Оксана Заугольная
Дочь Горгоны

Полная версия

© Заугольная О., текст, 2024

© Оформление. ООО Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1. Охота на чудовищ

– Ты оттого бесишься, что тебя не твоя кучеряшка из воды вытащила, а её парень, – авторитетно заявил Паша и цыкнул. – Не вышло у тебя сказки про принца и русалочку, Алтай-то в чём виноват?

– Я не бешусь, и она не моя кучеряшка. Я её не знаю даже, – ответил Никита и непроизвольно сжал кулаки. В такие моменты Паша и правда раздражал так сильно, что чудом удавалось не сорваться и не вмазать по самодовольной роже. Всё-то у него было легко, не то что у Никиты.

Рыжий, вечно лохматый, с торчащими ушами и заметной щербинкой между зубов, он отчего-то нравился и девчонкам, и преподавателям, и даже маме Никиты. А уж ей мало кто мог понравиться.

Никита не признавался даже самому себе, как сильно его бесила такая несправедливость. Сам он смутно походил на одну хоть и второсортную, но кинозвезду, игравшую не только в российских, но и в зарубежных сериалах, и полагал, что этого должно быть достаточно для популярности. Но Паша его обходил во всём. И деться от него было совершенно некуда: они учились на одном потоке и вместе жили в общежитии. Так теперь ещё и второе лето подряд Паша собирался перетянуть на себя.

В прошлом году Никита поддался уговорам и поехал с соседом в Алтайский край. Красивые места, свежий воздух, невероятный сплав по горной реке.

И если сам Паша откровенно наслаждался всем тем, что он сам наобещал, то Никите явно подсунули бракованный вариант тура. Из-за пусть и свежего, но слишком холодного воздуха он быстро простыл, а лечиться настойкой на кедровых орехах не рискнул – так и сопливил половину поездки. Красоты его не впечатлили, а невероятность сплава заключалась в том, что проходил он по довольно бурной реке, и именно Никита вывалился за борт. Лодку понесло дальше, ведь это оказалось не самым удачным местом для возвращения за ним, да и на Никите был спасательный жилет, так что выплыть он должен был. Так ему потом объяснила группа, когда он добрёл до них через несколько часов. Они великодушно сообщили, что выбрались на берег через несколько метров после порогов, а не сильно ниже по течению, якобы специально, чтобы дождаться Никиту. Но его это не впечатлило, конечно.

Его никто не предупредил, что жилет не для вида, как правило пристёгиваться в такси – ну кто это делает? А солнце страшно жарило, так что он расстегнул жилет почти сразу. Слететь он не слетел, но и держаться на плаву помогал слабо. А вода была обжигающе холодной. Он мог просто утонуть там. И что бы тогда Паша наболтал его матери?

– Я мог просто утонуть там, – повторил Никита вслух свою мысль.

Паша закатил глаза и рухнул на матрас, будто в ужасе. Кровать жалобно скрипнула.

– Ну откуда я мог знать, что ты не умеешь плавать? – воскликнул он.

– Я умею плавать, – возразил Никита с обидой. – И притом очень хорошо! Тренер меня хвалила!

– Кит, плавать в бассейне – это не значит уметь плавать, – ответил Паша, снова усаживаясь поудобнее. Он вообще ни минуты не мог посидеть спокойно, так и мелькал перед глазами, прилипчивая зараза. – Плавать надо в озере, реке. В крайнем случае, в море.

Никита насупился.

– Вот на море я и поеду этим летом, – сказал он. – Меня мама позвала вместе с ней в Турцию. Всё включено, тёплое море и никаких сплавов!

Никита произнёс это воодушевлённо, но, откровенно говоря, врал. Он не очень любил пляжный отдых: светлая кожа легко сгорала, да и мамина опека за отпуск могла довести до ручки.

– Ты себя вообще слышишь? – Паша снова разочарованно цыкнул. – С мамой. В Турцию. Вот женишься, и вывози жену с детьми в Турцию со «всё включено», а сам напивайся с мыслями о том, что ничего интересного тебе в жизни больше не светит. А сейчас надо ездить по-мужски, за приключениями! Чтобы было что вспомнить!

– А если тебя Лиза на Алтай не отпустит или с тобой поедет? – Никита уже понимал, что вот-вот сдастся, но не хотел слишком быстрой капитуляции. Он и так постоянно шёл у Пашки на поводу, с тех самых пор как тот переехал в его комнату.

– Во-первых, уже две недели не Лиза, а Света. – Пашка тоже догадался, что Никита близок к тому, чтобы согласиться, и довольно разулыбался. – Во-вторых, я перед летними каникулами всегда с девчонками расстаюсь, ты не заметил? Осенью и зимой хорошо с ними нежиться, но летом они только отвлекают от отдыха.

Никита украдкой глянул в зеркало, которое на дверце встроенного шкафа повесил Паша как раз для своих девчонок – втихаря сбегая по утрам в свои комнаты, они предпочитали убедиться, что не напугают ранних жаворонков размазанным макияжем. Вот почему кому-то всё, а кому-то ничего? Никита нравился себе в зеркале. Прямой ровный нос, чистая кожа (не то что россыпь веснушек у Пашки), большие серые глаза, красивые, чуть пухлые губы, светло-русые, даже слегка вьющиеся волосы, постриженные по последней моде. Что с ним не так? Почему он никак не мог найти себе хоть одну девушку, пока коренастый некрасивый сосед без труда менял их по несколько штук в месяц?

– Отвлекись от себя красивого и слушай сюда. – Пашка был слишком внимательным и при этом не особенно тактичным, чем ещё больше злил Никиту. – Зинаида Сергеевна сегодня придёт за твоим бельём, верно? Вот и скажи, что снова хочешь летом на Алтай. А то она на Турцию настроится, и всё, был парень и сплыл.

Никита вздохнул. В Турцию он не хотел, но и на Алтай – тоже. С другой стороны, кто ещё мог отмазать его от Турции? Да разве что отец. Но тогда придётся остаться в Москве, и кто знает, что папа придумает. Отправит работать в общепит, он уже грозился. Уж лучше Алтай.

Вообще-то, будучи коренным москвичом, Никита не нуждался в общежитии. Но отец специально прописал его у тётки в Одинцово, чтобы поселить в общагу. Попробовать вкус взрослой жизни. Мама с отцом спорить не стала. Она вообще с ним никогда не спорила, просто делала по-своему. Никита даже не удивился, когда обнаружил, что жить он будет один в комнате на двоих, и там уже сделан отличный ремонт. Холодильник, плита, чайник, не общажный, а ортопедический матрас. Плита, кстати, ему вообще была не нужна – мама почти каждый день моталась из дома, привозя супы, второе и десерт. Забирала бельё, сметала пыль.

Никита молчал. Он понимал, что никакой личной, не то что взрослой жизни ему при таком развитии событий не светит, но и поделать ничего не мог. Однокурсники уже начинали шептаться и сторониться его, а о том, чтобы завести постоянную девушку под таким надзором, он и думать не мог. Будущее рисовалось в мрачных красках. Одиноко проучившись пять лет на выбранной отцом специальности, он будет устроен матерью на работу к одному из папиных друзей (сам отец принципиально не собирался ему помогать, но когда бы это останавливало мать). И вот она – взрослая скучная жизнь.

А потом появился Паша. Он тоже жил в двушке. Третьим. Мест в общежитии катастрофически не хватало, и Пашка как-то очаровал Зинаиду Сергеевну настолько, что она сама предложила ему переехать к Никите. Чтоб тот не выделялся. Как будто можно не выделяться, когда мама носит баулы с едой и свежим бельём через день!

Но Паша сделал невозможное, и мама теперь появлялась раз в неделю, убедившись, что Пашка в случае чего сумеет приготовить обед не только на себя, но и на соседа. Теперь вместо мамы прицепом за ним ходил Паша, но это уже больше походило на интересную жизнь. Лето после первого курса они провели в Москве и Подмосковье, и непонятная Пашкина харизма распространилась на Никиту, отчего он впервые начал встречаться с девушкой. А после второго курса случился Алтай, и вот уже середина ноября, а Никита всё ещё злился на Пашу за то, что тот не вернулся за ним сам.

– К тому же наклёвывается не просто глупая туристическая вылазка со сплавом, – продолжал уговаривать Пашка. – Мы поедем охотиться на чудовищ!

– Чего? – переспросил Никита. Он надеялся, что ослышался. – Это что, замануха с переодеваниями типа ролевых игр на природе? Я такое не люблю.

– Да какие игры! Во! – Паша на телефоне открыл сообщение от некоего Егора. В текст на чужом телефоне Никита вчитываться не стал, а вот фото рассмотрел как следует. Мёртвая птица, которую держал диковатого вида Егор, по размерам напоминала страуса, только без длинных ног. А ещё казалось, будто птичья голова украшена человеческим лицом, только покрытым редкими перьями. Жутковатое зрелище.

– Фотошоп? – предположил он.

– В том-то и дело, что нет! – Пашка в возбуждении вскочил и начал ходить туда-сюда по небольшой комнате. – Ты просто представь, настоящие чудовища! Рядом с тем посёлком, где мы в прошлый раз затаривались продуктами перед сплавом, находится заповедник. Ходить туда даже местным нежелательно, типа всякие реликтовые растения потопчут. А на самом деле там чудовища! Егор обещает довести до ворот в этот заповедник, а дальше уж мы сами.

– Сами, – повторил Никита. – В заповедник с гипотетическими чудовищами. Превосходно. А ничего, что я даже стрелять не умею? И лицензию на охотничье ружьё ещё поди получи.

– Да кому ты собираешься там лицензию показывать, – отмахнулся Пашка. – Чудовищам? А целиться в тире поучимся, нам же не по воробьям стрелять, не промажем. Просто представь, добыть голову горгоны! Или горгульи. Или шкуру виверны. Если они там водятся, я точно не знаю.

Никита закатил глаза. Ясно, Пашку надурили, а он и рад. Никаких чудовищ, разумеется, там не будет. С другой стороны, сплава тоже. Погуляют по горам, пофоткаются. Может, удастся встретить ту девушку, которая его спасла. Вот это, кстати, тема. А то он даже имя её не узнал, а она ему до сих пор ночами снится. Может, повезёт и они пересекутся. Тогда поездка точно окажется лучше Турции.

– Ладно, я подумаю, но с моей матерью договариваешься сам, – осторожно согласился Никита и закрыл уши руками, ведь радостное «Йухууу!» в исполнении Пашки могло оглушить кого угодно.

– Я ещё не согласился! – крикнул Никита. Хотя они оба понимали, что согласился, и ещё как.

Его тянуло туда, где он едва не погиб. Побороть свой страх и, что уж там, всё-таки познакомиться нормально с той девушкой. Почему-то Никита, поначалу считавший, что она такая же туристка, сейчас был уверен в обратном.

Он открыл учебник, но вместо параграфа снова и снова возвращался в тот день. Холодная вода, в которую он сначала окунулся с головой, а потом вынырнул, нелепо размахивая руками и ногами, и увидел лишь удаляющие яркие пятна лодок. Кажется, ему что-то кричали, но в ушах шумело, а ледяная река обжигала, и он просто не мог ни на чём сосредоточиться, то цепляясь за расстёгнутый жилет, то снова бултыхаясь, всё чаще проваливаясь под воду с головой. Среди серых скал и яркой зелени он увидел ещё два пятна, которые оказались людьми. Сосредоточив внимание на них, он крикнул и замахал руками. Непонятно, на что Никита надеялся, – течение было слишком быстрым, а холод пробирал до костей так, что мышцы начало предательски сводить, – но ему очень хотелось жить. И поэтому он надеялся.

Он увидел, как девушка подтолкнула стоявшего рядом парня. Тот кивнул и вдруг легко прыгнул в волны. В пару гребков он оказался рядом с Никитой. А тот, к своему стыду, только и смог, что со всей силы ухватиться за спасителя, едва не утаскивая его под воду. Парень был худощавый, невысокий и, похоже, младше самого Никиты. Но как-то умудрился вытащить его на берег, прямо под ноги девушке.

Паша до сих пор насмехался над влюблённостью друга в красотку-спасительницу, но правда была в том, что Никита её толком не разглядел. Облако кудрявых волос, очки-хамелеоны, скрывавшие не только глаза, но и половину лица, да спортивный мешковатый костюм со странными вышивками по рукавам – вот и всё, что он успел запомнить.

– Ты молодец, Бануш. – Имя Никита не расслышал, то ли Ванюш, то ли Бануш. – Нечего тут людям тонуть.

– Как скажешь, – весело ответил спаситель, по-собачьи отряхиваясь от воды, отчего его длинные, почти до плеч, волосы разлохматились и посветлели. Вот его Никита рассмотрел как следует, пока парочка вела его ниже по течению реки.

– Твои высадятся чуть ниже, совсем близко. – Девушка первый и последний раз обратилась напрямую к Никите, всё остальное время уделяя ему внимания не больше, чем мухе. – Мы доведём, только двигайся. Заодно согреешься.

И он поспешил за своими спасителями, стараясь идти вровень с парнем и оттого имея возможность хорошо разглядеть хотя бы его. Тот и впрямь был ниже не только его самого, но и своей спутницы, тощий, а двигался при этом так мягко, что Никита деньги бы поставил на танцы или акробатику. Очень бледная кожа, на которой выделялись ярко-синие глаза, а высохшие волосы были бело-золотистыми и буквально светились на солнце.

Никита только собрался с духом, чтобы представиться, спросить, как их зовут, и поблагодарить, как они дошли. С возвышенности был виден разбитый впопыхах лагерь у реки. Кто-то торопливо разжигал костёр.

– Иди, тебя ждут. – Парень улыбнулся, показав мелкие острые зубы. Подпиливает он их, что ли? – И постарайся больше не падать в воду.

Никита оглянулся на девушку, но та уже повернулась спиной и возвращалась в лес. Вскоре беловолосый нагнал её, и они исчезли между деревьев. Будто их и не было.

А Никита до сих пор не мог себе простить, что не познакомился с ними и не узнал, где они живут. Может, пообщайся он с девушкой подольше, очарование прошло бы. Но теперь это превратилось в навязчивую идею, так что предложение Паши было вовремя.

Другое дело, что и ждать до летних каникул не хотелось. Вот съездить бы туда в феврале! Прошлая зима в Москве выдалась тёплая, слякотная. Пакость, а не зима. И в этом году, похоже, ожидалась такая же. Хотелось же снега, леса и приключений.

Главное – сессию сдать хорошо, и мама его куда угодно отпустит, ещё и билеты купит.

– Надо только перед тем, как летом ехать, зимой сгонять. Поглядеть хоть на эти ворота, – предложил Никита, перестав надеяться хоть что-то понять из учебника. – Согласен?

– Отличная идея! – обрадовался Паша. Ну да, с ним всё понятно, он на любые безумства согласится, лишь бы не скучать. – Увидим ворота в параллельный мир, полный монстров и сокровищ!

Никита только глаза закатил. Вот и сокровища всплыли следом за чудовищами. Пашины фантазии совершенно не знали границ.

Глава 2. Ворота

В то же самое время, когда в Москве было слякотно и пасмурно, у Ворот ярко сияло солнце, а трава потихоньку покрывалась инеем, который повисал крошечными каплями, когда солнце начинало не по-осеннему припекать.

Никита и Пашка по-разному представляли себе ворота в заповедник, но им обоим было невдомек, что это всего лишь название гор, стоящих по обе стороны от дороги. Красные Ворота – так называлось это совершенно обыкновенное место, и множество туристов постоянно фотографировалось на их фоне. И никому было невдомек, почему, если остановиться прямо между этими скалами, можно простоять очень долго, да так и не услышать ни одной машины. Главное – правильно выбрать место. Да только стоять там никому не хотелось: неприятный сквозной ветер, пронизывающий до костей, людям совсем не нравился.

Сейчас же к этому месту осторожно пробирался мужчина с ружьём. Он приходил сюда каждый день ровно в тот час, когда солнце поднималось настолько, чтобы его лучи позволяли теням от скал соприкоснуться. Впрочем, в пасмурные или короткие зимние дни, когда солнце вставало много позже, он всё равно приходил сюда, потому как никогда не знаешь наверняка, повезёт или нет.

Мужчина встал на нужной точке и привычно оглядел окрестные скалы. Намётанный взгляд сразу отметил две съёжившиеся за почти облетевшим кустом фигурки, и мужчина нахмурился. Впрочем, давать понять следящей за ним парочке, что он их заметил, он не собирался. Пока что не собирался.

Вместо этого он облокотился поудобнее на ближайшую скалу и уставился на землю, туда, где вот-вот должны были соприкоснуться тени.

Ожидание тянулось долго, но он словно никуда не торопился. Вдыхал прозрачный от холода воздух, любовался яркими мазками кустов и деревьев, которые ещё не успели облететь. Парочке наскучило прятаться, и они начали осторожно спускаться к дороге. Мужчина по-прежнему делал вид, что ничего не замечает, хотя с каждым их шагом это становилось сложнее. К счастью, вскоре его внимание сосредоточилось на дороге. На мгновение воздух вокруг словно загустел и заискрился, как леденец, а когда всё закончилось, на дороге остался лежать свёрток.

Не выпуская из рук ружья, мужчина подошёл ближе, присел и осторожно развернул материю. Любопытные наблюдатели, уже совсем не скрываясь, бросились к нему и заглянули через плечо.

В свёртке оказался ребёнок. Совсем крошечный, едва ли с локоть, а то и меньше, он был прехорошенький и очень тихий. Когда мужчина развернул малыша целиком, стало заметно, что на ручках и ножках пробиваются перья, да и сами руки скорее напоминают крылья, такие же тоненькие и гибкие. Ребёнок начал попискивать от холода, и мужчина торопливо укутал его обратно во все тряпки, а сверху ещё обернул снятым с пояса тёплым кушаком.

– Гарпия! – заявил со знанием дела беловолосый подросток и вытер нос рукавом. – Точно гарпия!

– Ну зачем её тащить к нам, она же тут не выживет, – добавила кудрявая девушка. Сейчас бы Никита ни за что не спутал их с туристами: одеты они были в самодельные наряды с красивыми, хоть и непонятными вышивками, даже куртки из кожи – и те были сшиты вручную. Только очки на ней были те же, с дымчатыми стёклами.

– Много ты понимаешь, Солунай, – беззлобно буркнул мужчина. – Ты же выросла, и она вырастет.

– Я совсем другое дело, Александр Николаевич, – немедленно ощетинилась девушка. – Да и не сказать, что мне легко.

– Начинается! – Беловолосый закатил глаза и заискивающе спросил: – Александр Николаевич, а можно я её понесу?

– Ружьё вон понеси, Бануш. – Александр Николаевич очень осторожно прижал повизгивающую гарпию к груди, вызвав ревнивое фырканье Солунай.

– А имя у неё есть? – легко перестроился Бануш. – А то у меня идея одна!

– Есть. – Александр Николаевич развернул краешек пелёнки и показал вышитые непонятные символы. – Написано, что её зовут Аэлла.

– Эх, а я хотел сам назвать. Жалко. – Бануш расстроенно шмыгнул носом. Им самим с Солунай имена достались местные – его так назвала смешливая Марта, и имя значило русское Ванюша, тогда как директор приюта Александр Николаевич дал имя Найке. Солунай – «интересная», хотя Найка долгое время не могла понять, что в ней такого интересного.

Она немного знала о своём появлении в приюте. Как и большинство других воспитанников, она была подброшена в заповедник в одних пелёнках и чудом не замёрзла таким же осенним днём. Айару рассказывала, что тогда Александр Николаевич, ещё молодой и неопытный, не догадывался приходить к Воротам ежедневно, и ей пришлось пережить ночь на пересечении теней. Айару добавляла при этом, что её пелёнки были покрыты инеем и практически не гнулись, но Найка не верила. Айару там даже не было, что она придумывает!

Впрочем, даже если и так. Человеческий младенец вряд ли пережил бы такую ночь. Впору радоваться тому, что она была вовсе не человеком.

Найка ещё не привыкла думать об этом вот так. Она с самого детства знала, что в их приюте среди обычных детей живут чудовища. Просто никому в голову не приходило объяснить ей, что она и сама относится к ним.

Солунай с тоской взглянула на широкую спину охотника, который уже двинулся в обратную сторону по той же едва заметной тропинке. Вздохнула и пошла следом. Не торчать же у Ворот целый день. Александр Николаевич всё равно не оценит. Да и вряд ли заметит, хоть она в болоте утопни. У него, директора приюта, и без неё полным-полно воспитанников, что ему какая-то Солунай!

Бануш лёгким движением скользнул с места сразу же, как только двинулась сама Солунай, и пошёл рядом.

– Только гарпии нам не хватало, – бормотала под нос Солунай, прекрасно понимая, что, кроме Бануша, её никто не слышит. – Мы, между прочим, природные враги. Нам, между прочим, в одном приюте нелегко будет. А малявку эту ещё первое время кровью кормить надо. И кто кормить будет, а? Только не Солунай, не надейтесь даже. Сами, Александр Николаевич, кормите свою драгоценную Аэллу. А потом она вырастет и откусит вам голову. Потому что от этих куриц другого ждать не приходится.

Рядом захихикал Бануш.

– Да ты ревнуешь, Найка! Бессовестная! Ты ревнуешь директора Амыра! А должна его остерегаться! Забыла?

Солунай горестно вздохнула и снова уставилась в спину идущего впереди директора. Его тёмно-русые с проседью волосы и густая борода в детстве пугали её и заставляли думать, будто директор приюта уже стар. Став же старше, она поняла, что он ещё очень молод. Тёмно-серые глаза его всегда смотрели пронзительно, словно Александр Николаевич знал наперёд все мысли своих воспитанников. В детстве это пугало, сейчас же всё чаще смущало.

– Я и так остерегаюсь уже одни духи знают сколько времени! Я устала! – свистящим шёпотом ответила Солунай и снова зыркнула в сторону директора. – Я… мне… Да ему плевать на меня, понятно?

– Ой, не скажи, – покачал головой Бануш. – Ты, что ли, не веришь в это?

– Во что? – Солунай прекрасно его поняла, но отвечать не спешила.

Тропинка теперь вилась среди камней, идти становилось всё сложнее, но они привычно перепрыгивали с одного валуна на другой, цепко выхватывая взглядом норы многоножек и опасные корни полушников золотоносных. В отличие от родственного озёрного полушника, эта тварь разрослась до кустарников и охотилась, выпуская на поверхность боковые ядовитые корни. Охотилась она, конечно, не на людей, но приятного от ожогов всё равно было мало. Тем более осенью, когда корни подмерзали и становились хрупкими. Запнёшься о такой, разлетится крошечными кусочками, выковыривай потом из кожи и лечи ожоги. Нет уж, лучше шагать аккуратнее. И на многоножек, впавших в спячку, тоже не стоит наступать. Если только коснуться её, она немедля распрямит своё членистое тело в локоть длиной, да только для того, чтобы снова свернуться, но уже вокруг ноги. Отдирать её потом с мясом!

Так что Солунай вовсе не тянула время, как мог бы подумать друг, просто пристально следила за тем, чтобы не попасть в ловушку. А что они с Банушем могли тут пройти хоть ночью с закрытыми глазами, так упоминать об этом и вовсе было некстати.

– В то, что он охотник за головами, – замогильным голосом ответил Бануш и хихикнул, обнажая острые мелкие зубы. Ещё и ружьём, что ему отдал Александр Николаевич, махнул. Шутник.

Солунай поёжилась. Дюжину лет назад она обожала страшные сказки, что рассказывали воспитанникам старухи. Особенно много сказок знала Айару. Слушать её можно было вечно. Про Кудая и Эрлика, про злых духов алмысов, про диких гаруд, людских шаманов и нижний мир. Но сейчас ей всё чаще начинало казаться, что сказочного в этом ничего и не было. А вот пугающего, наоборот, в избытке.

– Только не говори, что ты влюбилась в директора, – прожурчал Бануш, мастерски владевший голосом. Скажи это кто-то другой, и мигом бы узнал, какая тяжёлая рука у Солунай. Но сейчас она молчала, только ещё внимательнее вглядывалась в тропку. В её очках совсем ничего не видно, хоть плачь! Впрочем, если плакать, этого тоже не будет видно. Снаружи. Хорошие очки, зря она про них так.

– Найка, ты чего? – испугался Бануш, когда она споткнулась из-за пелены слёз. Ладно, хоть о простую корягу. – Я же пошутил просто, не обижайся! Я переживаю за тебя, понимаешь. Тебе нужно его остерегаться, мне правда так кажется.

– Эй, бездельники, чего встали как Красные Ворота? – грубовато окрикнул их тот, кого стоило остерегаться. – Идите-ка быстрее!

Солунай поспешно подняла нос повыше, позволяя холодному ветру высушить щёки. А глаза всё равно оставались скрыты. Впрочем, даже если бы Александр Николаевич и заметил что, никогда бы не сказал. Такой уж он был человек.

– Так, Бануш, давай сюда ружьё. Солунай, принимай Аэллу, – начал командовать директор, едва они подошли ближе. – Видели?

Ребята посмотрели на землю и синхронно кивнули. Среди жухлой травы виднелись отчётливые следы, которые причудливо извивались поперёк тропы.

– Кто из вас, паршивцев, не дал Катеньке в спячку впасть, ну? – спросил Александр Николаевич сердито и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Солунай, за Аэллу отвечаешь головой. Тебя Катя не тронет. И давайте скорее.

Солунай едва заметно вздрогнула при упоминании головы, а вредный Бануш ещё и подмигнул, мол, я же говорил!

Но при этом она была страшно благодарна директору за то, что отвлёк их от разговора, а её ещё и от тяжёлых мыслей. Полагать, будто он и впрямь опасается Катеньки, было весьма наивно, но они оба с Банушем сделали вид, будто поверили. Целее будут.

Солунай покрепче обхватила тёплый свёрток и против своей воли заглянула в него. Просто чтобы убедиться, что не навредила гарпии.

Спавшая до этого момента девочка открыла тёмные и блестящие, как вороний глаз, глазки и сонно моргнула. Сердце Солунай дрогнуло. Пусть гарпия подрастёт и лицо её станет жёстким, будто выточенным из дерева, младенцем она была прелестным. Даже думать о том, каково было её родителям расставаться с малышкой, не хотелось. Знали ли они, что тут Аэлла будет в безопасности, или просто пытались спасти дитя, не веря в это? Будут ли они искать её потом? Будет ли она ждать этого?

Солунай говорили, что большинство приютских были настоящими сиротами, но откуда это знал директор, понятия не имела. Но были среди них и вот такие, как эта Аэлла: родители переправили её Воротами прямо из Греции, от волос малышки ещё пахло морем и кипарисами. Или Солунай просто нравилось так думать.

Что случилось с ними, почему они решили спрятать ребёнка? До их угодий добрались охотники за головами или простые туристы, которые оказались немногим лучше? Кто знает.

Практически каждый воспитанник приюта мечтал, что однажды его найдут родители и заберут. И ни разу на памяти Солунай такого не случалось.

Что же до неё самой, то несколько лет назад Александр Николаевич пригласил её в свой кабинет (под свистяще-насмешливое «остерегайся» от Бануша. И напрасно совсем, в тот день остерегаться ей нужно было вовсе не директора) и сказал, что её родные никогда за ней не придут. Он говорил ещё что-то, кажется, рассказывал, почему важно понимать такие вещи в сознательном возрасте, но для Солунай всё было как в тумане. Она изредка воображала себе встречу с матерью и страшилась её. Но оказалось, взрослым чужим чудовищам почти невозможно попасть в нутро мира. Как и найти друг друга позже в большом мире. Мечты Солунай в одночасье рухнули, будто ей сказали, что мама умерла. Это было немногим лучше. Теперь она никогда не узнает, почему оказалась в приюте и любила ли её мать. Она даже своего настоящего имени теперь не узнает. Ничего.

Что до отца, то тут Солунай и вовсе не питала лишних надежд. Судя по её собственному везению, выбирая сердцем, женщины её рода всегда промахивались.

Она крепче прижала к себе снова засопевшую гарпию и мысленно пообещала, что обязательно присмотрит за ней. Кто-то же должен. Этот Александр Николаевич, что сейчас ухмыляется в бороду, будто она не видит, он же только и может, что превозмогать. Найти и спасти от холодной смерти, выходить, щедро делясь кровью. А потом бросит на старух, и будет бедняжка Аэлла просто одной из воспитанников, ничуть не лучше её, Бануша или Жылдыс с Ырысом, родители которых проживали в дальнем посёлке.

Близнецы даже иногда ходили туда повидаться со своей семьёй. Возвращались чаще мрачные и задумчивые. Солунай оставалось лишь гадать, почему их отправили в приют. То ли семье не хватало сил прокормить ещё двоих детей, то ли из-за поверья про одну душу на двоих. Глупые местные верили во всякую чушь! Вот уж кто все сказки принимал за правду, так это они. Смелый прямодушный молчун Ырыс, второй стрелок в приюте, если считать только воспитанников, лучший следопыт и добрейший человек, пробующий играть на топшууре и чуть ли не до слёз стесняющийся этого. А Жылдыс – немного шебутная хохотушка и рукодельница, сшившая и украсившая больше рубашек, чем жителей во всём посёлке её родителей?.. Они же были стопроцентные люди. А вот насчёт своей семьи Солунай так уверена не была.

Просто она с детства полагала, что люди – это хорошо. А чудовища – плохо. Так учили приютские старухи, так было в сказках, что рассказывала Айару. Плохо, что она сама оказалась не тем, кем хотела бы быть. Но что тут поделать.

В чистом холодном воздухе видно было далеко, и Солунай облегчённо выдохнула, когда из-за каменной гряды вынырнула острая башня приюта. Откуда сам приют взялся здесь, в сердце заповедника, Солунай не знала. Они звали его усадьбой по примеру Марты, хотя больше всего он был похож на замок, вылепленный прямо из горы и частично врастающий в неё, словно упрямое дерево, пронзающее камень корнями. Подобраться к нему было непросто, и воспитанники до шести-семи зим жили в нём безвылазно. И только став постарше, начинали постепенно изучать весь заповедник, ходить его явными и тайными тропами. Лишь за пределы границ его ходу не было почти никому из них.