Олег Белоус
Когда заговорили пушки
Бастионы форта на противоположном берегу реки: Коброншанца (переименованного Петром в Орешек-крепость) охранявшие подходы к Риге окутались пороховым дымом. «Бабах» донесся басовитый звук и эхом загулял над речной гладью. Корабли салютовали ответно.
Царь подошел, крепко обняв, по русскому обычаю расцеловал смутившегося мастерградского посла.
На шедшем последним корвете с надписью на корпусе «Иван Грозный» густо задымила труба, корабль повернул к берегу.
– Это куда он пошел? – обернувшись, немедленно поинтересовался царь.
– Петр Алексеевич, – ответил Петелин, – В Северном море корабли попали в шторм, потрепало их сильно. На «Иване Грозном» из трюмов пришлось выкачивать воду. Пусть мастера на верфи осмотрят корпус.
Царь нахмурился, но промолчал. Кивнув, вновь отвернулся к реке.
***
Попавшим в плен шведам предложили продолжить службу, но уже в рядах русской армии. Желающих оказалось довольно много – только в первые недели около половины пленников: рядовые и унтер-офицеры принесли присягу Петру. Всех их отправили на пополнение гарнизонов ведущих постоянную войну с шайками разбойничающих татар, адыгов и черкесов Причерноморья и северного Кавказа. Бывшие каролинеры получили шанс собственной доблестью и умом продвинутся на русской службе. Отказавшихся примкнуть к победителям, включая сопровождавших шведскую армию гражданских, придворных и женщин, ждал долгий путь на мануфактуры и заводы России: Ярославля, Ростова, Новгорода, Владимира, Мурома, Вологды, Архангельска, Уфы, Казани и Чебоксар. Безвозмездно кормить Петр не собирался. Живите на присылаемые с Родины средства или работайте и получайте средства на пропитание.
Не испытывавший никакого почтения перед «просвещенными» европейцами Петр установил в завоеванных областях Прибалтики те же порядки что и в коренной России. Курс взяли на быстрейшую интеграцию новых земель и ассимиляцию местного населения. В судах действовало русское законодательство, ни о каком сохранении «старых» порядков и речи не шло. По решению патриарха в крупные города прибыл многочисленный «десант» миссионеров, склонять местных к переходу в православие. Проповеди их находили отклик в сердцах людей. Коренное население прибалтийских областей: эсты, ливы, проживавшее в основном в многочисленных деревнях и хуторах при переходе в православие получали личную свободу и возможность переселится в город или уехать на черноземные земли Причерноморья и очень многие сделали выбор в пользу религии победителей. Кюре и пасторам оставалось только бессильно злобствовать. Дворянство, немецкого или шведского происхождения поставили перед выбором: или уезжать к своему бывшему монарху, в этом случае их земли отходили в казну, или присягнуть перед богом русскому царю. Многие не согласились. Печальный поток изгнанников хлынул через польскую границу, а сотни поместий поменяли владельцев. Петр щедро раздавал бесхозные земли отличившимся офицерам, часто выходцам из малоимущих дворян, а то и низших классов. Те за возлюбленного царя, отца и благодетеля, готовы были жертвовать всем на свете – имуществом, жизнью, женами и детьми.
По договоренности с предводителями староверов несколько десятков тысяч человек готовились к переселению в прибалтийские города. Местным немцам, составлявших в них большинство, предстояло потесниться в торговых делах. Традиционно староверы торговали так же ловко, как и они. В итоге города получат смешенное, русско-немецкое население.
Основанный еще королем Густавом II Адольфом в 1632 году университет в городе Тарту (Universitas Gustaviana) переводился на русский язык преподавания. Гнездом вольнодумства и национализма ему уже не стать.
Глава 3
Собачья вахта заканчивалась. С богом! Капитан Лофтус, командир особой роты, обученной и оснащенной при участии беглеца из Mastergrad по кличке Чумной, истово перекрестился. Благоволение Божье сейчас необходимо как никогда. Придерживая у бедра рукою в перчатке длинную валлонскую шпагу первый, выскользнул на палубу. Сырой ветер пробрал до костей, пахнуло речной сыростью. Замер, глаза настороженно сузились, увидеть что-либо проблематично, зато можно услышать. В низкую каюту тотчас же ворвался холодный ночной воздух, огоньки свечей заколебались, высветив одетых в черную свободную одежду вооруженных людей с измазанными сажей лицами. Один за другим они бесшумно, словно призраки, появились на палубе. На поясе шпага и кинжал с набором метательных ножей. Там же двуствольный пистолет. В руках необычный карабин: ствол не длиннее, чем у солдатского пистоля, приклад в виде баллона конической формы. Способен в считанные секунды, знай только нажимай на спусковой крючок, выпустить по врагу шведской короны магазин на два десятка пуль. Очень искусная дорогая работа, но для особых воинов королю Карлу ничего не жалко. Ветер разогнал тучи, желтое блюдце луны показалась на небе, светящаяся дорожка пробежала по воде. Это не хорошо. Луна враг диверсанта. Тишина, в рыжем двинском тумане видно плохо, лишь торчат вдали реи судов, речная вода бьется о корпуса кораблей, брешут на запоздалых прохожих собаки. Каменные здания складов, порт, все скрыто утренней дымкой. Похоже шведов никто не ждет. Спектакль с голландским флагом удался. В Архангельске не заподозрили, что часть экипажа вполне себе мирного торговца совсем не те, за кого себя выдают.
Шлюпки с русскими таможенниками у парадного трапа встретил штурман «Утрехта», пожилой щеголь с забавной косичкой, уложенной по-походному в кожаный мешочек. Учтиво поклонившись, представился и рассыпался в извинениях, что капитан не смог встретить. Заболел и просит пройти в кают-компанию.
Оставив половину солдат у шлюпок, лейтенант-таможенник направился вслед за штурманом. Впереди знаменосец с русским флагом, позади выбивают дробь два барабанщика. Все как положено по артикулу несения таможенной службы. В кают-компании на столе стоят столовые приборы на четверых. Солнечные лучи преломляются в многочисленных бутылках, в серебряных супницах отражается богатая обстановка каюты. Высокий и ладно скроенный человек в партикулярном (гражданском) платье и жестким взглядом уже ожидает за столом. Глубокий шрам, словно от доброго удара шпагой разрезал левую бровь, придавая лицу грозное выражение. На диване укрытый периной краснолицый капитан. При виде русского он с любезной улыбкой привстал и наклонил голову. Таможенный офицер был новеньким. По крайней мере капитан в прошлом году, когда он приходил в Архангельск, его не видел.
– Его царского величества войск таможенной стражи лейтенант Синицын с солдатами. По первому прошу ввиду флага государства российского всех встать! —таможенник словно не заметил подготовленное угощение.
Барабанщики выбили сигнал. Иностранные гости переглянулись, нехотя поднялись. Кожа на лбу капитана сморщилась от удивления, не такой он ожидал прием. В прошлый раз удалось все решить по-тихому. Таможенник отодвинул столовые приборы, придерживая рукой саблю у бедра, присел. Достал из сумки на боку тетрадь и ручку мастерградской конструкции. Такие сейчас делали в Москве на мануфактуре купцов Свиньиных.
– А где мениэр капитан Иволгин? Милейшей души человек, – опускаясь обратно на диван расплылся в благожелательной улыбке капитан.
– Государь вызвал его в Москву, а за него я буду службу править! Прошу отвечать на статьи опроса! – требовательным голосом произнес таможенник.
Капитан послушно наклонил голову.
– Мениэр лейтенант, к чему такие строгости! Мы мирные негоцианты и Соединенные Провинции в мире с вашим царем! – произнес он, прижимая пухлые руки к груди, – может перекусим, чем бог послал? – кивнул на стол.
– Вы какого пришли в Архангельск? – спросил русский, – десятого? Вот… в том то и дело… есть указание, что на прошлой неделе воры прямо в море грузили на иностранный корабль рухлядь пушную, а сие запрещено Соборным уложением государей Петра и Ивана. А кто грузил, на какой корабль, нет указания.
Таможенник разочарованно развел руками. Гражданский за столом поджав тонкие губы настороженно рассматривал офицера. Капитан несколько мгновений остолбенело молчал, затем слегка покраснел:
– Мениэр лейтенант, тут какая-то ошибка, мы не имеем никакого отношения к пушной рухляди.
– Сие неизвестно! Посему не мешайте службу справлять! – русский значительно поднял указательный палец вверх.
«Дурак какой-то! Ладно пусть смотрит, все-равно ничего не найдет!»
– Имя сему кораблю?
– Сей корабль зовется «Утрехт», – любезно улыбаясь ответил капитан.
Морща лоб и прилежно шевеля губами таможенник написал крупными буквами: «Утрехт». Гражданский презрительно сощурил глаза, через миг лицо приняло прежнее благожелательное выражение.
– Которого государства корабль? – продолжал править службу русский, – Не были ли вы в недужных местах, не имеете ли пушек более, чем потребно для защиты от морского пирата, не находитесь ли вы в союзе и дружбе с королем Карлом, не прибыли ли по его приказанию, не есть ли среди вас скрытые шведские воинские люди?
– Нет! Ни в коем случае! – вновь прижав руки к груди энергично затряс головой капитан. Штурман подал ему библию. Положив на нее левую руку, а правую подняв кверху торжественно поклялся перед ликом всемогущего Господа, что они суть мирные негоцианты, с королем шведским не знались и в недужные места не ходили. Затем капитан благоговейно приложился губами к обложке библии.
Шевеля губами и морща лоб, лейтенант принялся просматривать судовые документы, но ничего настораживающего не нашел, что не удивительно, шведская королевская типография знала свое дело туго. «Держатся хорошо, спокойно, не найду я ничего, здесь все чисто». Наконец отложив бумаги в сторону, поднялся с места.
– Чашку турецкого кофе ради сырой погоды? – любезно улыбнувшись предложил капитан.
– Спасибо, но нужно службу править! – ответил русский, – пойду посмотрю ваши товары.
Провожаемый ласковой улыбкой капитана русский в сопровождении штурмана вышел. Где-то на палубе загавкали собаки. Русские таможенники с некоторых пор стали применять обученных искать контрабанду псов.
– Не так прост этот лейтенант, как хочет казаться, – произнес гражданский и задумчиво побарабанил пальцами по столу.
Таможенники облазили корабль от рей до трюма, но так ничего запрещенного не нашли, не помогло даже применение собак…
Что кому делать обговорено заранее. Низко склонившись, один за другим прекрасно обученные, в хороших панцирях из доброй стали солдаты шли вдоль борта к шлюпкам. Если они не выполнят задание шведского короля, то кто? За плечами висят мешки с новейшим шведским изобретением – пороховыми минами с часовыми механизмами, при взрыве разбрасывающими во все стороны пылающий керосин. Несколько десятков очагов пожаров, разбросанные по всему построенному преимущественно из дерева городу московиты не смогут потушить и выгорание большей части его неизбежно. Пусть мастерградское изобретение поработает против собственных создателей. Шлюпки опустились на воду, ни звука, ни всплеска, бесшумно причалили к отсыревшим бревнам пирса. Двое выскочили на берег, подтянули хрупкие суденышки. Больше они не понадобятся. Четверо матросов из экипажа отведут кораблики назад и все. Никаких следов причастности к пожару. Уходить планировали по суше, так безопаснее. Найти обученных диверсантов в глухом карельском лесу задача почти не выполнимая. Через две недели их подберет в условленном месте на побережье Белого моря корабль. Тишина, лишь квакают всполошившиеся лягушки. Лениво замычала за частоколом корова. Утоптанная до каменного состояния грунтовая дорога от пирса идет между огороженных забором домовладений вглубь города.
Капитан молча ткнул рукой в длинной перчатке в самых умелых: Карла и Эрика двух светловолосых близнецов. Высокие, сильные и в то же время ловкие в рукопашной схватке. Наверное, такими были древние викинги, наводившие ужас на берега морей, штурмовавшие Париж и Севилью. Понятливо кивнув, они передали товарищам заплечные мешки. С длинной шпагой в правой руке и коротким кинжалом с чашей, изрезанной мелкими и кривыми отверстиями для того, чтобы острие шпаги противника застревало в щитке, в левой, пистолеты за поясом, карабин «за спиной», направились вперед. Через минуту за ними последовал остальной отряд.
Лишь наблюдавшая с неба любопытная луна видела бесшумно, насколько это возможно, передвигавшуюся вдоль высоких заборов короткую колонну бойцов. Зайди луна за тучи, тогда даже самый остроглазый и бдительный наблюдатель в чернильной тени около заборов ничего не заметит. Несколько мгновений, и колонна растворилась в ночной тьме. Был кто или привиделось уже не разберешь. В окнах домов ни огонька, люди спят после трудового дня. Лишь изредка тишину нарушает лай некстати проснувшегося дворового кабыздоха. Капитан Лофтус двигается посередине колонны, так проще контролировать обстановку и командовать людьми. Да, их не много, зато каждый стоит нескольких и умеет столько, сколько и не снилось лучшим воинам. Пробежать подобно коню много верст и не отдыхая вступить в смертельный поединок с несколькими противниками, убить голыми руками, соорудить из подручных материалов смертельную ловушку, притворятся другим столь искусно что любой признает за своего, бойцы могли все это и многое другое. К тому же и опыта им не занимать, датчанам и саксонцам уже устраивали проблемы.
Лофтус узнавал и не узнавал Архангельск. За десять лет, прошедших с момента посещения единственного русского порта на Севере, город изменился. Появилось множество двухэтажных строений, улицы замостили деревом, а кое-где камнем. Днем он прошелся по обреченному городу. Нищие с паперти у церквей исчезли. Работы много. Хоть на мастерградских верфях, хоть на царевых. А хочешь вербуйся на корабль: с поморами на рыбалку или на морского зверя, можно и на торговца, в Европу ходить. Город расцвел, дышал благополучием и довольством. Жалко такой уничтожать, но придется.
Он вспомнил памятный разговор. Аудиенция была за день до отъезда Карла Двенадцатого в действующую армию в Польшу, когда последние дела доделывались второпях. Король принял в охотничьем замке Кунгсер, в собственном кабинете. Стемнело на столе перед Карлом горела керосиновая лампа, отбрасывая таинственные блики на одутловатое лицо и расстеленную перед ним карту северной Европы.
– Мой верный Лофтус перед Вами стоит задача необыкновенной важности. Архангельск должен быть выжжен до основания. Сжечь верфи и все корабельные запасы. Население включая корабельных мастеров должно погибнуть в пожаре. Жертвы московиты меня не интересуют. Не щадить никого! Они должны бояться строить корабли и забыть о кораблестроении хотя бы на несколько лет. Моря должны остаться за шведской короной.
– Да, мой король, – собеседник короля послушно наклонил украшенную коротким париком с косичкой голову.
Карл холодно улыбнулся.
– Много кораблей строят московиты на верфи?
– По нашим сведениям шесть. Из них четыре почти достроены. До середины лета вступят в строй.
– У них хватит матросов и главное офицеров? – с сомнением осведомился король.
– Офицеров у них готовит училище, там же в Архангельске, а моряки проходили практику на судах караванов, регулярно ходивших вокруг Скандинавского полуострова в Европу. Полагаю, что людей у них хватит.
– Вы прекрасно проявили себя в датской и польских компаниях. Я рассчитываю на Вас! Московиты не должны прийти в Балтийское море, ты меня понял Андерс?
Капитан поклонился. Король отвернулся, давая понять, что аудиенция окончена. Окрыленный капитан с уважительным поклоном покинул кабинет. Выполнение личного поручения короля открывало перед небогатым дворянином из шведской глубинки такие перспективы, что дух захватывало…
«Русские не сумели обнаружить наш отряд, значит обречены. Очистительное пламя вспыхнет над верфями, арсеналом и в районах проживания корабельных мастеров. Надолго запомнят шведский визит!» Спустя мгновение рот Лофтуса превратился в жесткую складку…
Две тени бесшумно скользили по спящим улицам. Тишина, негромко гудит ветер в ветвях деревьев, где-то далеко брешет глупая собака. Лиц не разобрать, контуры тел в бесформенной одежде тают в ночной тьме, размываются. Проскользнули дальше: безликие порождения ночи растворились в бесконечном сплетении улиц.
«Пок! Пок!» звуки едва слышные в ночи. Не громче чем скрипит в траве влюбленный кузнечик. Пули пронзают в тела. Тени рушатся на землю, один мертвый, второй лишь тяжелораненый. Негромкий хрип.
Двое других, похожих в темноте на первых словно отражения, беззвучно перемахивают забор на противоположной стороне улицы. В руках нечто до боли напоминающее пистолеты 20 века с навинченными на них глушителями. Контроль – это азы профессии спецназовца. Дозор не должен предупредить шведов об опасности. Один слишком приблизился к умирающему. Неосторожно! В лунном свете молнией взлетела рука с намертво зажатым эфесом тяжелой валлонской шпаги, одинаково хорошо рубящим и колющим.
От верного удара в сердце убийцу не спасет даже добрая сталь панциря. Опытный спецназовец не успел ничего сообразить, но на автомате крутанул корпус. Шпага соскользнула.
Ребра и левую руку ужалила внезапная боль.
«Пок! Пок!» – вновь выплюнули смерть пистолеты. Пули разнесли черепа шведов. Тела вздрогнули… на этот раз все.
– Сиплый? «Ты как?» —тревожным шепотом произнес непострадавший боец.
Раненый провел рукой по комбинезону с ненавистью, но и с уважением глядя на тела погибших, вновь буквально ожгло болью. На руке липкое. По боку течет кровь. Пальцы нащупали вспоротые одежду и кевларовый жилет. Силен швед, умирая едва не достал. Похоже лезвие порвало кожу на боку и глубоко вспороло левую руку. Возможно, надломлены ребра.
– Ерунда, но этих, – раненый махнул рукой на тела, – придется убирать без меня. Задел с_уко.
– Куда же ты лезешь? – убедившись, что жизни напарника ничего не угрожает злобно прошипел первый, – Блин мало тебя майор имел, кто же лезет так близко?
– Да – махнул рукой раненый, – так получилось…
Отряд спецназа заворачивает за угол забора вокруг двухэтажного кирпичного дома. Капитан Лофтус настороженно вглядывается в тревожную тьму и изо всех сил вслушивается в звуки ночного города. Ничего и никого: тьма, заборы, луна в небе и тявканье перелаивающихся дворовых собак. Что-то не нравится, но что именно не понять. Только инстинкт бывалого диверсанта буквально взвывает от тревоги. Слишком гладко, слишком все без помех. Осторожно идут дальше. До первой цели: арсенала, осталось всего пара сотен шагов. Не верится, что московиты могут быть столь беспечны. Все изменилось в один страшный миг. Никогда не слышимый шведами ранее низкий и грозный рык, отдаленно напоминающий звук работающего паровика, разорвал в клочья ночную тишь. Вспыхнувшие на ветвях растущих вдоль высоких заборов деревьев огни, превратили ночь в день, ярко осветили крадущихся шведов. Растерянность длилась всего несколько мгновений, пока зрение приспособилось. На дорогу впереди и позади отряда, словно чертики из табакерки с рычанием моторов выкатились известные по докладам имевших несчастье с ними встретится боевые повозки мастерградцев. Перегородили дорогу, сверкают доброй сталью. Тонкие дула скорострельных фузей в особой башенке наверху качнулись, беря шведов на прицел. Лофтус почувствовал, как у него похолодели ноги, а спина покрылась холодным потом. Сердце на миг остановилось в груди. «Нас как дураков поймали в засаду! Но почему, как? Но все это потом. Сейчас необходимо вырваться из подстроенной коварными московитами ловушки. Ни вперед, ни назад нельзя, путь закрыт».
Лофтус вскинул руку со шпагой вверх и выкрикнул команду. Шведы птицами взлетают на заборы и тут же падают сбитые добрыми ударами дубинок появившихся над заборами бойцов. Шатаясь, диверсанты поднимаются с земли. Один сидит, раскачиваясь, обеими руками держит окровавленную голову. Двое остаются лежать без сознания. Переборщили хозяева с «приветствием» незваных гостей.
Коротко прогрохотала скорострельная фузея перекрывавшей путь боевой повозки. Землю перед отрядом перечеркнула пыльная очередь попаданий.
– Незваные гости, – послышался ниоткуда громовой голос по-шведски, – спецназ Мастерграда предлагает вам сдаться, иначе вы будете уничтожены. Бросаем оружие и садимся посередине улицы на корточки!
Солдаты, те, кто в сознании, сгрудились вокруг командира. Одна надежда на него. Он не раз вытаскивал их из смертельных ловушек. Шведы начала восемнадцатого века – это совсем не то толерантное нечто в штанах, неспособные защитить жен и детей от насильников, приверженцы «голубых» ценностей, какими их знали пришельцы из двадцать первого века. Жесткие как сталь, бесстрашные убийцы и верные сыны лютеранской веры, фанатично верящие в собственную «исключительность», они были достойными продолжателями традиций викингов. Шведы не дрогнули.
Капитан Лофтус затравлено оглянулся, ему хватило пары мгновений чтобы понять безнадежность положения. Место засады подобрали хорошо. Вокруг высокие заборы, за ними вновь спрятались русские бойцы, дальше мрачные громады каменных зданий, окна закрыты железными ставнями. Спастись невозможно. Слишком хорошо московиты подготовили ловушку… Но если нельзя спасти жизнь, то еще можно спасти честь!
Капитан вложил клинок в ножны и взял в руки пневмобаллонный карабин. Перекрестился. На лице решительность и обреченность.
Вновь послышался громкий голос:
– Сдавайтесь или будете уничтожены!
Повисла напряженная тишина только откуда-то издали ветер доносил испуганное тявканье собак. Рука капитана в длинной, почти до локтя черной перчатке махнула в направлении боевых повозок русских.
– Framаt!
Лица бойцов ожесточились. Погибать в цвете сил не хотелось, но долг перед королем и Швецией они помнили. Первым навстречу боевой машине Мастерграда молча бросился капитан, за ним остальные. Тихие щелчки выстрелов из пневмобаллонного карабина разорвали ночь в клочья. Пули бессильно рикошетировали от стальной туши боевой машины. Несколько секунд русские молчали. Затем дуло мастерградской БТР окутало алое как кровь пламя, загрохотало. Грудь капитана Лофтуса наискось перечеркнула ярко – алая цепочка попаданий. Мертвое тело отлетело назад. За ним избиваемые оружием грядущих веков рухнули на землю остальные шведы. Ни один не остановился, ни один не дрогнул. Вода в лужах под трупами потихоньку наливалась розовым…
Грохот пулемета прекратился, лишь легкий дымок все еще вился из дула. Люк на БТР откинулся назад. Вылезший на броню человек в форме танкиста ошалело огляделся. Вот это звери, силен швед… Ни один не сдался. Добыча мастерградцев лишь двое пленников, потерявших сознание от добрых ударов русских засадников.
***
Противостояние между православным большинством и католиками, тлевшее на подвластной полякам территории западной и центральной Украины, то и дело прорывалось наружу искрами восстаний, взаимных налетов и убийств. Католическая шляхта отказывалась признавать даже минимальные политические права православных подданных, но пока существовала внешняя угроза их терпели. По итогам русско-турецкой войны Россия захватила бывшее Дикое Поле, Оттоманская Порта была отброшена за Днестр, а ее вассал Крымское ханство заперто за узким перешейком Перекопа. Мусульманская угроза ослабла и услуги казачьей сабли стали не нужны. Этим немедленно воспользовалось гонористое польское панство. В июне 1699 года постановлением сейма Речи Посполитой казачью милицию расформировали. В августе 1701 года у наказного гетмана правобережного казачества Самуся попытались забрать ранее врученные ему военные клейноды (символы власти): булаву, бунчук, печать и пять пушек. Это стало последней искрой, воспламенившей бочку с порохом давнего противостояния. Поляков не остановило даже то, что терзаемая шведами Речь Посполитая погрязла в междуцарствии. Шляхта никак не могла выбрать нового повелителя взамен погибшего короля Августа.
Не стерпев новой обиды и понадеявшись на силу братского великорусского оружия, казачество и православная шляхта правобережной Украины взбунтовались. Словно бешенный степной пал огонь восстания побежал по хуторам и городкам Подолья. Пришло время говорить саблям и мушкетам. Территорией между Днепром и Збручем с Горынью, овладели страх и паника. Жарко заполыхали шляхетские маетки, гибли или бежали прочь польские паны и евреи. Восставшие взяли штурмом сильную польскую крепость Белая Церковь. Все попытки силой подавить казачье восстание оказались безуспешны.
Окрестности Немирова, небольшого городка под Винницей в Подолии. Серп месяца с усыпанного звездами летнего неба вместе с стоящим на берегу двухэтажным зданием отражается в тихих водах заросшего ряской пруда. Ночь дышит тишиной и миром. Казачий отряд, человек сорок конных, выехал на берег. Неумолчно квакали лягушки, ветер гнул, шумел росшим по берегам камышом. Впереди, на прекрасном аргамаке большой стоимости, ехал высокий худой казак с отвисшими полуседыми усами, но все еще крепкий телом. В ногах монотонно ходили стремена, стремительно строчили конские копыта, о крылья седла терлись занемевшие ноги. Новомодные пистолеты мастерградской работы задвинуты за широкий пояс, их щедро поставлял повстанцам новый гетман Левобережья Кочубей, сабля в ножнах у ноги. Недолгая дорога показалась ему бесконечно длинной. Наконец он поднял руку, конь остановился. За ним – остальные казаки. В сердце старого воина бушевала настоящая буря, которую давно должен был затушить пепел годов, но это только казалось. Наконец он отомстит!
Казаков еще не заметили. Сонно побрехивают собаки за тонувшем в густой вербе и высоком бурьяне, окружавшем двор частоколом, множество груженых возов стояли около дома. Не иначе как хозяин маетка собирался сбежать от разгорающегося костра казачьего восстания. Узкие, без слов говорящие об изрядной доли татарской крови глаза настороженно сузились. Похоже утром хотел удрать клятый лях. Он почувствовал лютую, огромную радость, такой прилив сил, что помимо воли его из горла вырвался повизгивающий, клокочущий хрип. Вовремя я…
– Здесь он пан полковник! – тихонько произнес ехавший позади худой как щепка казак с взглядом бесшабашным и лихим, – сам видел!
– Это хорошо, – произнес предводитель, не оборачиваясь и негромко добавил, – ну здравствуй бывший Михайло – побратим, а ныне поляк Михась. Вот и встретились.
Бешенная, злая улыбка исказила черты лица. Сердце старого казака забилось так сильно, словно было готово разорвать грудь. Видит бог, не от страха – он и тени страха не испытывал, – а от возбуждения.
Рука изо всех сил сжала поводья коня. Он повернулся и махнул рукой:
– Айда панове казаки!
Ночную тишину разорвал оглушительный свист, эхом пронесся над прудом пока не затих вдалеке. Испуганный крик сторожа утонул в предсмертном хрипе, но было поздно. Загремели фузеи доброй мастерградской работы, огненные вспышки разорвали мрак. Конский топот смешался с угрожающим лязгом вытаскиваемых из ножен клинков.
У ворот казаки соскочили с коней, под их дружным напором они со страшным грохотом обрушились на утоптанную до каменного состояния землю. Навстречу грянули выстрелы, но уже поздно, нападавшие проникли во двор. Заблестели клинки в свете полной луны, раздались новые крики и лязг стали. Впереди шли телохранители полковника, рубя каждого, до кого могли дотянуться. Шум битвы вскоре затих. Люди пана Михася храбро защищались, но через несколько минут все было закончено. Во дворе в лужах крови остались лежать несколько человек, оставшиеся скрылись в доме. Из узких окон показались дула ружей, град пуль ударил по казакам. Они дружно прижались к стенам, куда не могли выстрелить их противники.
– Руби двери! – приказал полковник.
Казаки выхватили заботливо припасенные топоры. Зажженные факелы осветили сделанную из толстых дубовых досок и сплошь покрытую огромными гвоздями, от которых зазубривались топоры, дверь. Запертая на железные засовы и похоже еще подпертая изнутри она была трудным противником. «Бам! Бам!» – далеко разносилось по окрестностям. Меняясь каждые несколько минут, казаки бешено рубили и понемногу дверь начала поддаваться.
– Стой, стой, не руби, – раздался голос изнутри на чистом русском языке, – Да постой же, курва…
Полковник вполголоса велел:
– Подожди, – дождавшись, когда разгоряченные казаки остановились, произнес, обратившись к двери, – Кто говорит?
– Пан Заремба, хорунжий немировский! А ты кто такой что дерзнул напасть на меня?
– Полковник Палий, помнишь меня, сучий сын? – злорадная улыбка промелькнула по губам старого казака.
– Ты! – потрясенно вскричали за дверью… – несколько секунд молчали затем выругались по-польски.
– Что тебе надо от меня?
– Я пришел взять с тебя должок, я всегда прихожу за ними! – Перед мысленным взором престарелого полковника мелькнул юный облик красавица Ганны… Глаза его загорелись неистовой ненавистью, – знал бы ты сколько лет я ждал нашей встречи. Хочу сам, собственными руками срубить тебе голову!
– Коли выйду, уйдешь отсюда, не причинив никому вреда?
– Ты не в том положении чтобы ставить мне условия! – возмутился полковник, подумав добавил, – семью отпущу.
– Поклянись… на этом на распятии! – настаивали за дверью.
– Клянусь! – произнес полковник, вытаскивая из-под рубахи крест и благоговейно прикоснулся к нему сухими губами.
В воцарившейся тишине звонко лязгнули железные засовы, державшие дверь. В проеме показался пан Михась. Усатое лицо решительное, на губах гуляет презрительная усмешка. Мощная, широкая в костях фигура и то, как уверенно держал он саблю, все выдавало в нем умелого и опытного бойца. Куда с ним соревноваться какому-то казаку. Долгие годы практики, занятия с лучшими преподавателями давали ему право надеяться на победу. Презрительно осмотрев столпившихся казаков, пробормотал:
– Пся крев!
Казаки вспыхнули, еще чуть-чуть и не сносить гонористому ляху головы, но повинуясь решительному возгласу полковника затихли. Поляк нашел взглядом Палия и закаменел лицом, впрочем, через пару мгновений справился с собой и вновь на его губах заиграла глумливая улыбка.
– Я так и думал, что увижу тебя.
– А почему же тогда не сбежал?
– От кого? От тебя курва? – Михась указал саблей в сторону грозно смотревшего ему в глаза старого казаки, – много чести!
Казаки вновь зашумели, но поляк не обратил на это ни малейшего внимания.
– То-то я смотрю загруженные возы во дворе стоят… – полковник шагнул между расступившихся казаков, одновременно вытаскивая из ножен саблю, – сразу видно не от кого не бежишь.
Пан Михась набычил голову и произнес, указывая острием сабли на угрожающе смотревшего на него казака:
