Оксана Мутиева
Повседневность дагестанской женщины. Кавказская война и социокультурные перемены XIX века

Кроме того, под запрет попали изделия женских домашних промыслов и ремесел: кубачинских, гоцатлинских, унцукульских мастериц, балхарских мастериц гончарного ремесла и др. Например, продукты земледелия могли обменять не только на продукты садоводства, но и на ремесленные изделия, которые в горных аулах являлись источником благосостояния населения. Дагестанский историк Х.‑М. Хашаев, указывая на значение кустарных промыслов в товарообмене, отмечал, что благодаря им население ремесленных районов удовлетворяло свои запросы на питание и другие нужды, особенно хлеб⁷⁵.

Были запрещены любые контакты ремесленников из сел, подвластных русским, с населением, подчиненным мюридам. За соблюдением этих запретов следили сами владельцы дагестанских земель, которым эти обязанности были поручены кавказскими военными властями. По имеющимся сведениям, на нарушителей возлагалась «строжайшая ответственность», а запрещенные товары изымались⁷⁶.

Абдулла Омаров в своих этнографических очерках, которые относятся к исследуемому периоду, приводил сведения, что за связь с мюридами «были подвергнуты безобразным наказаниям» жители селения Балхар, среди которых было много женщин⁷⁷. Будучи очевидцем этого зрелища, автор описывал в своей работе, как мюриды наказали жителей Балхар, женщин и стариков. Им подвесили куски разбитой глиняной посуды на нос и на губу⁷⁸. Очевидно, что такая показательная расправа над людьми, которые продавали на подконтрольных русским селениям посуду, была в назидание остальным.

Надо отметить, что для жителей селения Балхар, которое с давних пор занимались гончарным ремеслом, изделия из глины были единственным средством жизнеобеспечения. Весь процесс производства – заготовка глины, перевозка, работа на гончарном круге, шлифовка, разрисовка, обжиг – выполнялся исключительно женщинами⁷⁹, которые прославили это ремесло далеко за пределами своего селения. В то же время сбытом гончарных изделий занимались их мужья. Среди наказанных жителей Балхара автор упоминал лишь женщин и стариков. Видимо, в силу объективных причин сбытом изделий приходилось заниматься и женщинам.

Резюмируя вышесказанное, очевидно, что, не имея больше источников для пропитания своих семей, балхарцы были вынуждены нарушать суровые предписания военного командования. Как видим, торгуя гончарными изделиями на «запретных территориях», их не останавливали и такие позорные наказания, к которым прибегали власти.

Несмотря на страх расправы и препятствия, чинимые царскими войсками, экономические контакты горцев с жителями равнины повсеместно продолжались на протяжении всего периода Кавказской войны. Об этом можно судить из опасений, который высказывал в своем письме к военным властям на Кавказе министр финансов Канкрин. Он писал о нарушении запретительных мер со стороны населения Кизляра, которые не только передавали товары непокорным жителям аула Анди, но и получали от них взамен бурки⁸⁰. Отмечая важность запретительных мер, министр полагал, что без них русские рискуют потерять власть над горскими народами. Резонно замечая, что у местного населения в случае отказа от запретительных мер «не будет… надобности и покоряться нам»⁸¹.

В период Кавказской войны запретительные меры имели место и со стороны имамата, что негативно отражалось на жизни населения подвластной мюридам территорий. Как уже отмечалось выше, скотоводство было ориентировано исключительно на нужды войны, что сказывалось на дефиците продуктов животноводства. Например, жителям горного Дагестана, входившим в имамат, также строго запрещалось вести товарообмен с плоскостными народами на землях, подвластных царским властям. В имамате суровая участь, независимо от пола, ожидала тех, кто шел на сотрудничество с противником. Например, кумыки, жившие на плоскости, вынуждены были сотрудничать с русской администрацией, в противном случае их ожидали карательные действия со стороны армии. С другой стороны, такие же санкции местное население ожидало со стороны мюридов за связи с русскими⁸². В этих реалиях жителям приходилось постоянно нарушать предписания. Нередко нарушительницами запретительных мер выступали женщины, которых за сотрудничество с русскими властями ожидали самые суровые наказания.

Так, например, одну из женщин, уличенную в пособничестве русским, Шамиль приказал своему наибу Гаджи покарать. Желая опозорить женщину, ее лицо намазали сажей, посадили на осла и провели по аулу⁸³. Мало того, наиб должен был потоптать ее ногами и выгнать из селения⁸⁴.

В то же время за сотрудничество с Шамилем лояльный к русским властям Агалар-хан Каизкумухский строго покарал жителей собственного аула. По сведениям С. Габиева, одному из жителей Агалар-хан приказал проколоть шилом язык и так идти до аула Куркли, а другому достались «полсотни палочных ударов»⁸⁵.

Безусловно, запретительные меры наносили большой урон экономике, которая и без того держалась за счет женского труда. Не имея возможности получить дополнительные доходы в условиях торговой блокады, женщины были вынуждены изыскивать другие источники пропитания.

Усугубляло положение и то обстоятельство, что на население возлагались разные повинности: как со стороны русских властей, так и со стороны мюридов. Разница лишь в том, кому были подвластны облагаемые податями территории: русским властям или имамату. И в том и в другом случае население вынуждено было платить подати, которые были весьма обременительны для них в реалиях военного времени.

Так, например, на подвластных имамату территориях Шамиль обязал население платить в государственную казну «бейтул-мал» натуральные подати: зерно, мясо, молоко и другие продукты⁸⁶. Кроме того, войско имамата также кормилось за счет жителей окрестных сел, которые должны были обеспечивать провиантом воинов, расквартированных «в домах местных жителей»⁸⁷.

На особом счету находились муртазеки, наемные воины Шамиля, которые освобождались от всех обязанностей и содержались за счет населения на время несения военной службы. По мнению М. Гаммера, вся семья муртазека, а также обработка поля и уход за скотом переходили на полное содержание девяти других семей⁸⁸.

Согласно сведениям Р. М. Магомедова, население не только обрабатывало поля муртазеков, но и обеспечивало их на постоянной основе жильем, питанием, в том числе продовольствием для лошадей⁸⁹.

Безусловно, все эти тяготы ложились тяжелым бременем на женщин, которые изыскивали и из без того скудного хозяйства провиант для воинов и натуральные подати в казну имамата. Они должны были, помимо своих земельных участков, обработать наделы муртазеков⁹⁰, собрать урожай, обеспечить корм для их лошадей, находить для казны имамата излишки молока, мяса, сыра и т. д.

Очевидно, что ни о каких излишках и речи быть не могло, как правило, отдавали последнее. Живя впроголодь, не имея возможности накормить досыта своих детей, женщины должны были обеспечить муртазеков, расквартированных в их домах, едой и всем необходимым. Указывая на голод, который царил в то время в аулах, очевидец, секретарь Шамиля Гаджи-Али, отмечал, что нередко горцы по десять дней ничего не ели, отчего ели траву⁹¹.

Женщины из бедных семей, чтобы прокормить семью, были вынуждены наниматься за определенную плату к соседям по хозяйству или на полевые работы. Указывая на эту практику, Н. Львов объяснял это тем, что земли было мало, детей в семье было много, а кормить их было нечем⁹². При этом автор резонно замечал, что муж землю не обрабатывал, «как должно порядочному хозяину»⁹³.

Конечно, в тяжелом материальном положении женщины, чтобы прокормить большую семью, были вынуждены идти в наемные работницы к соседям. Как правило, работницу нанимали во время покоса или жатвы. По сведениям Н. Львова, работница вместе с хозяйской пищей могла получить от 15 до 20 копеек, но бывало и так, что она довольствовалась лишь обедом или ужином⁹⁴.

Нередко хозяева ограничивались только кормежкой женщин, пользуясь их беззащитностью. Как показывают источники, имели место и жалобы со стороны работниц, которым хозяева не выплачивали причитающийся им заработок. Надо отметить, что на территории имамата такие факты не оставались безнаказанными. В частности, об этом говорится в письме Шамиля за 1847 год к своему наибу Османилаву. Имам указывает на женщину, которая обратилась к нему за помощью, жалуясь на некоего Гаджи Гусейна, поступившего с ней жестоко⁹⁵. Он не только не выплатил женщине заработок, который причитался за работу, но и избил ее, отняв платье⁹⁶.

После обращения женщины в письме к имаму с жалобами на своего обидчика последовала незамедлительная реакция. Наибу было поручено разобраться с хозяином, предложив ему уплатить ей заработок и вернуть ее одежду⁹⁷. Шамиль также написал о необходимости наказания обидчика, чтобы другим не было повадно⁹⁸.

Безусловно, таких историй было больше, но женщины в силу разных обстоятельств старались не предавать данный факт огласке.

В условиях затяжной войны военная администрация возложила на местное население выполнение натуральных податей, которые должны были обеспечить нужды армии в пропитании⁹⁹. Попытка уклониться грозила санкциями, нередко власти прибегали к силе оружия.

Безусловно, чтобы как-то уменьшить эти тяготы, люди должны были приспосабливаться к новым реалиям, изыскивая новые источники для пропитания. На территории, подвластной имамату в 40–50‑е годы XIX века крестьяне начали возделывать кукурузу, которая, став основной пищей, спасала в военное голодное время. По сведениям В. В. Лапина, благодаря кукурузе, которая давала существенный урожай, обеспечивались необходимым пропитанием не только население, но и домашний скот¹⁰⁰. Руководствуясь такими практическими соображениями, Шамиль после уничтожения Нового Дарго решил обосновать столицу имамата на территории Чечни, в Ведено. Выбор был неслучайным: как объяснял сам имам,

<…> место благое, благословенное по части всего. Например, выше нашего селения лес для дров – сколько хочешь. Еще выше – корм (для скота), а ниже селения – пахотные земли для кукурузы – это корм лошадям и нам, когда созреет¹⁰¹.

Судя по источникам, посевы кукурузы не только обеспечивали население Ведено, но и приносили доход после продаж избытков в соседние высокогорные аварские аулы¹⁰². Женщины мололи из кукурузы муку, заменившую пшеничную и ржаную. Практически все блюда стали готовить из кукурузной муки, в том числе традиционный хинкал, который в разных вариациях встречается у всех народов Дагестана. Стебли кукурузы хозяйки использовали как корм для скота.

Военный фактор отразился не только на сельском хозяйстве и ремеслах, но и ввел новые трудовые практики в жизнь местного населения. Русские власти создавали необходимую инфраструктуру – строили крепости, обустраивали гарнизоны, прокладывали дороги, которые соединяли различные районы Дагестана, – и привлекали местное население для выполнения всех этих работ.

Традиционные патриархальные отношения, сложившиеся в Дагестане, привели к тому, что русской администрацией в качестве рабочей силы эксплуатировалось женское население. Обычным явлением стало использование женского труда для нужд русских войск и гарнизонов. С учетом военно-стратегических задач и потребностей армии женщин наряду с остальным населением аулов стали привлекать к различным повинностям. Женщин наравне с мужским населением обязывали расчищать лесные просеки, прокладывать дороги, следить за их исправностью, строить укрепления, мосты. На женщин была возложена обязанность по доставке провианта и фуража в гарнизоны. Отмечая хозяйственные тяготы населения, один из русских генералов отмечал, что все обязанности по обеспечению завоевания Дагестана «лежали на маленьких усмиренных обществах»¹⁰³.

Так, по сведениям Г.‑А. Д. Даниялова, жители Даргинского округа должны были выполнять натуральные повинности: аробную, дорожную, подобно как прочие жители Северного Дагестана, поставлять дрова для войск, расположенных в округе¹⁰⁴. На салаватские деревни возлагались обязанности по снабжению гарнизона Черкесского замка водой и дровами¹⁰⁵.

В одном из архивных документов говорилось о перечне повинностей и податей, которые население обязано было выполнять, снабжая продовольствием, дровами, конной тягой и двухколесными телегами-арбами гарнизоны¹⁰⁶. Судя по архивному документу, на жителей сел возлагалось содержание в исправном состоянии дорог¹⁰⁷.

Как видим, перечень повинностей был обременительным, что не могло не вызывать недовольство населения. По сведениям Дж. Баддели, под бременем этих податей население не только роптало, но и «при первой же возможности переходило на сторону врага»¹⁰⁸. Безусловно, такие мятежи подавлялись властями. В частности, в бытность генерала Ермолова было строжайшее его наставление военному руководству на местах подавлять любое неповиновение со стороны местного населения, не щадя женщин, детей и стариков¹⁰⁹.

Так, например, мятежники селений Эрпели и Каранай, по требованию генерала Вельяминова, должны были быть наказаны¹¹⁰. При этом Вельяминов указывал в своем письме к князю Эристову от 10 декабря 1821 года за № 4041 на возможность прощения мятежников, если последние будут просить¹¹¹. Подчеркивая при этом, что прощение не должно исключать штраф, в том числе скотом, продовольствием для войск и другими потребностями¹¹².

Кроме того, генерал Вельяминов предлагал князю Эристову всех мятежных жителей сел Эрпели и Каранай использовать для работ по строительству крепости Бурной, подчеркивая, что это ускорит работу «при теперешних страхах жителей»¹¹³. В итоге все жители двух мятежных сел Эрпели и Каранай были задействованы при строительстве крепости Бурной, в том числе женщины и дети.

Самое пристальное внимание военная администрация в годы Кавказской войны уделяла состоянию дорог. Дороги связывали стратегически важные для российского командования пункты, гарнизоны и укрепления, разбросанные на огромной территории, с их помощью осуществлялась быстрая переброска войск. Разумеется, не только вести военные действия в таких условиях было практически невозможно, были большие трудности и по доставке провианта и фуража в гарнизоны. По мнению современников, хорошие дороги должны были стать «живыми артериями, посредством которых глухие дебри Кавказских гор срастутся с сердцем великого царства русского»¹¹⁴. Учитывая тот факт, что местное население издавна довольствовалось проложенными путями сообщения, как правило, опасными тропами¹¹⁵, то строительство дорог, безусловно, было делом нужным.

В первой половине XIX века были построены новые дороги военно-стратегического значения, которые ко времени окончания военных действий составляли 443 километра¹¹⁶. Из архивных материалов следует, что в 40‑е годы XIX века в Дагестане было начато строительство дорог, которые должны были связать различные районы. В частности, в одном из архивных дел говорилось о строительстве дороги от горного селения Хосров до селения Кази-Кумух протяженностью 140 верст¹¹⁷. Кроме того, от этой главной дороги были проложены побочные, соединявшие Кумух и Чох, селения Южного Дагестана, Рича, Хивы, Курах и Касумкент, Чирах и Кайтаг¹¹⁸.

Очень важно было, чтобы дороги находились в исправном состоянии. Это входило в функции военной администрации. Для того чтобы обеспечить содержание дорог, к дорожным работам регулярно привлекались местные жители¹¹⁹. Конечно, в военных реалиях мужчин, которых можно было бы привлечь к таким работам, в аулах практически не было, а значит, эксплуатировали преимущественно женщин. Если была необходимость, то к дорожным работам могли привлечь детей и немощных стариков. Круглый год на женщинах лежала обязанность по освобождению пути от образовавшихся после камнепада завалов, после таяния в горах снегов и разлива вод. Вместе с тем и в мирное время такие работы возлагались исключительно на женщин. Мужчины считали подобный труд зазорным.

Необходимо отметить, что большинство дорожных работ выполнялись населением бесплатно. По имеющимся сведениям, привлекались преимущественно женщины Казикумухского и Кюринского ханств, а также Дербентской губернии¹²⁰. К тому же военной администрацией не были точно определены нормы повинностей, нормативы, а также сроки их выполнения¹²¹, в связи с чем мирное население, большей частью состоявшее из женщин, было вынуждено безропотно выполнять работы. От военной администрации женщины не получали даже скромные денежные средства, которые могли бы удовлетворить самые малые потребности семьи.

Судя по архивным данным, такая тенденция продолжалась и по окончании военных действий.

О масштабах привлечения местного населения к строительству дорог свидетельствуют данные из архивных дел. В частности, в одном из них имеются сведения о том, что в 1868 году от общего количества населения области, которое составляло порядка 462 тыс. человек, было выставлено на выполнение дорожных работ около 335 тыс. человек¹²². Судя по этим цифрам, к работам было привлечено практически все население, не считая детей и стариков. Кроме того, для выполнения работ население должно было предоставить несколько тысяч подвод и сотни лошадей¹²³.

На женское население в период военных действий возлагалась и обязанность по доставке в русские гарнизоны провианта и фуража. Учитывая, что в реалиях военного времени элементарно не хватало подвод, женщины были вынуждены на себе доставлять продовольствие и фураж для гарнизона. Впрочем, учитывая, что в горах, согласно устоявшимся традициям, переноской тяжестей занимались исключительно женщины, то для местного населения в этом не было ничего удивительного. По сведениям Дж. Баддели, для женщин это было очень сложной обязанностью, за выполнение которой платили лишь 1,25 копейки за версту, и только позже плата выросла до двух копеек ¹²⁴.

По мнению Н. Ф. Дубровина,

горянка так привычна к тяжелой работе, что при транспортировке провианта для наших войск, многие из них добровольно являлись и за положенную плату переносили на своих плечах, на расстоянии до тридцати верст, кули муки в три пуда весом, и притом по трудно доступным дорогам¹²⁵.

С целью организации бесперебойной доставки продовольствия и фуража к местам дислокации армейских частей был издан специальный приказ М. С. Воронцова. Генералу В. О. Бебутову и шамхалу Тарковскому поручалось выделить соответствующий транспорт в количестве 500 подвод¹²⁶, которые должны были доставлять грузы в гарнизоны. Но несмотря на это, для переноса на себе тяжелых грузов все чаще стали привлекать местных женщин.

По сведениям П. Г. Пржецлавского, местных женщин использовали для доставки продовольствия в гарнизоны¹²⁷. Отмечая тяготы их труда, автор писал, что женщины по гористым, едва проходимым тропинкам переносили на своей спине за 30 верст тяжести весом в 3 пуда¹²⁸. По сведениям автора, такой вес подрядчики по перевозке казенного провианта для войск определяли на одного ишака¹²⁹. За такую работу женщинам платили 40–60 копеек серебром¹³⁰.

С другой стороны, объяснить столь неприглядную практику можно объективной ситуацией: с углублением царских войск в высокогорные районы доставка грузов обозами была практически невозможна. Во-первых, узкие горные тропы не были приспособлены для подвод, во-вторых, не хватало ишаков и лошадей для вьючных доставок. Учитывая, что экономика хозяйства была переориентирована на военные нужды, выполняя воинскую повинность, население снабжало лошадьми войско Шамиля. В «Актах Кавказской археографической комиссии» содержатся сведения о том, что Шамиль обязал население имамата предоставлять от каждого из 10 дворов по одному конному воину и в придачу от каждого двора денежную плату в казну имамата размером 1 рубль в год¹³¹.

С другой стороны, и с экономической точки зрения было невыгодно использование лошади для вьючных перевозок¹³². В силу всех этих причин основным ресурсом оставалось женское население, которое таким неприглядным образом эксплуатировалось. Учитывая, что в голодное время все усилия женщин не могли обеспечить хозяйство даже минимумом средств, необходимых для содержания семьи, они были вынуждены соглашаться на такие тяжелые работы.

Помимо провианта и фуража, женщины должны были обеспечивать гарнизоны необходимым топливом. Как правило, это были дрова, которые заготавливались женским населением близлежащих к гарнизонам аулов. Указывая на эту практику, Дж. Баддели отмечал, что «поставка топлива в Аварском ханстве была возложена на жителей общества Койзубу, а платили им лишь по 25 копеек за повозку дров, которые они с большим трудом собирали в 30–40 верстах от своих домов. Когда ослы не могли везти эти повозки, часто случалось, что женщины несли вязанки на спине – за ту же плату¹³³.

По имеющимся сведениям, такая эксплуатация женщин гарнизонами имела место и после окончания военных действий. По-прежнему женщины перевозили на своих плечах тяжелые грузы из одного военного гарнизона в другой. Столь неприглядную картину привел в своей работе Н. Ф. Дубровин, сославшись на Н. Львова. Читаем в источнике:

В 1862 году, писал Н. Львов, в проезд через Цунта-Ахвахское общество мне нужно было перевезти два вьючных сундука весом около восьми пудов из одного аула в другой, именно: из селения Тлиссы до селения Тад-Махитль (15 верст расстояния) по очень дурной горной тропе. В ауле не оказалось лошадей, годных под вьюк, а ишаков пожалели послать и решили джамаатом (обществом) навьючить двух женщин, которые, по приказанию мужей, благополучно донесли сундуки до назначенного, а прогоны получили мужья¹³⁴.

По мнению Н. Ф. Дубровина, тяжесть этой ноши привела бы в ужас любого дюжего работника, но такая эксплуатация собственных жен не удивляла их мужей¹³⁵. Автор полагал, что мужья больше жалели ишака, тем самым заменяя в хозяйстве им свою жену и безжалостно ее используя¹³⁶.

Дубровин приводил необычные доводы мужа по поводу такого рабского положения собственной жены. Муж полагал, что женщина, евшая чистый хлеб, может перенести гораздо больше трудностей, чем ишак, который питается рубленой соломой¹³⁷.

Не думаем, что можно принимать всерьез такие доводы. Скорее, сказанные с сарказмом слова следует воспринимать как попытку в шутливой форме оправдать данную практику. В силу сложившихся патриархальных традиций такой тяжелый физический труд женщин им представлялся вполне привычным, «уместным и легким делом». В то время как для дореволюционных авторов, очевидцев данной практики, такое положение дел выглядело «безобразно и тяжело».

Вместе с тем в силу сложившихся вековых традиций мужья не могли бы себе позволить прилюдно помочь жене в такой работе. Их бы высмеяли сельчане. В соответствии с горским этикетом мужья считали своим долгом сопроводить женщину до места назначения груза, дабы она не стала жертвой насилия или похищения. Мало того, мужья не упускали случая извлечь для себя материальную выгоду, получая от гарнизонного начальства плату за выполненную женщинами работу. Очевидно, что у русских такие традиции горцев в отношении женщин вызывали недоумение, что отразилось во многих публикациях тех лет. Многие авторы изображали горцев как ленивых и праздных людей¹³⁸, с утра до ночи сидящих на годекане. В частности, их природную леность отмечал Дж. Баддели, полагая, что мужья большую часть времени предпочитали греться на солнышке¹³⁹.

Декабрист А. А. Бестужев-Марлинский, оказавшись в кавказской ссылке в Дагестане, запечатлел в своих воспоминаниях горских мужчин, которые только и делали, что ездили на грабеж, курили трубку или целый день стругали кинжалом палочку¹⁴⁰.

Вместе с тем несправедливо было бы говорить о том, что мужчина совсем не помогал жене по хозяйству. Очевидно, что мужья не говорили об этом на людях, руководствуясь традиционными нормами. Кроме того, мужчина был ответственен за большой круг дел: строительство дома, изготовление орудий труда, выпас скота, отгонное животноводство и пр. Конечно же, в реалиях военного времени все эти мужские работы ложились на плечи женщин.

Таким образом, под влиянием военного фактора существенной трансформации подверглась хозяйственная повседневность женщин. Традиционные гендерные сферы труда были нарушены, а новые практики были адаптированы исключительно к специфическим условиям военного времени. Женщины осваивали новый опыт выживания, новые модели поведения, формировали новую жизненную стратегию.

Историко-этнографические особенности, традиционные патриархальные отношения, а также объективные причины, вызванные сокращением мужского населения вследствие длительной Кавказской войны, способствовали трудовой эксплуатации дагестанских женщин со стороны имамата и русской администрации.