Олег Петрович Быстров
Побег в Зазеркалье
Олег Быстров
Побег в Зазеркалье
Часть первая. Возвращение
Глава 1
Вагон покачивался, колёса на стыках мерно тянули свою извечную мелодию – тук-тутук, тук-тутук. Под потолком неярко светил масляный фонарь. Железнодорожники на прогоне Дубостан – Идиллия экономили на электричестве: пассажирский вагон всего один, остальные товарные. За окном чернела непроглядная темень, на станцию назначения состав прибудет рано утром.
Антон специально выбрал этот ночной поезд. Не хотел толкаться днём на вокзале Дубостана, мозолить глаза линейным жандармам. И в вагоне надеялся избежать докучливых разговоров случайных попутчиков, длинных рассказов о житье-бытие под стакан местной самогонки. Лелеял надежду вздремнуть несколько часов.
Всё тщетно. Из шести купе два оказались попросту заперты. «Спецобслуживание», – буркнул проводник. Какое, к чёрту, «спец» в три часа ночи? Ясно, везёт какой-то груз, хочет толкнуть в Идиллии. И ведь не поспоришь…
А в остальных сидели.
В первом громко спорили фермеры, занявшие все лавки. Судя по отсутствию громоздких баулов и объёмистых мешков, крестьяне ездили в Дубостан не за покупками и не торговать. Скорее всего, решали в земельном ведомстве свои насущные вопросы. Наверняка это же и обсуждали сейчас, гомоня и перебивая друг друга. Там ни места, ни покоя не найти.
Во втором пристроилась пожилая пара: мужчина пытался читать газету при неверном свете фонаря, женщина клевала носом. Стоит подсесть, и благообразный господин тут же начнёт бесконечную нудную беседу о ценах, политике губернатора, а то, не дай Святой Николас, примется рассказывать о собственном небольшом, но прибыльном предприятии. Тоска…
Третье забила компания работяг. Как пить дать, едут наниматься на кирпичный завод или копачами в карьер. Спокойные, рассудительные мужики с крепкими, загрубевшими руками. Интересно, что это их потянуло в такую глушь? Неужели в Дубостане не нашли себе дела? Такое чувство, что бросили обжитые места и сорвались в погоне за… – чем? Деньгами? Так никогда ещё ни завод, ни карьер не считались золотым дном.
К ним можно было бы пристроиться, с лишними вопросами лезть не будут, но, как назло, рабочие плотно заняли все места. Не втиснешься. Оставалось последнее купе, там сидели трое. В двоих Антон без труда угадал обитателей Задворок: коренастые, загорелые, с косматыми бородами и нечёсаными гривами волос. В очень распространённой здесь одежде: короткие куртки из грубой кожи с множеством карманов и застёжек, широкие штаны, заправленные в высокие ботинки на толстой подошве, какие обычно носят копачи из карьера. И без багажа – те ещё субчики.
Да и рожи у мужиков совершенно разбойничьи. Вроде похохатывают, подшучивают, легко знакомятся с пассажирами и переходят на весёлый, дорожный трёп. Но вдруг полоснёт недобрый взгляд из-под косматой брови, скользнёт кривоватая усмешка – и будто коснулся ты чего-то мерзкого и опасного. Словно полез под лавку за родным своим сидором с бутылкой самогона, – крепкого, для себя деланного, – да добрым куском вяленого мяса, а ухватил холодное, извивающееся гадючье тело…
Третий, немолодой мужчина в чёрном мундире с нашивками горного инженера в петлицах, явно чувствовал себя рядом с ними не в своей тарелке. Старался держаться независимо, чинно, с некоторой даже строгостью, но получалось у него это плохо. Через маску человека, занимающего достойное положение в обществе, проглядывала растерянность и страх, внушаемый попутчиками.
Пришлось пристроиться четвёртым. Внешне Антон походил на первых двух из купе, и в то же время разительно от них отличался. Одет он был почти в такую же куртку, только армейскую, не новую, но крепкую, со споротыми нашивками и поблёкшими, едва различимыми эмблемами. Свободные, из плотной ткани штаны, и армейские ботинки с высокой шнуровкой. Но вот в остальном…
Лицо чуть удлинённое, с правильными чертами, чисто выбритое. Прямые, жёсткие как проволока волосы под армейской кепи острижены под «ёжик». Кожа необычного оливкового оттенка, и будто чуть-чуть шероховатая, с редкими, едва заметными оспинками. Всё это говорило о примеси сунгской крови. Но и чистокровным сунгом Антон не был – волосы не тёмные, а рыжеватые, глаза светлые, а прямой нос и упрямый подбородок, характерный для дарийцев, выдавали в нём полукровку. В правом ухе тускло отсвечивала бронзовая серьга в виде распластавшегося в прыжке гепарда.
Забросив худенький вещмешок на багажную полку, он пристроился с краю, с наслаждением вытянул ноги и откинулся на спинку сидения. На вид молчаливому пассажиру можно было дать около тридцати лет, возможно, чуть меньше. Шрам, пересекающий правую скулу, и спокойный, даже как бы слегка отрешённый взгляд, не позволяли с точностью определить возраст. Ясно было одно – сколько ни стукнуло этому парню, повидать успел он немало.
Местные представились Спичем и Кентом, и лишь тронулся состав, достали бутыль мутноватого крепкого местного самогона, прозванного «болтаной». Человека, непривычного к этому огненному напитку и принявшего пару стаканов, изрядно шатало при ходьбе. Отсюда и название. Да и язык напиток развязывал неплохо, может быть, ещё и поэтому.
– Предлагаю, ребята, опрокинуть по маленькой за знакомство, – веселился Спич. – Дорога длинная, чтобы ни скрасить?!
Кент шумно поддержал товарища. Инженер, назвавшийся господином Реусом, принялся торопливо доставать продукты, какие обычно берут в дорогу на рынке: отварная курятина, яйца, ветчина, зелень. Раскладывая закуску, он, очевидно, надеялся расположить к себе лихих попутчиков.
Кент шустро разлил по первой, и тут же, без паузы, по второй. Собутыльники не стеснялись, со вкусом перемалывали челюстями харчи горняка, не забывая наполнять стопки. Инженер, похоже, захмелел уже после первой, но старался не отставать от крутых парней. Антон выпил стопку, закусив пучком зелени, но от второй отказался. Пристроил под голову куртку и прикрыл глаза. Он возвращался в родные края после долгой отлучки. Убаюкивал колёсный перестук, голоса отдалялись. Накатывала лёгкая дрёма…
***
– Рыночники совсем обнаглели! – выкрикнул Лас Кривой, и ватага одобрительно загудела. – Вчера припёрлись кодлой на нашу территорию, приставали к девчонкам. Рик Носатый попробовал заступиться – получил в лоб. Да и то, что он один мог сделать? А сегодня утром у Козявки перевернули лоток, весь товар попортили!..
Многие мальчишки в Идиллии начинали зарабатывать сызмальства. Козявка, восьмилетний шкет, торговал с лотка пирожками, что пекла его бабка. Обидеть такого – себя не уважать! А уж спустить подобное обидчикам – тем более. Мальчишки Идиллии с малых лет привыкали защищать свой район, свою территорию. По всему городу, исключая разве что Задворки и Площадь, шла необъявленная война подростковых ватаг.
Кривой верховодил мальчишками на Бараках, где жили рабочие кирпичного завода и копачи с карьера. Район состоял из двухэтажных бревенчатых срубов, длинных и мрачных, поставленных плотно друг к дружке. Между ними – некое подобие загаженных улиц, неширокие проходы с мусорными кучами и сточными канавами. Внутри бараков клетушки на одну-две комнаты, тесные и тёмные. Летом душные, зимой холодные. И всегда сырые. Магазинов и лавок здесь не было вовсе, за жратвой и одёжкой бегали на Рынок.
Бараки растянулись от кирпичного завода до Площади, самого благополучного места в городе. Внушительные здания Муниципалитета и Жандармерии, дорогие по здешним меркам магазины и самый шикарный в городе ресторан «Хрустальный звон» – это всё Площадь. Слегка наособицу, как бы порицая всю эту роскошь, тянул шпиль к небу храм Николаса Первохода, почитаемого в Идиллии главным святым. Утром и вечером усердно мели брусчатку Площади дворники, присматривали за порядком постовые, усатые и строгие – не забалуешь.
Далее расположились Мастерские, где рукастые мужики чинили всё, что необходимо в хозяйстве, и что способно со временем изнашиваться и ломаться – от телеги до кастрюли. Небольшие столярные и слесарные цеха, кузни, крохотные артели по изготовлению и ремонту всякой всячины. Бочары, скобари и лудильщики. Будки сапожников и пошивочные ателье. Умельцы никогда без куска хлеба не сидели, но и открыть здесь своё дело было непросто. Требовалось разрешение старшины.
Помимо Мастерских к Площади с одного края примыкал пустырь, протянувшийся к карьеру, где добывали глину для кирпича. А с другого – Рынок, куда фермеры привозили продукты, и который кормил большую часть горожан. Здесь следила за порядком группа вышибал с управляющим во главе. Крепкие ребята собирали мзду за торговые места и устанавливали цены на продукты. Нередко скупали у фермеров товар в полцены, а потом через своих людей, которым платили небольшие деньги, продавали мясо и овощи в торговых рядах. Большая часть выручки шла, понятно, им самим. Тех, кто не хотел следовать правилам, убеждали в справедливости мироустройства при помощи ножей и дубинок.
И наконец, от Мастерских до Чёрной рощи тянулись Задворки – опасные трущобы, городское дно с притонами, подпольными игорными домами – катранами – и весёлыми «общажками» с дешёвыми проститутками. Здесь легко могли зарезать за пару монет или приложить чем-нибудь тяжёлым по голове за поношенную куртку. На Задворках никто не работал, зато любой мог взяться сбыть краденое. Имея с того свой процент, понятно. Здесь прятались от жандармов мошенники и воры, шулера и налётчики. Жулики всех мастей и дерзаи с руками по локоть в крови.
То был мир взрослых. Но был ещё и мир подростков. Барачники, мастеровые, рыночники – стаи малолетних оборванцев ревниво охраняли свои районы от чужаков. Площадь, с её грозными символами власти и наличием постовых, считалась территорией нейтральной. В переулках Задворок малолетние почти не встречались, там правили свои законы. А в остальном…
Впрочем, в дневное время перемещаться по городу можно было свободно. Сбегать на рынок за продуктами, забрать в Мастерских починенную утварь для матери, другие какие нужды заставляли мальчишек пересекать заповедные границы – это всё не считалось. На воскресную службу в храм шли волчата из враждующих ватаг бок о бок – святое дело. Но вот вечером гулять по чужой земле в одиночку категорически не рекомендовалось. Если ты такой смельчак, что сунулся с закатом солнца в соседний район, то получи за это хорошенько по тыкве. Сам дурак. Не знаешь правил, спроси у тех, кто в курсе.
Но в этот раз случилось совсем другое – рыночники откровенно наехали на барачников. Притом сделали это нагло, днём, наплевав на неписаные законы уличного братства и с явной целью нарваться. Вот и гудела ватага, выкрикивал с надрывом призывы к бою Лас Кривой. Был он пацаном дерзким, смелым, от драки никогда не увиливал и бился жёстко, порой даже жестоко. В одной из уличных потасовок он потерял глаз, что ещё больше укрепляло авторитет…
***
Воспоминания прервались, кто-то тряс его за плечо.
– Э, паря, в картишки переброситься не желаешь? – предложил Кент. – Ехать-то ещё долго, а так время скоротаем.
Антон чуть приподнял веки. Инженер был уже на хорошем взводе, но хорохорился. Вскидывал голову как молодой петушок, выстраивал на лице значительную мину – все признаки приличного опьянения, когда с ног человек ещё не валится, но и соображает уже с трудом. О Кенте со Спичем этого сказать было нельзя. Выглядели они на удивление трезво: Кент тасовал колоду потрёпанных карт, Спич хищно скалился из угла.
– Давай, контрактник, присоединяйся, – не отставал Кент.
Они приняли его за наёмника, понял Ант. Ну да: потрёпанная военная форма, серьга в ухе. В кармане плата за риск, кровью заработанные деньги. И кстати, всё почти так и обстоит. Кроме денег. А вот горняк, похоже, едет к месту нового назначения. Наверняка получил неплохие подъёмные. Ситуация стала понятной до скучного.
– Не, ребята, – вяло отказался Антон, – устал. Подремать хочу. Вы уж как-нибудь без меня…
– Боишься? – зло зыркнул из угла Спич. – Не трусь, салага, больше денег не проиграешь!
– Ага, боюсь, – спокойно ответил «гепард». – Да и спать охота.
И вновь прикрыл глаза.
Он ещё слышал, как бурчат братья-разбойники: мол, ну и чёрт с ним, мы и на троих раскидаем. Как поддакивает инженер, приговорённый на заклание, но стук колёс и мерное покачивание вагона смежали веки. Да и какое ему, в сущности, дело до этого горняка. Хочет отдать этим ухарям деньги, пусть отдаёт. Не дитя малое, видит, с кем пил, а теперь сел играть. Однако подремать основательно Антону так и не дали. Едва коснувшись усталого сознания, сон испугано упорхнул от визга всё того же мастера горного дела.
– Я вас умоляю, господа! – в голосе инженера отчётливо звучали истерические нотки. – Один! Один только кон в долг! Я знаю… чувствую – мне сейчас повезёт!
– Хо! Нет, дружище, – снисходительно хохотнул Кент. – В долг мы не играем. Если что ценное есть – портсигар или часы – покажи. Может и согласимся.
– У меня простенькие часы, – чуть не плача, пролепетал горняк и достал дешёвую луковицу на латунной цепочке. – Вот.
– Да, за такие и пятёрки жалко, – презрительно усмехнулся Спич. – Может, ещё чего есть?
Антон наблюдал через полуприкрытые веки сцену унижения незадачливого пассажира. Ворох радужных ассигнаций перекочевал с кона к братьям-разбойничкам, судя по всему, все сбережения горняка. Сам инженер лихорадочно шарил по карманам. Наконец, вынул и положил на столик тонкой работы серебряную брошь в виде бабочки.
– Вот, жене вёз, – трагическим голосом проговорил он. – В подарок.
– Полсотни за неё, – быстро произнёс Спич, аккуратно складывая купюры в стопку.
– Побойтесь бога! – взвился инженер. – В Дубостане я отдал за неё две сотни!
– Мы ж не в Дубостане, – оскалился Кент. – Здесь свои расценки. Хочешь, ставь за полста, нет – разойдёмся красиво.
– Ладно, ставлю, – решился горняк. – Я знаю, мне сейчас повезёт.
Бедолага явно рассчитывал вернуть проигранные сбережения, рискнув играть против опытных вагонных шулеров. Антону это надоело.
– Хватит. Господин инженер, уберите свою цацку. Порадуйте жену подарком, и бросайте играть, иначе останетесь вовсе без штанов. – Он властно забрал украшение с кона и протянул Реусу. И повернул голову к остальным картёжникам: – На этом игровой сезон считаю закрытым. Дайте отдохнуть хотя бы оставшееся время.
– Тебе не кажется, дружище Спич, что некоторые благородные господа считают себя очень умными, – обратился Кент к товарищу намеренно громко, так, чтоб слышали все присутствующие. – Или очень крутыми. Да, вот точно – крутыми. Видал, у него серьгу в ухе?
– Ага, дружище Кент, – поддержал товарища Спич. – Я слыхал, на западных границах бродяги сбиваются в стаи, грабят приграничные районы княжеств, режут мирных людей. При этом гордо называют себя рейдерскими отрядами и присваивают бандам громкие названия. Всякие там «тигры», «барсы», «леопарды». Там этих «кошек» больше, чем шавок у нас на Задворках.
– И теперь такой вот парень указывает, что нам делать, и что нам не делать?
Ант спокойно слушал издевательскую болтовню босяков. Выпили ребятки болтаны, теперь треплют языками. Что ж, бывает. Язык, он без костей. Но инженер, похоже, немало струхнул. Продолжать игру он больше не хотел и убрал брошь в карман.
– Действительно, господа, достаточно…
– Хватит, так хватит, – покладисто кивнул Спич, укладывая выигрыш в карман куртки. – Можно и отдохнуть. Покурим перед сном?
Теперь он смотрел прямо на Антона.
– Покурим, – тряхнул головой «гепард».
Все трое протиснулись из купе в узкий коридор. На боку Антона висел в ножнах широкий обоюдоострый клинок, какими обычно пользуются диверсанты. Оружие в умелых руках крайне опасное, но ни в Дубостане, ни в Идиллии на такие мелочи не обращали внимания. Здесь и револьвером в кобуре не очень-то удивишь. Сунги же всегда носили на поясе длинные ножи, считавшиеся частью национальной одежды, и, кстати, мастерскими ими владели.
Но Антон и не собирался доставать оружие.
Пока шли по коридору, он безбоязненно подставлял шулерам беззащитную спину. Обострившиеся рефлексы бойца позволяли интуитивно определять, чувствовать дистанцию до противника и их движение. Логика подсказывали – здесь, в узком, тесном пространстве, босяки в драку не полезут. И лишь вывалившись в тамбур, Ант резко развернулся спиной к стенке вагона и оказался лицом к лицу с преследователями. Зубы его уже сжимали мундштук папиросы. Спросил с ухмылкой:
– Спичек не найдётся?
– Конечно!.. – расплылся Кент. – Секунду, мой друг!..
Он стоял ближе, Спич тёрся сзади, вплотную к сообщнику. Кент с готовностью чиркнул спичкой, а затем резким движением сунул огонёк к лицу Антона. Знакомый приём: в полумраке тамбура – ослепить, сбить с толку, отвлечь внимание, а Спич тем временем…
Эх, зря вы ребята не узнали побольше о диких кошечках, что водятся на западной границе Даирии. Тогда, может, не полезли бы на рожон. Хитрость не помогла. Ант заранее щурил глаза, готовился к чему-то подобному. Вместо того чтобы отпрянуть, он чуть нагнулся, и не сходя с места сильно и точно ударил кованым ботинком Кенту в пах. Противник охнул, сложился, и тотчас получил удар коленом в лицо. Обвалился прямо под ноги Спичу. Тот как раз начинал движение, сбился с шага, и правая рука с длинной заточкой зависла в считанных сантиметрах от шеи Антона. «Гепард» припечатал вооружённую руку к стенке тамбура – противно царапнул металл о металл – и чуть потянул на себя. Спич, запинаясь о лежащего подельника, растянутый по стенке, запрокинул голову. И тотчас получил в открывшееся горло жестокий удар кулаком.
Если бить правильно, такой удар ломает хрящи гортани всмятку и человек умирает в считанные минуты от удушья. Спич захрипел и выронил оружие. Начал оседать, но «гепард» придержал поверженного противника. Вытащил из куртки деньги, переложил себе в карман. Потом, не отпуская обмякшее тело, – ох и тяжёл же ты стал, Спич, мёртвые всегда тяжелее живых, – перешагнул хрюкающего Кента и распахнул тамбурную дверь.
В лицо пахнуло прохладным ветром, запахом креозота и разогретого железа. Тенями скользили силуэты деревьев лесополосы, высаженной у путей. Одним махом Ант вытолкнул мёртвого Спича в зияющий проём.
Следом пришла очередь Кента. Предварительно Антон вонзил в грудь шулера заточку сообщника. На всякий случай. И свидетели не нужны, и случись, не приведи господи, дознание – два гопника не поделили добычу, затеяли драку и вывалились из вагона. При этом один успел пырнуть другого заточкой. Бывает.
К тому же у босяков наверняка есть дружки. Те тоже могут проявить интерес, а зачем лишние вопросы? Все эти мысли Антон крутил в голове равнодушно. Действия его были размерены и методичны. Он не испытывал к убитым ни жалости, ни сострадания – шваль, человеческие отбросы. Просто всё нужно доводить до конца.
Ну, здравствуй, малая родина…
Вернулся в купе и подсел к инженеру. Тот, молча давился слезами, переживая проигрыш.
– Очень вам не советую, уважаемый, играть в карты с незнакомыми людьми. Тем более на линии Дубостан – Идиллия. Тем более с профессионалами, – с этими словами Ант положил перед горемыкой деньги.
Инженер уставился округлившимися глазами на купюры:
– Это все наши с женой сбережения! Весь последний год в беспрестанных трудах, часто в две смены!.. Как?.. Как вам удалось уговорить этих жуликов вернуть деньги?
– Умею убеждать, – улыбнулся Ант.
– Они напоили меня своей сивухой, и я потерял голову. Мы собрались купить домик в Идиллии. Я отправился в Дубостан, в банк, туда и обратно. И вот… Даже не знаю, как вас теперь благодарить?! – И тут же спохватился: – А, кстати, где они? Вдруг, вернуться?
– Не вернуться, – успокоил инженера Антон, расслаблено вытягивая ноги. – Они сошли с поезда.
– Но остановок не было?..
– Не важно. Давайте договоримся так: мы все вместе сели, выпили-закусили, а потом вы и я легли спать. Перед прибытием проснулись – попутчиков нет. Где они, куда пошли – знать не знаем. Больше мы их не видели. Не думаю, что кто-либо вообще заинтересуется судьбой этих подонков, но если вдруг… Так и вам спокойнее, и мне. – Горняк часто закивал головой. – А вы, господин Реус, работаете на кирпичном заводе?
– Кирпичный завод? – воскликнул собеседник. – Вы, верно, давно не были в этих краях, господин…
– Антон. Зовите меня просто Антоном. Да, я уезжал.
– Завод сейчас мало кого интересует. Кроме самого господина Фоля, конечно. Заработки не те, в карьер их не пускают, да и вообще, сейчас в Приозёрье всё изменилось.
– Вот как? – неподдельно удивился Антон. – Это что ж такое должно было случиться, чтоб кирпичи упали в цене?
***
О кирпичном заводе Фоля он кое-что знал. Историю освоения южных земель рассказывал кузнец Трей. Непростой он был человек, и ковать умел, и книги читал. Знал много, а до приезда в Приозёрье, говорят, работал в Дубостане на металлургическом комбинате. Сам Трей никогда о прошлом не рассказывал, и о том, что согнало его с насиженного места, помалкивал.
Антон же по просьбе матери два года посещал вечернюю школу при храме Святого Николаса. Священники обучали грамоте и счёту, однако кроме этого читали ученикам лишь нравоучительные истории из жизни Первохода и о его пути к святости. Всё остальное мальчик узнавал от кузнеца. Днём тот учил махать молотом, а по вечерам Ант частенько засиживался с чашкой чая в комнатке за кузней. Напившись ароматного напитка, Трей набивал любимую трубку крепким табаком и начинал свои рассказы.
Сколько кузнец себя помнил, никогда в Даирии не было спокойно. На западе много лет не прекращался спор из-за пограничных земель с княжествами Грасс и Калеман. Княжества то вступали в военный союз, то отстаивали свои права поврозь, но вооружённые стычки случались регулярно, перерастая зачастую в кровавые локальные войны. Постоянного контроля требовал и берег Северного моря, незамерзающего по причине тёплого течения. Здесь расположился крупнейший порт и главная военно-морская база республики Порт-Тавальон. Отсюда уходили в рейды военные корабли – сражаться с корсарами Калемана, норовившими высаживать десанты на земли Даирии.
Здесь же начинался судоходный путь в Поморье, отдалённую колонию, где на страже интересов столицы Даирии – блистательной Ксении – стоял Колониальный корпус. Поморье отделяла от республики огромная территория, почти сплошь поросшая тайгой – империя Цизе. Имперские интересы давно и прочно были связаны с этим забытым богом клочком земли. Столкновения с цизейцами и поддержание порядка в Поморье правительство называло «восточной проблемой», и та постоянно высасывала из республики оружие, боеприпасы, снаряжение, провиант – деньги. И людей – транспорты с волонтёрами уходят в море каждую неделю.
А там, где мы живём, продолжал рассказывать кузнец, пролегает южная граница. Тянется она по Великой Степи, бескрайнему, прокалённому солнцем простору, где на глинистой почве изредка встречаются колючие кусты, да гуляет ветер, гоняя вечных странников – перекати-поле. Лишь с дарийской стороны, близ течения реки Алтаны разливаются морем ковыли и степные травы.
Отсюда начинается Южный тракт, древняя дорога из тёсаного камня через Степь. Кто и когда проложил её, сейчас никто уже и не вспомнит. Как не помнят люди, кто перекинул мост через Алтану. И если отправиться по Тракту на лошадях, то к концу третьего дня пути покажутся на горизонте зубчатые стены крепости Хасан-Бад. Это уже Асхея, крупное и богатое ханство. Его столица – Терция – красивый южный город с дворцами и фонтанами. С древних времён в ханстве выращивали тутовые деревья и ткали тончайший щёлк, платья из которого были нарасхват у дарийских модниц. Изготавливали пряности и засахаренные сладости, что так ценились в ресторанах блистательной Ксении. А великолепные асхейские ковры и вино с тонким, необыкновенным букетом прославились на весь мир.
Соседствуют с Асхеей ханства Химея и Мигрия. Первая – по большей части бесплодная пустыня. Население малочисленно, живут химейцы в основном на границе с Асхеей, либо близ редких колодцев с водой. Сами же они нищи и невежественны, влачат жалкое существование, пытаясь выращивать на каменистой, не пригодной для сева земле хлопковые кусты. Мигрия, большая часть которой расположена в горах Наган-Таг, населена племенами дикими и необузданными, такими же, как и их скакуны. Мигрийцы грубы и неотесанны, обожают кожаные одежды и широкие кинжалы, но в схватке храбры до безрассудства, за что снискали славу отличных бойцов.
От века по Тракту шли караваны. Из Ханств на арбах везли шелка, ковры, пряности и вино в кувшинах. Обратно – лес, литой металл, инструменты, и многое другое, в чём нуждались асхеи. Но, это то, что лежит на поверхности, о чём пишут в книгах по истории. С некоторого времени по старой дороге стали перевозить контрабанду: сильный наркотик «чёс» и запрещённую в Даирии настойку «Большой дракон». И это в книгах уже не пишут. Поток отравы не на шутку обеспокоил жандармерию и таможню. Зелье не только оседало в Дубостане, оно растекалось по всей Даирии. Подобно чуме «чёс» поразил край лесорубов с окружным городом Крозеном, следом – индустриальный Астенгард. Наконец, волна наркомании докатилась до столицы, став нешуточной головной болью для Главного жандармского управления.
Если добавить к этому постоянные войны между ханствами – ситуация пороховой бочки с подожжённым фитилём – становится понятным, что потребовалось укрепление южных пределов. Но чёткой границы там никогда не было. Великая Степь существовала как бы сама по себе и не принадлежала ни одному государству. Никто не претендовал на дикие, безжизненные пространства. Выгуливают асхеи на своей стороне табуны лошадей, пасут химейцы коз – и бог с ними. Блистательной Ксении всё это было неинтересно. Главное, не лезут в наши пределы, не рвутся через Степь в Даирию. Поэтому ставить пограничную заставу в такой глуши, налаживать снабжение и связь, казалось заседателям Верхней палаты и президенту непозволительной роскошью. Хватит и гарнизона в Дубостане.
И тогда в Государственном Совете родился проект: территорию, прилегающую к озеру Зеркальному (так назвали его геологоразведчики), и зону лесостепи к востоку от русла Алтаны, объявить специальным указом свободной безналоговой зоной – Приозёрьем.
Теперь любой желающий мог поехать в Дубостан, получить необходимые на первое время инструменты, продукты, семена для посева и скот, и отправиться осваивать новые земли. Желающие нашлись, называли их колонистами. Среди них встречались люди честные и трудолюбивые, решившие построить своё будущее собственными руками. Были неудачники и фантазёры, мечтавшие найти на границе со Степью молочные реки с кисельными берегами. Наконец, направились в дальние края и личности откровенно преступные: душегубы в розыске, проворовавшиеся чиновники, жулики и авантюристы всех мастей.
Ходили даже слухи, что жандармы Дубостана, воспользовавшись ситуацией, выслали в Приозёрье большую часть своих неблагонадёжных граждан принудительно. Провели облаву перед отправкой и поставили условие – или едешь на необжитые земли колонистом, или посадим в тюрьму. А преступление, дружок, мы тебе всегда подыщем.
Можно себе представить, какое пёстрое общество отправилось к озеру Зеркальному. Голоса людей тонули в скрипе телег, мычании коров, гонимых стадами, и похрюкивании свиней, вывозимых в клетях на колёсах. С ними смешивались пьяный хохот и заунывное пение о покинутых родных краях, пальба в воздух и ругань. И непрекращающиеся споры пионеров, как лучше устроить будущее житьё-бытьё. Дорожная пыль густо покрывала сапоги людей и конские копыта.
Посёлок начали ставить у лесного массива, вырубая деревья на строительство бараков и землянок. Но вскоре фермеры отмежевались. Привычные к труду крестьяне быстро отыскали землицу получше, поближе к реке, и принялись нарезать участки под поля и пастбища. Первым правительственным учреждением, появившимся в нарождающемся посёлке, была кадастровая кантора. Некоторые переселенцы сразу двинулись к озеру, но нарвались на сунгов и повернули.
Первую зиму в посёлке пережили кое-как. Настоящих столяров и плотников среди пионеров было мало, строителей тоже. Романтическая молодёжь да уголовники ставить избы не умели. Рыть землянки в глинистой почве тоже оказалось делом непростым, а зима уже стучала в дверь. Ночами подмораживало, пожелтели и облетели листья в лесу, что тянулся к озеру. А там и первый снег выпал – сразу глубокий, – а землю сковало морозом. И так – на все три зимних месяца.
Встречать холода пришлось в наскоро построенных лачугах, едва укрывавших от непогоды, и стылых землянках. Лишь некоторые новосёлы успели оборудовать себе добротное жильё и, экономя продукты, чувствовали себя в относительной безопасности. Но в лачугах процветало пьянство, игра в карты, воровство. Именно этот район впоследствии получит название Задворки.
Переселенцы-крестьяне отделились от общей массы сразу по приезду. Они отошли восточнее, ближе к реке, и сразу взялись за работу. Строили неказистые, но надёжные избы, хлева для скота, обработали землю под озимые, и к весеннему севу были готовы. У многих городских, которым скот достался по разнарядке, и которые не представляли, что с ним делать, хитрые фермеры выменяли скотину на консервы и спирт.
В посёлке же голодали и мёрзли, особенно на Задворках. Кто сумел сохранить продукты, выданные в дорогу, и построил сносное жильё, превратили свои дома в крепости. Окна заколотили крепкими ставнями с прорезанными отверстиями для ружейных стволов. Бездомные обитатели Задворок, голодные и остервенелые, норовили грабежом добыть себе пропитание у своих более удачливых соседей. Их встречали пальбой из всех стволов. Оружие брали в руки и женщины, и подростки.
Кто-то шёл к фермерам, в надежде поживиться съестным. Бумажные дары, и даже серебряные монеты, в то время ничего не стоили. Расцветал свободный обмен – за еду брали инструменты, ружья, патроны. Прижимистые селяне меняли провизию скупо, сдирая с колонистов из посёлка три шкуры.
Но вот, худо-бедно, зима миновала. Стаяли снега, отжурчали ручьи. По весне выяснилось, что от прибывших переселенцев осталась едва треть. Кто-то умер в голодное время, а то и погиб в перестрелках. Кто-то решил податься обратно в Дубостан, да так и сгинул в заснеженных лесах. И неизвестно, чем закончился бы грандиозный проект, если бы не Александр Фоль.
С именем этого человека связано дальнейшее развитие края и появление Идиллии. Происходил Фоль из хорошей семьи, от века занимавшейся строительством. Молва гласит, что Александр не поладил с отцом и братом и назло им поехал с переселенцами в дикие места. Но именно он первым отметил, что почва у посёлка глинистая, малопригодная для земледелия. Зато из неё можно производить отличные кирпичи. В этом Фоль знал толк.
