Олег Анатольевич Рудковский
Куст
Потом очень долго молчали, и в этой притаившейся тишине сердце Настены отыскало покой. Потому что не было дела этому человеку ни до нее, ни до ее мачехи – он гиб, и испуган весьма! Одинокой каплей прозвучал вопрос. И снова голос бабки зазвенел на всю комнату, и только сейчас девчушка поняла, что это она делает специально для нее. ЗЛЫЕ ДУХИ!– возвестила Мяскяй.– ТАМ, ГДЕ УБИЙСТВО, ДУХИ ЖИВУТ ПО МНОГУ ПОКОЛЕНИЙ. НУЖНО ДРЕВНЕЕ ЗАКЛИНАНИЕ, ЧТОБЫ ИЗГНАТЬ ИХ ИЗ ДОМА.
7.
Ее обязали подписать бумагу, запрещающую болтать обо всем, что встретится ей в Проклятом Доме, и о своем участии в деле, связанном с его темным хозяином. Напрасно Настена осаждала старуху с вопросами,– рот колдуньи был скован тайной и страхом. В деревне и не прознали даже, что Мяскяй довелось проникнуть в самое логово Проклятого Дома, и это избавило ее от расспросов людей, для которых любопытство превыше жизни. А поведать она могла бы многое. И куда на самом деле подевалась Любка Митрофанова, вторая дочь Степана Митрофанова, плотника, которая однажды вечером просто бесследно исчезла и которая не найдена и поныне.
Теперь на бабку Мяскяй свалилась забота труднее, чем тяжесть тайны. Никаких демонов в доме не оказалось, как и предполагала изначально колдунья, а весь ритуал изгнания был напоказ, чтобы умерить беспокойство хозяина и запутать «землистых». Этот странный рассказ о его сне… Один раз всего Мяскяй осмелилась предположить, что же такое близится к хозяину дома, что же нависает над ним. И этого раза хватило, чтобы больше не задумываться: никогда бы не хватило старухе умения постичь эту мрачную, сокрушительную силу. То власть ада, силища подземных царств и черных королей, пришедшая к нам из допотопных эпох.
Теперь, если сны у Главного начнут повторяться, за жизнь старухи не дадут и понюшки табаку. Она крепко-накрепко запомнила безумный, затравленный взгляд, заключенной в деревянную клетку, Любки Митрофановой, которую она по первости даже не признала. Что сделают с ней, когда раскроется обман?
Но все вдруг переменилось. Мир не стоит на месте. Все в нем меняется – быстро ли, медленно – неважно. Одной ненастной ночью жителей деревни разбудил громкий шум. Спросонок люди приняли его за привычный рев моторов, и потребовалась минута, чтобы понять всю непохожесть новых звуков.
Мало сказать звуков – то были человеческие крики. И Господи!– снова пистолетные выстрелы, как тогда, в семнадцатом! Стреляли со стороны Проклятого Дома, и люди поначалу подумали, что его обитатели в один момент сошли с ума и стали убивать друг друга. В глубочайшем ужасе сельчане замерли в комнатах, в прихожих, на полу, под дверями, на полатях, отчаянно взывая к Господу и прислушиваясь к отзвукам, что доносил до них южный ветер. И чудилось, будто кричит кто-то в той стороне – жуткий, протяжный, мучительный крик, вызывающий содрогание членов. Быть может, то был вопль ветра, что свистел за окнами в непогоду? Да только вряд ли. Слишком уж этот крик напоминал человеческий, вот только это был человек, окончательно утративший разум от ужаса.
Быстро все стихло. Шума моторов машин никто не ждал, но он таки прозвучал! Уцелевшие (а то и вовсе посторонние товарищи, кто ранее проник в деревню тишком и околицей) прогрохотали по улицам, а позже все окончательно стихло, и лишь старый кобель кузнеца тосковал на луну.
Остаток ночи прошел без сна. Тела и души людей сотрясали предчувствия; прощались друг с другом мужчины, женщины, дети,– то была ночь, когда уже ни для кого не наступает завтра. А если и наступает, то чтобы превратиться в череду дней в каменных казематах.
Но ничего не произошло, никаких последствий. Ни на следующий день, ни в один из других дней. Вновь потянулось существование, не признающееся унылым лишь благодаря вдохновляющим гимнам и надежде на лучшие дни. Только через неделю самые отчаянные смельчаки отважились на вылазку к Проклятому Дому Бурангулова. И что же они увидели? Все ту же картину: глухая заброшенность, безлюдный двор, немые окна. Даже самый недалекий человек теперь понимал, что нет живой души за этими стенами, и не скоро еще рядом с этим домом зазвучит веселый говор.
С той поры старухе Мяскяй можно было не опасаться за свою жизнь.
8.
Куст рос… Не в прямом смысле, конечно: он не рос, как растут другие деревянистые растения – кто вверх, кто вширь. Он рос в том смысле, что просто существовал в некоей точке Земли. Никто из людей не знал про куст. Но найдись человек, который вдруг бы заинтересовался растением, и пусть он обладал бы хоть каплей фантазии,– потрясение перед лицом новых форм переполнило бы его бедную душу. Куст не менялся. Но менялись его формы. То он казался чучелом, воткнутым предусмотрительным огородником в землю. Но шаг правее – и зверь, пробирающийся на задних лапах, леденит сердце ужасом. Он сам Великий Тираннозавр, царь ископаемых животных, но дунет ветерок, и зверь оплавится, став скользким, уродливым. Он видит вас, и он уже знает, что победил.
9.
В 1938 году Иван Вячеславович Звягинцев впервые (впервые в нашей истории, но никак не в летописях куста) замыслил уничтожить куст. Руководствуясь, конечно же, не вопросами растениеводства, как некогда и Минигали Бурангулов, а нефтяными залежами, многообещающие манящими любого смелого исследователя. Будучи одним из сопредседателей Башсовнархоза, Иван Звягинцев, посредством обращения в Нефтяной институт, инициировал геологические изыскания. Так уж случилось, что область, подлежащая исследованиям, непосредственно примыкала к кусту, и ничего тут не попишешь. Экспедиция, в задачу которой входило нанесение на карту предположительных точек для бурения, возглавлялась товарищем Квибрит Моисеем Иосифовичем, заслуженным геологом и разведчиком.
Группа расположилась в уже знакомой нам деревушке, и первоначально Квибрит выбрал местом главного штаба пустующий дом Бурангулова. Но, порасспросив местных жителей, Моисей Иосифович переменил свое решение и распределил членов группы по разным домам, с чьими хозяевами удалось договориться. С одной стороны, Моисей Квибрит был закоренелым партийцем, верящим только лишь в партию и вождей. С другой, побывав в таежных уголках страны и повидав немало загадочного, геолог знал: на пустом месте слухи не рождаются. Стало быть, не все чисто с этим свободным домом, а отсутствие указательного пальца на левой руке Квибрита живо напоминало ему в трудную минуту о том, чем чревато неверие в знаки и слухи. Таким образом, каждый из членов геологической группы расквартировался вдали от куста, однако назавтра они все оказались в десяти метрах от него, рассматривая простирающиеся в низине нивы и пашни.
Уже на следующий день Моисей Иосифович Квибрит почувствовал первые признаки недомогания. И вот ведь незадача, как назло, заморосило, и температура резко упала. Квибрит, списав свое состояние на банальную простуду, напился поутру горячего чая, после чего занялся текущими вопросами руководства процессом. Всего они планировали потратить три дня на эту местность, после чего должны будут поменять место дислокации, однако на второй день Моисей Квибрит едва смог подняться с постели. Шутка ли, накануне весь день провести под моросящим дождиком, да еще и с температурой. Сегодня геолога мучал жар, сухость во рту, учащенное сердцебиение и слабость в ногах. По группе поползли слухи, что их несгибаемый руководитель умудрился подхватить пневмонию, и люди прямо советовали товарищу Квибриту бросать все и отправляться на лошадях до лазарета. Но не из того теста был вылеплен достопочтимый Моисей Иосифович, и не той простодырной лепки партиец, чтобы вот так позорно отступать перед трудностями. Пинками да затрещинами Квибрит выволок самое себя из дома и приступил к работе, проведя в трудах весь день до позднего вечера.
А третьего дня уже не случилось; ибо не смог больше Моисей Иосифович сражаться с противником во стократ сильней себя. Проснувшись поутру, Квибрит с ужасом обнаружил, что у него отнялись ноги, и никакие растирания и мази не способствовали оживлению. Упорствовать дальше не имело смысла, прямо говоря, не на носилках же ему работать. Геологи погрузили своего хворого руководителя на телегу и препроводили до ближайшего медпункта, откуда транспортом Моисей Иосифович был доставлен в областной центр.
Исследовательская группа, оставшись без руководителя, стала звонить в Нефтяной институт насчет дальнейших инструкций, а оттуда новость распространилась и до товарища Звягинцева. Распоряжения Звягинцева последовали незамедлительно: продолжать выполнять запланированные работы, оставаясь на территории, и дожидаться нового руководителя. Но что-то там в кулуарах не срослось, и группа прождала напрасно. Люди, исполнив свой долг перед Родиной на вверенной им территории, стали предаваться праздности, а позже – даже антипартийным излишествам. На этой почве промеж них возникло несколько мелких трений и парочка серьезных конфликтов. Так что, когда пришло новое распоряжение сворачивать манатки и возвращаться назад, все испытали только лишь облегчение.
10.
Вторую попытку достичь цели и уничтожить куст товарищ Звягинцев смог предпринять только спустя год. Погода вовсе не благоприятствовала выполнить намеченное ранее, да и климат в партийных кругах оставлял желать лучшего. Это было время, когда любые неудачи могли обернуться карьерным провалом, а могли и смертельной гибелью. Люди поумнее и приспособленнее предпочитали меньше высовываться и суждения не иметь, и уж точно не наваливать на себя грандиозные прожекты, довольствуясь перекладыванием бумажек и собиранием сплетен в общий котел. Не такова была натура Ивана Вячеславовича Звягинцева.
Памятуя о прошлой неудаче, Звягинцев совместно с Нефтяным институтом выделили для разведки две обособленные, независимые друг от друга, группы. Причем структура каждой группы была четко иерархична, иными словами, у руководителей имелись ближайшие заместители, которые, случись беде, вполне натренированы перехватить рулевое колесо на пути к результатам. Обе группы отработали территорию добре, нанесли на карту вероятные точки для проб, приложили пояснительную записку, дело оставалось за малым: организовать повторную геолого-разведывательную экспедицию с целью бурения в обозначенных местах. Вот только повторной экспедиции не случилось, и вновь из-за странных неожиданностей.
Иван Вячеславович Звягинцев находился в собственном кабинете за рабочим столом, погруженный в ворох бумаг, когда ему позвонили из городского морга. Новость обрушилась молотом: погибла жена Звягинцева, Нина Ильинична, с которой он прожил 20 лет и народил троих детей. Они познакомились еще до гражданской войны, потом бок о бок сражались с белогвардейцами, оба закончили службу со знаками отличий, а после войны – поженились и пошли курсом партии по карьерным лестницам. А сегодня Нина Ильинична возвращалась из магазина домой, и мимо проезжал грузовик с бревнами, и что-то там случилось с креплением, одно бревно соскочило. Волей судьбы, или чьей-то иной, демонической волей, было уготовано так, что Нина Ильинична оказалась убитой соскочившим бревном на месте.
11.
Вскорости на место Звягинцева заступил новый перспективный партработник и коммунист, его звали Константин Поликарпович Поликарпов. Какое-то время Иван Звягинцев продолжал еще занимать должность председателя совнархоза, но после смерти жены он все больше и больше тяготел к рюмке, и даже факт наличия троих детей, двое из которых оставались несовершеннолетними, не смог на него повлиять. Памятуя о былых заслугах, Ивану Вячеславовичу выносили несколько предупреждений и давали шанс за шансом, но он ими не смог или не захотел воспользоваться. В конце концов сверху пришло распоряжение сократить его с занимаемой должности.
Константин Поликарпович начал свою деятельность с того, что тщательным образом изучил все документы, перешедшие ему от бывшего председателя. Документов было громадье, все они пребывали в страшнейшем беспорядке, перфекционист внутри Поликарпова пришел в ужас от такой кипучей, но бесконтрольной деятельности. Скрупулезно раскладывая документы по папкам и архивам, Константин Поликарпович вдруг наткнулся на геологические исследования, которые так и не были доведены до конца по непонятным причинам.
Поликарпов, будучи мудреным селезнем, давно усвоил истину, что инициатива наказуема, а иногда и подрасстрельна. Но и пройти мимо лежащей практически на блюдечке славы он не мог. Ведь речь шла о башкирском крае, который уже гремел на всю Россию своими нефтяными залежами! Что если исследования подтвердятся, и Поликарпов окажется национальным героем-нефтедобытчиком? Четко понимая, как решаются вопросы в стране, Поликарпов захотел себе гарантий, даже если это будет сопряжено с частичным разделением заслуг. Это все же лучше, чем сложить потом голову на плахе в случае неудачи. Константин Поликарпович сообщил о результатах исследований наверх, и вскорости они почтовыми голубями достигли кабинета товарища Сталина.
Вождь, обозрев проект, вынес беспрекословное решение: бурению – быть! К деревушке, где некогда проживал Минигали Хабибулович Бурангулов, и где рос куст, двинулись группы старателей и тяжелая техника. Раз уж резолюция поставлена самим товарищем Сталиным, более не остается места для случайностей, как-то: онемение ног, пневмония, болезнь, несчастный случай или смерть любимой жены. Проекты на бумаге, подписанные вождем, всенепременно реализуются в реальности.
Вот только этот проект не успел реализоваться. Он задохнулся на корню; отряды бурильщиков едва успели достигнуть места назначения, как прогремела оглушительная новость: без объявления войны Германия вторглась на территорию Советского Союза. Все предыдущие проекты оказались задвинутыми, все командировочные отозваны назад, к зоне боевых действий, а Константин Поликарпович Поликарпов отправился добровольцем на фронт, где и погиб.
12.
Куст сохранил свои листья и корни. Благодаря счастливой случайности этот край обошел нефтяной бум, подобный ишимбайской строительной шумихе. Фашисты же бомбили Москву и Киев, что им было до крошечной деревушки в башкирском медвежьем уголке? В дальнейшем исследовательский фронт работ по поиску нефтяных месторождений сконцентрировался в наиболее перспективных районах, в основном в Средней Азии, так что, можно сказать, что мир вновь забыл и об этом медвежьем пятачке, и о растущем на нем кусте. Что последнему весьма импонировало, и можно было бы заметить (случись найтись гипотетическому наблюдателю), что впервые за много-много лет куст изменился. Изменился его облик, его внешний вид, приняв светлый, мажорный оттенок.
13.
Летом 1946 года над Башкирским краем разлилась Великая Засуха. Почти десять лет пройдет еще, прежде чем сельское хозяйство воспрянет былым духом, а пока послевоенная разруха, голод и нищета, очередное раскулачивание, а еще – Засуха распугали едва ли не всех сельчан, заставив каждого второго с удесятеренным упорством рваться в город. Туда, где заводы, где магазины. Туда, где цивилизованный мир. Очень мало осталось людей, преданных унылому и одряхлевшему колхозу; сгинула старуха Мяскяй, угодив все же в чан со смолой, ведь воспитанница Настасья не пошла по колдовскому пути, а стала партийным заслуженным учителем. После войны не нашлось человека, кто мог бы в точности повторить историю дома, построенного некогда Минигали Бурангуловым.
В конце сороковых один из последователей коллективного хозяйства и бывший фронтовик – человек по имени Михал Михалыч Сибиряков – решил привести в порядок дом для личного проживания. Тем более что по наследству дом перешел в полную собственность колхоза. Теперь уж вряд ли кто-то заявит на него право, даже если случится невероятное, и срубленное родовое древо Бурангулова вдруг обрастет молодыми побегами.
Одно поразило Сибирякова внутри, едва он приступил к внутреннему ремонту: выведенный чем-то красным, более всего напоминающем кровь, рисунок на полу спальни. Рисунок был жутким, дальше некуда. Круглое, надутое лицо с огромными глазами навыкате – дьявол, да и только! Наверное, за бывшими жильцами дома водились какие-то грешки, предположил Михал Михалыч Сибиряков, тщательно затирая рисуночное послание. При этом он даже не обратил внимание на установленную в комнате клетку, в которой явно должны были содержать живое существо, просто демонтировал ее, когда дошли руки. Михал Михалыч навидался ужасов за свою жизнь, чтобы его можно было напугать всеми этими необычностями. И ужасы навсегда останутся с ним: Сибиряков носил в своем теле десять осколков зенитного снаряда, которые после войны врачи не стали извлекать, боясь задеть нервы.