мальчика с девочкой, прижавшихся друг к другу на фоне плотной шторы), кто украл всё, кроме самого здания, иные ухитрились заложить и здание… Жадность этих людей была настолько неистовой и нелепой, что Денис временами сомневался: может быть, ими стоило заниматься не отцовскому ведомству, а маме?
Зато Балаганов не только прислал двух из четверых имевшихся корреспондентов, но пришёл и сам, с кинокамерой. Лицо у «главвреда», как его окрестил Денис, не сумевший преодолеть неприязнь к редактору, было углублённо-вдохновенным – он явно составлял передовицу о «руке дружбы» или чём-то таком. Из группы сторонников Шульце на него кидали многообещающие взгляды, и Денис с надеждой подумал: может, даванут его в каком переулке свои же бывшие приятели – и нам хлопот меньше, и всем хорошо…
Пионеры выстроились отрядной коробкой, причём Денис, недолго думая, поставил позади основного строя и ещё официально никак не оформленное пополнение – двадцать семь мальчишек, восемнадцать девчонок, в возрасте от 9 до 15 лет. «Видимо, придётся укрупнять звенья и создавать ещё пару новых», – подумал он, но насладиться этой мыслью не успел, потому что на импровизированную трибуну – в кузов подогнанного «заготмясовского» грузовика – поднялся Харатенко – тот мужик, что приходил к Третьякову-старшему и разговаривал с Шульце (кстати, его сын и дочь вчера были на неожиданном пионерском сборе, а сейчас стояли в строю). Он выглядел очень смущённым и какое-то время просто-напросто молчал. Потом вдруг резко развёл руками – и необычно сильным голосом, который только немного подрагивал, заговорил. Его было слышно повсюду.
– Я думал, что такого и не бывает. Ну, не бывает такого, и всё тут. И все думали, что не бывает. Вот признайтесь: думали, что будем опять хибарки из фанерки лепить, да щели гов… гм… замазывать, что нету нам счастья. Думали?! – Площадь ответила утвердительным ворчанием, как большой изумлённый зверь. – И я думал, говорю ж. Вчера сидел, слушал вон Виктора Даниловича. – Он указал на Макарычева, который – с закрепленной на перевязи рукой – стоял рядом с Полянцевыми и Третьяковыми-старшими. – Кивал, а про себя думал: эх, мил человек, видно, кто в грязи родился, из неё уж не выползет… А сегодня проснулся, нос высунул из времянки, вижу… – Харатенко опять замолчал. – В общем, так я думаю. Кто тут с пятой, с восьмой и с одиннадцатой шахт? – Тут и там раздались голоса, поднялись руки. – Крутится наша задумка?
– Крутится, ещё как! – откликнулся кто-то. – Работаем без надрыва, малолеток в шахте нет, а выработку уже прежнюю даём! Теперь ещё подтопленные шахты откачают – и…
– Думали мы то, что заработаем сверху, конечно, на семьи и на жильё новое пустить, – продолжал Харатенко, взмахом руки установив тишину. – Даже господин Шульце был не против. А теперь, слушайте меня… – Он откашлялся. – Я в Империи не был. Как там и что – не знаю. Но своим глазам верю, не слепой ещё пока. Дома у нас сгорели. Все видели. Из Империи нам новые прислали – вон они, разгрузки дожидаются, тоже все видят? Я к чему… – Он переступил с ноги на ногу, помялся. – Я не только за эти три шахты, я ко всем… Давайте так. Всю продукцию обогатительного за октябрь – в Империю. Не в «Энергию» и не в поселковый фонд даже. А имперцам. Я всё ж таки читал кое-что – у них с редкоземельными не очень жирно. Да и домам этим они бы, я думаю, и у себя место нашли… Так что это будет по справедливости. Ну и напишем там что-нибудь такое… писать я не мастер, вон, пионеры наши напишут. А если Арнольд Оттович уж очень сильно против такого – то мы на этот месяц по старинке забастовку объявим. Не помрём с голоду… особенно теперь.
Шульце надо было видеть. Нет, хладнокровие и сейчас не изменило ему. Но его глаза – безразличные глаза снулой рыбы – вдруг на миг отчётливо стали глазами попавшего в ловушку зверя. На миг. Всего на один миг. Но это увидели все.
– Я не против, – коротко ответил он.
Харатенко кивнул:
– Ну вот и отлично, значит.
– А почему бы вам не съездить в Империю? – вдруг спросил Макарычев. И в ответ на изумлённый молчаливый взгляд Харатенко продолжал: – Я не шучу. Побываете на наших шахтах. Возможно – в Поясе Астероидов. Посмотрите. Поучитесь. Поучите наших, наверняка найдётся чему. Через год вернётесь, думаю, что к тому времени как раз будет нужен государственный управляющий на здешние разработки. По-моему, вы на эту должность вполне годитесь, товарищ Харатенко.
– Я… – начал растерянно Харатенко, но его заглушили выкрики из толпы:
– Опа!
– Да не мнись, не жмись, обеими руками держись!
– От астероида кусок нам привезёшь!
– Свой человек начальником будет, из шахты! – слившиеся в конце концов в один добродушный одобрительный гул. И в этом гуле прорезался весёлый крик:
– Ну давайте уж за дело браться!..
…Как Денису показалось (он раньше никогда не видел, как ставятся «Сибиряки»), самым трудным было расчищать площадки под дома. У Аркадия Тимофеевича, оказывается, уже был приготовлен план застройки, очень тщательно и детально составленный, Денис даже заподозрил, что «рабочие кварталы» всё равно собирались сносить, и пожар как бы пришелся кстати… «Сибиряк», как говорилось, чуть раньше можно было ставить и без фундамента, но всё-таки котлованы рыли, тут же загоняли в них по четыре стандартные гранитные плиты в качестве стенок подвала и фундамента (с заранее вырезанными отверстиями под кабели, траншеи которых тоже стремительно тянулись от энергостанции – и отопление, и освещение в этих «Сибиряках» должны были осуществляться электричеством), а уже потом начинали ставить опорный каркас дома.
Если бы Денис посмотрел со стороны и достаточно издалека на происходящее в Седьмом Горном, он бы поразился – на глазах росли даже не дома, а кварталы. Позже, когда он увидел этот процесс на фотографиях и плёнке, именно эта мысль и пришла ему в голову: росли на глазах. Но в те моменты ему было не до общих планов и определений, он занимался тем же, чем все остальные.
Он работал. По мере сил успевая объяснять всем, кто был рядом и интересовался, что тут и для чего предназначено, и с удовольствием видя в глазах тех, кто задавал вопросы, недоверчивое восхищение. А кругом – тут и там – мелькали имперцы-строители, инженеры, и Денис вдруг понял, как он рад этим незнакомым людям, взрослым, уверенным, весёлым, которые наконец-то явились наглядным доказательством Силы Империи. И понял, как ему было тяжело верить фактически одному и нести эту веру другим.
Вышло из-за туч и твёрдо осталось в небе солнце. По новым улицам тянуло дымком подъехавших из Лихобабьей полевых кухонь. В Думе как раз в это самое время решался вопрос распределения домов, и Валерия Вадимовна выступила с требованием: «опустившиеся» семьи, если они потеряли жильё и хотят его иметь, пойдут работать на планирующийся комбинат по строительству – пусть строят себе дома сами, а уж научить их этому – научат.
– Если же кто и дальше намерен жить в дерьме, – чеканила Третьякова, – ныть, пить и радоваться тому, что им с новой властью общественная помощь закапала – я их из этого дерьма тянуть не буду. И помощи лишать не стану – не моя компетенция. Но я лично, как врач, с полицией пройду по таким семьям и заберу у них детей. Этого алкоголика Амирова вышвырну из его «школы» и устрою там интернат. Детям без родителей плохо. Очень. Всегда. Без любых. Но если родители до такой степени скоты, что этой огромной и чистой любви, этого святого детского терпения и великой привязанности не ценят – то они всего этого и недостойны. Пусть живут в грязи. А детям их я в грязи сгинуть не дам! Ну а если кто после такого пинка опомнится – я таким детей обратно на своих руках принесу… Вы в новом номере про это так и напишите, Александр Остапович. Дословно.
Балаганов, быстро черкавший в блокноте, уважительно кивал…
– Мебель для новых домов, всякое-разное – будем заказывать пионерским цехам и частникам, – говорил Лобанов. – Под новый выпуск поселковых бон или в обмен на взаимозачётные услуги. Получится как раз то, что надо… И ещё. Мы тут решили, Аркадий Тимофеевич, что пора нам и поселковую больницу строить, сколько можно Валерии Вадимовне на дому принимать? Оборудование выпишем из Верного, а больницу соберём из четырёх домов, мне имперцы-инженеры сказали, что это можно сделать… Если что – так у меня дом хоть и старый, но целый, а я там видел, меня на кой-то чёрт в список внесли – вот и считайте, что один дом под больницу уже есть…
– За оборудование чем платить будем? – спросил кто-то, но не так недоверчиво, как ещё недавно задали бы подобный вопрос, а скорее деловито, и Борис Игоревич ответил:
– Есть чем. С латифундий я только три дня назад получил немаленький штраф, то, что они уворовали, так сказать, за последний год. Думаю, что власти в Верном не будут против ещё одного взаимозачёта…
…Уже в сумерках – работа не утихала – Денис присел на тюк с уплотнителем, всего на полминуты, записать кое-что. Но вместо этого, даже не достав блокнота, откинулся к стене – против воли, незаметно, – и глаза закрылись сами собой.
Сквозь сон Денис слышал голоса, но откликнуться или даже пошевелиться не было ни сил, ни желания.
– Спит.
– Тише, он двое суток на ногах.
– Домой его надо.
– Ну-ка дайте…
Денис ощутил, как поплыл куда-то вверх и дальше – так и не просыпаясь, скорее наоборот – засыпая окончательно. Последнее, что он услышал, было:
– А ведь дитё дитём, когда спит-то… спи, отдохни малость, моторчик наш неугомонный…
…Когда Харатенко, осторожно постучав в дверь ногой, предстал перед Ольгой Ивановной с Денисом на руках, Ветлугина обомлела и охнула:
– Да что с ним?! Избили?! – Потом увидела на руке Дениса засохшие потёки крови (он во время работы несколько раз заново ссаживал глубокую царапину от той щепки, отколотой пулей) и испугалась ещё больше: – Стреляли?!
– Да ты что?! – в свою очередь, изумился, но не испуганно, Харатенко. – Кому там бить и стрелять?! Да вся плесень сейчас попряталась по темным подвалам и дышит через раз, Оль… Умотался он. Сел на стройке в угол, да и уснул махом. Показывай, куда его нести-то. И, если можно, плесни мне чаю, я поесть так и не успел. А остальных не жди, кто где работает, тот там и заночует.
– Я им после разнесу, я ведь ужин приготовила, – заторопилась Ольга Ивановна. – Давай сюда, наверху его комната…
Денис и не подумал проснуться, даже когда его раздевали. А Ольга Ивановна, только что забравшая в стирку всю его одежду (кроме галстука, который с почтительной робостью осторожно развесила на спинке стула), со вздохами медлила и рассматривала весьма грязного мальчишку… но, в конце концов, решительно прикрыла его простынёй и вышла тихо, погасив свет.
Денис спал. Ему снился огромный сад – или, может быть, светлый лес, – в котором он гулял с Настей и показывал ей всё-всё-всё вокруг.
Он на самом деле мог ей всё это показывать, потому что во сне Настя видела.
