Олег Васильевич Северюхин
На обломках рая. Городская робинзонада
– А они в Бога веруют? – спрашивал маленький зануда.
– Типун тебе на язык, – ругалась бабушка и мелко крестилась. – Ты смотри, никому об этом не рассказывай, а то всякие упыри и лихорадки житья не дадут твоему деду, да и всей нашей семье. Времена-то нынче лихие. Сколько людей увели и сгинули они неизвестно где.
Я уже потом начинал понимать, кого бабушка называла упырями и лихорадками.
Глава 3
Я проверил состояние тросика, к которому привязано ведро, и опустил его в колодец. Первое ведро я вылил, так, на всякий случай. Вода была прямо хрустальная, а капли летели на землю как настоящие бриллианты.
Из второго ведра я уже пил не через край, а по-лошадинному, то есть прямо касаясь губами поверхности. Вода была точно такой же, как и в моем детстве. Если вода безвкусная, то в ней очень мало солей и от нее практически не бывает накипи в чайнике. Если вода со вкусом, то в ней есть соли, создающие накипь. Хотя, когда я служил в Туркмении, у нас текла артезианская вода, теплая, безвкусная, а на чайнике образовывалась бахрома накипи. Поэтому многие люди, побывавшие там и попившие этой водички, обзаводились мочекаменной болезнью, периодически в муках рожая конкременты привета из Туркмении.
Попив воды, я присел на лавку у крыльца, чтобы осмотреться вокруг. Справа от входа в калитку стояли пять длинных шестов, на которых вился хмель. Он рос постоянно. Зимой умирал, а весной оживал, выкидывая белые цветки. Пока был жив дед, он делал домашнее пиво. По младости возраста мне его не давали, но когда я попробовал его уже в совершеннолетнем возрасте, то надо сказать, что дедовское пиво было достаточно высокого качества и отменной крепости.
Я чувствовал, что мое присутствие разбавило ту тишину, которая господствовала здесь в последнее время.
Прямо под лестницей крыльца была приоткрыта дверца подклета, где у деда была своя мастерская. Я заглянул в подклет и не увидел там никаких следов перемещения того, что лежало на верстаке и около него. Мне всегда казалось, что в подклете кто-то есть, но никого я там не обнаруживал, заходя туда с трофейным фонариком «Daimond», который давал луч света на один километр, и не находил ничего. После этого я в доме спал спокойно.
Крыльцо дедовского дома было высокое, пять ступенек, и все из-за того, что фундамент дома был высоким из обожженного старинного кирпича.
Зайдя в сени, я как будто очутился в моем детстве, так все было знакомо и все находилось на своих местах.
Открывая дверь в комнату, я ожидал, что в открытую дверь выпорхнет какая-нибудь сущность, но ничего этого не произошло. Все тихо и спокойно. Пустота.
Заглянул в клеть. Многих вещей уже нет. Кое-что передвинуто. Новые занавески. Есть современные вещи. Провиантский отсек в клети тоже пустой. Ларь с мукой пуст.
Время уже было за полдень. Нужно начинать поиски тетради и подумать над тем, что можно поесть. О еде я как-то не подумал, хотя понимал, что в один день мне не управиться, потому что в вечернее время лучше не летать.
В доме хоть шаром покати. С коптилкой спустился в погреб. Коптилка – это керосиновая лампа без стекла. Когда есть стекло, то не видно, как коптит керосин, а вот без стекла копоть видна. Поэтому и называется она коптилка. Там тоже пусто. Да и какие могут быть продукты в пустом доме, куда уже несколько лет не приезжали хозяева-наследники в виде моего брата и племянников.
В огороде был сплошной ковер травы. Когда огород не обрабатывают, то он очень быстро зарастает травой. Кстати, трава проникает всюду и уничтожает все, что ей попадается на пути. Однако, приглядевшись, я обнаружил в траве стебли, по-деревенски, перья лука. В картофельном углу рос картофель. Очагами. Даже мелкий картофель является хорошей пищей. Пока светло, нужно наловить рыбы, благо речка Филипповка всего лишь в трехстах метрах от дома. Дедовские удочки стояли на старом месте, в уголке недалеко от подклета. Леска потемнела, но в нормальном состоянии. Крючки в целом нормальные. Пробковые поплавки потрескались, но не перестали быть поплавками.
Взяв лопату, я быстро накопал червей и выкопал с десяток средних картофелин. К осени картофель будет крупный, а сейчас середина лета.
Речка Филипповка небольшая, извилистая, но всегда была рыбная. С развитием науки речку неоднократно травили, разбрасывая по прибрежным полям удобрения-гербициды, а потом еще в реку свалилась цистерна с аммиаком, так рыба косяками плыла вниз кверху брюхом.
Как бы природу не убивали, она сама залечивает свои раны и снова говорит человеку, пользуйся с умом и будет у тебя изобилие.
Я вышел на мое излюбленное место рыбалки на одном из изгибов, заросших кувшинками. Кто не знает, кувшинки – это наш русский лотос, хотя многие называют ее водяной лилией, плавающей среди больших зеленых листьев. Кувшинка у нас считается несъедобной, но ученые установили, что в корневищах очень много крахмала, пригодного в пищу, а прожаренные семена кувшинок вполне могут заменить кофе. Среди кувшинок всегда прячется хищная рыба, питающаяся мелкой рыбешкой, которая заходит сюда полакомиться планктончиком, осаждающимся на стеблях. Если в тихий день вы увидите небольшое подрагивание отдельных листьев кувшинки, то можете смело располагаться на рыбалку. Рыбы здесь вдоволь.
Рыбалка – это не только удовольствие, но и средство выживания человека. Не умеющий ловить рыбу человек когда-нибудь умрет от голода на берегу реки.
За час небольшим я наловил почти полведра хорошей рыбы. Рыба, соскучившаяся по червячкам, брала жадно и уверенно. Подсечка и подлещик в ведре.
– Остановись, – сказал я себе, когда половина ведра была заполнена рыбой. – Полное ведро наловить – не проблема, а вот как ты будешь возвращаться с полным ведром. Пупок не развяжется? Рыба ловится по потребности. Здесь нет кошек, которые бы подъели за тобой то, что ты не смог съесть.
Процесс приготовления ухи описывать не буду. Это знает каждый человек. Уху варил на таганке. Что такое таганок, знает не каждый современный житель.
Таганок – это небольшой металлический обруч на трех ножках, на который ставят котел или чугунок для варки пищи на открытом огне. Обычно его ставят на шесток, это свободное место перед заслонкой русской печи. Чем дальше в лес, тем больше непонятных терминов из недавней жизни. Захотите узнать, что это, найдете в интернете.
Так вот на шестке стоит таганок. На нем стоит чугунок, а под чугунком разводится маленький костерчик. Именно маленький, чтобы не спалить весь дом. Если таганок на улице, то костерок можно сделать и побольше, но так, чтобы не спалить всю деревню.
Уху я сготовил быстро и с большим удовольствие ее поел. Ел крупные куски вареной рыбы и запивал все это бульоном, юшкой, из найденной в доме кружки. Прелесть.
После обеда я занялся поиском тетради. Перерыл буквально все. Ничего похожего на тетрадь или на листки из нее. Наступивший вечер заставил прекратить поиски. В темноте все равно ничего не найдешь.
Внезапно я услышал истошный женский крик где-то неподалеку и бегом выскочил из дома. Вокруг никого. Я быстро залез на подволок, это место между потолком и крышей дома, его еще называют чердаком, и посмотрел в слуховое окно на фронтоне дома. Никого и ничего. Я перебрался на подволок клети и посмотрел в сторону реки. Никого.
– А, может, мне это просто показалось, или это русалки в реке балуются, – подумал я и стал искать место для ночлега.
Примерно в полутора километрах от дома река перегорожена плотиной и там всегда была мельница, а на мельницах всегда полно нечистой силы. Но не может же она кричать так, что ее слышно за полтора километра.
Для ночлега я избрал деревянную кровать в сенях. Кровать эта была закрыта домотканым пологом и всегда была любимым местом для отдыха летом. Полог плотный и под ним в любое время суток было темно, что является главным условием для полноценного отдыха наработавшегося человека.
Вытряхнув старый матрац и рядно, которое служило простыней и одеялом, я приготовил себе постель и завалился на кровать.
Время было раннее, а заняться было нечем. Телефон вне зоны приема. Интернет не работает. Радио нет. Телевизора нет. Проигрывателя нет. Даже патефона нет. Чем должен заниматься человек? Естественно, домашним хозяйством, которое включает и домашнее творчество. Например, вырезать из дерева скульптуру колхозного бригадира и назвать ее «сатир на отдыхе». Или написать поэму про Гаврилу. «Служил Гаврила счетоводом, Гаврила счетоводом был». А если человек не был предрасположен ни к тому, ни к этому, то он занимался строганием детей для Веры, Царя и Отчества. Под эти мысли я незаметно уснул.
Проснулся я от скрипа двери. Помните, как в песне:
Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь —
Все мне ясно стало теперь.
Ясно мне ничего не стало, но и выскакивать из полога я не спешил. Мало ли что. Вдруг вспугну кого-то, а человек в состоянии испуга может оказаться опасным, а я как есть совершенно безоружный и в одних трусах.
Дверь скрипела осторожно и, как мне показалось, тот, кто открывал ее, совсем не хотел производить большого шума, зная, что в доме есть посторонний. Приоткрывшись наполовину, дверь стала закрываться и закрылась не полностью, оставив щелку, через которую проникал лунный свет. Прикинув по дате, что сегодня должно быть полнолуние, так что грабитель не сможет полностью скрыться в темноте.
После сенных дверей начала открываться дверь в комнату, но никаких шагов от двери к двери я не слышал.
Я нашел дырку в пологе и начал смотреть на дверь, но никого в дверном проеме не видел и в комнате было тихо.
Затем открылась и закрылась дверь комнаты и немного сдвинулась приставная лестница на подволок клети. Через какое-то время лестница сдвинулась на то место, где она стояла и открылась дверь из сеней на улицу.
– Какая-то чертовщина, – подумал я и услышал истошные крики на улице напротив дома в том месте, где стоял мой автожир.
Представьте себе, что бы чувствовал в такой ситуации нормальный человек. Бесстрашных людей в природе нет, кроме шизофреников, которые в силу умственной отсталости не способны представить, что может ждать человека в той или иной ситуации. Бесстрашный человек просто умеет преодолевать свой страх, считая проценты шансов остаться в живых. А я не могу назвать себя человеком бесстрашным. Мое сердце колотилось так, что его должно было быть слышно на расстоянии ста метров. Сжав кулаки, я решительно вошел в комнату и в окно увидел костер на месте автожира, и с десяток теней, пляшущих вокруг костра.
Я хотел схватить ухват, самый тяжелый из тех, что стояли слева от печи, и с диким криком броситься на дикарей, чьи тени я видел на фоне костра. Но вдруг эти тени повернулись в мою сторону и стали показывать на окна, что-то громко крича и двинувшись всей гурьбой в сторону калитки к дому.
С ухватом в руках я бросился к выходу из комнаты, чтобы закрыть засов на дверях сеней, но споткнулся о высокий порог, ударился головой о низкий косяк и упал на пол.
Кто-то впорхнул в сени и приподнял мою голову, положив ее на что-то теплое и мягкое. Глаза мои были закрыты, но все указывало на то, что я лежал на бедре молодой девушки в шелковом платье. Чья-то теплая и ласковая рука гладила мое лицо, волосы и кто-то напевал негромким и красивым голосом:
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою;
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
Колыбельная не усыпила меня, а наоборот взбодрила. Я открыл глаза и увидел рядом с собой девушку, которая пела мне колыбельную. Было ей лет двадцать пять, шелковое платье золотистого цвета подчеркивало все изгибы ее тела, а толстая коса пшеничного цвета лежала на ее плече, касаясь моей щеки. Луна светила настолько ярко, что казалась белым солнцем в багровом обрамлении.
– Что, миленький, проснулся? – мысленно спросила девушка.
– Да, – также мысленно ответил я. – А ты кто?
– Неужели ты не представляешь, кто я? – вопросом на вопрос ответила моя загадочница.
– Не представляю, – ответил я.
– Эх ты, – засмеялась девушка, – я твоя судьба. И запомни, что каждая встреченная тобой женщина и есть твоя судьба. И еще запомни, что женщин вокруг много, а судьба всегда одна и выбираешь ее ты. И потом не жалуйся на судьбу, ты ее сам выбираешь.
– А если мне не понравится выбранная мной судьба, я так и буду мучиться с ней всю жизнь? —дерзко спросил я. – Я же не крепостной, чтобы быть под каблуком у судьбы.
– Конечно, не крепостной, – сказала учительница, – ты можешь оставить часть своей судьбы и поставить в паспорт второй штамп об отказе. И чем больше штампов ты поставишь, тем меньше у тебя будет возможностей поменять свою судьбу. Наконец, настанет такой момент, когда ты окажешься в полном цуг-цванге.
– А это еще что такое? – спросил я, хотя когда-то слышал это слово, но не знал, что оно обозначает.
– Цуг-цванг – это такое положение, когда каждый сделанный тобой шаг в любую сторону только усугубляет твое положение, перечеркивая все то, что ты имел при первом выборе твоей судьбы.
– А я могу вернуться к той первой моей судьбе? – спросил я.
– Конечно можешь, – сказала девушка, – она закроет тебе глаза, похоронит из милости и забудет уже навсегда.
– А если я не выберу себе судьбу и не дам судьбе выбрать себя? —расхрабрился я.
– И это не страшно, – сказала моя наставница. – Ты закончишь свою жизнь под забором или в канаве для слива нечистот. Возможно, что тебя кто-то опознает, но чаще такие люди исчезают безымянными и безвестными.
– Так что же мне делать? – взмолился я.
– А ты помнишь сказку про богатыря, который остановился у вещего камня? —спросила девушка.
– Это что-то направо пойдешь, то потеряешь, а налево пойдешь – другое потеряешь? – спросил я.
– Ты слишком легкомысленно относишься к притчам и сказкам, – сказала наставительница, – поэтому и жизнь свою не можешь устроить так, как это нужно тебе. Нужно помнить то, что написано на камне, а написано там вот это: «Направо пойдёшь – коня потеряешь, себя спасёшь; налево пойдёшь – себя потеряешь, коня спасёшь; прямо пойдёшь – и себя и коня потеряешь».
– Так что же мне делать? – спросил я.
– Что? – переспросила девушка, – выбирать что-то одно из трех вариантов.
– И какой их них правильный? – спросил я.
– Все правильные, – получил я ожидаемый ответ.
– Как так? – воскликнул я, – в любом случае большие потери.
– Да, и потери могут быть еще больше, если ты не возьмешься за свою судьбу и не будешь подстраивать ее под себя, – получил я в ответ. – Один ваш философ сказал, что Человек – сам творец своего счастья и он обязан формировать его своей деятельностью, образом жизни и положительной энергией. Подумай над этим, а сейчас пойдем к нашим друзьям, они уже заждались нас.
Затем было то, что я описал потом в стихах.
За светлячком шагал в тайге,
Путей-дорог не разбирая,
Луна за мной шла вдалеке,
Как будто ничего не зная.
И вдруг я вышел на поляну,
На ней стоял красивый дом,
Он весь украшен вензелями,
Объят спокойным нежным сном
И лишь в одном окне светилась
Свеча на маленьком столе
И девушка в обличье милом
Уже сидела на метле.
В воздушном платье с капюшоном
Глядела трепетно в окно,
Шла на свидание с влюбленным
И дверь раскрылась, как в кино.
Она меня не испугалась,
За руку в дом к себе ввела,
И нежно в губы целовала:
В углу стоит твоя метла.
А мне метла, что конь для строя,
Но без седла и без стремян,
Скорей летим, ведь нас же двое,
Я от любви к тебе уж пьян.
Взлетели резко мы над лесом,
Нога к ноге, рука к руке,
И стал я сразу её Бесом,
Манеры сбросив вдалеке.
И что хотел, то я и делал,
Читал стихи, ласкал её,
Хмелел от вкуса ее тела,
Везде бросал ее белье.
Так прилетели мы на праздник,
Минут на пять лишь опоздав,
И дев там много, телом дразнят,
Себя любви большой отдав.
И что там было, не опишешь,
Какой-то в поле фестиваль,
Как будто лес устало дышит
Устами Тань, Ларис и Валь.
Мы ночью столько танцевали,
Что с места сдвинулась Луна,
И по росе мы все купались,
Чтобы прогнать остатки сна.
Очнулся я от холода. Я лежал на полу у открытой двери в комнату и открытой двери сеней. Было уже светло и на моих часах было пять с половиной часов утра. Было холодно и я изрядно озяб на полу.
Рядом со мной лежал самый большой ухват. Потерев руки и голову, я вдруг вспомнил все, что произошло этой ночью.
Взяв ухват наперевес как винтовку, я вышел на улицу и осмотрелся. Вокруг тишина. Открыв калитку, я выглянул на улицу и увидел свой автожир. Целенький и никаких следов того огромного кострища, что полыхал вчера, освещая дикий танец неизвестных особей.
Я подошел к автожиру и осмотрел его со всех сторон. Все в порядке. Ни царапин, ни запахов. Хотя нет. Какой-то запах все-таки присутствовал. Запах тухлых яиц. Не сильный, но запах. У нас в Туркмении так пахло на серном источнике. Обычно так пахнет сероводород. Но откуда взялся сероводород здесь, посредине старой дороги? Никак обонятельная галлюцинация. Испанская инквизиция утверждала, что при появлении нечистой силы появляется запах серы. Но сера практически не пахнет, а вот у сгоревшей серы появляется запах сернистого ангидрида. Примерно также пахнет от зажженной спички. И здесь пахло примерно также.
То, что я искал, я не нашел. Вполне возможно, что в доме начали развиваться какие-то ядовитые грибки, которые вызывают галлюцинации, поэтому нужно поскорее делать отсюда ноги, то есть возвращаться в город, а то брат будет беспокоиться.
Я поднял лопасти ведущего винта и сел в кабину автожира. И вдруг одна лопасть сложилась в нерабочее положение. Меня это удивило. Там такая защелка, что от простого дуновения ветра ничего не может случиться. Я снова зафиксировал лопасть несущего винта, сел в кабину и снова, но уже другая лопасть сложилась в положение для транспортировки. Это уже не нормально.
Я вылез из кабины и осмотрелся. Внезапно звякнуло металлическое кольцо на калитке. Я не обратил на это особого внимания, но кольцо звякнуло вновь. Вот это уже мистика. Что-то не дает мне улететь отсюда и зовет меня за собой. Деваться некуда. Нужно идти туда, куда приглашают.
Открыв калитку и войдя в ограду, я осмотрелся. Напротив входа в подклет, где находится дедовская мастерская, колыхнулась трава. Подошел туда. Что дальше? А дальше одна из удочек, стоявших справа от входа в мастерскую, качнулась и остановилась прямо напротив входа. Думаем. Удочка закрыла вход. Входить нельзя. Тогда удочка действует как указка и показывает вверх. А что там вверху? Крыша. А под крышей что? Подволок. Именно туда поднималось что-то, перед тем как я увидел «горящий автожир». Вот что значит человек мыслящий – homo sapiens.
Я быстренько поднялся на крыльцо, вошел в сени и по приставной лестнице поднялся на подволок над клетью. Внимательно осмотрел все стропила, насыпной пол и ничего не обнаружил.
Снова вышел на улицу и встал напротив удочки, показывающей вверх. Что это означает? В чем я ошибся? Как бы в ответ удочка дрогнула, но осталась на месте. Этот что-то или кто-то дает знак: думай, думай, а ему так и хочется ответить, да чего тут думать, тут трясти надо.
Что здесь наверху? Крыша чистая и на ней ничего нет. Под крышей я смотрел. Под крышей смотрел, но не везде. Куда крестьянин прячет свой обрез, чтобы его не было видно, и чтобы он всегда был под рукой? Правильно! Под стреху. А стреха – это нижняя часть крыши, прикрывающая сруб.
Я быстро сбегал за лестницей и поставил ее в то место, куда указывала удочка. Поднявшись вверх, я увидел небольшой сверток из холстины, перевязанный выцветшей ленточкой какого-то материала, и достал его. Тут же развернул сверток и увидел тетрадь, которую я взял в нижнем ящике комода пустого дома в одна тысяча девятьсот пятьдесят пятом году.
Дерматиновая обложка стала твердой от времени и покрылась трещинами. Бумага пожелтела, особенно на краях, но все написанное хорошо читается, и почерк не сильно корявый и непонятный. Здесь читать не буду. Написано много, поэтому нужно основательно садиться для чтения.
От тетради меня отвлекло звяканье языка запора калитки. Похоже на приглашение на выход.
Я подошел к автожиру, упаковал в пакет тетрадь, положил ее рядом с сиденьем, зафиксировал и проверил лопасти несущего винта, нажал кнопку стартера. Мотор мягко заурчал, и я включил редуктор раскрутки несущего винта. Все работало безукоризненно. Определив направление ветра, я двинулся ему навстречу и ручкой управления не дал автожиру сесть на хвост.
Взлетев, я сделал круг над домом, как бы прощаясь с ним до неопределенного времени, долетел до мельницы, которую почти полностью разрушили и от нее остался только покосившийся деревянный мост, долетел до села Пыжа с восстановленной церковью и взял курс на город. Попутный ветер и толкающий винт быстро домчали меня до города.
Приземлившись у гаражей, я увидел подъезжающую машину брата.
– Ну как? – спросил он.
– Вдохнул воздух родины, – ответил я. – Вряд ли на будущий год там что-то останется.
– Так оно и есть, – согласился брат. – Дом, вероятно, ждал твоего приезда, а дома вечно не живут. Как агрегат?
– Замечательно, – сказал я. – Первый раз за рулем, а как будто всю жизнь летал на нем.
– Ты же сказал, что ас в этом деле, – возмутился брат.
– Теоретически, по роликам на ю-тубе, – засмеялся я и пошел разбирать летательный аппарат.
Пока я опускал одну лопасть винта, вторая лопасть плавно опустилась сама. Похоже, что дом остался без охраны, а я подцепил что-то, нечто, кого-то, который то ли останется здесь, то ли будет следовать за мной и будет то ли ангелом-хранителем, то ли злым демоном. Как бабушка говорила: не буди лихо, пока оно тихо.
К себе домой я ехал на поезде. Ехать недалеко, всего лишь сутки в плацкартном вагоне. Тетрадь не доставал, хотя так и тянуло почитать, что хранилось столько времени и было так тщательно перепрятано, вероятно, бабушкой в ожидании моего приезда взрослым. Не дожила бабушка до этих времен.
Мой новый незнакомец ехал вместе со мной. Как я узнал? Очень просто. Ночью я увидел, как какой-то мужичок вошел в наш закуток и нагнулся, чтобы вытащить мои вещи из-под полки. И вдруг мужик согнулся так, что стукнулся лбом об пол, завыл и на четвереньках выполз из нашего отсека, и так же на четвереньках побежал по проходу в вагоне. Кто это его так напугал?
Утром приветливый проводник женского пола с доброй улыбкой принесла нам чай с печеньем, затем пришли «немые» с пачками порнографических открыток и модных еженедельников. Через полчаса «немые» собрали всю печатную продукцию и получили деньги за приобретенную продукцию. Вагонные колеса весело постукивали на стыках, приглашая поспать в такт или прочитать то, что написано в заветной тетради. Но я проявил выдержку: не стал спать и открывать тетрадь при посторонних людях.
Дома я выбрал удобное время, чтобы не мешать никому, и раскрыл заветную тетрадь.
