Олег Евгеньевич Кодола
Populus labyrinthus. Люди из лабиринта

© Олег Евгеньевич Кодола, 2020

ISBN 978-5-0051-3027-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От имитации к сомнению

Введение

Не стоит искать знания в будущем; известный персонаж американского писателя-антрополога говаривал: «будущего нет, будущее – это просто способ разговаривать». Искать знания в настоящем трудно: настоящее буднично и требует не столько знаний, сколько реакций. Поэтому люди предпочитают искать в прошлом: кажется, что найденное в прошлом сделает лучше настоящее и объяснит будущее.

Мне случилось быть тем, кому нравится участвовать в настоящем. Я бродил по Большеземельской тундре и Полярному Уралу; ходил пешком от Петербурга до Перми; стал действительным членом Русского географического общества; собирал и водил поисковые экспедиции в Ловозёрские тундры; организовал летний лагерь для поисковиков на берегу Ладоги… В 2002 году мне довелось быть участником занятной экспедиции Русского Географического Общества, приехавшей на Соловки ради лабиринтов.

Представим гипотетическую ситуацию: человека зрелого возраста, незнакомого ни с одним религиозным или философским течением. Он впервые познакомился с догматами некой религии, согласился с ними и решил пройти обряд посвящения. Видимо, до момента знакомства с религией его можно считать человеком «не-верующим». Пройдя обряд посвящения, он должен превратиться в человека «верующего». Мы предполагали, что это изменение (или наступление состояния) можно рассчитать, вычислить и измерить. Упрощённо вопрос звучал так: «что происходит с организмом человека при прохождении лабиринта»?

Оглянуться не успел – и заключил контракт на Соловках в должности, расшифровка которой чуть длиннее полного имени Пабло Пикассо: заведующий отделом/музейным комплексом «Заяцкие острова» в составе ФГУК СГИАПМЗ.¹

Большой Заяцкий остров занимает площадь 1,25 квадратного километра. Этот клочок суши известен тем, что здесь находится крупнейшая, самая изученная, но и самая спорная часть соловецкого археологического наследия: каменные кучи, символические каменные кладки и каменные же лабиринты. Таким образом, «размышлять о лабиринтах» вошло в мои обязанности на два года по контракту, а после превратилось в хобби.

Экспедиция возвращалась каждый год, её бессменным организатором была Ирина Владимировна Архипова,² привлекавшая замечательных специалистов из различных областей науки.

Первые полевые медицинские исследования проводила доктор медицинских наук Касинья Валентиновна Ярёменко. Начинали с простого: замеры артериального давления испытуемых, пульса, скорости нервной реакции «до и после» прохождения лабиринта. Постепенно появлялись различные диагностические приборы, которые можно было использовать в полевых условиях: применяли диагностику Фолля, датчики газо-разрядной визуалиации Короткова (ГРВ) – эти методы не считались строго научными, но они обрабатывали данные в рамках своих собственных алгоритмов, давая статистику, порой наталкивающую на неожиданные гипотезы или мысли.

В 2008 году научным руководителем экспедиции стал физиолог Ринад Султанович Минвалеев, кандидат биологических наук, сейчас – профессор СПбГУ. Экспедиция сконцентрировалась на изучении хладоустойчивости человека. Проводились ежегодные выезды в Гималаи и на архипелаг Кузова (в 24 километрах к западу от Большого Заяцкого, где также есть своё святилище с лабиринтами). В ход пошли классические медицинские эксперименты с полевыми заборами крови, появились нейроэнергокартографы (чудная программа, отображающая в онлайн-режиме картинку работы мозга, для многих и сейчас недоступная). В 2019 году в экспедиции использовали походные энцефалографы, и даже тибетские монахи согласились надеть на себя шапочку с электродами.

Справа на фото – Р. С. Минвалеев и И. В. Архипова

Интересной серией исследований стала попытка определения датировок различных археологических памятников Белого моря с помощью лихенометрических методик по росту колоний ризокарпоновых лишайников. Этими работами руководит кандидат биологических наук Иван Вячеславович Рудский (АНО «Лаборатория научных проектов»). Первые эксперименты, проведённые с образцами лишайников в лаборатории, позволили отточить методику, устранить возможные ошибки, и заложить вторую серию фотомониторинга колоний лишайника, результаты которой появятся не ранее 2028 года.

Наблюдая почти два десятка лет за своими коллегами по экспедиции – медиками, геологами, физиологами, геоморфологами, биологами, астрофизиками, ботаниками – я искал ответы на три классических вопроса, связанных с лабиринтами: когда, кто и зачем стал использовать сложную спиралевидную или лабиринтообразную символику, столь популярную во всём мире. Мои размышления лежали в областях археологии и палеоклиматологии, социально-культурной антропологии и этнологии, а также эволюции и генетики.

В этой книге мы подводим лишь промежуточный итог – познание не имеет окончания. Экспедиция продолжает действовать, серии исследований продолжаются, и, в конечном итоге, эта книга – ещё один камушек в общий рисунок лабиринта. Но для того, чтобы понять, отчего лабиринт стал так популярен, необходимо разобраться, какие модели поведения и алгоритмы мышления превратили нас в самых эгоистичных и умных приматов, использующих сложнейшую символику, состоящую из множества исключительно умозрительных конструкций.

Эволюция и адаптация

Одна из главных причин, заставляющих человечество постоянно мигрировать и приспосабливаться – климатические изменения, возникающие по массе причин: природных, космических или антропогенных. Лев Гумилёв, при всей условности выдвинутой им «теории пассионарности», хорошо показал, как в изменившемся климате человек старается не изменять традиционному типу хозяйствования: если вы всю жизнь пасли табуны в степи, но много лет подряд льют дожди, степь превратилась в грязь с лужами, а кругом запрыгали квакающие твари, вы не научитесь есть лягушек, но возьмёте свои табуны и пойдёте искать новую родную степь. Исключения из этого ряда составляют катастрофы планетарного масштаба: они меняют среду моментально, вынуждая человека адаптироваться к совершенно новым условиям существования, полностью меняя сложившиеся модели поведения. Даже незначительные климатические колебания вызывали появление и крушение цивилизаций, приводили к рождению или уничтожению государств, закладывали начала культур и разрушали культурные общности, что уж говорить о катастрофических воздействиях.

Семьдесят четыре тысячи лет назад извержение супервулкана Тоба, произошедшее на Суматре, выбросив около 800 кубических километров пепла, резко понизило прозрачность атмосферы и привело к шестилетнему понижению среднегодовой температуры на 3—5 градусов Цельсия. Следы извержения Тоба находят от ЮАР до Гренландии. Спорят, было ли извержение причиной «бутылочного горлышка» – критического сокращения человеческой популяции, (1) или человечество всё же продолжало благополучно развиваться на приморских территориях. (2) Разноголосица вполне обоснованных исследований позволяет считать, что извержение Тоба резко снизило комфортность жизни на Земле, действуя катастрофически, особенно в близлежащих регионах; но далеко не везде. Те, кого катастрофа не затронула непосредственно, выживали в условиях моментального понижения среднегодовой температуры и резкого сокращения пищевой базы. Газопылевое облако, состоящее большей частью из диоксида серы, имеющего специфический, удушливый запах, несколько лет затемняло атмосферу Земли, поливая её кислотными дождями. Тем не менее, в условиях катастрофы изрядная (предположу, что меньшая) часть человечества выжила, то есть, адаптировалась. Речь, естественно, идёт о кратковременной физической адаптации. Если же, например, климат меняется «навсегда», или в ген человека в очередной раз встраивается часть вируса (как это, возможно, происходит в момент написания книги), физиологическая адаптация может закрепиться и превратиться в биологическую. Судя по средней частоте мутаций нашего гена, такое случается раз в 18—20 тысяч лет. Эволюция в широком смысле полностью укладывается в этот ёмкий термин – эволюция и есть непрерывная адаптация всех видов существ к меняющимся условиям.

Люси. Реконструкция. В. Дик

Пред-люди: от австролопитека до хабилиса

Первая критическая адаптация нашего вида произошла в конце эпохи австралопитеков. Австралопитек афарский, к коим принадлежала знаменитая Люси, с виду, был ещё совсем обезьяной, но уже человекообразной, наделённой современными «антропными» чертами. Только схожесть основных паттернов поведения объясняет мне, почему 2,5 миллиона лет назад австралопитек взял небольшую гальку весом в 250 грамм, похожую на «личину», и пронёс её с собой тридцать километров в пещеру, где временно проживал. (3)

Обычно такие находки относят к разряду «не представляющих археологический интерес», но их обилие на стоянках Олдувая (Танзания, около 1,8 миллионов лет назад) и Пампау (Германия, около 400 тысяч лет назад) говорит, по крайней мере, о не случайности этого явления. Таким образом, существует достаточное количество косвенных доказательств, что представителей вида Homo на протяжении эволюции притягивали образы, подобные собственному. Не здесь ли кроются зачатки современного антропоцентризма, в способности увидеть себя в деталях окружающего мира?

Галька-личина

Засуха в Африке началась около 2,8 и достигла максимума 1,8—1,6 млн. лет назад. За это время произошла очередная магнитная инверсия, в ходе которой полюса поменялись местами (2,58 – 1,8 млн. лет). Площадь лесов в Африке сокращалась, мир вокруг обсыхал и холодал, многие хищники и крупные травоядные вымерли. Резкая смена видов парнокопытных в Африке отчётливо видна два раза: 2,8 и 1,8 млн лет назад) (4). Где-то в это время восточноафриканские гоминиды разделились на две ветви. Предположу, что ветвь, лучше приспособленная к жизни в лесах, «выдавила» менее приспособленных сородичей и осталась есть фрукты. «Неудачники», были вынуждены адаптироваться к голодной жизни в зоне саванны, открытой всем ветрам, но именно они изобрели каменный инструмент. Возможно, первый камень был применён для раскалывания твёрдой скорлупы орехов, или костей, остававшихся на месте пиршества хищников. Одна из устоявшихся гипотез гласит, что дефицит белка, необходимого для энергообеспечения «растущего» мозга, человекообразные могли восполнять падальничеством. Кроме того, источником белка могли служить червячки, жучки, ящерки и мелкая птица и кладки яиц: человек всеяден.

«В этот период «в мозге ранних Homo начали прогрессивно развиваться области, контролирующие у современного человека согласование устной речи и движений рук.» (5) То есть, определённые жесты начали связываться с определёнными звуками, вроде простейших команд: «беги/опасность» и «еда/безопасность». Первые Homo были классическими собирателями, выдавленными из леса: даже проживая в саванне, они сохраняли приверженность к «древесному» типу пищи. Изменение климата привело к гибели крупных хищников и освободило большую пищевую нишу: парнокопытных стало некому есть. Охота, как метод добычи еды, достоверно фиксируется у Homo значительно позже, но шимпанзе, как представители ветви, оставшейся в джунглях, чудесно охотятся; а язык эмоций многих современных животных достаточен для взаимодействия в группе.

Строение ноги Homo habilis указывает на развитое прямохождение: в поисках пищи он перемещался на большие расстояния и дошёл из Африки до Китая, где найдены его останки. Как начинающий турист, он научился сооружать примитивные укрытия от ветра, приваливая высокую траву и ветки камнями, создавая простейшую ветрозащиту.

С точки зрения эволюции каменного инструмента – это ранний ашель, когда для изготовления каменного бифаса (рубила) использовался основной камень (чаще – галька), у которого отщепами снимались «две фаски» (би-фас – буквально: два лица) и формировалась ударная часть (лезвие). Рубила были грубыми и ассиметричными, мелкий каменный инструмент почти не использовался; но даже такими, простейшими с виду, рубилами группа хабилисов могла разделать тушу павшего мастодонта приблизительно за один рабочий день. Правда, от саблезубой кошки они были слабой защитой.

Почти-люди: от эргастера к неандертальцам

Окончательный отрыв от леса и выход на открытые пространства также был связан с резким изменением диеты. (6) Он привёл ко второй критической адаптации или окончательному «превращению» Homo habilis через Homo ergaster в Homo erectus. И если эргастер распространился только до Грузии (Дманиси), то эректусы были заядлыми путешественниками: фрагменты их скелетов найдены в Африке, Европе, Китае, Индии и на Яве. Мозг в этот период претерпевает существенные изменения: «развиваются зрительные центры затылочной доли. Был усилен сознательный контроль эмоций и, по всей видимости, выросли возможности памяти. Судя по развитию теменной доли, значительно развились тактильные возможности и намного улучшилась координация движений. Вероятно, прогрессивно развивались способности к речи.» (7)

Увеличение зрительных центров естественно: Homo erectus смотрели не только «вдаль и вширь», развивая дальнозоркость; но и «в точку», развивая близорукость при изготовлении каменного инструмента. Контроль эмоций говорит о появлении таких черт, как усидчивость, спокойствие, терпение. Рост возможностей памяти отражает увеличение объёмов необходимой информации, расширяет горизонт планирования. Улучшение координации обусловлено повышением физической активности (стали больше ходить и бегать) и собственно, тому, что erectus постоянно делал инструмент, оценивая и улучшая его возможности. Способности речи позволяли координировать социальное поведение, осваивать новые пищевые ниши, новые модели охоты и передавать накопленный опыт в краткой форме. Возможно, загонная охота, основанная на слаженных действиях и криках загонщиков, появилась в это время. Она же обеспечивала кочевую модель поведения: стая эректусов достаточно быстро «выедала» близлежащую территорию и вынуждена была кочевать дальше, за пищей. Рубила постоянно совершенствовались и приобрели симметрию относительно длинной оси. Это время называют средним ашелем.

Первые свидетельства использования огня относятся к началу этого периода. Повсеместная аридизация (осушение) и похолодание, подтолкнули к поиску и освоению новых пищевых ниш, богатых белком. Белковая пища ускоряет метаболизм функциональных систем организма, что называется специфическое динамическое поведение пищи или термогенный эффект. Ускоренный метаболизм требовал более высокоэнергетической диеты. Замкнутый круг погони за едой превратил Homo в «супермигранта». Адаптация к любой еде означала адаптацию к любой местности и климату, что способствовало максимальной изменчивости нашего вида: от эскимосов или нганасанов, существующих в условиях ледяной Арктики, до бушменов Австралии.

Мощное ветвление нашей эволюции пришлось на период от Homo erectus до Homo heidelbergensis, чья форма мозга «свидетельствует о резком прогрессе в области контроля за движениями, в том числе способностей к прогнозированию и планированию своих будущих действий. Необходимо также отметить бурное развитие области, обеспечивающей согласование речи и движений рук, а также рельефное выступание зоны Брока, свидетельствующее о начале использования речи». (8) Гейдельбержец существовал от 800 до 130 тысяч лет назад, и его стоянки находят по всей западной Европе, включая Британские острова. В его время произошло два важных события: Homo освоили изготовление копий и около 400 тысяч лет назад стали повсеместно использовать огонь для обогрева. Кстати, первая гравировка орнамента в мире тоже относится «почти» к этому времени (около 500 тысяч лет назад), но сделана была на острове Ява, что наглядно демонстрирует общность эстетических предпочтений Homo, независимых от его географического распространения. Вероятно тогда же, но в Европе, были изобретены сложносоставные орудия, где наконечник приклеивался к древку с помощью смол и (предположительно) закреплялся верёвкой.

Ява. Гравировка на раковине

Гейдельбержцы были первыми коренными европейцами, приспособленными к жизни в зонах умеренного климата, где была настоящая снежная зима. Вряд ли они проживали зимой в северных областях, но посещали их точно. Но самое странное, что именно человек гейдельбергский начал «массово выпускать» рубила, симметричные в трёх осях, имевшие больше эстетическое, чем практическое назначение. Это был поздний ашель, время, когда понимание «красоты» получило своё первое воплощение в виде симметрии. Часто центром симметрии выбирались красивые окаменевшие ракушки, отпечатки морского ежа.

Когда в пещере Sima de los Huesos (Атапуэрка, Испания) среди захоронений был найден редкой красоты и симметричности бифас из розового кварцита, романтично названный «Эскалибур», появились предположения о зачатках ритуального мышления у гейдельбержца.

Бифас. Кембриджский музей археологии и антропологии

Мне эта идея кажется излишней, поскольку находка может быть обусловлена физическими причинами. Как показали раскопки в пещере Терра-Амата, гейдельбержцы уже умели строить стационарные «шалаши» с кострищем у входа. (9) При этом обоняние человекообразных устроено так, что не выносит запаха гниющей мертвечины. Поэтому шестнадцатиметровая яма-расщелина, которую называют «пещерой», вполне могла быть санитарной свалкой, без демонстрации уважения к туловищу, лишь бы не пахло и не оскорбляло мои гейльдельбержские обонятельные ощущения. Вполне возможно, что наши традиции захоронений, постепенно обросшие ритуальными сказками, берут своё начало из простейшего стремления гейдельбержцев к улучшению санитарных условий места проживания.

Обладали они речью или нет – неизвестно. Но генетические исследования показывают, что форма гена FOXP2, отвечающего за вокализацию у современных людей, появилась не позднее полумиллиона лет назад, практически одновременно с изобретением гравировки, копья и овладения огнём. Обезьяны не умеют использовать речь: их гортань не приспособлена к вокализации. (10) Тем не менее, шимпанзе Уошо, обучившись языку жестов, овладел словарём из 350 слов, а горилла Коко дошла до 1000 слов, составляя новые словесные конструкции для выражения собственных эмоций. Шутить, грустить, впадать в депрессию, гордиться, завидовать, проявлять широкий набор общечеловеческих эмоций современные обезьяны умеют. Наверняка это умели и гейдельбержцы.

Около 200 тысяч лет назад изменилась техника изготовлении каменных орудий: из миллиона лет эпохи ашеля мы перешли в эпоху мустье, когда изготавливать орудия стали из отщепов от нуклеуса (основного камня), а сама техника отщепов стала тоньше. Эпоха мустье длилась всего около 170 тысяч лет и была своеобразным этапом «разгона» перед следующим скачком эволюции человека.

Всё это время на Ближнем Востоке, параллельно с гейдельбержцами, развивались неандертальцы (от раннего неандертальца до классического), которые также совершенствовали свои умения в сфере обработки камня, охоты, устройства стоянок… Они стали расселяться в Европе, «в конце среднего плейстоцена, около 200 тысяч лет назад или, может быть, чуть раньше». (11)

Неандерталец и гейдельбержец заняли нишу «суперхищников» своего времени: основу их рациона составляло мясо, а основу жизни – охота. Возможно, мясная диета была следствием адаптации и восполняла высокие энергопотери в условиях холода. При этом неандертальцы были адаптированы к холоду анатомически: они были приземистыми и плотными, даже тучными, что позволяло лучше сохранять энергию тела. Интересно, что следы кострищ наблюдаются только на 1/3 стоянок неандертальца – либо они были настолько адаптированы к холоду, что могли обходиться вовсе без огня; либо… умели шить тёплую одежду из шкур. Возможно, две ветви человечества могли существовать параллельно, но около 130 тысяч лет назад началось очередное массовое вымирание видов. Погибла вся крупная дичь вроде слонов и носорогов, что подкосило гейдельбержцев и привело к их вымиранию. Свято место пусто не бывает – неандертальцы широко расселились практически в том же ареале, но продвинулись ещё севернее.

Неандерталец точно обладал нашим, человеческим геном речи, но я очень сомневаюсь, что у него существовала потребность к постоянному использованию членораздельной речи: скудный обиход неандертальца вряд ли мог требовать формирования широкой понятийной базы и сложных лингвистических конструкций. Стоит учитывать, что отсутствие разговорной речи не отменяет существования языка как такового, то есть, любой системы приёма/передачи (шифровки/дешифровки) информации: нам сегодня хорошо известны жестовые языки немых или языки спецназа. Мимика также является языком, который мы все умеем читать.

В эпоху Валдайского оледенения неандертальцы были расселены от Пиренеев до Узбекистана; но больше всего находок неандертальцев – на Ближнем Востоке. Жили они небольшими группами, строили сложные жилища. Они, действительно, «прихоранивали» своих умерших, но, скорее всего, не придавали этому процессу никаких «ритуальных» атрибутов: их могилы не содержат погребального инвентаря от слова «совсем». Всегда одна и та же поза трупоположения – на боку, в позе зародыша или спящего человека – может говорить о том, что разница между живым и мёртвым ещё не осознана: никаких парных захоронений, жертвоприношений, украшений в могилах и прочей охры. Таким образом, «ритуальная» составляющая, присущая современным людям, в неандертальских захоронениях не доказана. (12)

Ожерелье из Крапины

Если эстетические предпочтения гейдельбержца заканчивались на создании симметричных бифасов, то неандертальцы любили украшать себя: 130 тысяч лет назад, когда Homo sapiens в Европе ещё не наблюдалось, какой-то на редкость важный неандерталец из пещеры Крапина (Хорватия) щеголял в ожерелье из когтей орлана-белохвоста. (13)

Предположения о существовании культа медведя у неандертальцев практически опровергнуты позднейшими исследованиями. (14) Но точно известно, что неандертальцы делились добычей с физически немощными соплеменниками: иначе не объяснить, как мог выжить однорукий глухой неандерталец. (15)

За два с половиной миллиона лет Homo от вполне обезьяньего австралопитека эволюционировал до вполне человекоподобного неандертальца; он изобретал и улучшал технологии обработки камня, совершенствовал методики охоты, строил жилища, жёг костры, заботился о соплеменниках, любовался симметрией и схожестями. Они были очень похожи на нас, но людьми так и не стали. Неандертальцы были последними «почти людьми». На них закончилась эпоха имитативности (подражательности), которую подробно разработал Б. Ф. Поршнев в своём труде «О начале человеческой истории. Проблемы палеопсихологии». Если считать, что одно социологическое поколение длится в среднем 30 лет, то эволюция Homo от австролопитека до неандертальца длилась более 83333 поколений. За это время молодое человечество изобрело всего около 15 основных категорий каменного инструмента: чопперы, чоппинги, унифасы, нуклеусы, ретушированные пластины, скребки, резцы, долотовидные орудия, проколки, скребла, выемчатые и зубчатые орудия, галечные орудия, ножи, остроконечники, бифасы; плюс – простейшее деревянное метательное копьё. И, скорее всего, дубину, постепенно превращённую в топор.

Имитативное поведение, закончившееся на неандертальцах, предусматривало создание инструмента путём копирования предшествующего образца. В отличие от Homo sapiens, который предпочитает не просто копировать, но доделывать, улучшать, изменять, перерабатывать и изобретать.³