Прохладная утренняя заря над спящей Анатолией застала двух путников у самой границы Хатая, маленькой провинции (вилайета) бывшей Османской империи, находящейся под контролем Франции. Дальше лежал арабский Восток.
По каменистой змеящейся дорожке, уходящей то вниз, то вверх по гористой местности, мелкой неторопливой трусцой семенили два ослика.
Оба налегке, без тяжелой поклажи, и оба с седоками.
Первым управлял мужчина – турок лет 45 на вид. В руке он держал тонкий ивовый прутик, которым время от времени «подбадривал» норовившее притормозить животное, слегка ударяя его по пушистому правому боку.
Второй мужчина, на ослике с белой звездочкой на лбу, казался намного моложе своего попутчика, лет 27–28 от силы, в коричневой, свободного покроя арабской рубахе (галабии), кожаных сандалиях на босу ногу и в белой шапочке паломника на голове.
На смуглом лице молодого человека пробивалась веселая кудрявая бородка, а яркие, бирюзового цвета глаза глядели серьезно и сосредоточенно. В руке он держал мисбах[4], которые задумчиво теребил, шевеля губами. В Сирию, по замыслу руководства, Бек должен был попасть с территории вольной провинции Хатай, принадлежность которой в 1936 году еще не была до конца установлена. Здесь вперемешку проживали и турки, и арабы. А их домики с плоскими крышами[5], сложенные из белых каменных блоков, больше напоминали традиционные арабские жилища городов Ближнего Востока.
Виктор провел ночь у гостеприимного хозяина, родственника его турецкого проводника по имени Анвер. Его дом находился в предместье древней Антиохи, в самом сердце провинции.
После сытного ужина мужчины курили наргили – так на местном арабском наречии называют кальян.
Его подготовкой занялся сам хозяин дома, принеся на искусно выполненном серебряном подносе чашку с ароматным черным табаком и кальянный уголь.
– Мяту положим, уважаемый? – обратился он к Виктору.
– Обязательно, и, если можно, добавьте цитрусовых! – попросил молодой человек, показывая, что не является новичком в деле курения «фимиама».
Когда первая ароматная струйка поползла вверх, наполняя волшебным дурманом просторную гостевую комнату, мужчины, возлегавшие на коврах, отвалились на плотные круглые подушки, разбросанные по периметру всего помещения. И потекла неторопливая умиротворенная беседа на всякие темы на общем для всех арабском языке.
Турки и арабы провинции Хатай хорошо знают оба языка (арабский и турецкий) и свободно общаются между собой.
Ночь была глубока и тиха, как только может быть тиха и бездонна южная ночь в провинции. Лишь стрекотали неуемные цикады, засевшие где-то в густых зарослях кустарника, да тихо булькала вода в стеклянной колбе наргили.
Больше ничто не нарушало покой густой, как восточный мармелад, южной тьмы.
Провалившись в сон на несколько сладких часов, Виктор тем не менее проснулся еще до рассвета – сказалась профессиональная тренированность последних лет.
Выйдя во внутренний двор, окруженный со всех сторон высоким забором, он с удовольствием вдохнул в легкие свежий воздух зари.
Анвер уже суетился тут, колдуя с яслями животных. Ослики, весело жуя, слушались каждого его движения.
– Ас-саляму алейкум! – поздоровался с ним Виктор. – Как спалось?
– Ва алейкум ас-салям, хорошо! – дружелюбно отозвался проводник, не прекращая работы.
Хозяина дома решили не будить. Анвер пообещал заехать к нему на обратном пути и передать «благодарность» радушно принятого на ночлег путника: пару серебряных монет.
Сидя на ослике, покорно несущем своего возницу к неизвестности, Виктор с грустью вспоминал родных: отца, сестру и, конечно, бабушку.
«Поглядела бы сейчас на меня Леля, вот бы удивилась! А может, и не узнала бы меня вовсе?! Может быть, только по перстню?» – молодой человек покосился на свой палец.
«Камень сам найдет твою половину!» – вспомнились ему вещие слова старой женщины, и молодой человек невесело усмехнулся: знала бы бабуля, где его носит, так, может, и не говорила бы так!
В кожаном заплечном мешке у него лежал незамысловатый набор путника: несколько лепешек да более похожий на грелку сосуд с водой. Ни дать ни взять – одинокий странник!
А еще в отдельном потайном кармане баула, в плотном картонном контейнере, лежал документ на имя персидского подданного, представителя известного в Иране аристократического рода – Каджари. (Нетрудно догадаться, почему советский агент в основу рабочей легенды положил знатное происхождение своей бабушки.)
«Эх, знала бы она о моих проделках!» – в очередной раз с любовью в сердце вспомнил ее Виктор, чувствуя незримое присутствие старой женщины.
Впрочем, теперь он не Виктор, а Азат Каджари, правоверный мусульманин, гражданин Персии, дважды посетивший с хаджем святыню всех мусульман Мекку. Сейчас же он направляется в Сирию, путешествуя в поисках «духовного возрастания».
Эта версия разрабатывалась в ходе кропотливого обсуждения всех вариантов внедрения с руководством Разведупра Туркестанского округа. Тогда Виктор и настоял на том, чтобы была зафиксирована его принадлежность к роду Каджари, о котором он многое знал из рассказов своей бабушки.
Начальники переглянулись и… согласились с доводами их агента. Ведь чем достовернее – тем крепче версия! К тому же прошло слишком много лет, чтобы поверить в практическую возможность встречи агента и его бывших «родственников» на территории Персии. Такая возможность рассматривалась только теоретически.
Проехав еще немного, путешественники увидали слева от очередного спуска с крутой тропы небольшой оазис, в котором толпились одноэтажные строения под тростниковыми крышами.
Путники спешились.
– Это Сирия, уважаемый! – произнес молчавший всю дорогу Анвер. – Дальше тебе лучше пойти пешком.
– Да, конечно! – согласился Азат, протягивая проводнику денежную купюру в сто сирийских лир в качестве платы за услуги. – Спасибо тебе, друг!
– Щукран, эфенди![6] – с почтением поблагодарил турок.
Некоторое время он еще покопался с животными, привязывая их друг к другу, – так было легче возвращаться. Когда же, закончив приготовления, проводник обернулся, то увидел идущего в сторону селения одинокого странника с заплечным мешком и посохом в правой руке.
«Да благословит тебя Аллах!» – мысленно пожелал путнику Анвер.
– Мой господин, пришел человек, за которого просили наши люди в Турции! – Говоривший застыл в почтенном поклоне перед сидевшим у проточного водоема колоритным седовласым мужчиной лет пятидесяти.
У ног господина, опущенных в прохладную проточную воду, текущую из горного ручья, суетились разноцветные пестрые рыбки, приятно покусывая за кожу и расслабляя уставшие за день конечности.
Шейх Абдул Разак бен-Валид, повелитель и духовный наставник всех суннитских племен, населявших Халебский вилайет, отдыхал в своем доме после возвращения из поездки в Дамаск, где встречался с местными улемами (священством).
Он сидел у фонтана на кафельном полу в одной белой сорочке и в тишине, которую нарушала лишь мирно булькавшая вода, размышлял о результатах состоявшихся встреч. Его волевой подбородок кольцом охватывала пышная седая борода, которую он временами поглаживал, находясь в глубокой задумчивости.
Будучи крупным держателем маликяна – земель, на которых проживала чуть ли не треть всего населения Сирии, Абдул Разак, представитель влиятельнейшего в стране клана, был широко известен в политических и религиозных кругах.
Обладая неограниченной властью над своим народом, шейх тем не менее слыл человеком разумным и справедливым. Он был внимательным к чужому мнению и, если оно оказывалось убедительным, готов был его принять. Но только не в вопросах веры, где он строго придерживался традиционного ислама суннитской уммы (общины) и беспощадно боролся с любыми проявлениями ставшего модным в последнее время суфизма (мистики).
«Все, только чуть возвысятся, начинают выдавать себя за наби[7]! – мысленно беседуя сам с собой, ворчал всемогущий шейх. – А в голове лишь одно – власть и деньги!»
Абдул Разак внимательно следил за расстановкой улемов в своем вилайете, вполне справедливо считая их основной причиной возникновения разного рода новомодных вольнодумных течений в религии, способных привести к расколу общины правоверных. И в борьбе с подобными проявлениями он был непреклонен.
Слуга тихонько кашлянул, осторожно напоминая о своем присутствии.
– Он пришел из Турции? – наконец после долгой паузы поинтересовался хозяин, неторопливо поворачивая величественную голову в сторону двери.
– Да, мой господин.
– Чего же он хочет?
– Учиться на муллу!
– Отчего же он не окончил медресе в Турции? Разве турецкий султан не халиф всех правоверных?! Да благословит его Аллах! – делано удивился шейх.
На самом же деле он давно уже помышлял о духовной независимости сирийской мусульманской общины от слабеющего османского владычества.
– Правоверный не турок. Он – подданный Персии, представитель весьма древнего аристократического рода. К тому же довольно образованный молодой человек, бывал в Мекке.
– Вот как?! – Шейх поглядел на своего дворецкого заинтересованно. – Ну, пусть заходит!
– Здравствуй, мой господин! – смиренно приветствовал хозяина дома вошедший юноша.
Он стоял у двери с дорожной сумкой и посохом, но с неописуемым достоинством, выдававшим в нем человека из высшего общества. Взгляд его ясных глаз светился разумом книжного, образованного человека. Все это не ускользнуло от проницательного, умного шейха, глядевшего на незнакомца изучающе.
«Интересно, кто ж ты на самом деле?» – подумал Абдул Разак, а вслух произнес:
– Здравствуй и ты! Проходи, сбрось свою обувь и садись рядом со мной, – рыбы снимут усталость с твоих ног!
– Благодарю тебя, уважаемый! С радостью! – принял предложение незнакомец.
Азат хорошо понимал, что от того, насколько он будет убедительным и какое впечатление на шейха произведет его рассказ, зависит многое, если не все!
Завиляв хвостиками, проворные рыбки стайкой приблизились к ногам юноши и, обгоняя друг друга, принялись чувствительно поклевывать их. Ощущение было непривычным, но молодой человек не подал вида, стараясь расслабиться.
– Ты, говорят, из знатного рода? – начал беседу хозяин, обнаруживая желание сразу же разобраться в главном.
– Да, мой господин! Меня зовут Азат Каджари. Наш род был известен еще во времена царя Дария Персидского.
– А что означает эта надпись на персидском языке на твоем перстне? – полюбопытствовал шейх.
– Это герб нашего рода и девиз, – скромно ответил юноша.
– Угу… – промычал задумчиво Абдул Разак. – Что же ты ищешь в Сирии, столь далекой от ваших мест?
– Хочу учиться на священника!
– А почему не на родине, в Персии?
– Мои родные выступили против того, чтобы я стал аятоллой, готовя для меня иной, светский, путь. Все мои предки по линии отца служили по государственной линии.
– Вот как? А твой отец, кто он?
– Советник в правительстве нашего государя. Ведает вопросами судопроизводства.
Шейху импонировал юноша. Его правильный арабский литературный язык, а не диалект, на котором изъяснялись простолюдины, выдавал в нем образованного человека. И в какой-то момент Абдул Разаку вдруг захотелось поверить юноше. «А может, и правда сбежал из дома, подальше от родителей? И всему виной – любовь? – предположил осторожный шейх. – Все равно за ним надо еще поглядеть!»
Азат же, со своей стороны, также отметил, что, задавая свои вопросы, хозяин дома с вниманием выслушивал его ответы. Было совершенно очевидно, что тот силится понять, правду ли говорит ему незнакомец или пытается утаить ее от него для какой-то своей, неведомой пока цели.
Глаза шейха, от которых молодой человек ощущал себя весьма неуютно, буравили незнакомца изучающе.
– Кофе не желаешь ли? – наконец после долгих дотошных расспросов предложил Абдул Разак.
– Спасибо, с большим удовольствием! – принял предложение путник, понимая, что его проверка еще далека от завершения: «Хочет удостовериться, действительно ли я аристократических кровей!»
– Эй, человек! – властно возвысил голос хозяин.
Тут же появился слуга, подобострастно кланяясь и глядя в пол.
– Кофе неси! – кратко скомандовал шейх и добавил: – С кардамоном и корицей!
После он жестом пригласил юношу следовать за собой, направляясь к ковровой зоне, расположенной под финиковыми пальмами, у зарослей пахучего рододендрона.
Едва хозяин и гость заняли места на коврах, как принесли поднос с ароматным кофе и двумя гранеными стаканчиками с чистой сырой водой, а также пиалу с солеными фисташками.
Не забывая благодарить за заботу гостеприимного шейха, Азат первым делом отхлебнул из стаканчика с водой, а уж затем потянулся за чашечкой кофе.
Наблюдавший все это время за действиями гостя Абдул Разак заметно расслабился и удовлетворенно откинулся на подушку. Да, именно в такой последовательности «принимают» кофе отпрыски аристократических семей!
Молодой человек в очередной раз с благодарностью вспомнил свою любимую бабушку Лелю, научившую его всем этим восточным великосветским премудростям еще с молодых ногтей. Как «принять» кофе, правильно заварить зеленый чай или приготовить арабский черный чай с сахарной пенкой – этому он и сам мог научить кого угодно!
Впрочем, первый свой экзамен Азат, кажется, выдержал успешно. Это затем подтвердили и слова самого шейха:
– Так ты хочешь учиться? Я, пожалуй, помогу тебе. Поедешь в Александретту[8] к имаму мечети аз-Зарка, Ахмеду бен-Саиду, с письмом от меня. Он станет твоим духовным наставником!
– Благодарю тебя, мой господин! Да продлит твои дни Всевышний! – учтиво наклонил голову молодой человек.
– Однако услуга за услугу! – шейх сделал небольшую паузу допивая кофе. – Ты, как я вижу человек грамотный. Мне такой очень нужен там. Будешь учиться и одновременно помогать моему торговому представителю в Александретте, наводить порядок с бумагами. За это я назначу тебе ежемесячное жалованье. Думаю, оно тебе не помешает! – улыбнулся хозяин дома.
– Да, мой господин! – согласно кивал Азат.
Тем временем Абдул Разак продолжал:
– Через порт Искандерун идут мой текстиль и другие товары в Турцию и Ирак. А также на твою родину – в Персию! Соответствующие указания своим людям я дам.
Это была неслыханная удача – прямой путь к натурализации в Персии по окончании учебы и получению духовного сана!
К тому же из Александретты, находящейся в провинции Хатай, можно было поддерживать связь с Центром через местную агентурную сеть.
Молодой человек так разволновался, что у него вспотели кисти рук.
«Надо непременно успокоиться!» – приказал он себе мысленно.
– Итак, – продолжал шейх, – если ты согласен, то поживи здесь пару-тройку дней, пока я улажу все дела с караваном и сделаю все необходимые письменные распоряжения.
«И заодно наведу о тебе все возможные справки!» – мысленно заключил Азат.
Александретта, или Малая Александрия, город-порт на Средиземном море, окружал удобную морскую бухту залива Искандерун.
Город был основан еще в IV веке до н. э. и был назван так в честь Александра Великого (Македонского), разбившего в этом районе в те исторические времена превосходившие его численностью войска персидского царя Дария III.
Сразу за портовыми постройками, вдоль всего побережья, тянулась широкая проездная дорога для подвоза торговых товаров на погрузку. А за ней, до самых горных отрогов, теснились, утопая в изумрудной зелени, выложенные из светлого камня дома.
Население Александретты, около 80 тысяч человек, составляли в основном арабы и турки. Но жили здесь и армяне, греки, черкесы.
Здесь же, на окраине городка, в самых его бедных кварталах, ютились и русские, семьи белой эмигрантской волны, выброшенные по воле рока, будто рыбы, на чужой азиатский берег.
В основном это были офицеры и их семьи, кочевавшие в поисках лучшей жизни между Турцией и Сирией.
Основные рабочие места в городе давал торговый порт и развивавшееся металлургическое производство, на котором уже было задействовано около полутысячи человек. Но все же работы на всех не хватало.
И русские, не имевшие средств для открытия частной торговли или иного дела, бедствовали.
Соотечественники старались держаться вместе. Члены их семей одевались в поношенную, но всегда чистую и опрятную одежду. Офицеры продолжали упорно облачаться в залатанные военные мундиры, носимые без погон, и при встрече подтягивались, приветствуя друг друга по-военному.
Когда молодой человек увидал их в первый раз, его сердце заныло в груди от невыразимой жалости. Ведь это были его соотечественники, покинувшие Россию против своей воли, опасаясь за свою жизнь и судьбу своих родных! Эти люди были частью его Родины, частью его самого!
Ах, как трудно было молча идти прочь, не меняя выражения лица, слыша родную речь!
Он, секретный агент НКВД, нелегал, и сам прекрасно понимал, что ему как можно реже следует появляться в этом районе города. Но ноги не слушались и несли его сюда сами собой, будто вышедшие из подчинения кони!
В русском районе стоял православный храм, единственный среди десятка городских мечетей. По воскресеньям в нем звонил колокол, и люди валили на службу семьями, а выходя на улицу, радостно поздравляли друг друга с причастием.
Настоятель храма, отец Николай, был мужчиной высоким и статным. Когда он, в черном подряснике и с православным крестом на груди, шел по извилистым пыльным улочкам портового городка, колоритный и мощный, с гордо посаженной головой, все, включая и мусульманское население, почтительно уступали ему дорогу, кланяясь.
Мусульманское и православное духовенство знало и уважало друг друга.
Синагоги же в городе не было.
Азат уже полгода служил помощником имама мечети аз-Зарка.
Ее настоятель Ахмед бен-Саид – мужчина требовательный, любивший во всем порядок, обращал пристальное внимание на поведение правоверных в мечети, особенно молодежи.
– Мечеть – это дом Аллаха Всевышнего! А вы сюда болтать приходите! – отчитывал он двух молодых людей, уныло разглядывавших узоры ковра на полу. – Что надо сказать, когда входишь в мечеть и покидаешь ее?!
Не дождавшись ответа и гневно сверля глазами ослушников, имам продолжал поученье:
– Сунна учит, что, входя в мечеть, мусульманин просит Всевышнего: «О, Аллах! Открой мне двери твоей милости!» – и призывает благословение на Пророка, а уходя, вновь просит: «О, Аллах! Поистине, я прошу твоей милости!», а потом снова призывает благословение на Пророка, мир ему! Ну-ка, повторите!
Сбиваясь и перебивая друг друга нестройными голосами, друзья кое-как выполнили требование священника и были отпущены со словами:
– И совершать намаз не менее пяти раз в день! Сони! – пробурчал последнее слово себе под нос, успокаиваясь, имам.
В сущности, настоятель мечети был человеком не злым, призывал помогать бедным и быть рачительным.
Ценя в людях дисциплинированность, он с вниманием приглядывался к своему новому помощнику. И чем больше проходило времени, тем больше он, человек одинокий, привязывался к тактичному и образованному, невесть откуда свалившемуся на него молодому парню.
Все в нем устраивало Ахмеда. Молодой человек был послушен и в большом, и в малом, надежен. На него вполне можно было оставить мечеть, отправившись домой, на отдых, – парень никуда не спешил. К тому же у имама не было никаких сомнений в том, что юноша набожен и начинает совершать свой намаз, как и положено, – на рассвете (аль-фаджр, обычно в 5 часов утра), преклонив, таким образом, колени не менее шести раз за день.
Азат хорошо знал Коран и быстро постигал сунну. Стойко постился в священный месяц Рамадан, о чем красноречиво свидетельствовала бледность его кожи и осунувшееся лицо.
«Вот только откуда он?» – задавал себе вопрос имам и тут же спешил успокоить свою тревогу: ведь его прислал сам хозяин, шейх Абдул Разак! Правда, в своем письме он предлагал присмотреться к парню, но и только! За все время, пока молодой человек ходит в мечеть, у него не было к нему никаких замечаний!
Что же касается Азата, то он, в свою очередь, старался прижиться в мечети и заслужить доверие настоятеля. Он прекрасно понимал, что за ним поглядывают, и поэтому не позволял себе никаких вольностей, вплоть до дневного отдыха, всецело посвящая себя духовной учебе. А если и отдыхал, то непременно с Кораном или Сунной в руках.
Молодой человек замечал, что ничего не проходит мимо зорких глаз имама.
За время своей учебы Азат быстро разобрался в крайней неоднородности мусульманской общины Александреттского санджака (района), входившего в Халебский вилайет. Район был густо населен, около 220 тысяч человек, а вся умма делилась на три этнические группы: турок, арабов и курдов.
Самая большая часть приходилась на турок – около 90 тысяч человек. Арабы – сунниты санджака были по отношению к ним в меньшинстве, едва доходя до трети от их числа. Что же до курдов-суннитов, то они и вовсе оставались в меньшинстве абсолютном.
Все эти этнические группы жили разрозненно и занимались разной хозяйственной деятельностью. Их объединяло только одно – ислам.
Но и в религии были свои подводные камни в лице небольшой общины шиитов, которые не признавали над собой власти суннитских имамов, а были ориентированы на иранских аятолл.
К ним было приковано самое пристальное внимание Азата. Он вскоре установил, что шииты санджака в основном приверженцы исмаилитской ветви ислама.
Таких традиционное суннитское духовенство всегда считало самыми опасными из еретиков!
Они не признавали пророка Мухаммеда единственным пророком Всевышнего, а ставили его лишь на седьмое по счету место, после Адама, Ноя, Авраама и т. д., что само по себе было неслыханным святотатством!
Кроме того, исмаилиты верили в мировой разум, считая, что Бог таким образом «делегировал» себя в мир. Считали, что вместо пяти раз в день вполне достаточно молиться два раза, и не посещали мечети, предпочитая им свои, закрытые от посторонних молельные дома.
Азат постигал все эти премудрости, врастая в обстановку, где постепенно начинал чувствовать себя достаточно уверенно.
Теперь он по-настоящему оценил профессионализм тех, кто послал его именно в вольнодумную Сирию, где вдоволь было всяких верований и учений и где никто не заподозрит чужака!
По вечерам, после службы, он садился за бумаги, наводя порядок в торговой документации приказчика шейха, ас-сеида Мухаммеда Хашема. Обладая хорошим почерком, Азат каллиграфически разборчиво переписывал журналы учета проведенных сделок и прошивал разрозненные бумаги, придавая им сгруппированный, упорядоченный вид.
Наконец наступил день, когда вся основная работа была завершена – весь учет был приведен в образцовый порядок. Восхищенный приказчик обещал непременно доложить о рвении молодого человека и протянул ему пухлый пакет с деньгами.
– Никогда не встречал таких работников! – хвалил он парня. – Да благословит тебя Аллах! Хочешь учиться – учись! Но помни: тебе доверяет хозяин! А это многого стоит!
Ас-сеид Мухаммед имел в виду шейха Абдул Разака, чье доверие и вправду было намного весомее и важнее тысячи лир, лежавших в конверте…