Олег Рой
Двойная жизнь

Какие могут быть вопросы, какие сомнения? Ведь пещера сулила дорогу к чему-то ослепительному, доселе неизведанному – ну так двигайся! Если у тебя появились крылья, не топчись клушей в подножной пыли – лети, лети! К страсти, к любви, к счастью – к новой жизни!

О «новой жизни» временами заговаривал и Алекс: мол, сколько можно по тайге бродяжить, комаров кормить, вот начать бы все с чистого листа, уехать куда-нибудь подальше, на какие-нибудь острова, и там… Главное – вместе!

В первый момент Юле эти рассуждения показались неожиданными, даже странными. Она-то думала, что Алекс – весь из стремительных рек, утренних и вечерних туманов, вечных сопок и почти таких же вечных, неутомимо шелестящих на ветру деревьев. А он, оказывается, устал от всего этого, тяготится бродяжьим бытом, хочет чего-то иного, чего-то большего, стремится – как и она – перекроить свою жизнь, круто развернув колесо судьбы. Да, это будет стоить напряжения всех мышц (или чем там колеса судьбы двигают?) – но это того, безусловно, стоит! Да хоть бы и перенапряжения. За счастье можно и заплатить. И нужно. Где вы видели счастье – просто так, на голубой тарелочке?

Ничего, главное – они нашли друг друга, они сильные, и все остальное у них получится, и это так же верно, думала Юля, как встающее по утрам солнце.

* * *

Дело было за шансом. И он не замедлил явиться.

После Юлиного переезда в Уфу Ловцов почти сразу – не то доверяя ей как старому другу, не то дело было в их романе – начал время от времени посылать ее в своеобразные краткосрочные командировки. Нет-нет, внешне все выглядело более чем обыденно, даже скучно: дальние филиалы, необходимость проверки отчетности, уточнения стратегии и всякое такое – ну, лучший финансовый аналитик, кому ж еще и поручишь! Но на самом деле командировки были курьерскими. Деньги в регионе крутились огромные – нефть, газ, золото, – так что «черный нал» служил если не горючим, то как минимум смазкой большого бизнеса. Таким образом упрощались многие финансовые процедуры, обходились положенные формальности, экономилось время, укреплялись деловые контакты, не говоря уж о том, что «черный нал», естественно, проходил мимо налоговых органов. Кроме того, Юля подозревала, что концерн, куда привел ее Славка, занимается не только нефтью. Возьмем, к примеру, золото. Смешно думать, что его добывают лишь официально. И это при том, что то тут, то там торчат заброшенные прииски. Да и каждый из многочисленных башкирских ручьев вполне может оказаться «золотым». Для Клондайка маловато, а для старателей-нелегалов в самый раз. И некоторые из местных компаний в дополнение к основному бизнесу занимаются скупкой и перепродажей старательской добычи. Юле это было совершенно ясно практически с самого начала работы на этот самый, официально чисто нефтяной концерн. Равно как ясно было и то, что «черный нал» неистребим. И перевозить «левые» суммы всегда старались, стараются и будут стараться по-тихому, без помпы.

– Одинокая, не очень приметная женщина, – объяснял Ловцов, – самый безопасный курьер. На мужчин как-то значительно больше внимания обращают. А на вашу сестру… Вон глянь, – кивал он на вокзальную толпу. – Вполне вероятно, что десяток из этих дам везут в сумочке-торбочке вовсе не пирожки любимой бабушке, а пакетик с портретами американских президентов. Ну или с евро, это уж у кого что.

Вот Юля и ездила. И попросту, транзитным поездом, и на купленной уже в Уфе «Тойоте». Не часто, раз в месяц, а то и того реже, но ездила. Отказать Ловцову было трудно. Он же ей начальник, в конце-то концов. От рабочих поручений отказаться – это вам не от постели отлучить. От постели-то отвадить оказалось как раз совсем несложно.

Их «роман» после ее сказочного отпуска на Большом Инзере, к счастью, сошел на нет окончательно. Славка не делал попыток что-то возродить, а Юля, погруженная в мысли – мечты пополам с воспоминаниями – об Алексе, была этому несказанно рада.

Но командировки продолжались.

– В Белорецкий район надо съездить, – сообщил ей Ловцов в начале следующего (она теперь все считала «до Инзера» и «после Инзера») лета. – Сумма не то чтобы запредельная, но даже по нашим масштабам немаленькая, двадцать миллионов евро. Так что в этот раз никаких поездов, поедешь на машине, за руль, для страховки, одного из наших охранников посажу. Он не в курсе, объяснение будет простое: дорога не самая ближняя, мало ли что. А народ пусть думает, что вы развлекаться поехали, я дезу запущу. – Он ухмыльнулся. – Ну а тебе премию, само собой.

Алекс, услыхав про двадцать миллионов и дальнюю дорогу, словно загорелся:

– Вот он, наш звездный час! – Он выпрыгнул из постели и гибко потянулся. Под гладкой загорелой кожей завораживающе переливались длинные плотные мышцы. У Юли, как всегда, когда она смотрела на Алекса, в голове поплыл сладкий искрящийся туман. Какие там честность и нечестность! К черту! Главное в жизни – вот оно, только руку протяни! Она, чувствуя, как тают все мысли, коснулась кончиками пальцев золотистого выпуклого плеча. Алекс улыбался.

Поездка внезапно отложилась на месяц, но он лишь обрадовался – чем тщательней подготовка, тем надежнее исполнение.

– Нужна твоя фотография. У меня загранпаспорт на другое имя есть, хорошо бы и тебе сделать, риска меньше. И скоро-скоро будем с тобой под пальмами коктейли потягивать.

Упоминание о загранпаспорте на чужое имя чуть отрезвило Юлю, но… Алекс лучше знает, что нужно делать, привычно подумала она.

Мужчина, хмурясь, что-то чертил на полях старого журнала:

– Отвертеться от сопровождающего, я так понимаю, не выйдет?

Юля помотала головой:

– Как?!

– Да, в самом деле, – легко согласился он. – Подозрительно выйдет. Ничего. Ладно, может, так даже лучше. В самом начале обратной дороги у вас будет мост. Если уйти оттуда по воде… да, это идеальный вариант. Быстро и никаких следов. Пусть хоть стаю ищеек притаскивают, на воде ничего не учуять. Потом пересядем в машину… – Он подумал немного. – Нет, не в Уфу, в Челябинск. Уфа ближе, но Челябинск – уже другая область, так безопаснее. И сразу в аэропорт, паспорта готовы, билеты я завтра куплю, когда машину отгонять буду.

Юля слушала, но не понимала, только глядела, как двигаются любимые – такие нежные и жаркие – губы, как перекатывается кадык на сильной шее. Господи, за что мне такое счастье!

– Участок там трудный, – бормотал Алекс. – Придется Костю привлечь. На одном весле этот сплав, боюсь…

Костю? Юля вздрогнула, вспомнив встреченного однажды в окрестностях базы, куда они с Алексом пару-тройку раз выбирались на выходные, «бандита» с волчьим взглядом.

– Может, не надо Костю, – испуганно прошептала она. – Он… он такой жуткий…

– Не бойся, малышка. – Алекс прижал ее к себе. – Я же с тобой.

Мимолетная тревога так же мгновенно растаяла. Только бы быть рядом с ним, а где – в глухой тайге или на тропическом острове – не имеет никакого значения. Зато на тропическом острове наверняка нет комарья, подумала она и улыбнулась. Скоро-скоро, сказал он. Немного потерпеть осталось. Пережить, перетерпеть, перешагнуть, а там – там счастье! Ослепительное, огромное – как целый мир!

Раз десять она принималась писать письмо дочери. Последний визит в Питер вышел каким-то скомканным, настроение испортила дурацкая ссора с отцом, потому и с Машей разговор толком не получился. Или она просто не решилась? Трудно вот так, глаза в глаза, рассказывать, что жизнь твоя совершила самый невероятный кульбит из всех, которые только могут быть. Или – самый обыкновенный? И не кульбит вовсе? Ну подумаешь, любовь! Даже самая ослепительная, какая выпадает одному из тысячи. На Земле-то живут миллиарды, значит, такая же «невероятная» любовь – у миллионов? И если «невероятная» любовь выпадает одному из миллиона, все равно получается, что такая же – у тысяч. Эта мысль была не слишком приятна. Ее, Юлина, любовь уникальна, так и вовсе не бывает, какие еще тысячи, тем более миллионы?!

Но Машке-то этого не объяснишь, это внутри. Нет, про любовь и счастье она дочери намекнула еще в прошлом году – так, в двух словах, надо же было объяснить, почему ей вздумалось разводиться именно сейчас. И понятливая Машуня приняла все вполне благодушно – а что такого, мама ведь у нее молодая, красивая, глупо считать, что вконец опустившийся Алексей должен быть ее единственным в жизни мужчиной.

Так что доченька против маминой новой жизни совсем не возражала. Юле даже показалось, что дочь отнеслась к этой мысли без особого внимания. Мама есть мама, а что за мужчина рядом с ней будет – да какая разница!

Или дело не в любви? Во время последнего разговора с дочерью Юля обмолвилась вскользь и о том, что, может быть, новая жизнь пойдет не здесь, а где-нибудь в Европе, а то и подальше. Маша слегка всполошилась – ты что, мам, по переписке с кем-то познакомилась? Поосторожнее бы надо, брачных мошенников по Интернету толпы бродят – но, услыхав, что нет, все лично, вновь впала в безмятежно-безразличное дружелюбие.

Но ведь и в письме, получается, тоже ничего не объяснишь! Хоть какое-то объяснение у нее вышло, конечно, она даже, поторчав в аэропорту и выбрав среди дальних пассажиров женщину посимпатичнее, попросила отправить письмо из конечного пункта – кажется, это была Барселона или Берлин, Юле это было совсем без разницы. Вот такой вот хитрый ход она придумала, словно ложный след прокладывала. А толку-то? Письмо вышло скомканное, бессмысленное, как будто ни о чем. Не напишешь же: знаешь, доченька, мы тут с любимым собираемся мешок денег присвоить…

* * *

Мешков оказалось пять. Собственно, не мешков, а плотных пластиковых пакетов. Не очень больших, с пару кирпичей, прямоугольно-округлых. Но Юля мысленно называла их «мешки», потому что «пакет денег» как-то несолидно звучит. Денег должен быть мешок.

Юра – корпоративный охранник, которого Ловцов подсунул ей в качестве шофера, – равнодушно ждал, пока два угрюмых и неуловимо похожих друг на друга молодых человека пристраивали пакеты в багажник.

– Вы там поаккуратнее, – сказал один из «близнецов». – Тут образцы для химиков, упакованы герметично, но мало ли. Поосторожнее, короче.

Юра все так же равнодушно угукнул, запер багажник и сел за руль. Юля уселась рядом.

Над дорогой плыли полупрозрачные синеватые сумерки. Асфальт странно посветлел, а подлесок за обочинами, наоборот, казался почти черным. Юра сосредоточенно смотрел на дорогу, объезжая многочисленные ухабы, и временами бормотал что-то вроде «там до Инзера пятнадцать километров останется, дальше по трассе…» – мечтал побыстрее оказаться дома. Он не знал, даже не догадывался, что они везут. Ему, похоже, было просто наплевать: хоть образцы для химиков, хоть бриллианты английской короны. Юля молчала, стараясь не кусать губы. Алекс велел вести себя как можно более естественно и для натуральности даже не стал посвящать в подробности «экспроприации».

Узкая асфальтовая лента резко свалилась под гору, и там, за уклоном, показался мост, под которым грохотала – даже в машине был слышен этот гул – вздувшаяся от последних ливней узкая речка. Кажется, Алекс как-то ее называл, но Юля пропустила это мимо ушей. Она часто шутила, что страдает типичным женским топографическим кретинизмом и плохо запоминает названия, а уж местные, башкирские, тем более. Непривычные звукосочетания ворочались и скрежетали, как камни в водоворотах здешних рек, произнести их было немногим легче, чем пройти какой-нибудь перекат. Вроде бы тут какой-то приток Малого Инзера. Или Большого? Или не приток, а сам Инзер – какой из них? Нет бы на карту загодя глянуть. Все-то ей казалось, что все как будто невзаправду, как будто это игра такая и можно остановиться, подумать, вернуться к самому началу. Пока не пройдена точка невозврата…

Юля закрыла глаза.

– Что за черт! – Юра резко тормознул.

Прямо перед мостом поперек дороги лежал человек. В сгустившихся сумерках белели обращенное к ним лицо и кисть выброшенной в сторону руки.

– Погляжу, – пробормотал Юра, нажимая на дверь.

– Не надо… – хотела остановить его Юля, но горло перехватило, и она лишь беззвучно шевельнула губами. Остро сжалось сердце, в глазах потемнело, воздух стал колючим, точно это не воздух, а куча репейника, и вместо привычных вдохов нужно глотать репейники, которые застревают в горле, царапают, саднят…

Юра, не закрывая дверцу машины, медленно двинулся к распростертому на асфальте телу.

– Эй, – негромко окликнул он, – мужик, тебе плохо? Ты живой?

Он склонился над лежащим, и тут же резкий мгновенный рывок заставил его потерять равновесие и неуклюже рухнуть на асфальт.

Мужик, изображавший «тело», вскочил, коротко ударил Юру ребром ладони где-то за ухом – Юле было плохо видно, – сноровисто связал – значит, не убил, отстраненно подумала она, иначе зачем связывать, – и подскочил к машине.

– Шевелись! Твою… – рявкнул он оцепеневшей Юле, и только в этот момент она узнала Костю с его волчьим взглядом. – Багажник открывай!

Но она точно застыла. Даже если бы Костя начал ее сейчас убивать, она все равно не смогла бы пошевелиться. Вот как будто была женщина, а стала ледяная статуя.

Убивать ее он, однако, не стал, только прошипел что-то сквозь зубы, дотянулся и нажал на кнопку сам. Потом рывком, как куклу, выдернул Юлю из машины – в плече вспыхнула острая боль, как странно, разве у куклы или у ледяной статуи может что-нибудь болеть? – подтащил к багажнику и сунул ей в руки два выхваченных оттуда пластиковых мешка. Правое плечо опять дернуло болью, и она, чувствуя, как мешок выскальзывает из бессильно повисшей руки, подхватила его левой. Казалось, нет ничего страшнее, чем уронить эти чертовы мешки! Тогда точно убьет. Просто возьмет и перегрызет горло. Прямо зубами. Он же настоящий волк.

– Беги вон туда, – довольно спокойно бросил «волк». – Спускайся под мост. Да быстрее давай. – Он поморщился. Не по-волчьи, а вполне по-человечески. – Нам еще этого, – мотнул головой в сторону лежавшего на асфальте Юры, – спрятать нужно. Вместе с машиной. Так что беги. – Он усмехнулся.

Беги, как же! Сосредоточенно переставляя непослушные, точно ватные, ноги, Юля заковыляла туда, где темной безжизненной кучей – может, все-таки не совсем безжизненной, может, все-таки не убит? – лежал Юра. До него оставалось шага три, когда из-под моста пружинисто выскочил Алекс. Перехватил у Юли мешки и потащил ее – в обнимку, как раненого солдата, почти волоком – по крутому склону. Внизу, на каменной осыпи, уткнувшись толстым носом в воду, стоял небольшой темно-красный рафт. Алекс усадил ее, выдернул откуда-то спасжилет, сунул в руки пакеты и бросился вверх по склону. Через минуту они с Костей притащили остальные мешки.

– Я упакую, – вытаскивая из рюкзака что-то оранжевое, сквозь грохот реки буркнул Алекс в сторону Кости. – Иди в машину его сунь, да отгони ее в кусты подальше…

– Вместе пойдем, – рыкнул Костя, сверкнув хищно прищуренными глазами.

– Ну вместе так вместе, – пожал плечами Алекс.

Юля зачем-то цеплялась за мокрые веревки, перепоясывавшие толстые темно-красные синтетические бока. Как тонущий цепляется за что попало. Ужасно глупо – ведь она же не тонет. Или?

За грохотом потока ничего больше было не слышно. Где они? Между серых скал, ревущей воды и странно лилового неба Юля показалась себе совсем маленькой – так, микроскопическая, ничего не значащая крошка на ладони Земли, дунуть посильнее – и нет крошки.

Сверху, с дороги, посыпались мелкие камни, по склону съехали сердито зыркающие друг на друга Алекс и Костя. Мешки упаковали во что-то оранжевое, оно оказалось большим непромокаемым баулом, и прикрепили к раме рафта. Алекс начал усаживаться спереди, но Костя его остановил:

– Эй, погоди-ка!

– Чего годить-то? – нахмурился Алекс. – Торопиться надо, скоро совсем темно будет. Я сяду, ты столкнешь и запрыгнешь…

– Нет уж, – недобро ощерился Костя, – давай наоборот. А то ты залезешь, веслом оттолкнешься – и привет!

– Сдурел? – Алекс покрутил пальцем у виска.

– Я-то не сдурел, – покачал головой Костя. – По крайней мере не настолько, чтоб тебе верить. Мало ли что у тебя… Так что давай по-моему. Ну!

– Не нукай, не запряг, – медленно проговорил Алекс, делая шаг на берег. – Ты бы, дружок, не зарывался, а то, знаешь, долго откапываться придется. Не много ли на себя берешь?

– В самый раз! – резко выдохнул Костя и неуловимо быстро наклонился, коснувшись ботинка. Что-то блеснуло…

Нож! У него нож – в ужасе поняла Юля. Господи! Господи-господи-господи, забормотала она, но…

Но Алекс оказался быстрее. Юля не успела заметить, когда и откуда у него в руке появился пистолет. Грохнул выстрел, и Костя, нелепо взмахнув руками, рухнул в воду. Река мгновенно затянула его белыми бурунами, закрутила, утащила под мост и дальше, дальше, дальше…

– Гос-по-ди, – автоматически договорила Юля.

Алекс, не взглянув на нее, сунул пистолет в карман, навалился на корму катамарана, скрежетнули камни… Когда река уже готова была подхватить и унести легкое – это только на берегу он тяжелым кажется, вспомнила Юля, – суденышко, одним прыжком он вскочил на внутренний настил. Юля еще сильнее вцепилась в мокрые веревки.

– З-з-зачем? З-зачем ты его? – едва выговорила она.

– Не трясись! – зло бросил Алекс, точными движениями весла сосредоточенно выводя судно на стремнину. Нажал кнопку налобного фонаря – Юля вздрогнула от неожиданно сильного светового удара – бешеная вода засверкала прозрачно-хрустальными, мутно-опаловыми, лилово-аметистовыми осколками, – и тут же выключил. – Нет, опасно, мало ли кто бродит, могут заметить, – пробормотал он. – Придется так. Хорошо хоть небо ясное.

Полная луна заливала землю мертвенно-серебряным светом, превращая пейзаж в черно-белую фотографию. Темные берега, бледная вода, над которой кое-где словно выскакивали из непроглядной береговой тьмы корявые черные стволы. Как хорошо видно, удивилась про себя Юля, изо всей силы цепляясь за веревки и вжимая спину в толстый и вроде бы такой надежный баллон. Вроде бы. Как Алекс. Зачем? Ну зачем? Конечно, она не станет переспрашивать.

Суденышко все еще подскакивало на бурунах, так что Юля изо всей силы сжимала зубы, но, выйдя в основную струю, где течение было не слабее, но хотя бы ровнее, более-менее выровнялось.

– Зачем-зачем, – неожиданно произнес Алекс гораздо более мягким тоном. – Сама ведь видела. Он, похоже, решил прямо там от нас избавиться… Ну или только от меня, тебя бы с собой прихватил, в качестве бонуса. Как тебе такой поворот?

Юля всхлипнула, понимая, что Алекс прав.

– А… Юру…

– Зачем? – Алекс дернул плечом. – Меня он не видел, только Рашпиля, так что не свидетель. Сунули в машину, машину в заросли загнали. Очухается – выберется. И не вспомнит ничего, скорее всего. Лучше бы, конечно, не вспомнил, хотя… – он хмыкнул, – как фишка ляжет.

Катамаран летел по узкому бешеному потоку, едва не задевая деревья и выступающие скалы близких берегов. Ледяные брызги летели навстречу сплошным веером – не уклониться, не спрятаться. Нервная дрожь сменилась настоящим ознобом, холод был не только снаружи, он собрался ледяным комком где-то возле сердца – и разрастался, разрастался…

– Держись! – крикнул ей Алекс. – Скоро будет поспокойнее. Сможешь переодеться в сухое и теплое.

Вглядываясь в бешеный поток, он размеренно и неутомимо, как автомат, работал веслом, и легкое суденышко послушно летело, как будто почти не касаясь воды. Впереди между глухими громадами сходящихся берегов проглядывал фиолетовый клин неба с неправдоподобно крупными звездами. Алекс вел рафт мастерски, срезая повороты, следуя основной, самой стремительной струе.

– Ч-черт! – прошипел вдруг он.

Рафт вильнул, вдоль борта пронеслась какая-то темная громадина.

– Что это было? – испугалась Юля.

– Топляк, – сердито бросил Алекс. – Здоровый, бревна три сцепилось. Хотя нам бы и одного хватило, чтобы кильнуться. Массы не хватает. Это ж четверка, а нас двое всего, вот и скачем лягушкой.

– Алекс, может, я могу как-то помочь? – осторожно спросила Юля.

– Сиди, держись, – усмехнулся он. – А то вылетишь в полсекунды. И как я тебя вылавливать буду? Да не бойся, выгребемся, не впервой. – И ласково добавил: – Не трясись. Я и в одиночку справлюсь. Хотя, конечно, на пару было бы сподручнее… Эх, не ко времени Рашпиль начал права качать.

Не ко времени? Значит, могло быть – и «ко времени»?! Или – должно было быть?! У Юли в голове как будто что-то сместилось, так поворот калейдоскопа создает новый узор. И ты понимаешь: стеклышко, что казалось дружелюбно подмигивающим окошком теплого приветливого дома, на самом деле – горящий яростным огнем глаз беспощадного дракона…

– Так ты… – прошептала Юля. – Ты… с самого начала собирался его убить? Только… позже… Да?.. – Ей почему-то было наплевать, что если это правда, то лучше молчать, уж ее-то убить проще простого. – И Юру тоже… Наверное… Я ведь не видела…

Алекс не ответил.

Не успел.

Под кипящими впереди бурунами притаилась безжалостная «расческа» – притопленный ствол с торчащими обломками сучьев. Такое бревно может, застряв между камнями, долго лежать на дне, и летящий поверху поток точит, точит и точит его деревянные, но от того не менее смертоносные «зубы». Подгнивает мокнущая кора… И в какой-то момент «расческа» выскальзывает из каменной ловушки, поднимается ближе к поверхности – и сама становится ловушкой.

Рафт налетел на невидимые среди бурлящей пены «клыки», и разодранные баллоны обмотались вокруг мертвого ствола. Алекса, сбитого и подмятого днищем, потащило ко дну. Он рванулся – глубина потока невелика, при должном самообладании без воздуха не останешься, сильное тело выгнулось, разжимая смертельные тиски… Но поток, втянувший его между останками рафта и «расческой», поднажал… «зубья» вгрызлись в грудь, в шею, в живот, пробивая и раздирая мягкое человеческое тело…

В момент удара Юлю выбросило из рафта, и спасжилет удержал ее на поверхности. Судорожно глотая перемешанный с водяной пеной воздух, она чувствовала, как поток крутит, переворачивает ее, играя беспомощным телом, как тряпичной куклой. Глаза заливало, и небо казалось почему-то очень близко. Не могло же оно опуститься? И звезды – почему-то их почти не видно…

И тут звезды вспыхнули словно все разом. Она зажмурилась, но слепящий, остро болезненный свет был внутри, под веками, в голове… И посреди него проступал, раскрывая объятия, гигантский каменный Христос. Барселона?.. Потом наступила тьма.