Олег Рой
Дочки-матери, или Каникулы в Атяшево
– Ужас какой-то! – Для Ирины все это звучало просто чудовищно. Только дочери-наркоманки ей и недоставало для полного счастья!
Галина Марковна вздохнула:
– Ужас-то ужас, но этот ужас, к сожалению, в среде золотой молодежи стал чем-то обычным. Плюс подорванный иммунитет, который у москвичей, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Плюс нездоровый образ жизни.
– Но я стараюсь, чтобы у нее всегда было полноценное питание, фрукты, витамины. Она и на фитнес ходила. – Тут Ирина смутилась, поскольку фитнес Алика давным-давно забросила. – И танцует. И на курорты она регулярно ездит…
– Курорты… – Галина Марковна вздохнула. – В наше время эти курорты только чуть менее вредны, чем города, и то в основном за счет морского или горного воздуха. Ну а про танцы – в ночных клубах, небось? – можно и не говорить.
– И что же мне с ней делать? – растерянно спросила Ирина.
– Пока пусть поспит, а потом… я бы на вашем месте отправила ее куда-нибудь подальше от Москвы, от приятелей и ее круга общения.
– Она и так ни с кем не общается, сидит под домашним арестом, – вздохнула Ирина. – И откуда наркоту-то взяла?
Галина Марковна только усмехнулась:
– Долго ли умеючи? Вы ведь не следите за ней целый день. И к сожалению, домашний арест – не выход. У нее от скуки только сильнее будет желание употребить. Да и все равно всю жизнь под замком не продержишь…
Ирина машинально кивнула. Подобные мысли неоднократно приходили и к ней самой, вот буквально только сегодня…
– На вашем месте я бы отправила ее куда-нибудь в глубинку. К нетронутой природе, куда-нибудь, где поменьше цивилизации. – Галина Марковна вновь поправила очки. – Там все в комплексе: свежий воздух, экологически чистая пища, здоровые отношения между людьми, отсутствие соблазнов…
После этих слов Ирина снова вспомнила про родное Атяшево, о котором говорила сегодня с Чигринским. Ведь там все именно так – и природа, и пища, и люди всегда приветливые, доброжелательные, в любой ситуации остающиеся людьми. Она точно опять увидела перед собой глаза Бориса Владимировича, когда он говорил с ней о Буграх – в них было удивительное умиротворение, как у человека, обретшего смысл жизни.
Проводив Галину Марковну, Ирина заглянула к спящей дочке, поправила сползшее с острых плеч одеяло. При взгляде на Алику сердце так и сжималось от боли. Какая она худенькая, все косточки можно пересчитать… И во сне выглядит такой маленькой, такой трогательной, совсем еще ребенком… Как же она, Ирина, виновата перед ней, сколько ошибок совершила, чуть было не случилось непоправимое… Но теперь она твердо знает, что делать. Решение принято, и ничто ее больше не остановит.
Глава 2
Поезд идет на восток
Кое-как очухавшись от наркотиков, Алика стала ждать мощнейшего разноса от матери. Но, к ее величайшему удивлению, ничего подобного не произошло. Даже наоборот. Утром Ирина заглянула к ней в комнату и ласково поинтересовалась: «Как ты, девочка моя? Как себя чувствуешь?»
В другое время Алика скорее всего позлорадствовала бы. Надо же, какие дела творятся – их звездное величество в кои-то веки вспомнило о ее существовании и изволило сыграть роль заботливой мамаши! Но ей было еще настолько хреново, что на иронию просто не хватило сил, и Алика лишь невнятно буркнула в ответ:
– Нормально…
Мать стояла напротив кровати и смотрела на Алику с таким выражением лица, словно видела ее первый раз в жизни.
– Ну как же ты так, деточка? – укоризненно произнесла она после паузы.
Собственно, нормального ответа на подобный вопрос в природе вообще не существует. Но что-то сказать было все-таки надо, так что Алика пробормотала первое, что пришло в голову:
– Мам, понимаешь… Мне было так скучно…
Ляпнула – и тут же осеклась. Зачем она так сказала, кто за язык тянул? Сейчас начнется очередной спектакль с аханьем, восклицаниями, чтением морали и возмущенными монологами о ее, Алики, избалованности, распущенности, бездельничанье и никчемности…
Однако она снова просчиталась. В этот раз мать не стала устраивать перформанс, а только как-то непонятно улыбнулась и сказала:
– Ну, ничего. Скоро мы с тобой поедем кое-куда, и там тебе уж точно скучно не будет.
Алика с интересом взглянула на нее. Неужели они и правда куда-то поедут? Неужели настал конец этому жуткому домашнему аресту?
– А куда? – с любопытством спросила она, сама не заметив, как по-детски прозвучал вопрос.
– Скоро узнаешь, – с загадочным видом ответила мама.
Алика поморщилась: ну что у маман за манера разговаривать с ней, как с маленькой? Такое чувство, что лет десять-пятнадцать ее жизни вообще прошли мимо матери, и она до сих пор считает свою дочь несмышленым пупсом.
– Ты возьмешь меня-а с собой на-а съемки в Сочи? – предположила Алика, заговорив в своей обычной манере, растягивая гласные – ей казалось, что это очень стильно.
Мать в ответ покачала головой:
– Нет. Я отказалась от этой роли. И сегодня никуда не лечу.
Однако больше ничего узнать не удалось. Сколько бы дочь ни расспрашивала, Ирина так ничего ей и не рассказала.
Позже, пораскинув немного мозгами, Алика пришла к выводу, что, судя по всему, удача снова повернулась к ней лицом. Похоже, увидев вчера, как колбасит ее дочь, мать не на шутку испугалась, бросилась консультироваться с врачами и какими-нибудь психологами, а те напели ей все то, что обычно говорят в подобных случаях: о трудном возрасте, недостатке родительского внимания и всем остальном в том же духе. Вот Ирина и кинулась спешно исправлять положение и пытаться вновь склеить уже давно разрушенные семейные отношения. «Ну-ну! – усмехнулась про себя Алика. – Пусть старается, а мы поглядим». В любом случае ей самой такой поворот событий был только на руку.
Еще больше Алика уверилась в своей правоте, когда подслушала разговор матери и отчима. Тот, насколько она могла судить, не ночевал дома, а утром приперся с виноватым видом и всячески искал примирения.
– Ирочка, ну нельзя же так! – Игорь говорил быстро, необычно высоким голосом. – Ну, сама подумай, кто лучше меня будет представлять твои интересы? У меня все на мази, все входы, выходы и контакты…
– Твои контакты я вчера в гостиной видела, – тихо, но твердо отвечала Ирина. – Хочешь продюсировать своих звездулек – продюсируй сколько влезет, но ни моим мужем, ни моим агентом ты больше не будешь. И больше ни копейки от меня не получишь. Надеюсь, я ясно выразилась?
После того как за Игорем захлопнулась дверь, Алика тут же созвонилась с подружкой Викой и всласть позлорадствовала над злоключениями отчима, которого терпеть не могла. Игоря Алика невзлюбила сразу, с первого знакомства. Мгновенно поняла, что этот скользкий лживый тип только притворяется, будто души в матери не чает и готов на руках ее носить и пылинки сдувать, – а на самом деле до смерти рад возможности прилепиться к ней и паразитировать на ее славе. Впрочем, это не помешало Алике некоторое время всерьез обдумывать, не затащить ли его в постель. Когда мать узнала бы об этом – а уж Алика постаралась бы, чтобы она узнала! – вышел бы нехилый скандал. Вот бы мать побесилась! Да уж, клевая была идея, что и говорить. И все-таки Алика в последний момент от нее отказалась. Конечно, совсем не потому, что испугалась неудачи. У нее бы получилось, в этом она не сомневалась ни минуты, Игорек был из тех, кто готов залезть на все, что шевелится. Дело было в другом – в последний момент Алика пожалела мать, хотя та этого и не заслуживала. Сама-то она не жалела дочку, более того, похоже, вообще не особо и помнила о ее существовании. Ну конечно, до того ли ей, она ведь актриса, звезда экрана, медийная личность! Какое ей дело до таких мелочей, как собственный ребенок…
Алика хорошо помнила, что не всегда относилась к матери подобным образом. В детстве все было по-другому, она обожала маму и очень гордилась ею, хотя видела год от года все реже и реже. Алика ходила в детский сад, где постоянно хвасталась тем, что ее мама – артистка, которую показывают по телевизору, но мама почти что никогда не забирала ее из сада, это делали либо папа, либо бабушка, либо няня. Выходные и праздники Алика тоже проводила с кем угодно, кроме матери: та вечно была то на репетиции, то на спектакле, то на съемках, то на гастролях. Когда Алике минуло шесть лет, родители развелись, и отец словно бы вычеркнул из своей жизни бывшую жену, а вместе с ней и дочь. С тех пор Алика его не видела, разве что иногда, раз в несколько лет, находила в Интернете – просто так, из любопытства. После развода мама тоже не стала появляться дома чаще, возвращалась, когда дочь уже спала, а утром либо уезжала еще до того, как она проснется, либо напротив – отсыпалась и вставала позже ее ухода. Алика так и росла под присмотром нянь, гувернанток, водителей и домработниц. Ее возили на новенькой иномарке в престижную школу, на занятия английским и хореографией, ее комната была чуть не до потолка забита игрушками, шкафы ломились от брендовой одежды и обуви, марка мобильного телефона менялась каждые полгода, если не чаще. А пятиклашка Алика отчаянно, до слез завидовала подружке, которая носила черт знает что и вообще не имела сотового, но постоянно рассказывала, как они с мамой, или папой, или с ними обоими ходили в зоопарк, гуляли в Сокольниках или ездили за город. У Алики в семье никогда такого не бывало. Если они и выезжали куда-то вместе с мамой, то почти исключительно либо на шопинг, либо на тусовки, где Ирина так и эдак позировала перед камерами, обнимая хорошенькую разодетую дочурку, а лишь только съемки заканчивались, убегала по своим делам, бросив дочь на очередных чужих людей. Алика завидовала другим детям даже тогда, когда те обижались на родителей или бывали наказаны. Если б у мамы хоть раз нашлось время отругать ее за двойку, она была бы счастлива…
Потом Алика немного подросла, и восхищение мамой сошло на нет, а на его место пришла острая неприязнь. Вдруг все в матери стало раздражать – походка, жестикуляция, голос, интонации, слова, которые она произносила. Все казалось показным, неискренним, не оставляя сомнений в том, что и в жизни, вне съемок и сцены, мать по привычке продолжает играть роли и никогда не бывает естественной. Это злило до невозможности, и Алика придумала себе развлечение: стала выводить мать из себя. Она выкидывала один фортель за другим, Ирина бесилась, орала на нее, а Алика была довольна – хотя бы так обратить на себя мамино внимание.
В старших классах Алика окончательно забила на учебу. Зачем тратить время на подобную фигню, когда в жизни есть масса куда более интересных вещей: шопинг, поездки, рестораны, ночные клубы, тусовки, парни?
– В конце концов, это моя-а жизнь! Человек рожден, чтобы быть сча-астливым, – говорила она подружке Вике – уже не той, из детства, а другой, из новой жизни. – Вот моя-а ма-ать несча-астна-а, а-а почему? Да потому, что не умеет отрыва-аться как следует. Она да-аже на крутых тусовках ра-аботает, как будто на-а сцене, а не отдыха-ает. У-ужас, пра-авда?
И Вика соглашалась – конечно, у-ужас.
Время шло, Алика уже окончила школу, но по инерции продолжала вести себя в том же стиле, который про себя называла «чем хуже – тем лучше». Ей нравилось ощущение свободы, безнаказанности и уверенности в том, что она может делать все, что угодно: мать все равно решит все проблемы. «Если бы я была пай-девочкой, она вообще забыла бы о моем существовании!» – говорила она, убеждая в этом не столько других, сколько себя саму. Правда, с недавнего времени Алика уже и сама поняла, что стала перебарщивать. Сначала та драка в клубе, ментовка и суд… Самым обидным было, что Люк – парень, из-за которого и вышел весь сыр-бор и на которого Алика имела далеко идущие виды, сразу ее бросил. Мол, ни ему, ни его родителям проблемы не нужны. Алику это тогда взбесило ну просто ужас как. Можно подумать, его предки круче ее мамы! Не, они, конечно, богатые, отец – какая-то шишка в нефтяном бизнесе, но все равно, по сравнению со знаменитой Ириной Невельской они никто, и звать их – никак!
А теперь вот еще и вчерашний передоз… Наверное, надо и впрямь быть поосторожнее с наркотой, а то так и копыта откинуть недолго. Но, как говорится, нет худа без добра. Теперь мать испугалась за нее и решила уделить дочке свое драгоценное внимание. Вот отдыхать везет, более того, даже отказалась ради нее от роли в хорошем сериале.
И Алика стала готовиться к поездке. Домашний арест все еще продолжался, устроить себе нормальный шопинг было нельзя, и Алика утешала себя тем, что выбирала и заказывала все необходимое по Интернету. Летние наряды и обувь из новых коллекций, купальники, солнечные очки, косметику, средства для кожи… К тому моменту, как мать позвонила сообщить, что взяла билеты, у Алики уже было битком набито два огромных чемодана, а прибыло далеко еще не все заказанное.
Выехали они вечером, когда час пик уже должен был закончиться, но все равно попали в пробку. Сидя на заднем сиденье, Алика вовсю предавалась мечтам под тихую расслабляющую музыку, лившуюся из динамиков автомобиля. Ей виделось теплое море, экзотические фрукты, разноцветные коктейли с зонтиками, ночные дискотеки на пляже, красивые загорелые парни… Алика и сама не заметила, как задремала, а мечты превратились в сновидения. Проснулась она от того, что машина остановилась. «Приехали», – решила девушка, открыла глаза, но вместо стоянки аэропорта увидела в окно Комсомольскую площадь.
Не успела Алика толком удивиться, как мама уже обернулась к ней.
– Подъем! – преувеличенно весело скомандовала она. – Поезд ждать не будет.
– Поезд? – недоуменно переспросила Алика. – Ка-а-акой еще поезд?
– Фирменный, «Мордовия», до Саранска. Отходит через полчаса с Казанского вокзала, – с той же интонацией отвечала Ирина.
– Ма-ам, ты прика-алываешься? – подозрительно осведомилась дочь. – При чем тут Мордовия?
– При том, что мы едем на все лето к бабушке, – невозмутимо прозвучало в ответ. – В мое родное Атяшево.
– То есть как к бабушке? В деревню? – Алика все еще отказывалась верить своим ушам.
– Именно туда, – кивнула Ирина.
Только тут Алика поняла, что мать не шутит, и пришла в ужас. Они едут не на курорт и не на шопинг в Европу или Штаты, а в тмутаракань, где живут мамины родные! Алика была в Атяшево всего однажды, много лет назад, совсем малышкой, и мало что помнила, но твердо была уверена, что это глухая провинция, богом забытое место и край земли, до которого не доходят даже отголоски цивилизации. Так вот что мать задумала! У нее и в мыслях не было налаживать отношения с дочерью, она решила увезти ее подальше от соблазнов и запереть в деревенской избе без электричества, водопровода и с удобствами на улице. В памяти всплыло слово «ссылка», и оно не имело ничего общего с Интернетом.
– Ты что, сдурела? Я туда не поеду! – решительно заявила Алика. Но мать, судя по всему, была готова к подобной ее реакции.
– Поедешь как миленькая, – тут же спокойно парировала она.
– И не подумаю! – уперлась Алика. – Что я там забыла?
Ирина, просто проигнорировав ее слова, обратилась к водителю:
– Сергей, помогите, пожалуйста, с вещами.
Тот вышел, всем своим видом показывая, что вообще не замечает их перепалки, и направился к багажнику. Алика фыркнула:
– Можешь прихватить с собой и мои чемоданы. Это не поможет. Я лучше буду и дальше сидеть в квартире под замком, чем поеду с тобой в деревню!
– Интересно, а как ты себе это представляешь? – в свою очередь усмехнулась Ирина. – Ключей от квартиры я тебе не оставлю, денег на карточку класть не буду. На что ты собираешься хотя бы питаться?
– Друзья помогут. Мир не без добрых людей, – не сдавалась Алика.
– Нет уж, дорогая, – мать продолжала говорить спокойно, не повышая голоса, но в нем вдруг появилась какая-то металлическая твердость, как в давешнем разговоре с Игорем. – Одну я тебя не оставлю. Или ты поедешь со мной в Атяшево, или мы с Галиной Марковной положим тебя в больницу – лечиться от наркотиков. И не в элитную клинику для детишек обеспеченных родителей, а в обычную районную психушку с решетками на окнах, грубыми санитарами, тараканами в палатах и вареной капустой на завтрак, обед и ужин.
– Но… – начала было Алика и запнулась на полуслове. Она встретила суровый взгляд матери в зеркале заднего вида и окончательно убедилась в том, что та абсолютно серьезна. Разве что, может быть, слегка сгущает краски, чтобы напугать ее. Но в целом настроена решительно, и психушка – это не пустая угроза, а вполне себе вероятная перспектива, которой Алике не хотелось гораздо сильнее, чем жизни в деревне. О том, что творится в психушках и каково там пациентам, она имела представление – и в кино видела, и в Интернете читала, и от знакомых слышала, которым довелось побывать в подобных местах. Да уж, такого крутого поворота событий Алика никак не ожидала. Придется выбирать из двух зол наименьшее…
Ирина тем временем вышла из машины и направилась к зданию вокзала. И Алике ничего не оставалось, как, понурив голову и мысленно проклиная свою несчастную судьбу, последовать за ней.
Поднимаясь на перрон, Алика уже готовилась к самому худшему, типа поездки в душном и битком набитом плацкарте. Но поезд ее приятно удивил: вагоны и снаружи, и внутри выглядели вполне современно, купе на двоих оказалось чистым и комфортным, в нем имелся даже плоский телевизор с DWD-плеером. Правда, смотреть кино Алике не хотелось, да и вообще ничего не хотелось. Она сбросила туфли, забралась с ногами на удобный мягкий диван, заткнула уши наушниками плеера и отвернулась к окну.
Ирина тем временем общалась с краснолицым седоусым проводником, который оказался поклонником ее таланта. Он сразу ее узнал и все никак не мог опомниться от радости, что в его вагоне едет звезда экрана. По его просьбе Ирина расписалась для него на журнале под своей собственной фотографией. Вскоре слух о ней пронесся по всему поезду, к их купе началось едва ли не паломничество проводников и пассажиров. Алику это раздражало, она недовольно морщилась, и Ирина, заметив реакцию дочери, вышла проводить автограф-сессию в коридор и пробыла там довольно долго. Поезд уже успел тронуться, выехать за МКАД и теперь шустро мчался по Подмосковью, а Алика с тоской смотрела на поселки и лесозащитные полосы. Неужели ей придется провести лето среди подобных пейзажей?
Наконец Ирина вернулась, подошла к дочери и помахала рукой у нее перед лицом. Алика нехотя вынула наушники и вопросительно взглянула на мать:
– Чего тебе?
– Есть хочешь? Может, сходим в вагон-ресторан? – предложила Ирина.
Алика хотела было отказаться, но потом решила, что это лишнее. Конечно, она очень зла на мать – но это все же не повод морить себя голодом.
Народу в вагоне-ресторане оказалось на удивление немного. Мать и дочь выбрали столик, уселись, Ирина обратилась к Алике:
– Что ты будешь?
Та пожала плечами: она впервые была в вагоне-ресторане и понятия не имела, чем и как там кормят.
– Все равно. На твой вкус.
– Тогда, пожалуйста, два овощных салата, два шницеля с гарниром и два кофе, – заказала Ирина. – Один эспрессо, один ирландский.
– Я тоже буду ирландский, – вырвалось у Алики. Тут же пришла мысль, что, пожалуй, не стоило этого говорить, но отступать было уже некуда. – Надеюсь, здесь нормальный виски, не какая-нибудь бурда?
– Это еще что за новости? – возмутилась Ирина. – Уж не думаешь ли ты, что сможешь пьянствовать у меня на глазах? Достаточно и того, что ты уже натворила!..
– Знаешь, мама, – Алика не выдержала и полезла в бутылку, – прекрати мной командовать! Мне не десять лет! Я совершеннолетняя, мне девятнадцать, я такой же взрослый человек, как ты!
– Ты станешь взрослой, когда начнешь сама деньги зарабатывать! – Ирина повысила голос, даже не думая о том, что их могут услышать. Этот проклятый ирландский кофе стал последней каплей, переполнившей ее чашу терпения. – А пока ты сидишь у меня на шее, изволь меня слушаться! Выросла дармоедкой, бездельницей и эгоисткой, так хоть…
Однако у Алики в ответ на ее упреки аргументы уже давно были готовы, просто ждали своего часа. И дождались.
– А кто в этом виноват? – перебила она. – Никто, кроме тебя самой! Ты что, воспитывала меня какой-то другой? Да ты меня вообще никак не воспитывала! Ты только сейчас, когда я чуть коньки не отбросила, вспомнила, что у тебя, оказывается, есть дочь и ее надо воспитывать! Только поздно уже, милая мамочка! Раньше надо было об этом думать!
Ирина вздрогнула, словно дочь ударила ее. Но Алике этого было недостаточно, она решила вбить еще несколько гвоздей в крышку гроба.
– Знаешь, какой из твоих сериалов я ненавижу больше всего? – заявила она. – Я их все терпеть не могу, хотя и пересмотрела все до единого, от начала до конца. Но больше всего ненавижу «Матушку». Помнишь, тот, где ты играешь попадью и у тебя одиннадцать детей: пять штук своих и шесть приемных. И ты их всех одинаково любишь и обо всех заботишься… Не-на-ви-жу! Уж больно картинка от реальности отличается. Впрочем, у вас, актеров, всегда так…
Ирина молчала, точно оцепенев от ее слов, а Алика продолжала:
– Да, мамочка, ты была так занята, что не заметила, что я выросла. Сама выросла, как трава под забором. И если я что-то делаю не так – откуда я могу знать, как правильно? Кто меня этому мог научить? Гувернантки? Учителя в лицее, куда ты меня сдавала, как в камеру хранения? Аниматоры в отелях, где я отдыхала с кем угодно, только не с тобой? А ты меня еще смеешь куском хлеба попрекать! Да пропади ты пропадом!
С этими словами Алика сорвалась с места и выбежала из вагона-ресторана. Вопреки ее ожиданиям мать не бросилась за ней, хотя Алика надеялась на это до тех пор, пока не дошла до своего вагона.
Наплевав на все запреты, Алика покурила в тамбуре, потом вернулась в купе. Мать так и не появилась, но на столике обнаружился ланчбокс с ужином. Хмыкнув, Алика поужинала холодным, но вполне съедобным и даже довольно вкусным шницелем, рассеянно листая новый «Космополитен», однако сегодня ее совсем не интересовали ни новый имидж известной топ-модели, ни свадьба очередных голливудских звезд, ни даже фото летних коллекций. Алика слишком устала за сегодняшний день от обилия впечатлений и потрясений. И когда мать все-таки дошла до купе, она уже спала, не расстелив постель и даже не выпустив журнала из рук.
Все это время Ирина просидела в вагоне-ресторане. Едва Алика ушла, за их столик тут же подсела молодящаяся приземистая дама в длинных серьгах со множеством подвесок, которые звенели при каждом движении, как коровий колокольчик. И началось обычное: «Ох, ах, вы же Невельская, я вас сразу узнала, а мне так понравилось, вы там еще попадью играли…» Ирина, которой все равно было некуда деваться – не уходить же, не закончив ужин! – продолжала есть, терпеливо улыбалась профессиональной улыбкой и гадала про себя, что будет дальше. Иногда подобные восторженные зрители, считающие своим долгом обязательно поговорить со случайно встретившейся актрисой, после приветствия откланивались и оставляли ее в покое. Но такое происходило нечасто, обычно разговор затягивался, и тогда собеседники либо накидывались на нее с расспросами о коллегах, мучимые жаждой узнать все сплетни из первых уст, либо погружались в пространные рассказы о собственной персоне. Дама с колокольчиками в ушах явно относилась ко второй категории. Когда она завела нескончаемый монолог о своем здоровье и полной некомпетентности всех врачей, с которыми ей приходилось иметь дело, Ирина позволила себе отвлечься. Она сохраняла на лице дежурную улыбку и вежливо делала вид, что заинтересованно слушает, но мысли ее были далеко – до тех пор, пока за столиком не прозвучало вдруг слово «Атяшево».
– …теперь тоже хочу посетить эти чудодейственные курганы в Атяшево, – продолжала дама. – Говорят, это удивительное место. Знаете ли, по легенде…
Ирина поморщилась. Уж кто-кто, а она знала атяшевские легенды никак не хуже своей собеседницы, потому что слышала их с раннего детства, но менее всего хотела обсуждать их здесь и сейчас.
Решившись разом прекратить ненужный разговор, Ирина отложила вилку и повернулась было к собеседнице, но в эту минуту из объемистой сумки дамы зазвучало «К Элизе» Бетховена.
– Ой, это мой будильник, пора принимать таблетки! – сообщила дама и, выразив сожаление, что приходится уходить, прервав такой интересный разговор, наконец, удалилась. Ирина вздохнула с облегчением.
Вагон-ресторан опустел. Ира пила остывший кофе, курила с милостивого разрешения пожилой директорши, которая тоже узнала ее, и думала о том, что сказала дочь. И хотя внутри все бунтовало (какой женщине захочется признаться даже самой себе, что она – плохая мать?), но разумом Ирина осознавала, что Алика во многом права. Она сама виновата в том, как сложились, точнее, не сложились их отношения с дочерью. Да и во всем остальном, чем она недовольна в собственной жизни, ей тоже некого винить, кроме самой себя…
Мысли эти были очень тяжелы и болезненны. Ирина понимала, что одной только просьбой отнести дочке ужин, которую охотно согласился исполнить проводник их вагона, их отношения с Аликой теперь не наладить. Если их вообще можно наладить… Да уж, если бы они остались в Москве и Ирина продолжала бы работать, на этой затее точно можно было бы поставить жирный крест. Но они едут вместе в Атяшево, к маме и сестре… И, кто знает, может быть, там, в совершенно иной обстановке, все будет по-другому?
Глядя на сгустившиеся за окном поздние июньские сумерки, Ирина думала о родном Атяшево, о доме, о живущих в нем близких людях. Страшно сказать, сколько уж времени они не встречались с мамой… Тринадцать лет! Ну да, последний раз она видела маму сразу после развода с Артуром, когда отвозила к ним на лето маленькую Алику. С тех пор она в Атяшево не ездила. Все эти годы Ирина была так занята, что не то что навестить родных, даже написать или позвонить – и то бывало некогда. Как-то они теперь их встретят? По телефону мама, конечно, сказала, что ждет их, что они могут приехать в любое время и им будут рады, но Ирина слишком хорошо ее знала, чтобы не сомневаться – не все окажется так просто…
Мама Ирины, Татьяна Сергеевна, была (да наверняка и оставалась по сей день) весьма заметной фигурой в Атяшево. В городке имелись и другие акушеры-гинекологи, но как-то так повелось, что Корень считали лучшей, называли врачом от бога, и все женщины стремились лечиться (и уж тем более наблюдаться во время беременности и рожать) только у нее. Татьяну Сергеевну знал не только весь городок, но и его окрестности. Конечно, для провинции в этом нет ничего особенного, тут тебе не мегаполис, где люди живут в доме годами и понятия не имеют, кто обитает в соседней квартире. В сельской местности и маленьких городках все иначе. Здесь многие друг с другом знакомы, всегда здороваются, перекидываются при встрече парой слов. Здесь соседями считают не только всех со своей улицы, но и пару-тройку из округи, здесь все всегда в курсе, что у кого в жизни происходит, и всегда готовы оказаться рядом – и в горе, и в радости. Но популярность Татьяны Сергеевны была особенной даже по провинциальным меркам. Ее действительно знали все, от стариков до младенцев, ее уважали и любили.
Да, для посторонних людей Татьяна Сергеевна была опорой, надеждой и спасительницей. Но что касается домашних… Мама растила их с Олей одна – отец умер, когда они были маленькими, Ирина помнила его очень смутно. А мама вечно была занята работой и домашними делами, на детей у нее времени не оставалось, она держалась с ними очень строго, и дочери из кожи вон лезли, стараясь быть примерными и послушными и хоть чем-то заслужить одобрение матери.
Ира с детства ощущала на себе двойственность маминого авторитета. С одной стороны, она гордилась своей матерью, с другой же – чувствовала какую-то особую ответственность, ведь она дочь самой Татьяны Корень. Стало быть, она просто обязана доказать всем, что достойна своей мамы. Ира считала, что должна хорошо учиться и не имеет права совершать никаких, даже самых пустячных, проступков – то, что общественное мнение легко простило бы всем другим девчонкам, ни за что не сошло бы с рук дочке Татьяны Сергеевны. И это было очень тяжело, потому что Ира, как ни стремилась, не могла во всем быть первой. Проучившись на «отлично» в младших классах, она потихоньку начала сползать на четверки, а случалось, что и на тройки, когда в программе появились более сложные предметы. Ни к точным, ни к естественным наукам у нее не было способностей, и она уже начала бояться школы и плакать по ночам при мысли, что вот-вот станет двоечницей, опозорит и рассердит этим мать… Но тут ее жизнь внезапно изменилась, потому что в их город переехала из Саранска пожилая актриса, которая начала вести в Доме пионеров драмкружок. Ира стала с удовольствием ходить на занятия и вскоре поняла, что актерская профессия – ее истинное призвание. Ей всегда нравилось «представлять», как она называла это в детстве, читать стихи и тексты в классе «по ролям», петь и танцевать. Это было гораздо лучше, гораздо интереснее, чем математика или физика.
Руководительница драмкружка заметила Ирину увлеченность и помогла раскрыться ее способностям. В отличие от подавляющего большинства своих сверстниц, которые не в силах были подняться выше примитивных Золушек и принцесс, Ира охотно бралась за характерные роли – и они ей вполне удавались. Под руководством своей наставницы Ира начала старательно заниматься музыкой, пением, танцами и особенно актерским мастерством: читала отрывки из прозы, стихи и басни, нашла несколько книг по специальности, зачитывалась пьесами и представляла, как сыграла бы в них ту или иную роль.
Мама к ее занятиям отнеслась без восторга. Мол, драмкружок – это, конечно, хорошо, но не надо слишком уж им увлекаться, потому что самое главное – это не развлечения, а учеба в школе и подготовка к будущей профессии. Татьяна Сергеевна считала, что обе ее дочери должны стать врачами, пусть и не обязательно в той области, где работает она сама, но непременно продолжить медицинскую династию вслед за ней и ее мужем, отцом девочек. Ирина же была другого мнения. Она бредила сценой и экраном, не хотела никакого другого будущего и каждый раз обижалась до слез, понимая, что мама считает эти планы несерьезными. После каждого такого семейного спора Ира тайком плакала и клялась себе, что обязательно докажет матери, как та была не права. Она настолько загорелась этой идеей, что после школы решилась штурмовать театральный вуз не в каком-нибудь городе поближе, а в столице. И почти все друзья и знакомые ее в этом поддерживали – кроме мамы, которая по-прежнему относилась к затее скептически.
