Олег Лёвин
Тёмное время суток
Коновалов и Юля некоторое время смотрели, как пылит по грунтовке полицейская машина, будто стараясь запечатлеть момент в памяти. Потом они пошли по дороге в сторону Наталки. Вскоре лес закончился, и открылось поле. Стояла рожь, колосилась волнами под голубым небом. Грунтовая дорога пролегала змейкой вдоль поля к посадкам, а вдали на продолговатом холме располагалось село Наталка. Маленькие домики виднелись то там, то тут, а между ними обильно росла зелень. Пейзаж дополняло яркое солнце в зените. Слышно было щебетание жаворонков, хотя самих их и не было видно.
Юлия и Петр шли молча, приближались посадки, в них видны были березы. Квятко знала адрес дачи Космолётова – Садовая, 8. Она спросила у Петра:
– Ты знаешь, где в деревне Садовая улица?
– Это почти на окраине. – Коновалов подумал и предложил. – Может тогда к бабушке сначала, не денется никуда Космолётов, если он действительно прячется на своей даче.
Квятко согласилась. Она была несколько рассеяна, потому что вспомнила про пуговицы. Чего ей пришла эта мысль в голову, она не могла понять. Но ей подумалось о том, что где-то она эти пуговицы уже видела. Однако они вышли уже на окраины Наталки, отсюда четко видны были стройные улицы с домами и высокие липы в центре села.
– Там бывший барский парк. – Указывая на них, пояснил Коновалов, хотя Квятко его ни о чем и не спрашивала. Деревня Наталка оказалась на удивление процветающим поселком: добротные дома, как один с новыми железными крышами, ровными, красивыми заборами и аккуратными хозяйственными постройками. Но все так было по ее окраинам, в центре же, где расположился обширный и заросший бывший барский парк, который занимал довольно значительную часть деревни, располагался только полуразрушенный барский дом и старые конюшни, в которых когда-то были устроены квартиры для бывших работников колхоза. Теперь эти работники состарились и доживали свой век на пенсии в этих квартирах. Одну из них и занимала бабушка Петра Мария Георгиевна.
Перед квартирой баб Маши был небольшой палисадничек, огороженный забором от других участков и от улицы. В палисадничке росли две яблони, и был небольшой огородик, а также недостроенная баня. К двери в квартиру вела дорожка с обеих сторон закрытая частоколом, отделяя ее и от соседей, и от палисадника. Квартира баб Маши состояла из кухни с русской печью зала и двух небольших спаленок, которые находились в самой глубине квартиры и не имели окон.
Мария Георгиевна заметила Петра и Юлию из окна кухни, еще, когда они только подходили к калитке. Здесь у кухонного окна у нее был удобный наблюдательный пункт, так как двор был виден отсюда полностью. Коновалов представил Юлию Борисовну бабушке. Мария Георгиевна, крупная, круглая женщина с гладким лицом и коричневой кожей внимательно посмотрела на Квятко и предложила «повечерять». Она пригласила их в зал, где для того чтобы было светло надо и днем и ночью включать свет, и здесь усадила за круглый стол, а сама ушла приготовить еду. Юлия Борисовна огляделась: зал был прямоугольным в плане, в одну из стен вделан шкаф, в углу стояло трюмо, рядом с ним сервант, сбоку от стола старенький телевизор, а прямо у стены за ее спиной диван. В комнате, по сравнению с улицей, было значительно прохладней.
– Да, вот тут и ходил дедушка с мухобойкой. – Ни с того ни с сего сказал Петр, видно впавший в какие-то свои сокровенные воспоминания, глаза при этом у него были умильные и радостные.
– Что? – Не поняла Юлия
– Деда вспомнил. Я когда с родителями летом приезжал сюда, дед обычно целый день на диване этом лежал и телек смотрел, только время от времени вставал, брал мухобойку и мух бил. – Пояснил Коновалов
Пришла баб Маша, принесла жареных карасей прямо на сковородке.
– Из нашего пруда. – Объяснила она.
– Вкусно. – Похвалила стрепню баб Маши Квятко.
– У вас, Петь, с Юлей отношения? – Полюбопытствовала бабушка.
– Это моя невеста. – Неожиданно ответил Коновалов, чем привел в некоторое замешательство Юлию Борисовну, которая, впрочем, не стала возражать, ибо это выглядело глупо. Баб Маша принесла чай. Расставила красивые чашки и налила горячую, зеленую жидкость в них.
– А ты, Петь, так просто приехал, или дело какое? – Спросила баб Маша.
– Это меня Юля привезла. Мы человека одного ищем, Космолётова, у него дача на Садовой.
– Ну это за парком. Там городские селятся, я никого не знаю из них. Не была там даже ни разу. Так что не помогу ничем.
Она принялась убирать со стола и о чем-то задумалась, периодически замирая с вилкой или кружкой в руке.
– А помнишь, Петь, как ты птицу ждал? – Вдруг спросила она, и лицо ее озарилось счастливой улыбкой.
– Птицу? – Удивилась Юлия, а Коновалов от смущения покраснел.
– Ну да. Ненармунь. Он тогда сказку эту прочитал про нее в книжке и решил, что она обязательно прилетит на наш пруд. Сколько тебе лет-то было? Наверное, около десяти годков.
Квятко предложила пойти найти дачу Космолётова. Они поблагодарили баб Машу за обед и отправились к Садовой. Деревня Наталка когда-то была центром крупного колхоза основная специализация которого была свиноводство. На окраине деревни было построено четыре огромные свинофермы, в которых размещались сотни голов свиней. Со временем колхоз пришел в запустение, фермы разрушились и заросли сорняком, а люди, работающие на них, или умерли или вышли на пенсию, как баб Маша. Колхоз с его фермами и постройками для жительства людей компактно располагался вокруг бывшей барской усадьбы и парка, а после его исчезновения та территория, которая находилась за парком и прудом, немного на возвышенности, была отдана горожанам под дачи.
Они быстро нашли дом Космолётова – небольшое деревянное строение с обширной верандой. Вокруг дома росли вишневые деревья, и сам дом выглядел необитаемым.
– Будем заходить? – Спросил Коновалов.
– Неа, Комова дождемся. Думаю, никуда не денется твой работодатель. Ты меня на пруд лучше своди.
Петра почему-то не удивила такая просьба. Всегда, когда он приезжал в Наталку или жил здесь какое-то время, любимым местом для него был пруд. Он подолгу сидел на берегу, под ивой, смотрел на водную гладь и ни о чем не думал. Пытаясь достичь того состояния когда мозга у него не будет, т. е. состояния смерти. Ну, или иначе, просто наслаждался покоем.
В Наталке асфальтированных дорог было только две: одна шла через всю деревню, а другая вдоль дач. Та, что шла через деревню была изрядно разбита с многочисленными ямами, но еще вполне проезжая, а та, что шла к дачам имела вид современный и ухоженный. Коновалов повел свою подругу следователя по деревенской дороге, а так как Наталка была небольшой деревней, вскоре они уже были в самом ее центре на дамбе, которая была одновременно запрудой на пути небольшой речушки Грязнуша, она и образовывала большой пруд, вытянувшийся вдоль всей старой части деревни. Пруд и река разделяли деревню на две части, а соединялись они навесным мостом. По берегу пруда росли старые ивы, за ними над водоемом нависали старые тополя из барского парка. Над парком кружили стаи воронов, они то взмывали в небо, то скрывались в ветвях тополей. Коновалов и Квятко долго стояли на дамбе и смотрели на пруд, вода в нем была прозрачной и солнечные блики отражались от нее. Молчание нарушила Юлия:
– Ты зачем меня невестой назвал?
– Не знаю. Мне так захотелось. Ты расстроена?
Квятко неопределенно пожала плечами, Петр, чтобы направить ее мысль в другую сторону, предложил:
– А пойдем, я тебе покажу мое любимое место здесь.
Они спустились с дамбы и пошли вдоль пруда. Берега у него были пологие и небольшие волны наплывали на них. В одном месте берег прорезала протока, она сильно обмелела и была засыпана старыми ветками с тополей, которые тут росли. Наконец они достигли той желанной цели, к которой хотел привести Юлию Коновалов. Это была старая огромная ветла, росшая прямо на берегу пруда, сразу за висячим мостом. Её корни уходили в воду, а мощный ствол разветвлялся, и одна большая ветка простиралась прямо над водой. Поверхность ветки была так отполирована, что было понятно, что детвора здесь проводит многие часы. Странно, но берег в этом месте был густо усыпан желтой листвой, хотя еще только август. А прямо по кромке берега густо росла лебеда. В одном месте разложено кострище. На листья обратила внимание Квятко, она тщательно разгребала листву носком туфли.
– Да, это такая особенность: здесь в любое время года, даже зимой, листья желтые лежат. – Заметил Коновалов.
Они уселись на берегу и смотрели на водную гладь.
– Мы когда маленькие были, на этой ветке любили сидеть. – Коновалов показал на полированный ствол.
– А что тебя сюда сейчас привело? – Спросила Квятко и кинула маленький камушек в воду, концентрические круги разошлись от места, где он упал, и тут же исчезли.
– Воспоминания.
Она кивнула головой понимающе, хотя, наверное, думала о чем-то другом.
– А ты, правда, видел птицу? – Спросила она.
– Ага, в детстве. Здесь вот и видел.
– Красивая, наверное?
– Да, очень. На лебедя похожа, только очень большая.
Они помолчали. Солнце уже начало свой бег на запад. Тени удлинились, с юга повеяло теплым ветром.
– Что ты хотел от нее, бессмертия? – Ровно дыша, спросила Юлия
– Нет. Я думаю, оно и людям не нужно, даже то, которое обещал им Христос.
– Почему?
– Потому что люди злы.
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю, я знаю.
– Тогда зачем ты их спасаешь?
Коновалов посмотрел на неё в глазах его вспыхнуло что-то хищное.
– Я?
Она молча вынула из кармана пакетики с пуговицами и, кивнув на его рубашку сказала:
– Это твои. Комов нашел их на месте преступления. Ты птица Ин Ненармунь. Или тот, кто себя за нее выдает.
Коновалов встал, отряхнул брюки от земли и листьев. Он криво усмехнулся.
– Смелое предположение.
Он подал руку Юлии, она взялась за нее и тоже встала. Они стояли напротив почти вплотную и глядели в глаза друг другу, будто пытаясь утонуть каждый в другом.
– Уж если бы я был Ненармунью, я бы ни одного не спас. Посмотри сколько их здесь, – Коновалов указал на листву под ногами. – Есть ли смысл спасать листву?
– Но ты-то тогда чего ждал от птицы?
– Я ждал счастья. Потому что птица приносит счастье. А оно ничего общего не имеет с бессмертием.
Юлия промолчала, и они отправились к бабушкиному бараку. Наступали сумерки. Близилось тёмное время суток. Они шли через барский парк. Аллеи огромных тополей громоздились по строгим линиям аллей, ведущим к разрушенной усадьбе. Черные ветки как паутина отпечатались в хмуром небе. Шелестели листья, волнуемые тихим ветром.
На квартиру они уже пришли в темноте. Кое-где загорелись одинокие фонари. Баб Маша их ждала с ужином. Они молча поужинали и отправились в комнату, где баб Маша им уже застелила широкую постель с пышными, огромными подушками. Собственно в этой комнате и была только эта кровать, угол шкафа, выпиравший из стены и тумбочка, стоявшая в углу, а на ней тускло горел светильник. Они присели на кровать.
– Понимаешь, Юль, человеческое бессмертие в его сознании. Оно как вот эта лампочка зажигается почему-то и горит, а потом гаснет. Но оно не исчезает, потому что один раз почему-то вспыхнув, уже никогда не может погаснуть. Просто не может это все, что в человеке и сам человек исчезнуть. А эти, там в городе, ищут телесной вечной жизни, обновление тела, а не могут понять, что Ин Ненармунь она не про это, она счастье приносит. Если человек им обладает, то ему уже ничего не страшно, и он никогда не погаснет.
Они разделись, Юля не изменила своему правилу, чтобы тело дышало, но на этот раз сняла и последнюю часть своей одежды. Они легли на кровать и повернулись друг к другу лицом. В полумраке он видел смутно ее губы и полуприкрытые глаза. Она погладила Петра по голове и припала к его губам. Потом они крепко прижались друг к другу, и когда он вошел в нее, Юле показалось, что она увидела, как над спиной Петра расправились большие, белые крылья, которые выглядели в темноте сероватыми и касались кончиками своего оперения потолка. А потом они уснули и вошли в один общий сон.
Оба сидели на деревянной пристани которая была устроена для лодок и рыбаков на берегу озера. Рыбаки и желающие рыбалки здесь сидели обычно с удочкой, задумчиво опустив ноги в воду. Но теперь на их месте были Петр и Юлия, оба одеты в длинные, белые рубахи. У Юли распущенные иссиня-черные волосы красивыми волнами спускаются по плечам почти к самой пояснице. Они смотрят друг на друга с любовью и не могут оторваться. Им не хотелось говорить. Подошел старый священник и сел рядом с Коноваловым.
– А что если ты, Петр, фантазия у кого-то в голове? – Спросил он.
Коновалов задумался, он сам об этом думал не раз, всегда пребывая во мнении, что всё лишь порождения человеческого мозга, а значит и сам он, возможно, такое же порождение, но священнику ответил:
– Вы намекаете на Бога?
Священник грустно усмехнулся и бросил в озеро камень: он, не долетая до поверхности со звуком хлопушки лопнул, и над озером рассыпалось тысяча листьев.
– Здесь всё из листьев: берег, дно. Их даже невозможно сосчитать, они наполняют всю вселенную, все, что здесь есть. Так что не стоит их возвращать на деревья.
Коновалову показалось, что священник лукавил, как и всегда на протяжении всех более чем двух тысяч лет. Или это только казалось? Он чувствовал силу, которая поселилась в нем. Он чувствовал, что она пробуждается. Та сила, которая заставляет всё жить и всё быть мертвым.
– У человека есть свободная воля. Он волен выбирать между добром и злом. Если он выбирает зло, то становится злым духом свирепым и безжалостным. – Продолжал уговаривать священник.
Но Петр уже не слушал – им овладела древняя мощь одухотворенной материи, он встал и почувствовал, как из его спины растет два огромных крыла, которые тотчас покрыли своей тенью всю пристань вместе с ее обитателями. Взмахнув ими, он вознесся вверх, превратившись в птицу Ин Ненармунь. Она поднималась все выше и выше, пока не превратилась в маленькую точку и не исчезла из вида.
Проводив ее взглядом, священник посмотрел на Квятко и сказал:
– Ты ему поможешь.
Скорее это был приказ, чем просьба. Юлия посмотрела в бесконечно голубое небо, не было ни одной тучки, и она проснулась. Коновалова рядом с ней не было. Она включила лампу, оделась, вышла в общую комнату: на диване мирно спала баб Маша. Юлия вышла на улицу. Ночь была тиха. Луна стояла над лесом. Стрекотали протяжно сверчки, то затихая, то вновь заводя свою песнь. Квятко шла по темной улице, местами освященной тусклыми фонарями к дому Космолётова, он был виден уже от барака ярко освященный.
Когда она подошла к дому, то заметила черный фургон, который стоял в густой ночной тени берез недалеко от дома. Юлия Борисовна вынула пистолет из кобуры и осторожно зашла в дом. Она сразу попала в зал, так был устроен дом – от входа на улицу сразу основная часть, без прихожей. Свет был включен, но в комнате никого не было. Обстановка простая: у стены диван, у другой стены сервант с посудой, пару стульев у окна. Ближе к дальнему углу зала вход еще в одну комнату, оттуда также лился неяркий свет. С левой стороны от Квятко вход на кухню, она заглянула туда осторожно, там также никого не было, тогда она осторожно направилась ко входу в другую комнату. Здесь в ряд стояло четыре кровати, на них лежали девушки, прикрытые фланелевыми одеялами. Юлия вспомнила их имена в порядке смерти: Люся, Люда, Нина, Клава. Они ни казались мертвыми. На внешний взгляд спали. Одеяло было натянуто до грудей, у каждой от плеча до плеча имелась еще не зажившая рана. Свет падал на их умиротворенные лица. Квятко показалось, что когда она вошла, они почувствовали ее присутствие и шевельнулись, а сама Юлия ощутила холодную сталь ствола пистолета на затылке и резкий приказ:
– Не шевелитесь, пистолет бросьте прямо перед собой и отойдите в сторону.
Квятко не сопротивлялась, она не видела в этом смысла, все равно Космолётов не сможет уйти от ответственности. Он покопался в кармане и достал наручники, велел Юлии пристегнуться к батареи. Она исполнила его приказ. В этот момент, как по команде, одновременно с кроватей поднялись девушки и почти синхронно стали одеваться в одинаковые, белые, длинные рубахи. И у каждой от плеча до плеча на рубашке, как особая отметка, красная полоса от проступившей сквозь материю крови из незаживших еще ран. Девушки выполняли движения почти автоматически, подчиняясь, так казалось, чьим-то приказам.
– Вот, Юлия Борисовна, все живы. – С некоторой легкостью в голосе сказал Космолётов и пистолетом показал на ожившие трупы. – И нет состава преступления. – Подытожил он свою мысль.
Тем временем сотрудницы редакции оделись и как солдаты стояли около своих кроватей, ожидая дальнейших указаний.
– И что, они всегда так будут жить, как во сне? – Слегка с иронией спросила Квятко.
– Церемонию или мистерию сегодня закончим, и все будет нормально. И никакого русского космизма! Все натурально – вера предков и наши усилия дают самый лучший результат. – С каким-то наигранным энтузиазмом провозгласил Космолётов.
Он заткнул пистолет за ремень брюк, прикрыв его полами пиджака, и направился к выходу из дома. Девушки синхронно повернулись и пошли следом за ним, шлепая босыми ногами по деревянному полу. Юлия, присев рядом с батареей и пытаясь поудобнее пристроить затекшую в наручниках руку, слышала, как на улице хлопнула дверца фургона, взревел двигатель и автомобиль отправился в свой путь, отчаянно сопротивляясь трению.
* * *
Комов не довез Игоря Кобякова до города. За три километра от Гиенова они попали в аварию: Степан долго ехал за мусоровозом, не решаясь его обогнать, а когда решился и выехал на встречку, столкнулся с «газелью». Полицейский уазик крутануло три раза, и он завалился в кювет. Игорь на какое-то время потерял сознание, когда очнулся, с удивлением обнаружил, что на нем ни царапины. А вот Комову повезло меньше – он сидел на своем месте с разбитой головой, кровь залила ему глаза. Игорь вытащил ключик от наручников из кармана пиджака Комова, снял их со своих рук и, прихватив комовский пистолет, прихрамывая, спустился в посадки. Игорю понадобилось около полутора часов, чтобы добраться до города. Он не хотел привлекать к себе лишнего внимания, да и был уверен в своих силах. Это была его особенность – Игорь всегда уверен в себе. Он из третьего поколения вергизов Кобяковых, последних хранителей традиций, ответственных за Хаос, стоящих на страже мира. В семье Кобяковых старший был дядя Алексей, его дети погибли. По уверению дяди их убила Ненармунь, ставшая его двоюродным братом Петром Коноваловым. Средняя сестра Вера – мать Петра Коновалова и младшая сестра Любовь, его мать и он был рожден Бобковым. Но когда подрос, и настала пора получить паспорт, он настоял на том, чтобы его вписали как Кобякова, надеясь на то, что это продлит мужскую линию Кобяковых. Если его старший дядя просто хранил традиции вергизов, мама их изучала из чистого любопытства, то он искренне верил в предназначение Кобяковых и свою миссию спасителя мира от Хаоса.
Еще в детстве он понял, что дух птицы Ненармунь вселился в его старшего двоюродного брата и был уверен, что перевоплотившись в нее, он утопил Володю и Настю Кобякову. Ведь Володя был последним в роду по мужской линии.
Он пересек по мосту небольшую речушку Гиенку. Отсюда уже были видны пыльные небоскребы Нового Гиенова и на холме старые домишки и остов церкви Старого Гиенова. Солнце уже прошло зенит, стремилось к закату. Еще несколько часов и наступит тёмное время суток. Именно сегодня ожидали окончания мистерии начавшейся со смерти Нины и члены Союза спасения должны были собраться в штаб-квартире, только те, кто участвовал в этом важном событии.
Приближаясь к дому культуры Игорь столкнулся с Щербаковым. Тот стоял у входа в полицейское Управление и задумчиво разглядывал липы, росшие на противоположной стороне улицы. Он окликнул Кобякова, Игорь остановился.
– Игорек, пойдем вместе. Ты же на собрание?
– Да. А вас кто пригласил?
– Семёнов. Он согласился принять меня. А тебя кто?
– Никто. Я просто к маме.
Щербаков усмехнулся, в его взгляде было лукавство и чувство превосходства.
– Мама? – Притворно удивился он. – Разве мама проводник?
Вопрос Игорь пропустил мимо ушей, они уже зашли в ДК и молча поднимались на второй этаж в кабинет Бобкова. На вошедших почти не обратили внимания. Здесь уже были все в сборе: сам Бобков, его жена, Семёнов, Дракон-Драконов и неожиданно Пиков. Все они сидели за столом совещаний, приготовившись слушать своего председателя. Щербаков с Игорем пристроились на стульях стоящих около стены.
– Что ж считаю наше собрание открытым, кто будет вести протокол? – Бобков обвел всех взглядом, остановился на своей жене и предложил – Любовь Петровна возьмите на себя эту заботу.
Бобкова-Кобякова принялась тщательно записывать все что говорили. А тот, обращаясь ко всем, продолжил.
– Итак, сегодня новолуние, или тот момент, который наши предки называли Темным полднем. И по всем признакам именно сегодня Ин Ненармунь закончит мистерию. Об этом свидетельствуют две жертвы-проводника
– Три. – Поправил председателя Дракон-Драконов
– Да, прошу прощения, три. – Бобков строго посмотрел на Бориса Петровича. – А также в наличии келе. Избранников проводников мы знаем, осталось спросить у них, кого они берут в сопровождающие. Вы Семёнов с кем пойдете?
Поэт, погруженный в свои мысли, от неожиданности вздрогнул и не сразу понял, что вопрос обращен к нему, несколько замешкался, смутно вспоминая, о чем речь. Руку с места, робко поднял Анзор Витальевич.
– Позвольте напомнить, у Семёнова сопровождающий я.
– Да, да. И еще Пиков. – Торопливо подтвердил поэт, кивнув в сторону сидящего рядом с ним художника.
– Хорошо. А мы, значит, с Любовью Петровной зацепимся за Людочку, я с ней до превращения говорил, она полностью заверила меня в своей преданности нам обоим. Космолётов, полетит, что называется, со своей любимой Ниночкой. – При этих словах Бобков глупо хихикнул, посчитав это удачной шуткой, потом продолжил. – Он в Наталке сейчас все готовит и, главное, обезвредит эту нашу дорогую следовательницу, которая нам так помогла, охраняя драгоценную птицу от некоторых горячих голов.
Он укоризненно посмотрел на Игоря Кобякова, тот зачем-то встал со своего места, вид у него был как у провинившегося школьника.
– Кстати, о смежниках. – Председатель обратился к нему. – Игорь, вы все помните? Процедура с носителем должна быть совершена только того, когда дух птицы покинет нашего носителя.
– Да, я все понимаю и сделаю как надо.
– Вас не смущает, что это ваш брат?
– Нет. – В ответе Игоря чувствовалось ожесточение.
– Ладно, хорошо. Эх, недоделанный вы наш, жаль род Кобяковых кончается, что будут делать наши потомки, ума не приложу. Может иные вергизы еще где завалялись?
Это был не вопрос, а скорее ирония и Бобков при этом не обратил внимания на недовольное лицо своей жены, которая тоже была Кобяковой и приняла реплику за упрек.
– Умирать будут наши потомки. – Недовольно буркнул присаживаясь Игорь и как не тихо он это сказал Бобков услышал и не оставил это высказывания без своего замечания.
– Никто умирать не будет! Это цель нашего Союза и мы ее, так или иначе, добьемся. Будем изучать тщательней наше прошлое, наследие, которое нам оставили предки и выход найдем.
Председатель поднялся со своего места, все последовали его примеру. Он сказал напутствие, посмотрев на часы:
– До заката осталось три часа. Все знают, что делать. Что ж, господа, с Богом!
И они все отправились в путь. В свою вечность.
* * *
Степан Комов очнулся через несколько минут после того, как место аварии покинул Кобяков. Болела голова и левый бок, видимо было сломано ребро. Кровь еще немного текла из рассеченной брови. Он с трудом поднялся, ощупал себя: пистолета в кобуре не было, ключей от наручников тоже. «Вот гад!» – подумал Степан и решил, что надо добраться до Наталки, чтобы сообщить о происшествии Квятко и получить ее распоряжения.
Полицейский вышел на дорогу и стал тормозить проезжавших, но автомобилисты, видя Степана окровавленного давали газу и проезжали мимо. Комову стало плохо, закружилась голова, он упал и скатился в кювет. Очнулся, когда уже смеркалось, и он увидел над собой как будто знакомое лицо.
– Очнулся? Встать можешь? – Спросил незнакомец.
– Кобяков? – Узнал дядю Лёшу полицейский.
Тот подал ему руку, помог подняться и повел его к своему синему «фольксвагену». Там перевязал ему голову. Степан кратко рассказал об аварии и бегстве Игоря.
– Он может, бедовая голова, как что ему втемяшится в голову, топором не выбьешь.
– И что ему втемяшилось теперь?
– Он решил что Петя – это Ненармунь.
У Комова болела голова и бок. Он был теперь в раздумье: вернуться в Гиенов и искать Игоря или же отправиться в Наталку, чтобы помочь Квятко.
– А ты чего на ночь глядя в Наталку едешь? – Поинтересовался он у Кобякова.
– У меня там дача. На рыбалку завтра хочу сходить на пруд, утром.
– А ты меня до дачи Космолётова довезешь?
Кобяков был не против. Они поехали. Мелькали деревья в окошке. Дядя Лёша жал газу. У Степана болела голова, но он крепился.
– Может сотрясение? – Предположил он.
– Тебе в больничку надо. – Согласился Кобяков.
Комов смотрел в окошко автомобиля, но вскоре ему надоело беспрестанное мелькание стволов деревьев.
– А они, правда, воскреснут? – Спросил он.
– Кто? Христиане?
– Нет, спасители.
– Они не воскресают. – Дядя Лёша даже хохотнул. – Это совсем другое. Они обновятся. Клетки все станут новые и они как бы будут опять молодыми
Комову показалось, что он понял эту мысль, а Кобяков между тем обдумал другую идею. И высказал ее:
– Это сколь же им ждать потом.
– Кому? – Не понял Комов.
– Христианам. Умрут, потом лежать, гнить, ждать воскресения.
– Так времени не будет для них. И потом, никто не знает, когда он будет, конец света, может сейчас.
– Да все известно: когда солнце погаснет, тогда и будет. В Откровении же так написано. А когда оно еще погаснет.
Эта мысль поставила в тупик на некоторое время Степана, но он нашелся, что сказать:
– Душа все это время будет жить. – Наконец, догадался он.
– Души нет. Есть только материя. – Отрезал Кобяков.
В этот момент они уже подъезжали к Наталке: показались первые дома из-за поворота шоссе. Машина какое-то время прыгала на колдыбанах, пока добрались до асфальта и притормозили у дачи Космолётова. Дверь в дом была открыта настежь, везде горел свет и прикованную к батарее Квятко Комов обнаружил почти сразу же. Кобяков зашел следом за ним. Надо было как-то освободить следователя, и дядя Лёша оказался ловким взломщиком замков наручников – он открыл их с помощью скрепки, скрученной им каким-то хитроумным способом. Юлия Борисовна кратко объяснила, что тут произошло и все пришли к общему мнению, что надо догнать Космолётова. Даже Кобяков, решил изменить свои планы и включиться в эту помощь следствию, посредством предоставления своего автомобиля и себя в качестве умелого водителя.
По пути Алексей Петрович объяснил, что мистерия без девушек проводников и девушки-келе не закончится, Ненармунь не сможет передать им частицу праматерии, чтобы обновить тела членов Союза спасения и тех, кто к ним присоединится. Правда он не мог сказать, что должно стать отправной точкой, которая продолжит процесс. Предполагали, что это должна быть смерть носителя духа птицы или охотника от вергизов. Или обоих. Квятко слушала его, наблюдая за мелькавшими в сумерках за окном автомобиля деревьями и уже знала, как поступить: в данном случае все решал закон. А преступник понесет наказание в любом случае.
Уже было темно, и луна стояла над горизонтом. Несмотря на это ночь опустилась очень темная: лунный свет почти не освещал окружающее пространство, но видны были от всего тени, как будто мир состоял только из них. Поверхность озера светилась серебром под лучами мёртвой луны. Алексей Петрович Кобяков остановил машину напротив озера, от него их отделяла только небольшая поляна и песчаный берег. Но они все некоторое время сидели неподвижно, заворожено рассматривая открывшееся им зрелище. Посреди озера на воде сидела огромная птица, величественная и одновременно грациозная, похожая на лебедя, но с более большим красным клювом. Ее длинная шея была изящно изогнута и своими круглыми черными глазами она смотрела на людей, которые уже вошли по пояс в воду и выстроились перед ней, воздев к небу руки. В первых рядах стояли девушки в белых рубахах с окровавленной грудью, за ними члены Союза спасения, которые участвовали в последнем собрании.
Вдруг Ин Ненармунь раскрыла крылья, потом снова сложила их и нырнула стремглав в глубину озера. Оцепенение спало с Юлии Квятко и, увидев, что птица исчезла под водой она вышла из машины, одновременно вынимая свой кольт из кобуры. Поверхность озера вдруг забурлила и разом устремилась куда-то вниз, образовав огромную вращающуюся воронку, затянувшую за собой и людей. Потом гладь озера успокоилась и стала почти зеркальной и тут Квятко почти прямо перед собой увидела Игоря. Он стоял на песчаном берегу, спиной к ней и в правой руке держал пистолет. Он чего-то ждал, внимательно вглядываясь в темноту. Чего он ждал, Квятко поняла тут же: с шумом вынырнула Ненармунь и всплыли тела людей. Ненармунь раскрыла крылья и почти разом и Игорь и Юлия подняли пистолеты, которые держали в руках. Раздалось два глухих выстрела: Игорь дернулся и вскрикнул, получив пулю под левую лопатку, он обернулся и упал на песок. А другая пуля впилась в глаз Ненармуни, прошла ее насквозь и где-то уже на другом берегу озера упала. Птица на мгновение замерла, из глаза ее протекла и спустилась по шее тоненькая струйка крови. Потом Ненармунь растворилась медленно в воздухе, оставив распростертое на воде тело Петра Коновалова с простреленной головой. Волны, исходящие из центра озера постепенно прибили все трупы людей к берегу.
* * *
Начальнику УВД по г. Новый Гиенов полковнику Николаю Петровичу Горелову
Рапорт
В период с 13 по 15 августа сего года мною расследовалось дело о серийном убийце, который орудовал в городе под именем «Ненармунь». Используя древнюю символику и веру в потусторонние силы, а также силы древнего Хаоса, он вошел в контакт с группой энтузиастов организованных в общество «Союз спасения» и осуществил ритуальное убийство четырех женщин. Далее пользуясь наивностью доверчивых граждан из этого общества ему удалось организовать мистерию в ходе которой произошло массовое убийство актива указанного общества. В ходе следственно-розыскных мероприятий удалось выяснить, что убийцей был сотрудник редакции газеты «Наш город» Петр Иванович Коновалов, который во время задержания ликвидирован. Таким образом, дело о «гиеновском маньяке» можно считать закрытым.