Олег Северюхин
Спорные тайны
От автора
В 1916 году мир вздрогнул, внутренне вздрогнул, когда был забит последний костыль Транссибирской железнодорожной магистрали, соединившей берега Атлантического и Тихого океанов. Но радость мира была недолгой. В 1917 году большевики совершили государственный переворот и почти на столетие перекрыли эту артерию, способствовавшую развитию европейского континента. Большая часть этой артерии проходила по территории России и географически находилась в Азии, отделенной от Европы Уральским хребтом, но в России Азией являлись территории Средней Азии, а все остальное было построено и существовало на европейский лад. Кроме железнодорожной колеи.
Сколько раз приходилось выслушивать сентенции, что русские недоумки специально построили железную дорогу с такой колеей, что европейским поездам нужно «переобуваться», то есть сменить колесные пары, чтобы проехать от Лиссабона до Владивостока.
Хочу сказать всяким умникам, что когда начинали строить Транссибирскую магистраль, то еще не было никаких европейских стандартов, они появились гораздо позднее. И европейский стандарт был четыре английских фута и восемь с половиной дюймов, то есть одна тысяча четыреста тридцать пять миллиметров. Русские взяли за стандарт ровно пять английских футов, одна тысяча пятьсот двадцать четыре миллиметра, чтобы в стране с метрической системой мер не возиться с футами и дюймами, и чтобы не заставлять страны с английской системой мер не возиться с вершками, локтями, пядями и прочими старорусскими единицами измерения. Вот так и получилась разница в ширинах железнодорожных колей на нашем континенте. Восемьдесят девять миллиметров. Типа, русский царь подал коробок спичек русским инженерам-железнодорожникам и сказал, чтобы колея была шире европейской на ширину коробка, и чтобы европейцы не смогли сходу проехать по нашей стране и завоевать ее с помощью паровозов. Конечно, это ерунда, но в одна тысяча девятьсот семидесятом году те же большевики уменьшили стандарт на четыре миллиметра. Хотя и считалось, что широкая колея повышает устойчивость, но колея европейского стандарта позволяет перевозить грузы и пассажиров с большей скоростью без опасений за устойчивость паровозов и вагонов.
Если посмотреть на ширину железнодорожных колей в мире, то она колеблется от пяти футов и шести дюймов, то есть одна тысяча шестьсот семьдесят шесть миллиметров до одного фута и одиннадцати целых и шести десятых дюйма, то есть шестисот миллиметров. Всего в мире шестнадцать стандартов железнодорожных колей. Но самый широкий был в России на Царскосельской железной дороге, одна тысяча восемьсот двадцать девять миллиметров.
Откуда я все это знаю и не железнодорожник ли я? Не, я не железнодорожник. Просто приходится очень часто ездить по железной дороге по служебной необходимости и приходится разговаривать со встречающимися в дороге людьми, а в долгом пути такого наслушаешься, что только диву даешься.
Ровный перестук колес, сжатое пространство купе заставляют мысли и желания рваться наружу, освобождаясь от крепких уз, присущих свободе человека. Какой-то парадокс получается. На свободе человека сдерживают узы, а в заточении узы ослабевают и человека тянет выговориться и освободить свои чувства. Точно такое бывает и в тюрьмах, а также на курортах и в казармах.
В поездах все убыстряется. Человек понимает, что он здесь не навечно. На курорте двадцать четыре дня, в поезде от двух до трех суток и нужно успеть все, на что на свободе уходят месяцы.
Я по этому поводу даже стихи в поезде написал.
Я считаю столбы за окном,
Каждый столб – от тебя расстояние,
Вот соседка пришла в голубом
И мое отвлекает внимание.
Если хочешь, о ней расскажу,
Не ревнуй – это просто попутчик,
На нее я почти не гляжу,
Хотя вижу в глазах ее лучик.
Как всегда, ее имя Татьяна,
Для поэта объект хоть куда,
Появилась она здесь нежданно,
Виноваты во всем поезда.
Она книгу достала из сумки,
Я вообще удивлен – «Лорд Байрон»,
То ли в жизни не вышли задумки,
То ли прадед был русский барон.
Молодая, так где-то под сорок,
Одинока, не сладилась жизнь,
Не нашла, кто ей в жизни опора,
Вот проблема княгинь и графинь.
Уж не помню, как все получилось,
Стал стихи ей на память читать,
Там и солнце в лесу уже скрылось
И осталось недолго – видна и Чита.
Я вчера получил телеграмму:
Еду, завтра, вагон номер шесть,
Я потом познакомлю с ней маму,
А шальная любовь еще есть!
А еще есть люди, которым нужно выговориться.
Вот, например, был один, седой, по повадкам – летчик и почти всю ночь рассказывал мне о космосе, о полетах с фотонным движителем, об обитаемых планетах о равновесии и еще много о чем. Я что-то помнил, засыпал, просыпался, он говорил, я придремывал, но рассказывал он интересно да так, как будто он сам участвовал во всем этом, о чем говорил. Есть такие люди.
Утром он уже был как огурчик, ему через час выходить, а я был совершенно разбит. Узнав, что я писатель, он достал из сумки потрепанную тетрадь, дал ее мне и сказал:
– Если ты писатель, то опубликуй ее. Публикуй от своего имени. Пусть люди правду узнают. Меня они считают фантазером и выдумщиком, а я знаю, что, когда в стране сменится руководство и придут люди, болеющие за нашу страну, к нам вернутся наши инженеры и ученые, вынужденные бежать за границу. Они поднимут все наши наработки, и мы самыми первыми построим колонию на Луне и с нее будет летать на Марс, где будет наша вторая родина. Давай, писатель, не подведи. Я буду ждать выхода этой книги.
Он вышел на улицу на небольшой станции и исчез в здании типового для Транссиба вокзала.
Поезд снова тронулся, я попил чай и лег на полку, решив посмотреть, что же там написано.
Все космонавты были детьми
Эти записи можно читать с конца. Разницы никакой. Только с конца можно будет читать тогда, когда я поставлю точку в моем повествовании, а до этой точки еще далеко. Хотя и не совсем далеко, смотря какую точку отсчета брать.
Все-таки нужно начинать сначала. А с чего все началось? Вероятно, началось все с того, что когда на очередном дне рождения меня спросили, кем я хочу стать? Я ответил:
– Космонавтом!
В то время о полетах в космос никто не думал. Только что запустили в космос искусственный спутник – блестящий металлический шар с передатчиком, который летал вокруг земли и передавал сигналы: пи-пи-пи-пи-пи… Запипикал всех.
Все большие страны мира всполошились. Если русские смогли вывести в космос свой спутник, то скоро они сами полезут туда.
В то время народ наш еще не потерял самобытности русской и смекалки со сметливостью. Все наш народ мог сделать, да вот только его останавливали враги внешние – империалисты всякие и враги внутренние – партийные руководители, которые загубили наше первенство в биологии, генетике и кибернетике, объявив последнюю продажной девкой империализма.
И все равно начало моего повествования относится к еще более раннему периоду – к моему заиканию. С чего я начал заикаться, не знал никто. Начал говорить и сразу с заиканием. Может, мать моя где-то испугалась и меня напугала, и родился я испуганным и заикающимся.
Куда меня ни водили, каким врачам только не показывали, все разводили руками. Говорят, что заикание нужно лечить в течение многих лет путем занятий с квалифицированными логопедами и то не факт, что дефект речи можно полностью преодолеть. Одни заставляли меня говорить нараспев, другие – говорить со сжатыми зубами или махать перед собой руками. Мне кажется, что от всех этих упражнений я стал еще больше заикаться.
– Милая, – сказала моей матери пожилая женщина, работавшая гардеробщицей в одной из поликлиник, – врачи-то могут лечить те болезни, которые видны, а те, которые неизвестно от чего, они не лечат. Своди пацаненка к ведуну, он на окраине поселка живет. Если и он не вылечит, то хоть присоветует что.
Пошли мы к этому ведуну. Им оказался старичок с седой бородкой, который держал три улья и небольшой огородик.
Маме моей он и рта раскрыть не дал.
– Ты, милая, не волнуйся, – сказал он, – ребенок твой сам вылечится. Вот возьми пчел сушеных да позаваривай с ними чай. Пои его три раза в день по столовой ложке. Мышца у него дергается, горло перехватывает. Душа у него заячья, вот и проявляется. Пусть подерется с кем-нибудь и все у него пройдет.
– Да что это вы говорите, – возмутилась мама, – как я его буду на людей науськивать?
– А не надо науськивать, – сказал старичок, – научи его сначала без боязни в темную комнату заходить, а отец пусть покажет, как надо бороться и драться, чтобы за себя постоять. Зайцы они знаешь, какие храбрые бывают? Ого-го-го! Все мы зайцы по природе. Только одни больше, а другие – меньше. Если пчелы не помогут, то приходи еще, что-нибудь да придумаем.
Я смотрел на него и в душе улыбался. Надо же, дядьки и тетки в белых халатах ничего не сделали, а он сушеными пчелами меня вылечит.
– А ты, вьюнош, не лыбься, – сказал ведун, – тебе судьбина уготована трудная. Без храбрости сгинешь в безвестности, а так сможешь быть тем, кем захочешь. Не бойся ничего, тогда тебя будут бояться. Давай, иди, подрастешь, тогда и сам можешь ко мне прийти, если я еще жив буду.
Когда 12 апреля 1961 года вдруг заработали все радиостанции Советского Союза и Левитан торжественным голосом подтвердил, что работают все радиостанции и передается заявление Советского правительства, то все население нашей страны присело как перед ударом.
Так, обычно, объявляют о начале войны и о вероломном нападении на нас, к чему нам уже не привыкать. А когда передали, что в космос полетел первый космонавт в мире и этим космонавтом оказался наш летчик, майор Гагарин Юрий Алексеевич, то ликованию нашей страны не было предела. Нет новой войны! Победа в космосе! Мы снова самые первые в мире. Партия поставила задачу во всем догнать и перегнать Америку. Перегоняем! Да здравствует непобедимая Коммунистическая партия Советского Союза, ум, честь и совесть нашей эпохи, вдохновитель и организатор всех наших побед!
Что такое космос, в нашей стране мало кто знал. Знали, что космос бесконечный, но где этот космос начинается, можно ли назвать космонавтами летчиков, которые летают на больших высотах? Все это у нас было под большим секретом. Кто слишком интересовался этими вопросами, те попадали на заметку органам, обязанным следить за сохранением секретов. О подготовке космонавтов никто и ничего не говорил. Где их готовят, как? Это потом стали рассказывать про методику подготовки космонавтов, когда кончилось время единоличного освоения космоса нашими космонавтами.
Вот тогда я и заявил, что хочу стать космонавтом.
Как ни странно, но заикание мое прошло само собой через несколько дней после того, как меня стали поить отваром из сушеных пчел. Я помню, как отец закрывал меня в темном чулане в нашем сарайчике неподалеку от коммунального дома, и у меня сердце выпрыгивало из груди от страха. Я все ждал, что из темноты высунется костлявая рука и схватит меня за горло. Или кто-то схватит меня и потащит туда, дальше в темноту. Но ничего не происходило. И страх темноты потихоньку исчезал.
А потом я крепко подрался с пацанами, которые стояли у кинотеатра и отбирали у малышни гривенники, данные родителями на кино. И во время драки я понял, что нужно быть внимательным и не бросаться на прямой удар, а увертываться и выискивать слабые места у противника, по которым нужно бить жестко и сильно, а пощаду давать только тому сопернику, у которого есть благородство – он потом ответит тем же. И наиболее опасны те, кто лапки вверх и хвостом начинают вилять, типа, я предан тебе как собака. Эти сдадут с потрохами любому, кто окажется чуть посильнее.
После первой драки что-то изменилось во мне, во взгляде что ли, и задиры стали обходить меня стороной, хотя об этой драке мало кто и знал. Я как бы прошел первую ступень становления мужчиной.
В школе я не стал говорить, что буду космонавтом, но детскую мечту я не оставил. В космонавты берут из летчиков, значит и мне нужно стать летчиком. Стал готовиться к поступлению в летное училище. Прыгал с крыш сараев в снег. Гонял на лыжах с крутых гор и прыгал с самодельного трамплина.
Во время приписки в военкомате сказал, что хочу стать летчиком и учиться в летном училище. На выбор три училища. Направление на медкомиссию. Все хорошо, но в детстве у меня была сломана нога. Все зажило, но мало ли что. Кроме того, откуда-то взялся хронический тонзиллит и неполадки с вестибулярным аппаратом. Это потом я узнал, что этот тонзиллит есть у всех, но с помощью его можно любого человека забраковать на медкомиссии в военное училище. Конкурс в военное училище всегда был немаленький, по пять-шесть человек на место. Профессия военного в мое время была престижной и не каждого человека брали в училище. А у меня полный крах с моей детской мечтой. Обидно до слез. Какой-то капитан с артиллерийскими эмблемами успокоил:
– Не расстраивайся, парень, сейчас все в космонавты идут, а ведь кому-то нужно эти корабли строить и запускать. И потом, когда будут создаваться космические станции, а в космос будут летать и самолеты, то потребуются бортинженеры. А где их взять? А их готовят в училище в соседнем уральском городке. Станешь военным инженером, конструктором, строителем космических кораблей. Звучит? Еще как звучит! Я бы сам туда пошел учиться, да только в мое время космосом никто не увлекался, а артиллерийское училище – это как бы кузница кадров для тех, кто стал заниматься ракетами, да вот я уже туда не попаду, а ты можешь осуществить свою мечту. Решай, поедешь в инженерное училище?
Я минуту подумал и согласно махнул рукой:
– Пишите, поеду.
– Молодец, парень, – сказал мне капитан и пожал мою руку, – ты еще меня вспомнишь хорошим словом.
Ну, не мог человек так убедительно обманывать меня. А у него со службой что-то, вероятно, не пошло, раз он в военкомате оказался, а, может, что-то по семейным обстоятельствам. Да мало ли что у людей может быть, но чувствуется, что капитан этот не на парадах был, а в войсках служил.
Родители мой выбор одобрили. В школе тоже похвалили. Учитель обществоведения на школьном собрании сказала, что школа гордится такими выпускниками-патриотами, как я и мои друзья, которых направили в другие училища.
Когда определишься со своим дальнейшим выбором, то жизнь укладывается в ровное русло и течет по тому направлению, которое выбрано. Незаметно подошло время выпускных экзаменов. Волнения, штудирование учебников, напряжение юношеской памяти.
Выпускной вечер прошел без большой помпы, как это делают сейчас. Торжественная часть. Поздравления нас, поздравления учителей, вручение аттестатов, танцы, и все. Городок у нас маленький, порядки патриархальные и никаких выпивок по школьной программе предусмотрено не было. В принципе, она и не нужна.
Расходились все под утро. Я прощался с классом навсегда. Почему навсегда? Мне как-то казалось, что мы больше никогда не встретимся. Все разъедутся в разные стороны и забудут друг о друге. Вероятно, это предчувствие мне говорило об этом, а предчувствие меня не обманывало никогда.
После экзаменов неделя отдыха и выезд на следующие экзамены в военное училище.
Перед отъездом отец отдал мне письмо, брошенное в наш почтовый ящик. Конверта не было, подпись оторвана:
«Я тебя люблю. Сначала ты мне нравился просто как ласковый мальчик, который учится в соседнем классе, но, когда я увидела звериный блеск в твоих глазах, когда ты бросился на защиту своей одноклассницы, я поняла, что люблю тебя.
Я очень обрадовалась, когда наши классы объединили, но потом я поняла, какая это мука каждый день видеть тебя и не иметь возможности подойти к тебе, потому что ты был окружен вниманием всех наших девчонок, старавшихся пробить брешь в той стене, которую ты построил, войдя в наш класс.
Я помню, как ты вошел в класс, хмурый, грозно спросил, где свободная парта, сел за нее и положил ногу на сиденье, явно показывая, что никого не хочешь видеть рядом. И в нашем классе оказалось 35 учеников, что позволило тебе сидеть одному.
А твоя наглая манера осматривать всех девчонок, иногда задерживая на ком-то взгляд и вгоняя ее в краску? Я всегда злюсь, когда ты начинаешь утренний осмотр девчонок.
Как мы старались попасть вместе с тобой в дежурство по классу. Ты поднимал парты, выметал под ними мусор и бегал по нескольку раз менять воду в ведре, пока мы мыли пол.
А помнишь, на субботнике, когда Танька вместе с рамой начала вываливаться из окна нашего класса на третьем этаже, ты успел схватить ее за ноги, и она висела головой вниз, сверкая своими голубыми рейтузами. Только ты один не смеялся над ней. Это оценили все.
На вечерах 28 октября в день создания комсомола ты всегда был в военной форме и играл то белогвардейского офицера, то немца, которые пытают попавшую в плен комсомолку. И тебе единственному разрешали курить в школе на сцене. А как верещала Галка, когда ты ей нечаянно прижег руку папиросой? И как потом гладил руку плачущей Галки и дул на обожженное место, и мы так отчаянно завидовали Галке, что она на некоторое время стала нашим врагом.
Ты всегда что-нибудь интересно рассказывал, и вокруг тебя собирались ребята, а нам приходилось прислушиваться к тому, что вы обсуждаете во время ваших разговоров.
Ты играл всеми девчонками, как кот с мышками, но ни одной не удалось поиграть тобой. Тебе ничего не стоило на школьном вечере пройти через весь зал, пригласить девушку и выйти с нею на середину зала первым и начать танцевать. Даже наши молодые преподаватели называли это вызывающим и не совсем скромным поведением.
Когда ты пошел в военкомат и подал заявление о поступлении в военное училище, то я поняла, что скоро совсем потеряю тебя.
Я не думаю, что тебе удастся забыть меня. Когда-нибудь я встречу тебя в дороге, на вокзале и скажу: «Здравствуй, любимый!»
По почерку я не смог определить автора, а отец не сказал, от кого оно.
– Это детство и забудь о письме, – сказал он, – если все серьезно, то она найдет тебя, если нет, то и сердце волновать не нужно, у тебя впереди новая жизнь. Иди и не оглядывайся назад.
Abituriens
Тот, кто поступает в высшее учебное заведение, называется абитуриент. Термин этот происходит от латинских слов abituriens (abiturientis) – собирающийся уходить или от abiturus – тот, кто должен уйти. Одним словом, все, кто собрался на испытания в качестве будущих курсантов военного училища, были кандидатами на уход, на выкинштейн. То есть, большая часть из нас должна уйти.
Какие-то веками выработанные предками рефлексы, как результат полученных знаний, стали основополагающими в выживании в огромной конкурентной среде.
Преподаватели с нами особенно не церемонились, и конкуренты тоже не блистали чистотой помыслов и рыцарскими качествами. Стали выявляться факты утери, а вернее кражи и уничтожения комсомольских билетов.
Кто жил в то время, тот знает, что не члена ВЛКСМ (Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи) в военное училище не примут. Потерял комсомольский билет, значит, ты недобросовестный комсомолец и каким бы ты ни был хорошим или талантливым человеком, будущим Лобачевским или Ломоносовым, изобретателем пороха или первопечатником, но в военное училище тебя не примут. Abiturus, мой друг.
Или на экзамене подкинут шпаргалку, хотя она тебе совершенно не нужна. Но раз тебе кинули шпаргалку, значит, она тебе нужна, и ты пошел на подлог, чтобы обмануть преподавателей. Abiturus!
Кто-то принес в абитуриентскую казарму вина и предложил выпить. Наутро разбор полетов. Участники дегустации, выйти из строя. Abiturus!
И каждый день: Abiturus! Abiturus! Abiturus!
Время в экзаменационный период расходовалось экономно. Подъем в шесть часов тридцать минут утра. Физзарядка. Туалет, заправка коек. Завтрак. Перекур. Самоподготовка до обеда. Обед. Перекур. Далее должны быть тренировки, но какие тут тренировки, когда на месяц прислана бесплатная рабочая сила.
После обеда различные хозяйственные работы от приведения в порядок казарм старших курсов до строительных работ по асфальтированию дорожек и строевых плацев. Ужин и свободное время. Затем политико-воспитательная работа об истории училища и его традициях. Затем отбой.
Когда человек постоянно чем-то занят, у него нет мыслей на совершение дурных дел. Хотя, как я уже говорил, у кого есть такая цель, то он обязательно найдет время для ее реализации.
Нужно отметить, что обязательная ежедневная самоподготовка к экзаменам давала свои результаты. Я сдал экзамены хорошо и был внесен в список на мандатную комиссию.
Мандатная комиссия объективно является проформой. Люди сидят за столом и перелистывают листочки будущего личного дела.
Оценочные ведомости на виду, всех более интересует, что находится в конвертике, подклеенном на внутренней стороне обложки. А там, в конвертике, находится все то, о чем писал поэт Некрасов: «все заносили десятники в книжку, брал ли на баню, лежал ли больной…». Справочки из милиции и компетентных органов о тебе самом, о твоих родителях и родственниках.
По младости лет наших это вызывало резкое неприятие, но с течением времени начинаешь понимать, что все это обоснованно. Из этих бумажечек и складывается характеристика человека, по которой можно судить, на что он способен и что от него можно ожидать.
Еще Игнаций Лайола из ордена иезуитов призывал обращать внимание на самые незначительные детали, мелочи, которые впоследствии оказывались средствами воспитания и воздействия на нужного человека. А потом вдруг оказывается, что служил себе полковник или генерал, зарабатывал себе ордена, медали, должности, получал воинские звания, а в это же время он исправно трудился не на нас. Можно и пофамильно примеры привести, да только речь пойдет не об этом.
Мандатной комиссии редко приходится выбирать между двумя отличниками и скрепя сердце отдавать предпочтение одному из двоих неразлучных друзей. Не верьте в эти сантименты. Это все сюжеты кино для экзальтированных девочек, готовых пустить слезу по смазливому мальчику.
Все идет как в паскудной и поэтому популярной телеигре «Слабое звено». Вот это звено как раз часто и побеждает. Как бывает искренне жаль, когда фанатам военной службы, талантливым и высокопорядочным людям приходилось слышать: Abiturus!
Превращение гражданского человека в военного происходит мгновенно. Постригли, помыли, переодели. И вот стоит мешковато одетый военный человек. Вроде бы и военный, но совершенно не военный. Чтобы он стал военным, ему нужно придать внешний лоск и внутреннюю убежденность. Мастера по этому делу стараются, и скоро человек сам начинает понимать, что если уж взялся за гуж, то не говори, что не дюж. И уже он с мазохистским упорством начинает преодолевать все тяготы и лишения воинской службы, дожидаясь того момента, когда на его плечи лягут золотые погоны, а вся жизнь станет блестящей и сияющей. Но до этого еще долго. А как блестит офицерская жизнь, знают только офицеры и их жены.
Скоро выпуск и мы офицеры,
Бросит мелочь мальчишеский строй,
И забот у нас будет без меры
И по золоту звездочек рой.
Училище наше относится к системе ракетных войск стратегического назначения (пусть не обижаются те, кто пишет все эти слова с большой буквы как имена собственные), но в то время таких войск не было и вообще училище было строго засекреченным. Даже форма на нас была летная, только с техническими эмблемами, за что все представители других родов войск нас называли просто мотористами. Мы обижались и не могли им ответить, кто мы на самом деле, ожидая момента, когда наши ракеты полетят в космос, а мы будем бортинженерами на этих прекрасных и мощных кораблях будущего.
До ракет было далеко. Сначала была общевоинская подготовка как командиров пехотных взводов и те же учебные дисциплины, что и в любом техническом ВУЗе с той лишь разницей, что после занятий у нас была обязательная самоподготовка, которая способствовала усвоению изучаемого материала.
Два раза в год я ездил в отпуск к родителям. Все как в институте. Зимняя сессия – две недели отпуска. Летняя сессия – месяц отпуска. Одна лишь разница, что дорога бесплатная, обмундирование, жилье и питание. Но дисциплина и внутренняя служба вдобавок. Наряды, караулы, разводы. А вот этого гражданские студенты стараются избегать. Что же, каждому свое.
Возьмем караул. Охрану объектов. Знамя, склады боеприпасов и ракетной техники охраняют часовые с боеприпасами. Все остальное – сторожевые посты. Часовые с автоматами с примкнутыми штык-ножами, но без патронов.
Время тогда было несколько спокойнее, чем то, когда начались девяностые годы. На часовых никто не нападал и случаи утраты оружия были редкостью.
Как-то мне пришлось нести службу на особом объекте, называемом баня. Банно-прачечный комбинат, в котором мы еженедельно мылись, и где стиралось наше постельное и нательное белье.
Пост находился за пределами училища, можно сказать в городе, недалеко от жилых домов и всегда привлекал внимание местного населения.
В тот вечер была суббота глубокой осени. Группа молодых людей в подпитом состоянии шла прямо на меня. Я все сделал по уставу:
– Стой! Обойти вправо!
На мои оклики меня послали в пешеходную прогулку с эротическим уклоном и продолжили путь ко мне.
Я взял автомат наизготовку и крикнул:
– Стой! Стрелять буду!
Ответом мне был смех и слова одного парня из компании, который говорил своим собутыльникам, что у меня патронов нет и стрелять я не буду, а вот с автоматом моим они поиграются, сколько угодно.
Что делать молодому парню в такой ситуации? Были бы патроны, разговоров никаких не было, а Устав гарнизонной и караульной службы требует мужества и самоотверженности при охране и обороне своего поста.
Я бросился к телефону, но связи как назло не было. Нажал на кнопку вызова караула, а люди уже близко. Что они со мной сделают, одному Богу известно. Если не убьют, то покалечат. Выбора у меня не было. С автоматом наизготовку я пошел на них.
Они сначала опешили, а потом самый опытный из них крикнул:
– Бей его!
Все. Рубикон перейден. Люди под этим кличем делали революции и убивали своих родителей и братьев. А солдат в юнкерских погонах генетический враг сыну местного пролетария и гегемона революции.
Отработанным движением я всадил штык в ногу подстрекателя, обратным ударом приклада свалил на землю другого нападавшего, и следующим выпадом ранил штыком третьего. Двое парней убежали, а три человека лежали на земле, причем двое были ранены и достаточно серьезно.
Страха не было. Как говорил ведун, не бойся ничего и все у тебя получится. Тут и дежурная смена с начальником караула по сигналу прибежала. На пост поставили двух часовых. Прибыл начальник училища с оперуполномоченным особого отдела и фельдшером.
Раненых перевязали, задокументировали действия нападавших и часового, а потом вызвали милицию. Посадить налетчиков не посадили, но был суд, на котором им дали условные сроки наказания. А местные жители обходили банно-прачечный комбинат стороной. Да и уважение к курсантам стало больше. Если они за баню людей не жалеют, то уж за страну свою кому угодно глотки порвут.
Как-то так получилось, что мое увлечение всякими механизмами было замечено преподавателем по теоретической механике. Однажды он попросил меня помочь ему в одной из работ на кафедре, а потом я был официально закреплен в качестве его помощника при проведении научно-исследовательских работ.
Мое посвящение в мир науки началась с часов. С простых часов. Хотя простых часов не бывает. Все часы, даже огромные будильники – это сложный механизм, основанный на математических расчетах, чтобы цикл движений всех механизмов укладывался в двадцать четыре часа, если часы точны как часы и точность у них как в аптеке.
У каждых часов есть двигатель, основная колесная система и стрелочный механизм. Затем идут механизмы заводки часов и перевода стрелок, а также регулятор хода часов. Есть и другие дополнительные механизмы в виде системы подзаводки, различных календарей и прибамбахов в виде будильников, секундомеров, заводных головок и кнопок, чтобы часы гляделись как самый сложный космический механизм.
Не знаю, как кого, но меня часы увлекли. Узлы классных механических часов собираются на платине (это название детали, а не материал изготовления) – никель-серебряной пластине, являющейся основанием часового механизма. Это целое искусство разместить на небольшой пластине огромное количество деталей и механизмов. Даже электронные механизмы имеют механические части. Чип может вам показать время, дату, сложить два числа, решить уравнение, но он не сможет вас накормить и напоить без механики. Механическое сердце заменяет человеку настоящее, но электронное сердце может стать заменой лишь для робота. Человек такой же механизм, как и часы, только детали немного не такие, а в остальном все так же. Человек и часы – можно сказать – родственники. Поэтому человек всегда относится с большим пиететом к часам и часы в жизни человека имеют большое значение.
Мое увлечение часами сыграло свою не только научную, но и прикладную роль. Я имел возможность больше времени проводить на кафедре в «часовом» уголке. Заказов было море. Я еле успевал справляться с ними, а ведь нужно же было еще и учиться. Иногда я думал, а почему я просто не пошел в часовщики? Был бы часовщиком, занимался приятным делом, менял сломавшиеся детали, разбирал на запчасти старые часы, реставрировал раритеты. Идиллия вместо ежедневных побудок в шесть часов тридцать минут утра зимой и в шесть ноль-ноль летом.
Смена зимнего и летнего времени без всякого перевода стрелок часов. Учитесь у военных людей, господа российские законодатели. Если бы вы были людьми умными, то ходили бы строем. Хотя, вы и так ходите строем в составе своих фракций, но не надувайте щеки, это вам не идет. В строю человек должен иметь вид бравый и глупый, чтобы начальство ничего плохого не подумало.
Мои дополнительные занятия механикой привели к тому, что мой преподаватель, который после нашего выпуска уходил начальником лаборатории в научно-исследовательский институт министерства обороны, предложил мне идти с ним в качестве ассистента.
– Молодой человек, – сказал он, – у вас есть определенные способности, которые нужно развивать. Можно пойти во взводные в дежурную смену на установку, но ведь кто-то же должен делать ракеты и испытывать их, чтобы ваши товарищи могли их запускать по назначению. У вас есть полчаса на раздумья, пока я не сниму халат, не вымою руки и не надену китель, чтобы пойти к начальнику с рапортом о вашей дальнейшей судьбе.
– Я согласен, – почти крикнул я.
