Олег Шемякин
Там кедры врезаются в небо
Маркиз
Это трудно охотником быть.
По следам соболюшек тропить.
Три охотничьих зимовья
Заменяют все блага жилья.
Владимир Николаев
Лёшкина мечта сбылась – он вновь оказался на пороге Мензинского госпромхоза. Его знакомого, главного охотоведа, Сергея Молокова, не оказалось на месте, он, получив положенный отпуск, заехал со своим другом Петром Бузиным на белковье. Все остальные Лёшкины знакомые охотники также находились в тайге, поэтому оставалось только идти к директору Арефьеву, чтобы получить договор на промысел, а ещё лучше – устроиться штатным охотником на сезон охоты. Было уже четвертое ноября восемьдесят пятого года, и Алексей знал, что к празднику Великой революции основная часть охотников, так называемых любителей, уже выйдет из тайги, и она будет почти свободной. Директора он толком не знал, но, по отзывам, это был человек с непростым и даже сложным характером. Однако раз приехал, как ни крути, на приём надо идти. Притормозив у входа в кабинет, он обдумал свою речь и постучал в дверь.
– Входите, – послышался голос Александра Дмитриевича.
– Добрый день! – громко сказал Алексей, войдя в кабинет и, протянув руку, широко улыбнулся.
– Чем могу быть полезным? – спросил Александр Дмитриевич, поздоровавшись с Алексеем, затем закурил папиросу «Беломорканал».
Он внимательно посмотрел на Лёшку через очки с огромными линзами, разогнав рукой только что выпущенный клубящийся дым.
– Я выпускник Иркутского сельхозинститута, факультет охотоведения. Был у вас на практике в прошлом году и сейчас нахожусь в поисках работы. Хочу поработать у вас штатным охотником или охотником-любителем, конечно, если это возможно.
– Для чего же вас пять лет государство учило? Чтобы охотником работать? – спросил директор.
– Считаю, чтобы стать хорошим генералом, нужно сначала побывать в солдатской шинели.
– В чём-то, может, вы и правы, если, конечно, это искренние слова. А как же ваше распределение?
Алексей молча достал из кармана листок открепления, выданный Красноярским охотничьим управлением, и протянул его Арефьеву. Тот, положив папиросу в железную пепельницу с крутящимся механизмом, опускающим дно, протер очки носовым платком и внимательно ознакомился с бумагой.
– Хорошо, я могу вас принять штатным охотником до конца сезона, при двух условиях. Первое, вы должны будете охотиться на участке общего пользования Ондоли, там уже охотится новый охотник Иван Ульяхин, и нам станет спокойнее, если он там будет не один. Второе, вам нужно дождаться охотоведа Молокова, который будет через три дня, и заключить с ним наряд-задание на пушнину.
Лёшкино сердце заколотилось сильнее, ему захотелось крикнуть от радости: «Да, да!..», но он, конечно же, сдержался.
– А у меня две просьбы: аванс на продукты и помощь с конем, для заезда, – попросил Алексей.
– Хорошо, я дам распоряжение в бухгалтерию выдать вам двести рублей. Туда же сдадите свою трудовую книжку! И попрошу в конюшне дать вам коня. Завхоз выдаст вам оружие и патроны.
Лёша вышел из кабинета директора окрыленным, его мечта сбылась, он уходит на промысел! Закупив продукты и патрончики к мелкокалиберной винтовке, он решил не ждать приезда охотоведа, а сразу ехать к нему в зимовье и получить наряд-задание прямо там. Назначенный ему участок находился рядом. Сергей охотился как раз в том месте, где Лёшка белковал в прошлом году на преддипломной практике с Сашкой Кондратьевым. В бухгалтерии он выпросил пустой бланк наряд-задания и пошёл на колхозную конюшню. Директор уже сообщил конюху, чтобы Алексею выдали коня, сумы и седло. Лёшка невольно вспомнил, как студентом, во время промысловой практики, ему тут подсунули «спокойного коня» – только что объезженного жеребца-трехлетку, которого он, городской парень, не смог удержать в узде. Лёшка при падении тогда сильно ударился об забор и крепко ушибся. Он хорошо запомнил, что шутников в этой деревне хватает. На этот раз был другой конюх, и Алексей долго объяснял ему, что нужен самый спокойный конь. Наконец тот поймал и запряг карего мерина. Доехав на нём до гостиницы, Лёшка, разузнав, что имеются свободные места, решил переночевать в ней, а уж с рассветом трогаться в путь. Ещё раз, проверив список продуктов, он решил докупить три литра деревенской сметаны, два килограмма свиного сала, а на оставшиеся деньги сигарет «Прима». Впереди предстояли четыре долгих месяца промысла в тайге.
Проснулся он, когда ещё не было шести. Быстро позавтракав, он закурил и вышел. Во дворе на привязи стоял конь. Рядом лежал рыжий кобель по кличке Флинт, Алексей привез его из города. Флинту уже шел третий год, и Лёшка верил, что на этот раз он непременно научит его загонять соболя, ведь два с половиной года – это для кобеля уже рабочий возраст. Насыпав коню овса прямо на землю, он перекинул седло, а сверху сумы с продуктами, привязал к ним с разных сторон мешок с хлебом и полмешка овса. Затем Лёшка отвязал коня и собаку, сел верхом и тронулся. Начало светать. В деревенских домах из кирпичных труб уже потянулись вверх столбики дыма. Загремели подойниками бабы, приступавшие к дойке коров. Жизнь в забайкальских селах начинается рано – в шесть часов утра.
Проехав почти через половину деревни, Лёша удивился: его не облаяла ни одна собака. «Всю псарню в тайгу угнали на время промысла», – подумалось ему. Проехав километров десять, Алексей добрался до брода через речку Менза. Посмотрев на воду, он понял, что совершил ошибку, не переехав её вчера вечером. По широкой Мензе тащило шугу с кусками льда. Конь никак не хотел идти в воду, а если заходил, то, уколовшись о льдины, сразу разворачивался. Лёша понимал, что собака тоже не поплывет по воде, и решил посадить её на коня, однако конь этого совсем не желал и не давал ему садиться с собакой. Как только Лёшка брал кобеля под мышку, конь начинал брыкаться и уходить в сторону. После нескольких неудачных попыток Лёша перехитрил животное, накрыв его голову пустым крапивным мешком. Пока конь мотал головой, он быстро заскочил в седло и сдернул мешок. Обнаружив у себя на спине собаку, мерин сам помчался прыжками в воду, пытаясь скинуть обоих. Лёшка держался крепко, но пса он не удержал, и тот упал, когда уже была преодолена половина реки. Очутившись в воде, он вынужден был плыть к ближнему берегу. Выехав на берег, Лёша спокойно вздохнул: переправа пройдена!
Примерно на середине пути мерин стал идти тише и тише, и Лёшка, отломив с талины прут, стал подгонять его. Подъезжая конной тропой к очередному ключу, перед ним оказался глубокий брод, шириной метра четыре, полностью покрытый льдом. Сам ключик был небольшой, но с крутыми берегами, и его невозможно было переехать в другом месте. Конь встал и никак не желал идти дальше. Было заметно, что дно заиленное. Лёд был тонким, и мерин должен был легко проломить его. Лёша направил коня уздой и стеганул прутом. Конь сначала заходил на месте, затем скакнул в ключ, споткнулся и, куда-то провалившись, начал валиться на бок, телом проломив лёд. Всё произошло так быстро, что Лёшка даже не успел вынуть правую ногу из стремени, и она оказалась придавленной брюхом животного. Его стало быстро затаскивать под воду. Конь будто специально даже не пытался вставать, и Лёшкина голова стала скрываться под водой. Отчаяние охватило его: он был в капкане! Рука нашла на поясе нож, выхватив его, он с размаху ткнул в бок мерина по касательной. Конь заржав от боли, вскочил и выпрыгнул из ручья. Лёшка каким-то чудом успел выдернуть ногу из стремени. Выбрался он мокрым и грязным. Мерин, как ни в чем не бывало, спокойно стоял на тропе, пощипывая траву. Схватив за узду, Лёшка привязал его на травнике, снял сумы и достал сухую одежду. В одну суму набралась вода, однако ни вещи, ни продукты не замокли, потому что при упаковке всё было предусмотрительно сложено в большие целлофановые мешки. Лёша решил развести костер и немного подсушить суконку, а заодно сварить себе чаю.
К зимовью подъехал уже затемно. Несколько собак заливистым лаем встретили нежданного гостя. Скрипнула дверь зимовья, и высунулась голова Сергея. Включив фонарик, он недовольно пробурчал:
– Кого там ещё ночью черти носят?
– Свои, брат-охотовед! Нового штатного охотника! – гордо ответил Лёшка, слезая с коня.
– Алексей, ты, что ли? Какими судьбами? – спросил Сергей.
– Соскучился по Чикойской тайге, вот и рванул к вам на промысел.
– Что-то поздновато, заходи, гостем будешь, а мы завтра уже домой собрались!
Лёшка поздоровался с Сергеем и вышедшим следом Петром. Расседлал коня, отвел его в сторону и, привязав длинной верёвкой за ногу на травнике, снял узду и дал ему овса. Затем достал из сумы бутылку спирта, кусок сала и булку свежего хлеба, зашел в зимовье. Сергей зажег вторую керосиновую лампу. Посредине стола парила сковорода с только что пожаренным диким мясом. Лёша выставил пол-литра, сало и хлеб на стол и произнес, потирая ладони:
– Ну, я, как всегда, вовремя! Разводи!
Засургученную пробку бутылки с этикеткой, на которой большими буквами было напечатано: «Спирт питьевой», раскрыл ножом Пётр. Затем, зачерпнув из ведра половину эмалированного ковша воды, он медленно вылил в него чуть меньше половины бутылки спирта.
– В аккурат, сорок будет! – уверенно произнес он, помешивая ложкой содержимое.
Лёшка вспомнил про свою мокрую одежду и выскочил за дверь, достал ее из сум. Вернувшись, развесил по вешалам возле печки. Петр уже разливал отстоявшийся спирт по железным кружкам.
– Я тут по дороге искупался малехо, – сказал Лёша, сев за стол, и взял кружку.
– Нас с окончанием, тебя с началом промысла! – предложил тост Сергей и громко чокнулся с товарищами.
– Как я скучал по этой таёжке, как рвался сюда! Вы себе не представляете! – с нескрываемым чувством радости сказал Лёшка и опустошил кружку.
Выпили до дна и Пётр с Сергеем, все закусили хлебом с салом и принялись за жареное мясо.
– Как охота? Сколько добыли? – поинтересовался Алексей.
– Честно говоря, так себе, на пару двести пятьдесят белок, да четыре соболя моя Шельма загнала. У Петра собаки молодые, по соболю пока не идут, по белке хорошо, – ответил Сергей.
– Нормально… За двадцать-то дней, – отметил Лёшка.
– Белку мы тут почти всю подсобрали, так что давай больше на соболей нажимай, – добавил довольный Петр. – Да, сюда директор нового штатного охотника принял, Ваню Ульяхина. Чудак, конечно, начитался журналов про охоту и в тайгу решил из Перми за большим рублем поехать. Сам бестолковый, по тайге плутает, но умудрился купить в Красном Чикое у вдовы погибшего охотника рабочую суку. Он сейчас в Бородинском ключе. После нашего отъезда сюда должен прийти, я ему разрешил ловить капканами здесь. Ну а если тебя директор к нему в напарники принял, то вы уж с ним сами и решите, кто куда ходить будет. Ондоли тоже на днях свободные будут. Там сейчас где-то восемь любителей белку собирают. По соболю у них собак нет, так, если на вид случайно загонят. Так что можно и там покапканить. Соболя везде хватает, работы тебе – непочатый край!
Разлили и выпили ещё по одной.
– Вы завтра совхозного коня выгоните в деревню! Я тут вашего Ивана дождусь, там видно будет, кто где капканить да белковать будет, – сказал Лёшка.
– Не на себе ж его тащить, зацепим, – хихикнул Петр.
Утром следующего дня все встали с рассветом. Ехать на конях вниз по реке, да ещё и налегке, всегда гораздо быстрее, поэтому Сергей и Пётр не торопясь собрались, затем запрягли коней, сложили в сумы поклажу. Зашли в зимовье, выпить на дорожку по кружке чая. Сергей заполнил Лёшке наряд-задание на сорок соболей, сто восемьдесят белок, пять колонков и три горностая. Распрощавшись, ребята тронулись в путь. Лёша ещё утром заметил, что собака Сергея, Шельма, начала течь, и сразу привязал своего кобеля. Решил сегодня не идти в лес, а заняться заготовкой дров и другими хозяйственными делами. Кобель мог убежать по следу суки, а это ещё минус несколько уже драгоценных дней его белковки. После отъезда охотников Лёша занялся работой, и день промчался незаметно. Ночью прошёл небольшой снег – порошка.
Встал он очень рано, ему всю ночь снились погони за соболями, так было невтерпеж начать охоту. Он пил чай и всё время посматривал в окно, повторяя про себя: «Когда ж забрезжит рассвет?» Так и не дождавшись, сложил в понягу топорик, солдатский котелок, в него сухари, пару комочков кускового сахара, немного сливочного масла, чай, а в кармашки сунул пару капканов нулевки.
Вышел, когда только начало сереть. Кобель радостно начал лаять, при этом пытаясь облизать лицо отвязывающего его хозяина. Ему вроде тоже не терпелось начать охоту.
– Пороша, дружище! Нам с тобой сегодня соболя догнать нужно, аванс отработать!
Светало. Белки ещё не спускались вниз, и Лёшка, взяв первый попавшийся соболиный след, пошёл по направлению его хода. Флинт тоже бегал по его набродам, тщательно принюхиваясь, но часто сбивался на петлях и проходах по высоким колодам, запутавшись, он снова присоединялся к Лёшке, а затем убегал вперед. Лёша упорно шел по следу, распутывая его. Вдруг он услышал азартный лай собаки где-то впереди. У него сразу же бешено заколотилось в груди. «Неужели соболь?» – гадал он. Ноги сами побежали к лающей собаке. Кобель уверенно облаивал огромный кедр, пытаясь заскочить на него, со злобой сдирая зубами кору. Рядом были следы другого соболя, поменьше, скорее всего, молоденькой самки. Она кормилась возле этого кедра, поедая упавшие шишки, здесь же задавила мышку. Подошла к кедру, залезла и соскочила с него. Тут же Лёшка заметил и заскок белки. «Надо хорошо осмотреть кедрину», – подумал он. На нижних ветках он ничего не обнаружил, выше было невозможно рассмотреть, поэтому он решил стрельнуть по стволу из тозовки. Раздался щелчок малокалиберной винтовки – и маленький зверек метнулся в кроне кедра. Белка сидела, прижавшись к вершинке. Лёшке хорошо было видно головку зверька. «Первый трофей нужно стрельнуть, больше не буду, пока не загоним соболя», – решил он. Ещё щелчок – и белка, опустив лапы и распрямившись, полетела по веткам вниз. Кобель попытался схватить её на лету, но, получив легкий толчок ичигом, отскочил. Дав собаке слизать кровь с головы белки, Лёшка ловко посадил её на кармышину и вернулся на свои следы, идущие по чёткам соболя. Это был след самца, который кормился ночью и уже бежал к своему логову на отдых. Охотник упорно преследовал его. Иногда следы зверька пересекали старые наброды его сородичей, и тот обязательно бегал по ним, но охотник тщательно распутывал и шёл по следу именно того соболя, след которого он взял ранним утром, чтобы кобель знал, что нужно преследовать только один запах.
Флинт ещё несколько раз лаял белку, но Лёшка не подходил к нему. Его цель сегодня была одна – соболь. В одном месте тот покрутился по следу молодой самочки, прыгая прямо по её чёткам на кормежке, и Лёше приходилось несколько раз кружить и обрезать их. Затем соболь перешел на южный склон, где пятаками были большие проталины. И охотник подолгу искал его следы. Где-то в севере, где Лёшка недавно кружил, завыл его кобель. «Запутался в следах и не знает, куда идти, – решил он. – Если стрельнуть, он, конечно, прибежит, но пока не буду, а то всё спутает». Вскоре лай собаки стих. Охотник перешел через ложбину, след привел его к каменным глыбам и зашел в небольшое отверстие между ними. Выхода не было. Соболь был в своем убежище! Лёшка, довольный самим собою, наконец закурил. «Надо заткнуть отверстия, а то вдруг выскочит без собаки – только и ищи, как звали!» – забеспокоился он. Заткнув сучками несколько щелей, откуда соболь мог выскочить, и, утрамбовав для полной уверенности сверху снег, он привязал цепочку капкана к потаску – ветке проволокой. Затем, насторожив его, поставил на заход соболя. Место было очень удобным: лаз небольшой, соболь, по его расчетам, не мог обойти капкан в другом месте и точно должен был попасть лапой. Закончив, он стрельнул несколько раз в воздух и стал свистеть собаку, но та не появлялась. Он ещё раз всё повторил.
Лёшка несколько раз перепроверял, как насторожен капкан. Ему всё время казалось, что грубо, и он ставил сторожок ещё четче. «Теперь мышь не пройдет!» – был уверен он. Прошло полчаса – кобеля всё не было. Вспотевший от долгого преследования Лёша стал мёрзнуть. Флинт ушел на зимовье, решил он. Надо было идти за ним, чтобы притащить обратно, и только затем выкуривать соболя, чтоб тот понял, что это за зверь. Напрямик, по его расчетам, было не больше часа, если, конечно, идти быстрым шагом, и он почти побежал к зимовью. «Нужно вести Флинта на поводке, чтобы тот не отвлекался. Хорошо бы, если соболь укусил его за морду. Вот тогда точно будет гонять! На обратном пути надо бересты набрать для выкуривания!» – крутилось в его голове.
Подойдя к зимовью, Лёшка не обнаружил собаки, хотя её свежие следы имелись. Он согрел и быстро попил чаю. Кабеля всё не было. Лёша пошел разбираться со следами. «Может, обратно ко мне побежал?» – гадал он. По следам охотник определил, что кобель прибежал к зимовью, подъел остатки пищи из собачьей чашки и подался вниз по реке. У Лёши засосало под ложечкой: «Неужели, гад, в деревню подался?!» Пройдя пятьсот метров, он окончательно в этом убедился: следы шли чётко по конской тропе. Настроение упало. Лёшка собрал все самые страшные ругательства, которые только знал. Вернувшись назад, он закурил сигарету на пороге зимовья и загрустил…
– Вот и побелковал! – горестно произнес он.
Идти за соболем уже не хотелось. Было четыре часа. Мысли роем кружились в голове: «Соболь и сам попадется… Сходить в деревню – уйдет дня три-четыре! Потом ещё день-два отдыхать придется – сто шестьдесят километров не так просто! Да на хрена такая собака вообще-то нужна?.. В любое ж время предаст! И под медведя подставит! И в другой беде бросит!.. А может, ещё вернется?.. Ладно, утро вечера мудренее… Завтра праздник – всё будет хорошо…» Так и заснул с этими мыслями в голове. Ночью ему снилась какая-то чехарда. Встал Лёшка в шесть с тяжёлой головой и сразу выскочил на улицу, однако собака не пришла. Вернувшись, поставил на печь кипятить чайник.
– Не жили богато – не хрен начинать! – сказал он сам себе.
На камнях, где вчера был вытроплен соболь, Лёшка нашел захлопнутый капкан и кучку соболиного помёта прямо на нём. Внимательно осмотрев самолов, он обнаружил отбитые вибриссы – усы соболя, которые зажало между дужек капкана. Соболь, перед тем как выбраться наружу, высунул голову и, водя ей, долго обнюхивал железный незнакомый предмет, чуть задев тарелочку, спустил чутко настроенный сторожок. Капкан не смог захватить всю голову по своим размерам, а лишь ударил, оттолкнув её, и отстриг толстые чёрные волоски.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день, вот тебе и праздник Великой революции – Седьмое ноября!
Лёшка ещё долго разорялся, плюя на землю. Настроение было окончательно испорченно. По дороге в зимовье он стрельнул в узёрку пару белок и к обеду вернулся в избушку. Возле неё бегали три лайки, которые стали облаивать его, видимо, на всякий случай повиливая хвостами. Собаки имели измученный и истощенный вид. Серая сука среднего роста была похожа на борзую – вытянутое тело, подтянутый живот, опущенный хвост и грустные глаза. Два кобелька первоосенка были чуть справнее, но тоже имели печальный вид. Первый, серо-коричневого окраса, был ростом с суку, но плотнее и короче, имел лохматый хвост серпом, огромные прибылые пальцы на всех лапах и наглый взгляд. Второй, чёрно-белый, был на голову ниже всех. «Заморыш», назвал его Лёша. Хвост у пса закручивался в полное кольцо, костяк – русско-европейской лайки, живой и очень внимательный взгляд. Такие собаки нравились Алексею, и он сразу погладил его. Дверь со скрипом распахнулась, и появился заспанный мужик лет тридцати пяти, с опухшим лицом, отчего его большая голова казалась огромной. У него был широкий нос с приплюснутой носовой перегородкой, как у боксера, пышные рыжие усы над густой чёрной щетиной.
– О, а ты хто? – удивленно спросил он.
– Я, напарник твой, Ваня, – ответил Алексей.
– А ты чё, меня знаешь? Какой такой напарник?
– Кто ж вас, пермяков, не знает! Вся тайга шумит: «Ванька приехал!» – рассмеялся Лёша.
– Шутник, значит? Ну, заходи!
Алексей зашел в избу и, представившись, пожал руку Ульяхину и достал спрятанное в его бумагах наряд-задание, где были отмечены ключи: Ондоли, Бородинский, Кирилловский. Иван, прищурив глаза, прочел бумагу. Затем возмущенно выдохнул и проворчал себе под нос:
– Сказали же, что я один буду охотиться… Никому веры нет!
– Ваня, тайга здесь большая. Любители уже все вышли. Соболя – море! Нам с тобой двоим здесь ноги стереть можно, ещё и в Монголию на сто километров зайти! Только вот одной рукой даже у бабы за два места не схватишь, а я вообще-то здесь уже два года охотился до тебя.
– Да это ж я так, к слову, – пошел на попятную тот, пожав плечами.
– Вот и я говорю, что с напарниками не ругаться, а дружить надо. – Лёшка достал спирт, развел его и продолжил: – А ты чего, ночевал под небом?
– Найда, сучка моя, соболя полдня гоняла, только потемну стрельнул, ну и решил кострить, не видать уже было ни черта!
– Ясно… Серега сказал, что сучка у тебя добрая. За сколько купил?
– За двести уговорил бабулю, дед её охотник был, да вдруг помер. Долго уговаривал… даже пару машин дров переколоть пришлось, и не зря, она мне уже пятнадцать соболей загнала и сорок белок! – хитро прищуриваясь, пояснил Иван.
– И вправду добрая сука. Ещё снега толком не было! А щенки что? – невольно поинтересовался Лёша, разливая спирт по кружкам.
Иван, сглотнув слюну, поставил с печи макароны с тушенкой на стол. Лёшка распечатал банку рижских шпрот, нарезал хлеб и начал пластать луковицу.
– Шарик, тот, что побольше, белку лает, Маркиз пока ничего не загонял…
Лёша поднял кружку и, чокнувшись с напарником, предложил выпить за праздник Великой социалистической революции. Этот праздник со времен учебы в старших классах и в институте ассоциировался у него с выпивками на демонстрациях и после них. Он плохо понимал, в чём его смысл, но, как и всё население Союза, считал его великой датой. Ваня тоже с серьезным выражением поддержал нового соседа со словами: «За революцию!» Выпил залпом и, крякнув, занюхал хлебом. За обедом Лёшка поведал Ивану о своей беде с собакой, о приключениях в дороге из Мензы. Ваня хитро улыбался и слушал. Они выпили немного ещё.
– А хочешь, я тебе одного щенка продам? Белковать-то ещё с месяц можно.
Лёша задумался. Он считал, что Флинт предал его. Единственное, что он не мог простить никому в жизни – это предательство, и понимал, что даже если он сходит в деревню за кобелем, то уже не сможет к нему хорошо относиться. А это будет не охота, а одно мучение. Затем, словно очнувшись, переспросил:
– Какого щенка?
– Маркиза могу продать, за двести рублей. Не выходить же тебе в деревню!
– Двести… сумма приличная! Ты же сказал, он ничего не лает? – переспросил Лёшка.
– Так он это… просто за сучкой ничего не успевает, она же как метлой метет – всё подчистую, – хитрил Ваня. – Я его летом на покосе, на речном острове, нашел, кто-то потерял или бросил. Даже не знаю возраст точно. Сейчас, наверное, месяцев семь. Худой был, маленький, видимо, одними кузнечиками и питался. Это сейчас он подрос немного.
Иван приоткрыл дверь и позвал Маркиза. В двери появился щенок. Он посмотрел на людей и завернул голову набок. Алексей, взяв со стола оставшуюся половинку куска хлеба, макнул её в масло от шпрот и бросил собаке. Маркиз спокойно сидел, пока кусок не сравнялся с ним. Затем резко повернулся и поймал кусок, проглотив его не жуя.
– Кузнечиками, говоришь?.. Хорошо, только вот одна проблема у меня – деньги будут только после сдачи пушнины. – И Лёшка бросил щенку ещё кусочек хлеба.
В дверях с шумом появились ещё две собаки и оттолкнули меньшего собрата. Ваня с криком: «Пошли отсюда!» отогнал их и захлопнул дверь. Затем снова хитро улыбнулся и сказал:
– А мне пошто деньги в лесу? Здесь их тратить не на што. Выйдем с промысла, в деревне и отдашь!
На этом ударили по рукам и закрепили договоренность, ударившись кружками с разлитыми остатками спирта.
– А ты собак-то сегодня кормил? – спросил Лёшка.
– Да, ещё утром соболя разрубил, да по белке дал! На сегодня хватит!
– Заморишь ты собак! Они у тебя и так доходные! Варить им надо – болтушку делать с мукой.
– Я со своими собаками уж как-нибудь сам разберусь! Они от меня не бегут в деревню…
Лёше нечем было ответить, да и не было желания. У него в голове была одна проблема: как им равноценно разделить участок, чтобы не пересекаться друг с другом. Иван тоже крутил в голове свои варианты, в его планы не вписывался чужак. Но он решил так, что Лёшка всё равно толком со щенком здесь ничего не добудет, а он пока дочистит соболей в Бородинском и Ондолях, а после зайдет на этот участок и будет капканить на Кирилловском, где останется, по его расчетам, много соболя.
– Нам ещё решить надо, как охотиться будем, кто где… – произнес Алексей.
– Раз ты в Кирилловский заехал, продукты завез, то охоться до конца белковки, а после Нового года я сюда перейду, а ты уйдешь в Бородинский и Ондоли.
– А может, наоборот? Или жребий бросим? Так честнее будет!
– Я сюда первый устроился штатным охотником! Так что извини! – отрезал Иван.
Лёшка задумался. Конечно, ему было удобнее капканить здесь, в Кирилловском. Где он хорошо знал все угодья и куда завез свой груз. С другой стороны, он понимал, что соболя много и он останется после Ульяхина. С собакой, даже с хорошей, всего соболя невозможно собрать. И Лёша согласился, лишь бы не ссориться.
– Ладно, пусть будет по-твоему!
– Ну, тогда я пойду к себе, – сказал Иван и начал собираться в дорогу.
Он быстро оделся и вышел за дверь. Достал с крыши зимовья замороженные клубочки шкурок белок и соболя и сложил в карман рюкзака. Затем привязал Маркиза к ближнему дереву, снял мелкокалиберную винтовку с гвоздя на входе в зимовье, пожал руку Алексею и отправился восвояси. Найда и Шарик побежали за ним. Маркиз тоже было дернулся, однако верёвка не отпустила его, и он жалобно завизжал. Лёшка подошел к нему и начал гладить его, приговаривая: «Предал тебя хозяин, всего за двести рублей продал… теперь ты мой помощник, ну и напарник». Маркиз внимательно смотрел на него и слушал, поворачивая голову набок, то вправо, то влево. «Обещаю тебя хорошо кормить, не обижать, ты уж тоже не подкачай, дружище, на тебя вся страна теперь смотрит!»
Лёшка быстро ободрал и обезжирил утренних белок, посадил их на правилки. Затем, собрав тушки, порубил их на несколько частей, бросил в собачье ведро, добавив туда ещё одну, вчерашнюю. Разжег кострище и, набрав в ведро воды, начал варить собачью болтушку. Когда закипела вода, он высыпал туда же кожуру от картошки, щепотку соли и немного комбижира. После второго закипания он набрал в чашку муки и, взяв деревянную палку-мешалку, начал постепенно сыпать муку, постоянно помешивая и разбивая о кромку ведра комочки. Маркиз смотрел на его работу и неустанно облизывался.
– Что, брат, заморил тебя бывший хозяин? Ничего, я тебя откормлю, ты у меня ещё подрастешь! Таким красавцем станешь, сучки падать в обморок будут!
Лёшка доварил болтушку и поставил ведро остужаться в снег. Затем подошел к собаке, немного погладил и пошел в избу варить похлебку себе. Вечером, когда болтушка подостыла, он накормил щенка вдоволь. Маркиз с жадностью хлебал сытную похлебку, съев почти половину ведра, раздувшись, как бочонок.
– Наголодался, бедняга? Молодец, хорошо покушал.
Собака благодарно виляла хвостом и радостно смотрела на нового хозяина.
Утром, когда только появились первые признаки рассвета, Лёша вышел из зимовья. Немного покормив собаку и отвязав её, отправился на промысел. Он решил уйти на дальний ключ, куда вряд ли до них ходили охотники. Маркиз по привычке шел позади, и это немного раздражало нового хозяина, однако он понимал, что щенок пока не осознает, что от него требуется, он всё время был на второй или даже третьей роли. Движения его были медлительные, и это тоже смущало Лёшу. «Может, лодырь?» – размышлял он. Пройдя примерно час до мелкого, но зрелого кедровника, он решил перекурить, дав собаке возможность уйти вперед. Расчистив себе место на валежине и положив на неё суконные варежки, он сел и закурил сигарету. Маркиз, недолго думая, расчистил себе место под кедрушкой и свернулся в клубок. Лёшка уже решил, что белок ему сегодня придется гонять самому. Вдруг Маркиз насторожил уши и куда-то побежал вверх по ключу. Через несколько минут он гавкнул, а затем спокойно и с расстановкой залаял. Лёшка бросил недокуренную сигарету и пошел на лай. Пройдя сотню метров, он увидел на небольшой кедрушке низко сидящую белку. Он быстро выцелил её головку и точно выстрелил из тозовки. Белка кувыркнулась с сучка и упала в снег. Маркиз подбежал к белке, но не стал её хватать, а сел рядом, виляя хвостом.
– Ай, молодец! Какой ты воспитанный! Умничка! – радостно воскликнул Лёша.
Он подошел к собаке, погладил её, затем поднял белку и, отрезав ножом передние лапки, подал их на ладошке. Лапки только хрустнули на зубах Маркиза. Затем дал слизать сгустки крови с головки зверька. Пёс слизывал их очень осторожно, как будто боясь, что его сейчас заругают. После этого он встал на задние лапы, опершись передними на грудь хозяина, заглянул ему в глаза и, сразу опустившись, побежал вперед.
– Вот это чудо в перьях! – не переставлял удивляться Лёшка.
Вторую белку Маркиз облаял минут через двадцать, она сидела на лиственнице и дразнила собаку, взмахивая хвостом. После выстрела зверёк снова упал рядом с собакой, забившись в агонии. Маркиз хотел было схватить белку, но Лёшка спокойно сказал: «Нельзя», и он остановился. Вся процедура повторилась, и собака, вновь заглянув в глаза, побежала вперед. Следующую белку Маркиз облаял в тот момент, когда Алексей нашел и стал рассматривать следы борьбы, где росомаха напала на кабаргу, и с интересом разгадывал их, представляя себе картину происшедшего. Росомаха, подползла вдоль упавшего дерева к кормящемуся струйнику – самцу кабарги и неожиданно запрыгнула ему на спину из-за укрытия. Кабарог начал метаться из стороны в сторону, волоча росомаху, которая, обхватив его передними лапами, зубами пыталась сломать шею. Однако пышная трубчатая шерсть не давала сразу сделать ей этого. Хищник, вырывая шерсть, уже почти добрался до цели, распоров кожу клыками и пустив первую кровь. Но струйник сделал невероятный прыжок вверх и, перевернувшись в воздухе, со всего маху всей своей массой упал на росомаху. Получив такой удар, она на секунду ослабила хватку, и этого хватило кабарге соскочить и несколькими трехметровыми прыжками оторваться и уйти от хищника.