Олег Кот
MARIUPOL. Слезы на ветру. Книга-реквием
Николай II
За месяц до моего приезда домой один из моих летних снов закончился и я попал в Смольный. В сессионном зале открыли боковые двери и объявили перерыв. Рядом со мной остался только оператор ОРТ. Куча проводов на полу в широком проходе между нижним и верхним сектором кресел. Спертый воздух сессионного зала, который я ощущал всеми порами своих легких. В снах так не бывает. Я попал в зазеркалье агонизирующей страны.
Неожиданно в том широком проходе появилась коренастая фигура военного среднего роста. Но обмундирование его было странным и далеким от уставного. Оно больше подходило для юродивого или шута горохового, а не военного начала двадцатого века.
Солдатская гимнастерка без офицерских пагон, офицерское галифе и портупея дежурного офицера, начищенные до блеска сапоги. Солдатская гимнастерка все портила. Да и портупея не к месту. Должен был быть просто ремень, но какой? Офицерский, солдатский? Лысоватая голова была не покрыта. Я просто опупел от увиденного безобразия. Ба! Да это тот самый, со станции Дно, где он бросил свой народ на съедение «революционерам». Отступник.
Царь шел по проходу навстречу мне и говорил сам с собой.
– О бедная моя страна! О бедный мой народ! Что они с ней сделали! Обокрали, обманули, разворовали…
Он, не замечая никого вокруг, прошел мимо, в отчаянии обхватив руками голову. Ошарашенный издевательством над военной формой, с возмущением смотрел на уходящего басилевса. Мои глаза выражали такое негодование, что не весть откуда взявшийся старший прапорщик в форме ограниченного контингента советских войск в Афганистане улыбнулся краешком губ. Все это время тот стоял в сторонке и внимательно наблюдал за мной.
– Пойдемте, я покажу вам, где живу.
С этими словами мы пронеслись по воздуху над северной Россией и оказались на главной улицей Солнечногорска в двухкомнатной квартире. Начало моей службы в армии. Квартира была небольшой, но очень милой. Подошел к окну, и уже не смог оторвать взгляда от удивительной красоты озера. Его гладь просто завораживала неземным покоем. Умиротворяла все уголки души. Это была не Земля. Через минуту я проснулся. Последние слова не расслышал. Пройдут десятки лет, начнется СВО (2022) в Украине и я на третий день увижу хождение императора заново и услышу то последнее слово, скрытое от меня: «Разбомбили». Вот это слово! Если бы не скрыли его от меня, мы бы любой ценой продали свою квартиру и не скитались бы по чужим углам.
Осенью мне пришлось вновь ехать в Колобово. Когда уезжал домой, из-за температуры и недоедания смог поднять только сумку с лекарствами. Упакованные чемоданы остались у родственников. И только спустя девятнадцать лет стало ясно – царь говорил о войне России и Украины. Теперь я понимаю, отчего император схватился за голову. Он видел войну на Донбассе, Крым, беженцев, голод и нищету. В том числе и нашу с мамой.
1996
Весь 1995–1996 «учебный год» я учился быть безработным. От безделья начал писать стихи.
И мне хотелось сказки фэбээрить,
Мешать злодеям, добрым помогать.
Уметь прощать, любить и верить,
Что всех времен соединится связь.
1996
Исключением стали два с половиной месяца стажировки в таможне. Это было совсем не то, чем я хотел заниматься, но начальник уговаривал меня остаться. Работы по специальности в городе не было. И тогда я решил на лето устроиться воспитателем в пионерский лагерь на берегу Азовского моря. Мы буквально бедствовали.
За тот первый год в Мариуполе я привык к роскошным службам в кафедральном соборе Мариуполя и остался там в качестве простого прихожанина. О благословении Патриарха на священство молчал. Это вызвало бы только злобу, зависть и насмешки. Перед лагерем взял благословение у настоятеля. Он, пристально взглянув, благословил.
За пару дней до открытия первой смены портовской автобус привез нас в пионерский лагерь прямо на берегу моря. Опыта работы воспитателем у меня не было никакого. Никто из моих коллег не хотел особо напрягаться, поэтому с заездом первой смены они слили в мой отряд самых тяжелых детей. Всех «юных моряков» здесь знали как облупленных. Это был их лагерь и утопать в недетских фекалиях предстояло мне.
Чудеса начались в первую ночь по причине вулканического возраста —нам всем тринадцать. Мальчики хотели девочек, девочки хотели мальчиков, но как это выразить словами и движением души, никто из них не знал. Поэтому в ход шли ноги и кулаки юных джентльменов. Слабая половина отвечала им тем же.
Утром девицы без стеснения задирали свои юбки и платьица перед оторопевшим воспитателем. Все ноги юных леди были в синяках разного размера и расцветки. Мне наперебой перечисляли атаки на комнаты девочек и докладывали имена самых активных.
Такого быстрого перехода к боевым действиям я не ожидал. Третий день шел ливень и купаться в холодном море врач категорически запретил. А раз так, то вся энергия отдыхающих приняла неуправляемый характер. «Спать мне больше не придется», – только и подумал, вылавливая прогульщиков ужина возле куста чертополоха. Пришлось проводить разъяснительную работу среди бунтарей «Юного моряка» под уже привычный шум дождя.
На второй день столкнулся с юными подопечными на лестничной площадке. Они окружили плотным кольцом мою пионервожатую и с вожделением лапали ее груди четвертого размера. Девушка беззвучно плакала. По ее щекам потоком лились слезы. Жених был далеко и защищать беззащитную студентку пришлось мне. Расшвыряв их в стороны, предупредил в последний раз.
– Еще раз застану за подобным, вызову ваших родителей и все им выложу. Берегитесь. Пощады не будет никому.
Но это было только начало трудного дня. В обед не выдержала издевательств тихая девочка из села. Ее буквально затравили. Сельским не место среди портовской элиты. Она собрала чемодан и плача шла по направлению к воротам. Дальше поля и посадки, ищи ее потом. Хорошо, моя разведка сработала вовремя. Я успел перехватить ее на аллее выше нашего корпуса.
У девочки началась истерика. После получаса уговаривания мы вдвоем вернулись в отряд. Я нес ее чемодан, хотя сам был готов сесть в рейсовый автобус до Мариуполя. Заводилой травли оказался мальчик по имени Александр. Его мать работала главбухом профкома торгового порта. Ребенку ни в чем не отказывали. Пришлось приводить его в чувство. Но он был как невменяемый. Все мои слова летели мимо.
Четвертый сутки я спал по нескольку часов и уже едва стоял на ногах, а впереди меня ждали все новые и новые выходки моих милых деток. Ребятня, почувствовав свободу, отрывалась по полной. Стена дождя отрезала нас от остального мира.
Страшное произошло на торжественной линейке по случаю открытия пионерского лагеря. Разбитые по отрядам, мы стояли на прямоугольном поле, в центре которого развели огромный костер. Не успела линейка начаться, как Александр вцепился в мочку уха сельской девочки. Он буквально вырывал сережку с мясом.
– Не надо, Саша, этого делать, – подойдя к нему сзади, обхватил руки и грудь в замок, так что тому вскоре стало нечем дышать и ухо девочки было оставлено в покое.
Долго в моих объятиях он не выдержал и стал вырываться изо всех сил. В это время меня кто-то позвал. Я отпустил руки и оглянулся, краем глаза отметив полет на песок «шалуна».
– А! Мне больно! Больно! – закричал мальчик.
– Мало тебе, —ответил ему. – Девочке было еще больнее.
Теперь на нас смотрел весь лагерь. Удивляясь его крику, стал рассматривать место падения. Под песком лежал неубранный дворником кирпич.
Бог тебя наказал, подумал я. Через час меня вызвали в медпункт.
– Ко мне обратился мальчик по имени Александр из вашего отряда. У него гематома над глазом или синяк. Как это произошло?
Рассказываю.
– Весь лагерь видел – дитя, играясь и резвясь, рвало с мясом сережку девочки. Насилу отодрал.
Врач молча смотрит на меня. Гнетущая пауза.
– Дело в том, что он уже сходил в канцелярию и позвонил домой. В субботу приедет его мама.
– Пусть и папа приезжает и братья и дядья.
– У него нет отца.
– Да пусть едет кто хочет. Хорошо, если его родительница согласится на перевод сыночка в спортивную группу. Я уже ходил к ним. Они согласны. Иначе он всех детей перекалечит. Ему там найдут чем заняться. Я не виноват, что прямо напротив нашего отряда лежал неубранный кирпич в песке. Его не было видно. А он, как назло, упал именно на него.
Кончилось это тем, что мама написала заявление в милицию после моего отказа извиниться и попросить прилюдно прощения у ее сына. Было много угроз, обид и желания отомстить.
В тот же день меня, наконец, отстранили от круглосуточной работы воспитателем. Я не спал неделю, делая все, чтобы все дети остались целы и живы. Спустя две недели в Мангуше было открыто уголовное дело по факту нанесения ребенку телесных повреждений средней степени тяжести. Мне пришла повестка на допрос.
От всех потрясений я стал никакой. Такое со мной произошло впервые. В июле меня первый раз допросили. Вначале дома в семь утра. Тепленького, прямо в постели, без протокола и лишь затем в милиции. Но подписку о невыезде не взяли. Просто предупредили, чтобы был под рукой. Для моего же блага. После выезда на место «преступления» бригады детских инспекторов заявление обернулось против мамы и сына.
Весь лагерь буквально восстал против них. Вопли и стоны детей и воспитателей были запротоколированы, а я все еще готовился к худшему. В «интересах следствия» сотрудники РОВД из мухи раздували слона. Услуга платная. Мне объявили, что запросто могу сесть на два года, в лучшем случае на год. Так что признавайся, расскажи как ты искалечил жизнь «маленькому ангелу». Теперь у мальчика энурез.
Мама поехала к ней в бухгалтерию порта. Та в ответ предложила дать ей шестьсот долларов, пару ковров и еще что-то в обмен на «лояльность» и лечение «тяжело пострадавшего» сына. Заявление она все равно не могла забрать – преступление против несовершеннолетнего.
– Мам, вспомни что весной нам говорил батюшка Зосима (Сокур): никогда не берите в долг, никогда! Не делайте долгов, больших или малых. Он ведь трижды это сказал, а потом заплакал. Если мы согласимся, то придется идти по людям занимать. А чем мы будем отдавать? Я год безработный.
Те три летних месяца девяносто шестого года мы с мамой жили в аду. Вспомнились слова Николая: «Каждый новый год будет тяжелее предыдущего в два раза». Но тогда мне и голову не могло прийти, чем обернется и во что выльется его пророчество.
В августе все следственные действия были закончены. Мне приказали ждать. Или суд или закрытие дела. С августа 1996 года – Путин В. В. заместитель управляющего делами Президента Российской Федерации.15 Мои слова: «Этот человек должен в 1996 году быть в Кремле» исполнили в точности. Ничего не забыли. Меня в тюрьму, Путина в Кремль. Но я говорил о президентстве.
В сентябре по почте получил постановление прокурора о закрытии дела в связи с отсутствием состава преступления. К этому времени по благословению батюшки Николая (Щелочкова) я устроился на работу в школу при ВТК.
– Благословляю тебя не только учить, но и лечить детей. Иди и работай с Богом! – сказал на прощание добрый пастырь.
В марте девяносто седьмого со мной случилось одно происшествие, которое перенесло меня в будущее. На остановке рядом с Каменским клубом мимо меня бежала красивая рыжая дворняга. Пес был очень голоден, но лаял он как-то по-особенному. Это был не собачий лай, это были проклятия. Собачья глотка изрыгала последние черные проклятия на всех и на вся. Людей, мир, всех. Я поставил свой пакет на землю и стал доставать остатки обеда. Пес остановился, но еду так и не взял. Он больше не верил людям. Как я его не уговаривал, собака к еде не подошла. И ко мне тоже. Подъехал автобус и я зашел внутрь. А в церкви молясь, спросил Бога, что все это значит?
– Это то, во что ты превратишься спустя двадцать лет.
Прошло двадцать лет и я в самом деле превратился в человека проклинающего. Новый вид людей, у которых забрали все. Как у той собаки в Каменске.
Через год постижения криминальных азов я уволился из колонии. Инициатором перевода в торговый техникум стал протоиерей Николай Марковский и диакон Гавриил (Агабеков). Вдвоем они уговорили меня уйти из колонии. Им очень не нравилась моя спокойная и благословленная протоиереем Николаем работа. За мной захлопнулась массивная железная дверь. Остались строчки, которые можно написать только на зоне.
Свет обрезан у глаз
Тишиною свинца.
И от тяжести век
Онемела душа.
1997.
1997
К этому времени первый из них стал моим новым духовником. Мне «посчастливилось» в кавычках и без быть тринадцать лет духовным чадом этого человека, священника по призванию. О таких говорят «Священник с большой буквы».
Я долго выбирал: Щелочков или Марковский? Остановился на гонителе. Вел себя так, как ведут прозорливые пастыри: легко читал чужие мысли, избегал общения с кем-либо, говорил мало и только по необходимости. Очень любил алтарь и церковные службы. Когда находился в алтаре, видел всех, вся и все. Но, по-моему, за пределами алтаря такой сильной способностью духовного видения не обладал.
Когда в июле девяносто шестого следствие определило меня главным подозреваемым и начались вызовы на «беседы», рассказал все на отпусте батюшке. А в ответ услышал ледяной ответ.
– Не бейте детей!
Это не было прозорливостью. От его ответа веяло откровенной предвзятостью. Он что-то видел духовными очами. Мне ведь и вправду пришлось отшвыривать детей, лапавших пионервожатую. Если бы я их бил, меня давно посадили бы. Тогда впервые промелькнула смутная догадка – семь дней ужаса в лагере, сорвавшиеся как с цепи мальчишки, дожди и ливни дни и ночи напролет – все лагерное безумие подстроил именно он.
Если это так, то его духовная власть огромна, иначе мне не пришлось бы кувыркаться в тех ужасах. Цель – присмотреться, как я поведу себя в подобной ситуации. Меня просто прощупывали.
Весной 1995 года мой духовник иеромонах Савватий в приступе откровенности чуть было не проговорился.
– Не езди домой. Останься здесь. Если не можешь работать, то в монастыре у Никона поживешь. Парное молоко поставит на ноги.
– Нет, батюшка, бабка умерла, мать осталась одна, мне придется ехать. А молоко и козье уже не помогает.
– Тебя там женят, – вдруг выпалил отец Савватий.
– Женят? – удивленно переспросил его.
Но Савватий мгновенно оглох и не сказал больше ни слова.
Через месяц уговаривание «не ехать домой» повторилось с новой силой. На этот раз вмешался настоятель собора в Палехе отец Серафим.
– Прошу вас, не уезжайте.
– Но почему, батюшка?
– Не могу сказать, просто не уезжайте.
– Теперь и я вас прошу, скажите, в чем все-таки дело?
Монах, а был он очень добродетельной жизни, заплакал.
– Вас там ждет нечто страшное.
Развернулся и быстрым шагом ушел. Мне на миг стало не по себе. Впоследствии слова иноков, Савватия и Серафима, оказались вещими. Лучше бы я умер в Шуе, напоследок изнасилованный Олей и Леной, чем пережить то, что большинству пережить не удавалось – ненависть семьи православного священника.
Как только я уехал из лагеря, дождь вдруг перестал лить, солнце согрело морскую пучину и дети стали шелковыми. Их водили купаться два раза в день. Ночью они спали как убитые. Проблемы полов закончились, словно по взмаху чьей-то волшебной палочки. Да и какие проблемы могут быть, если детям всего тринадцать.
Лаврские отцы – Наум, Борис и Георгий на прощание надарили мне кучу духовных подарков. Наум (духовник Патриарха Алексия II) приоткрыл мне внутренний мир православного человека. Подкладка веры православных была ужасна, отвратительна и лицемерно прикрыта фиговым листом благочестия. Люди не хотели расставаться со своими пороками. Протоиерей Николай оказался частью этого древа. Поэтому, когда меня спрашивали в храме, православный ли я, всегда отвечал: «Только прикидываюсь». Это вызывало взрыв эмоций. Прикидывались все, а признавался в этом один.
Где-то за семь-восемь месяцев до венчания диакона Гавриила на младшей дочери Марковского, Галине, около меня стала появляться совсем юная особа лет тринадцати. В конце октября 1996 года после воскресного отпуста я столкнулся с Галиной, которая всеми силами что-то усиленно вдалбливала этой девочке, показывая на меня пальцем.
Это был стиль поведения Марковских. Его апогей. Исподтишка навязывать всем свои желания. Вначале мои веки просто опускались, но порхания ребенка продолжались и я постепенно перестал замечать всю извращенность ситуации. Глава семьи пользовался тем, что я любил службы и идти мне было некуда.
Недвусмысленные появления голубоглазой школьницы говорили лучше любых слов. Тогда я не знал, что это племянница благочинного. Ее выставила вместо себя Галина, которая не захотела выходить замуж за свободного человека. Только из-за ее специфических взглядов игумен Борис в лавре усиленно предлагал мне от имени Патриарха рукоположение в иерея-целибата. Мой решительный отказ вынудил ее выйди замуж за совсем другого человека, диакона-целибата (священнослужитель, давший обет безбрачия).
Летом 1997 года благочинный очень охотно благословил меня поехать по святым местам. Руководителями были молодожены диакон Гавриил (Агабеков) и его жена, матушка Галина, дочь Марковского. С ними поехал его близкий друг иерей Александр (Новиков). Дело душеспасительное, но ехать не хотелось. Было ясно, что не зная обо мне ничего, благочинный и его зять решили меня толком изучить за неделю тряски в старом «Икарусе». Авось что-то и проявится. Ведь благодать святых мест порою действует как рентген.
В конце концов согласился только ради того, чтобы повидать отца Наума и Лидочку в лавре. Мне нужно было точно знать, что ждет меня в Мариуполе.
Ранним утром наш автобус доехал до стен Сергиевой лавры. В ворота вошел последним и отправился сразу в Троицкий собор. В приделе ангела старый архимандрит, духовное чадо святителя Иоанна Шанхайского, щедро делился с иереем Александром кипой новых журналов. В Мариуполе ничего не купить, забыв о приличиях, попросил и себе чего-нибудь. Старичок подает журнал «Православный паломник». На обложке царь-мученик Николай. Весь журнал посвящен царской семье.
Через мгновение на пороге появляется отец Гавриил.
– Нет еще одного? – кивая на царя, спрашивает монаха.
– Тот раскрывает перед Гавриилом совершенно пустую котомку.
– Этот был последний.
Диакон расстроился как ребенок. Если бы с книжками и подарками не ждала мама, отдал бы ему. С этого мгновения юная матушка Галина не спускала с меня глаз. В лавре преподобного Сергия просто так ничегошеньки не происходит. Уж это я усвоил в прошлые свои приезды к преподобному, но связи с семьей Марковских, журналом, царем-мучеником не улавливал никакой. Мои глаза были удержаны. О благословении Патриарха копать и рыть землю под убийством Романовых забыл, как о пустом.
Наум с ходу дал мне благословение читать акафист царю-мученику. Опустился на скамейку, открыл подаренный журнал и начал читать вслух. Слезы тотчас ручьем потекли из моих глаз. Они текли все время, пока я читал строки печального акафиста. Под конец я буквально захлебывался слезами. Уходил из приемной расстроенным. Схимник показал мне мою жизнь. Слезы до конца дней. Знал бы, не ехал.
Через час нас собрали и вновь закинули в автобус. Отец Гавриил решил ехать на пару часов в Данилов монастырь, который славился тогда на всю Россию дешевыми православными книжками, колечками и всякой религиозной атрибутикой.
После молебна благоверному князю Даниилу Московскому и похода в книжную лавку подхожу к честным отцам и тихонько говорю:
– Всего двести-триста метров отсюда Даниловское кладбище. Оно сейчас открыто, там блаженная Матрона лежит, благословите сходить всем вместе к ней. Она очень помогает. Я знаю, где ее могилка. Там всегда люди.
Ответная реакция была более чем странной. С двумя руководителями паломничества что-то случилось. Моя просьба подняла их на дыбы.
– Нет. Ни в коем случае! Кто она такая? Не канонизирована. Запрещаем идти к ней. А кто пойдет, того ждать не будем, развернемся и уедем без самовольных нарушителей церковной дисциплины. Понятно?
Очень редко, когда Матрона не пускала к себе кого-либо. И не просто не пускала, а не желала видеть вовсе. Ее реакция на батюшек запомнилась. Матрона словно предупреждала – будь осторожен! И она оказалась права.
Я чуть не заплакал. Но ослушаться не посмел. Только что рукоположенные священники запросто растоптали благословение игумена Бориса ходить на ее могилку до конца дней. Больше к ней я не попаду. В марте девяносто восьмого блаженную выкопают и растащат по частям. Синод, а затем ряд епархий озолотились на Матроне. То, что осталось, покоится в серебряной раке Покровского монастыря. Нужно кормить сотни монахинь. Вот и работает на них блаженная с утра до вечера. Торг. А без него никуда.
В Даниловом монастыре бросилась в глаза разница паломничества украинцев и русских. Первые, покидая автобус, брали в руки пакеты и сумки с провизией. Деньги само собой. Мало ли что. Вдруг детки захотят перекусить. Вторые, выходя из транспорта, держали в руках только кошельки. Никто из русских не брал в храмы монастыря съестного. Дети перебьются. Разность поведения уже дает повод жить отдельно друг от друга.
На следующий день мы приехали к «убогому Серафиму» в Дивеево. Утром нас повезли на источник преподобного. Нужно было трижды окунуться с головой. Там тоже случались исцеления. Только зашел в кусты снять мокрые плавки, как следом за мной пришла матушка Галина. Этого я не ожидал. Все это выглядело, если не бесстыдно, то бестактно. Девушка встала напротив меня и стала пристально что-то разглядывать на мне.
Она нагло изучала особенности моего телосложения. Было видно, что Галина ищет глазами какие-то, одной ей ведомые, приметы. Они что, за «наследника престола» меня принимают? Тогда я понял, что у церкви есть какие-то неопубликованные «пророчества» и они ими руководствуются.
Еще более странным было то, откуда Галина знает о них? Это «святая святых» церковного священноначалия РПЦ МП. Рядовым священникам и их семьям доступ к такой информации закрыт. Особо пристальному изучению подверглись мои ноги и живот. Чего там напророчено насчет брюха и волосатых ног «последнего царя»? Вогнав меня в краску, матушка развернулась и молча ушла, оставив меня с открытым ртом.
Вернувшись, духовнику ничего не сказал. Но когда слежка за мной приняла характер безумия со стороны благочинного, не вытерпел и после исповеди рассказал ему все.
– Батюшка! Зачем вы это делаете? – спросил у Марковского.
– Мы должны знать о вас все! – не задумываясь, с каким-то твердым убеждением, ответил мне пастырь.
Ответ сказал мне больше, чем хотел того Марковский. За этими чудными манипуляциями стояла Московская Патриархия.
В воскресенье, 31 августа 1997 года, мы столкнулись с ним буквально лбами на пороге тесной панихидной. Я знал этого человека уже два года. После благословения отца Наума читать акафист царю-мученику, книги Э. Радзинского «Николай II: жизнь и смерть», странного поведения отца Гавриила и выходки Галины, со мной что-то произошло. Посмотрев на священника, я увидел то, что до этого просто не замечал – разительное сходство с портретами и фотографиями Николая II.
Все это мгновенно промелькнуло в моих глазах. Утаить такое от Марковского было невозможно. Оторопевший священник прочитал все мои мысли. В ответ его глаза отобразили смятение человека, застигнутого врасплох. С этого дня я был обречен, а события стали развиваться стремительно. Марковский благословил меня искать другую работу. Сила его благословения была огромной. Я нашел ее за четыре часа.
В Мариупольском торговом техникуме, в котором когда-то на «отлично» учился азербайджанец-повар, ставший диаконом, а затем зятем благочинного, ушел преподаватель права. Администрация готова была взять на работу любого. Никто не хотел читать за копейки правовые дисциплины веселым студенткам. Проверив на соответствие должности диплом, вздохнув, взяли на работу. Без блата, за так, что потом всех удивляло.
Я вышел на лекции 15 сентября. Вдвоем они приготовили мне первую ловушку. Прошел месяц и обнаружилось, что получать я стал в два раза меньше, а работать не просто в два раза больше, а на износ. Еще через месяц медсестра нашего медпункта, осматривая мои руки и ноги, покрытые какими-то вспухшими пластинами, сказала: «нервный стресс на основе физического переутомления». Спал я по четыре часа в сутки.
На меня свалилось все право Украины, которое нужно было выучить за четыре месяца. В ноябре написал заявление об уходе, но остановила Шарубина, один из завучей техникума. Самое интересное, как только я попал в этот ад, духовник тут же повеселел и успокоился, видя, как уходят навсегда последние капли моего здоровья.