Оксана Кириллова
Удар под ребра
Окружающие буквально считали дни до какого-либо изменения в нашем неопределенном, на их взгляд, статусе. Мама с Яшей постоянно осведомлялись, когда я уже наиграюсь в самостоятельность и вернусь домой – хотя на месте Яши я радовалась бы свободе от меня. Гоша, в отличие от деликатной Ани, спрашивал прямо: «Не переспали еще?». Я долго смеялась в ответ.
Моя жизнь с Тимом была похожа на сплошной праздник, когда знаешь, что рано или поздно это закончится, но готов сделать все от тебя зависящее, чтобы эта веревочка вилась как можно дольше.
Рубеж мы перешагнули осенью. Неожиданно, спонтанно… и в то же время не слишком. С конца лета характер наших отношений стал понемногу меняться. О таком не говорят, особенно если говорить еще не о чем, но это всегда чувствуется. Чуть больше «дружеских» объятий, чуть чаще моя рука оказывается в его руке и на мне задерживается его вроде и не пылкий, но и не совсем уже платонический взгляд… А когда на столе вечерами появляется бутылка недорогого вина из супермаркета, мы, расслабившись после пары бокалов, затрагиваем все более личные темы.
Так я узнаю, почему они расстались с последней девушкой: она была на три года старше, и ей вроде как нужны были перспективы. Стабильность с жильем – ну и, как водится, свадьба, ребенок. Тиму даже казалось, что он вполне готов ко всему этому, но так не казалось ей. «Ты слишком легкомысленный, я тебе не доверяю», – заявила она и упорхнула из их почти уже семейного, хоть и съемного, гнездышка. Кстати, снеговика в двадцатиградусный мороз Тим лепил именно этой девушке.
– А сейчас еще любишь ее? – спросила я однажды.
Это было в конце августа – я, вернувшись от мамы с Яшей, сидела на нашей кухне в новом красном сарафане, купленном со скудной зарплаты в турагентстве (я два месяца была помощником туроператора). На скатерти отпечаталось бордовое винное пятно – пробка от «Мерло» не поддалась, и мы решили затолкать ее в бутылку, а она, плюхнувшись на дно, забрызгала стол и немного стены. «Место преступления», – пошутила я.
– Люблю ли? – отозвался Тим и, зачем-то повертев в руке наполненный бокал, заметил:
– Ты уже спрашивала.
– Четыре месяца назад. И ты соврал, – напомнила я.
– Тогда еще что-то было. Теперь… нет.
Я напряглась, ожидая известного знака изнутри, но его не последовало. На этот раз Тим говорил правду.
– Так быстро прошло? – К своему удивлению, я сразу почувствовала себя свободнее, даже вытянула под столом скрещенные до этого босые ноги.
– Ну как «прошло»… я помню ее и ценю время, что мы провели вместе, но надо же идти дальше. Лично я уже иду. – Тим многозначительно помолчал пару секунд. – И она, думаю, тоже.
– Ты не знаешь?
– Нет, не общаемся, а справки наводить не хочу, к чему мне это. Из соцсетей она удалилась. Может, нашла подходящего кандидата в мужья и ей теперь не до интернета. Да хоть бы она и вышла замуж – меня это не покоробит, я желаю ей счастья.
– Она стала чужой для тебя? Как странно. А всего год назад вот за этим столом вместо меня сидела она.
– Мы не пили вместе. Она считала, что алкоголь уместен только по праздникам.
– Мне стыдно, – подлив себе еще вина, усмехнулась я.
– Тебе нечего стыдиться. – Тим накрыл ладонью мою руку и посмотрел мне в глаза.
Снова – долгий и неопределенный взгляд, на который я пока не знала как реагировать.
То был один из последних жарких дней года. Через неделю похолодало основательно – я поехала к маме с Яшей за своей курткой. Мама чуть ли не с порога начала:
– Полгода дома не живешь… довольно уже, м?
– Мне очень хорошо, – как обычно, ответила я.
– Вы все время вместе…
– Не все.
– Практически все время. Наверняка он хочет большего.
– Не думаю, – возразила я и впервые усомнилась в этом. А что если..?
– Тогда это ненормально. Может, он… – Мама понизила голос до шепота, хотя подслушивать нас было некому (отчима, к счастью, не было дома). – Может, он из «этих»?
Я, не удержавшись, улыбнулась.
– Ерунда. У него были девушки.
– А сейчас?
– Нет, я бы знала.
– И что будешь делать, если девушка появится?
Я почему-то не восприняла эту возможность всерьез, но, чтобы сделать маме приятное, ответила так, как ей хотелось:
– Тогда я не буду мешать его личной жизни и вернусь к вам.
Натянув куртку, я стала запаковывать пиджак, в котором пришла, в пакет, безуспешно пытаясь его не смять (у нас с Тимом уже месяц как сломался утюг).
– Оставь пиджак тут, – со вздохом предложила мама. – Вряд ли уже потеплеет.
– Лучше заберу.
– А умнее оставить. До весны многое изменится.
– А, ясно, ты думаешь, я успею вернуться, – хохотнула я.
Мама продолжала ждать меня домой со дня на день. Наверное, мне было больно от этого, потому я старалась воспринимать ситуацию с юмором. Было у кого учиться.
– Ты намекаешь, что мои понятия устарели. Зато ты живешь правильно и современно? – уязвленно переспросила мама, отойдя на пару шагов. – Ну что ж, взрослая и самостоятельная, я тебе мешать не буду. Возьми в шкатулке пять тысяч и возвращайся к своему недожениху, хоть будет на что поесть.
Это был выпад в сторону Тима, которому все лето по непонятным причинам урезали премию на работе, так что мамина денежная помощь приходилась очень кстати. Но на сей раз я ее отклонила.
– Не нужно мне ничего! И так проживем, спасибо, – запальчиво проговорила я и, едва попрощавшись, вылетела из квартиры.
Давно я не бывала настолько взвинчена, особенно после переезда.
– Что-то случилось, – с порога понял Тим и, обняв меня за плечи, провел в комнату. – Вижу, вино снова к месту.
– Мы стали много пить, – угрюмо заметила я, бросая прямо на пол сумку и пакет с пиджаком. – Сколько стоила эта бутылка?
– Солнце, ты похожа на сварливую жену, – рассмеялся Тим, но мне было не до шуток.
– Мы еле сводим концы с концами, а ты который вечер подряд разоряешься на алкоголь! Может, и твоя бывшая девушка, и моя мама – правы? Ты слишком…
– Я – слишком, – перебил меня он. – Быть правильным скучно, когда в человеке всего в меру, такой человек никогда не будет счастлив, потому что всю энергию, которую он мог бы направить на достижение внутренней гармонии, он тратит на то, чтобы быть как все, соответствовать стандартам…
– Очередная теория, – устало подытожила я. – С меня достаточно.
– Что значит «достаточно»? – На лице Тима внезапно отразилось замешательство, чуть ли не страх.
– У меня был длинный день, и я хочу спать.
– Вот ты о чем. – Очевидно, он решил, что я имею в виду нечто более глобальное.
– Ты уверен, что заплатил по всем квитанциям? Мне кажется, я вчера видела в почтовом ящике платежку.
– Да, я заплатил, ты же мне напомнила. Не желаю думать о бытовом – у меня романтическое настроение.
– Смотри, еще заразишь им меня, – заулыбалась я.
С этим человеком просто невозможно было долго оставаться суровой и деловой. О каких там «серьезных отношениях» толковала мама?! Одно слово «серьезный» решительно не вязалось с его образом.
– Заражу! Именно это я и пытаюсь сделать. – Не успела я оглянуться, как Тим вложил в мою руку уже наполненный до краев бокал вина. – У меня хорошие предчувствия насчет этого сентября.
– Да? Какие же?
– Невнятные. Я и разбираться не хочу. Главное – хорошие. Произойдет что-то волшебное. За это и выпьем.
В ту осень холодало буквально на глазах: в середине сентября я уже ходила в теплых колготках, а в двадцатых числах прогнозы обещали заморозки и ветер за окном, как в анекдоте, «ласково трепал арматуру». Отопление в квартире пока не включили, мы спасались обогревателем, я частенько набирала себе горячую ванну (Тим не понимал меня в этом – предпочитал душ).
Двадцать седьмого сентября, когда на город внезапно обрушилась снежная буря, я вернулась домой вечером, после института и подработки, уставшая и продрогшая до костей. Тима еще не было; те минут пятнадцать, пока набиралась ванна, показались мне часом – я провела их закутавшись в плед и усиленно дыша на свои руки. Когда наконец вода в ванне достигла нужного уровня, я сбросила шерстяное платье, колготки и нижнее белье и с наслаждением погрузилась в этот теплый рай. Мелькнула мысль, что я забыла в комнате халат.
«Тим придет не раньше чем через час, так что я успею выйти. Да пусть даже он увидит меня завернутой в полотенце – подумаешь, мы давно свои люди, переживет», – решила я. И впервые у меня пронеслось в голове игривое: «Интересно, а если бы я, проходя мимо него, развязала полотенце, как бы он отреагировал?». Скорее всего, сильно удивился бы, но, быстро справившись с первоначальным шоком, сделал то же, что сделал бы, окажись на моем месте любая другая более или менее привлекательная девушка. В конце концов, я ничуть не хуже их – просто я… его подруга. И только.
Уже некоторое время, согревшись и расслабившись, я думала о чем-то постороннем, когда услышала стук закрываемой входной двери. «Ах да, сегодня же пятница, сокращенный день», – вспомнила я.
Судя по звуку шагов, Тим подошел к ванной. В ней горел свет, хотя дверь я и не заперла – он не мог не понять, что тут занято. Тем не менее, несколько секунд спустя он появился на пороге, и меня тотчас обдало холодом из прихожей. В ванной было значительно теплее, даже стекла зеркала запотели.
– Закрой! – Это была моя первая реакция. И только второй стало удивление:
– Что с тобой?
Не отрывая от меня взгляда (а в этот раз у меня не хватило терпения воспользоваться гелем для душа, так что моей наготы не скрывала даже пена), Тим принялся расстегивать ремешок часов. Потом – ремень на брюках.
– Ты чего? – повторила я.
– Хочу принять ванну вместе с тобой, – отозвался он, совершенно не смущаясь, будто для нас это было обычным делом.
– Замерз? – спросила я слегка напряженно.
– Очень. Душ здесь не поможет.
Тим освободился от одежды и расположился в довольно тесной ванне напротив меня.
– Как в джакузи, – пошутила я, стараясь смотреть в сторону, на его брошенные поверх стиральной машинки джинсы.
«В выходные надо забросить в стирку все джинсовое», – механически отметила я.
– Куда ты так пристально глядишь?
– Э… Не знаю.
– А почему не на меня? Я тебе не нравлюсь?
Как я уже отмечала, фигура Тима была далека от идеала, но, судя по тону, ответа «не нравишься» он просто не допускал. Ну, как всегда. Может, поэтому у него и было немало девушек – все дело в этой ауре непоколебимой уверенности.
– Да ты Аполлон, кто спорит-то, – пробормотала я с улыбкой.
Наши ноги под водой не то что соприкасались, а практически сплетались друг с другом, и я не могла понять, что ощущаю по этому поводу. Скованность, легкое стеснение – безусловно. Удовольствие? Пожалуй, да, немного. В тот момент я еще была уверена, что мы просто посидим вместе в ванне, а потом оденемся и как ни в чем не бывало отправимся смотреть кино. А это что-то вроде очередного витка нашей безусловной близости.
Мы заговорили об отвлеченном: работа, учеба, снег («Надо же, сколько нападало, как зимой!»), недавно прочитанная нами повесть… Не знаю, как моя рука оказалась на бедре Тима, его – на моей талии и ниже, как встретились наши губы, кто из нас положил начало этому сумасшествию – жадным прикосновениям, объятиям, поцелуям, которыми мы никак почему-то не могли насытиться. В голове то и дело вспыхивали только две обрывочные мысли: «Но ведь я никогда не хотела…» и «это так приятно…». Всплывали – и тут же гасли: было не до размышлений.
Мы забрызгали водой весь пол и коврик возле ванны, потом как-то стремительно оказались в комнате под одеялом… помню белое постельное белье на кровати Тима – из гладкой, напоминающей шелк, но куда более дешевой ткани, с которого мы то и дело почти соскальзывали. А одеяло соскальзывало буквально, и, несмотря на то что отопление не работало, мы не спешили возвращать его обратно. Теперь было и без того жарко.
Так начался совсем другой период. Менее гармоничный, более острый и суетной, период бесконечных метаний и осмысливаний. Казалось бы, наша дружба перетекла в нечто большее довольно органично – почему было просто не позволить течению и дальше нести нас вперед? Тим, похоже, именно так и рассуждал, если он вообще умел рассуждать.
У меня было иначе. Осознав, что это был не случайный эпизод и все бесповоротно изменилось, я первым делом испытала страх.
– У нас с тобой отношения? – Я никогда не чувствовала себя глупее, чем в момент, когда задавала Тиму этот вопрос – требовательно, с надрывом, точно любовница, собирающаяся отмолить своего обожаемого у жены.
Да еще момент вряд ли был подходящий – и одеяло опять соскальзывало, так что мы оба подоткнули его под себя и лежали как в коконе. С пятницы прошло всего два дня.
– Ну, зачем сразу как-то это обзывать. Главное, тебе хорошо? – ласково ответил Тим, перебирая мои спутанные волосы.
Мысленно я каждую минуту пополняла свою коллекцию мгновениями и образами, которые совсем недавно показались бы невероятными, нелепыми. Его мягкие ладони – на моей обнаженной коже. Пальцы, сплетающиеся с моими так естественно и в то же время почти торжественно… Из таких мелочей все и складывается. А обратно потом уже не разложишь.
– Да… мне хорошо, – прошептала я, – но…
– Какое еще «но». – Тим закрыл мне рот поцелуем – а интересно, он, кажется, с сюрпризом, тверже и жестче, чем я думала – знает, чего хочет и не упустит этого… а я в его ловушке, в умело расставленных сетях, разве это не прекрасно?..
Но нет, не прекрасно, к черту ловушки, мне нужна обратно моя свобода, а не отношения, ведь несколько дней назад я была счастлива, а теперь – как на иголках и беззащитна, будто младенец, подкинутый к двери чьей-то избушки под покровом морозной ночи. В окнах свет, но откроется ли дверь – или мне предстоит мучительно замерзнуть здесь, в шаге от теплого очага?..
– Ты не хочешь меня слушать, – пробормотала я.
– Верно, – с удовольствием согласился Тим. – А зачем нам вообще слова?
– Я собираюсь сказать что-то важное! – капризно возразила я.
– Ладно, я весь внимание.
– Прекрати!
– Что?
– Ты можешь не касаться меня хотя бы минуту? Это отвлекает!
– Лежать рядом с раздетой девушкой и не касаться ее целую минуту? Лет в восемьдесят – может быть…
Я все-таки сдержала улыбку. Нет уж, надо высказаться, чтобы больше не болело, не нарывало, а то после будет хуже. Сбросить этот груз сейчас – и больше ничего не бояться. И тонуть в его объятиях, и смеяться, и шутить, и целоваться, и все-все-все, если только захочется. Плохо было одно: я не понимала, как сформулировать то, что меня разъедает, а долгих обрывочных объяснений Тим, кажется, не выдержал бы. В былые времена – за кухонным столом с бокалом вина – слушал бы часами, а теперь, сорвавшись с петель, выбравшись из пут, он стал нетерпеливым, даже резковатым в своей нежности. А что если я не знала его и все это время он всего лишь выжидал, на цыпочках обхаживая «добычу»? Этого-то мой «детектор» распознать не мог…
– Тим, мне не по себе. И не только потому что ты открылся для меня в новом свете…
– Ты намекаешь, что бра лучше погасить? Мне темнота тоже кажется более волнующей…
– Тим!
– М-м?
– Со мной непросто. Я чувствую, когда врут.
– Тоже мне Америку открыла. Лучше бы сообщила что-нибудь новое. О своих сиюминутных ощущениях, например… Можешь описать их? Лично я сейчас ассоциирую себя с огромным всемогущим китом в безбрежном, неспокойном и в то же время величественном океане…
– О не-ет. Опять.
– Что?
– Ничего… понимаешь, мне нельзя ни с кем быть. Я не верю людям… я их даже немного презираю.
– Меня не презираешь? – осведомился Тим, вроде бы наконец-то настроившись на мою волну.
То, как он ускользал до этого, вызывало во мне чуть ли не панику. Как будто он был моим соперником в бою без правил, исчезнувшим из обзора, так что в любой момент можно было ожидать удара. В спину или в упор – неважно, я была слишком растеряна, чтобы выдержать, а тем более отразить любой из них. Пришлось успокаивать себя на выдохе после глубокого, продолжительного вдоха: «Это ведь Тим, вы не враги, вы лучшие друзья, и он тебя обязательно поймет. Вот, уже перестал менять тему».
– Тебя – разумеется, не презираю.
– Я часто тебе врал?
– Почти никогда.
– И что должно измениться? – Простые, четкие, логичные вопросы, на которые у меня не было ответов.
– Мы все испортим, – промямлила я.
– Слышал это же от твоей мамы, – развеселился Тим и крепко прижал меня к груди. – Не знал, что ты такая примерная дочь.
– То, что я не живу с мамой, не значит, что я ее не уважаю, – внезапно распалилась я. – Дом я покинула не из-за нее, а из-за отчима, то есть моей… способности, и я не хочу, чтобы когда-нибудь меня так же… тошнило от тебя!
– О, неужто я так ужасен? А мне-то показалось, что тебе по душе… – Тим улыбнулся, но мое лицо оставалось каменным, и он сдался. – Ну хорошо, хочешь серьезно – давай. У тебя мало опыта, ты наверняка вспоминаешь неудачные романы знакомых – с интригами и изменами, – и тебе кажется, что дружба очищала нас от этой грязи, а как только я делаю вот так, – он стремительно поцеловал меня в губы, – вся она тут же грозит к нам прилепиться? Нет. И вообще, отношения – это не чужеродная субстанция, с которой неясно как обращаться, чтобы не взорвалась. Это… просто ты и я. Как раньше. Только лучше. Поняла?
Я с готовностью закивала. Он верно все уловил – что-то подобное я и хотела услышать вместо отстраненной псевдофилософии. Конечно, Тим взрослее, опытнее, не боится лжи, ничего не боится – так пусть защитит, научит, возьмет на ручки и донесет туда, куда мне пока не дойти. А потом я начну ходить сама, и страхи отступят. Главное – не потерять его, иначе все лишится смысла.
Нет, это не было похоже на сделку (я соглашаюсь быть с ним, если ему это нужно, чтобы не расстаться совсем) – мне тоже нравился этот омут, эта игра, только не хотелось запутаться в правилах и сбиться на старте.
– Я люблю тебя, Вика, – шепнул мне Тим.
– И я люблю тебя, – без колебаний отозвалась я.
Мы много раз говорили это друг другу и раньше – пусть и с другой интонацией, при других обстоятельствах, но так же искренне.
Еще пару месяцев мы ничего никому не рассказывали. В этом было особое очарование: мы существовали в своем замкнутом мирке, наслаждались близостью и чувствами, в которых искали – и находили – все новые оттенки. В конце октября, приняв в гостях мою маму – пока еще в статусе «друзей», – мы потом целый вечер шутили на тему «Она точно догадалась»: «а вот ты сказал…», «а она заметила…», «ты еще так посмотрел…». Это было пикантно, остро, здорово.
Не скажу, что я тогда уже успокоилась – страхов и метаний оставалось по-прежнему море (иногда я даже чувствовала себя обманутой: я верила в святость дружбы, а Тим просто сломал все барьеры – выходит, то, чему я поклонялась, не существовало??). Но все утихало, когда я оказывалась в его объятиях – надежных, нежных, даже неизбежных. Иногда мы слегка ссорились – я ворчала, а он отшучивался и бесил меня этим, я снова огрызалась, тогда он умолкал и полчаса-час старался меня не трогать. Но потом я все равно засыпала на его плече.
Перед новым годом Тим на пару дней уехал к родителям, а я не смогла к нему присоединиться из-за зачетной сессии и в итоге так и не выспалась: ворочалась, пугалась всех шорохов, от мерного тиканья часов и то было неуютно. По словам Тима, он чувствовал то же самое.
Мама отреагировала на новость о наших отношениях (когда-то я должна была ей сказать) кратким «Ну смотри, я предупредила». Яша продолжал пребывать в неведенье и периодически высказываться о нашей «дружбе» в саркастическом тоне. Однажды он заявил:
– Вика, дорогая, я тут песню по радио услышал о вас с тем парнем: «Просто давай дружить, в губы давай дружить, я буду твоим НЛО»…
– А, Земфира, ее хит «Кто, если не я», – как ни в чем не бывало кивнула я.
Эта песня была у нас с Тимом в плеере – сколько раз мы вполголоса, чтобы не потревожить остальных пассажиров, подпевали в маршрутке: «Я всегда буду за тобой, я всегда буду за тебя, нет, не отпущу…». Еще не начав встречаться, мы были настолько сложившейся парой, что это выглядело странно. И как мы могли так долго находиться рядом и делать вместе все, кроме самого естественного и очевидного?
Да, в какой-то момент я смогла убедить себя в том, что пара – это те же друзья, только более близкие, и никаких сложностей здесь нет. И все же его прежние признания (дружеские, как мне тогда казалось) вселяли в меня хоть и меньше трепета, но больше счастливой уверенности. Теперь свое правдивое «люблю» он частенько выпаливал коротко, метко, как выстрел, и тихо – я даже переспрашивала: «Что ты сказал?». И это было совсем не похоже на его спокойное, осмысленное «я люблю тебя», которое я слышала раньше.
Природа моего страха была очень проста: то, что происходило между нами с сентября, не могло длиться вечно. По крайней мере, отстаивать это на улицу с транспарантом я бы уже не вышла. Новая почва была более зыбкой, и иногда я немного скучала по старым временам. Просыпалась среди ночи, пронзенная жуткой мыслью: «Почему нельзя как раньше?!», а потом придвигалась поближе к спящему, ровно дышавшему Тиму и снова падала в сон, будто отключалась.
Самое интересное – я сказала бы, судьбоносное – произошло в начале весны. Я отправилась к маме с Яшей. Для марта на улице было тепло, а в натопленной квартире – даже жарко, так что я изнывала за ужином в своем вязаном свитере. Мама предложила снять его и надеть что-то полегче, но я отказалась, а теперь жалела об этом – мое место за столом было как раз возле батареи. От горячего чая на лбу выступила испарина, а тут еще Яша болтал ахинею – я слушала вполуха, вроде бы речь шла о бабуле, которую он в ранней юности спас из полыньи.
– Мне душно. Голова закружилась. Пойду прилягу, – сказала я, опустив ложку на тарелку с недоеденным пирогом.
Мама, немного забеспокоившись, проводила меня в комнату, принесла-таки футболку переодеться и взбила мне подушку. А отчим, будто и не обратив внимания на этот эпизод, тут же уселся рядом со мной в кресло и продолжил повествование о своих подвигах.
Я не сильно удивилась – остановить его в подобных случаях было все равно что отвлечь на пустяки писателя, сочиняющего развязку романа. У Яши даже лицо преображалось, когда он рассказывал все эти истории. Глядя, как он оживленно жестикулирует и как горят его глаза, я лениво подумала: «Несладко, наверное, черпать все вдохновение из вымышленных фактов».
Если бы не головокружение и легкая дурнота, я бы точно заметила: что-то не так. Но только в маршрутке на пути домой я вдруг осознала это – и буквально подскочила на сиденье. Кажется, я и вслух произнесла: «Ну надо же!». До дома дошла в ошеломлении, не видя ничего вокруг.
– Представляешь, мой отчим в четырнадцать лет вытащил из ледяной воды тонущую старушку, – громко сообщила я, едва переступив порог.
Тим, посмеиваясь, выглянул из кухни.
– Ты хорошо его поняла – может, то был пожар и вовсе не старушка, а мальчик, за спасение которого ему подарили именные часы, как в «Денискиных рассказах»? Я котлеты по-киевски ем, хочешь?
– Да я после ужина, погоди… ты готовил?! – удивилась я, слегка отвлекшись.
– Нет, купил их в кулинарии.
– Уф, тогда все в порядке, я уж испугалась.
– Сама-то, сама…
– Хватит, я, между прочим, делаю успехи! Мне хорошо даются макароны с сыром и жареная картошка!.. Ты меня сбил. Я тебе что говорю – Яша рассказывал эту прекрасную приключенческую историю с собой в главной роли, а я хоть бы хны! Ничего внутри не пошевелилось. Выходит, это правда!
Тим поднял от тарелки лицо – весь подбородок был в масле.
– В этой котлете масла больше, чем мяса! Давай, любимая, я тебя поцелую, м-муа…
– Иди к черту, – расхохоталась я и, подойдя, чмокнула его в затылок.
– Тогда давай обниму, у меня и руки теперь «жирные»…
– Ты вообще способен что-либо воспринимать всерьез?
– Нет, а зачем?
– Тим! Мой отчим в юности совершил такой поступок! Значит, когда-то он был…
– … не так безнадежен, да? Кстати, я и паштет купил в кулинарии, он в холодильнике.
– Это не ко мне, я его не выношу, так вот…
– Вика! Викуся!
– М-м?
– Я соврал, там нет никакого паштета. Так я и думал.
– Как это? – Я нахмурилась и машинально приложила руку к боку – туда, где обычно ощущала «недоболь». – Погоди-ка… скажи что-нибудь еще.
Тим отложил вилку и забормотал:
– На тебе бордовое кружевное белье. – Я прыснула – у меня такого сроду не водилось. – На потолке слева гигантское мокрое пятно. Да не смотри туда. Я тебя ненавижу.
– А?!
– За окном по асфальту бродит белка на четырех ногах. Не надо крутить пальцем у виска, я говорю все, что приходит в голову. Главное же – умышленно лгать, верно? Поздравляю. Ты потеряла свою суперспособность. – Тим как ни в чем не бывало вернулся к котлете.
Я нервно замельтешила туда-сюда по крошечной кухне, два раза чуть не сбив с холодильника дурацкий магнитик, который нам дали в магазине по акции. Больше магнитики взять было неоткуда: с тех пор как съехались, мы ни разу не путешествовали.
– Подожди, подожди. Не может быть. Я двадцать лет жила с этим, а потом оно просто так взяло и ушло?
– Можно подумать, ты жалеешь.
– Я? Нет, конечно, иногда я мечтала об этом, но…
– Мечта сбылась, а ты не радуешься. Знаешь, насколько приятнее тебе станет теперь? Вот, к примеру, Яша – ты не могла с ним общаться, берегла свой бедный организм, а тут…
– Подожди, – повторила я.
Я понимала, что Тим прав, но пока не находила в себе силы оценивать перспективы – нужно было сначала осмыслить произошедшее. Я пыталась отыскать рациональные объяснения (если к подобным явлениям вообще можно подходить рационально) тому, что ничего не ощущаю, когда мне врут. Недавнее плохое самочувствие? Магнитные бури? Гормональный сбой? Усталость? Ни один пункт из этого списка никогда не влиял на мой дар. Влияли лишь сильные стрессы – и то в обратную сторону.
– Послушай, – осенило меня, – а может, я и раньше чувствовала не всю ложь? О-о, это было бы ужасно. В таком случае, мир еще хуже, чем я думала.
Тим тщательно вытер руки и лицо салфеткой, вышел из-за стола, шагнул ко мне и, заключив меня в объятия, уткнулся в мои волосы.
– Обожаю твой запах. Он теплый, мягкий, но при этом с легкой горчинкой – мне кажется, запах характеризует человека, потому что ты как раз…
– Ага, самое время для теорий, – буркнула я.
– Никаких теорий, я просто соскучился. – Он слегка спустил рукав свитера с моего плеча, коснулся губами моей кожи и поддел пальцем бретельку моего бюстгальтера. – Жаль, что у тебя нет бордового кружевного. Если честно, это одна из моих фантазий.
Я открыла рот, чтобы заметить, что для обсуждения фантазий тоже не время, но какая-то сила заставила меня вместо этого прильнуть к его губам… «Ерунда, впереди целая жизнь, чтобы это обдумать – сейчас гораздо важнее то, что он… что мы…». Если честно, в тот период важнее, чем «он» и «мы» для меня не было ничего вообще.
Мой дар ушел бесследно. Поскольку «дар ушел» звучит довольно грустно, я предпочитала называть это «болезнью» – так вот, я излечилась. Почему-то казалось – навсегда. Будто кто-то свыше решил, что внутренний детектор лжи мне больше не требуется, раз я окружила себя правильными людьми. Вернее, одним правильным человеком.
Мой круг общения никогда не был особенно широк, а сейчас и вовсе сузился до одного Тима – ну хорошо, и мамы (с Аней мы болтали по телефону и в соцсети, с Гошей виделись нечасто). Тим тоже легко ограничивался коллегами и мной. Кажется, он был настолько самодостаточным, что ему хватило бы и самого себя, а толпа галдящих друзей только мешала бы вдыхать жизнь полной грудью. Я – не мешала.
Меня ждал второй счастливейший, как я тогда думала, период в жизни. Этот казался еще лучше предыдущего, потому что подарок судьбы, которым я считала потерю дара, позволил мне наслаждаться своим счастьем на полную катушку. Отступление «болезни» сработало как бритва Оккама – отсекло ненужное, отвлекло меня наконец от человеческих пороков, сместило фокус внимания на позитивные моменты.
Но это произошло не сразу. Как человек, запрограммированный по умолчанию на негатив, сперва я умудрилась испугаться и чуть было не впала в депрессию. Ведь несмотря на все неудобства, которые мне приносила «болезнь», она не только служила броней от жестокого мира лжи, но делала меня уникальной, даже давала повод иногда задуматься о какой-то там высшей миссии. И во многом определяла мой жизненный путь: из-за «болезни» я хотела уехать в другой город, частично из-за нее начала жить с Тимом, из-за нее избегала больших компаний, тщательно выбирала друзей. Мне не приходилось много думать о будущем – оставалось следовать ощущениям. Теперь, незащищенная, слившаяся с толпой, без всякой цели и миссии, я вдруг показалась себе жалкой и никчемной. И что с этим делать?..
Но уже через неделю я четко ответила себе на этот вопрос: наконец-то стать беспечной, ничего не бояться, никого не слушать и не осуждать. Я начала чаще заговаривать с людьми просто так, ощущала себя как никогда легкой на подъем, почти всемогущей.
На майских каникулах мы с Тимом устроили себе мини-отпуск в Ельце. До сих пор мне не довелось познакомиться с его родителями, а тут общение с приятными людьми, коими они оказались, совмещалось с прогулками по совсем небольшому, хрупкому, игрушечному городку. Днем мы вдвоем бродили, фотографировались везде, где было можно, даже на фоне граффити, Тим рассказывал истории из своего детства (у него, кажется, с каждым домом была связана своя). И я с восхищением думала, что такая неординарная личность как он могла родиться и вырасти только здесь, в Ельце – в камерной, но вдохновляющей обстановке. Вечером мы пили чай с его семьей, и иногда, как в любой мелодраме, мне казалось, что это и моя семья тоже. Хотелось делиться секретами с улыбчивой, добродушной матерью Тима и слушать советы его серьезного, в самую меру властного отца, которые он давал по любому поводу.
– Хорошо, если подростку, познающему жизнь, не нужно ни в чем сомневаться – отец всегда точно знает, как следует поступить, – шутливо произнесла я однажды, когда мы ложились спать на диване в бывшей комнате Тима.
– Как раз эта его категоричность вызывала во мне бурный протест, – возразил он. – Человек должен делать выбор сам, даже если ему тринадцать.
– Но совет не помешает.
– Папа преподносит их так, будто это не предпочтительный, а единственно возможный вариант действий.
– Значит, в ранней юности ты с ним не ладил?
– Честно говоря, не слишком.
– А с мамой? У тебя такая милая мать… с ней просто невозможно поссориться, да?
– Поссориться – может быть. Но… я не воспринимал ее как личность.
Эти слова, произнесенные задумчиво-спокойным тоном, показались мне чудовищными. Я даже приподнялась на подушке.
