bannerbannerbanner
Древнее зло в кресле босса

Оксана Алексеева
Древнее зло в кресле босса

Полная версия

– Григорий Алексеевич! – я не собиралась кричать, но так уж вышло. – Что вы себе позволяете? Даже преступники так не выражаются… насколько я по фильмам знаю. Он же пожилой человек и высококлассный специалист! Ведь специалист, раз остается на своей должности?

Я сбавила тон, поскольку он не перебивал. Наоборот, внимательно слушал. И я продолжила менее уверенно – не из-за страха, бояться я перестала до того, как влетела в кабинет:

– Вы не переживаете, что он уволится? За какое время вы найдете профессионала его уровня?

– Не переживаю, – наконец-то ответил шеф. – В этом мире есть один бог, которому поклоняются все, – деньги. Сейчас он поноет, потом поноет перед женой, а потом глянет на банковский счет. Его зарплата на сто семьдесят процентов выше, чем получают на таких же должностях в среднем. И знаешь, что сделает? Явится завтра на работу в девять утра.

Его дурацкая логика в очередной раз меня обескуражила. Зато от спокойного голоса и я начала немного соображать:

– Да, деньги правят многими людьми, сложно спорить. Но почему вы сами не поклоняетесь этому, как вы назвали, богу?

– В каком это смысле? – заинтересовался босс. – Я богат.

– Но могли бы стать еще богаче! – я развела руками. – Например, если бы вы платили сотрудникам на пятьдесят процентов больше среднего уровня, но притом относились к ним по-человечески, они бы и так на вас работали. Зато какие колоссальные средства можно было сэкономить! Да вы б уже Кремль могли купить – обустроить под дачу!

– Зачем мне дача? На земле пашут крестьяне, а не я.

– Я не о том! – я отмахнулась от очередной неуместной шутки. – Сами же говорите – все молятся деньгам, а вы ими разбрасываетесь только потому, что вас мама вежливости не научила! Кстати, ваша мама в курсе, что породила?

– Вечная Тьма? – он задумался. – Была когда-то в курсе, но ей, разумеется, плевать.

О, он наверное из детского дома… Как-то я сразу не сообразила, а теперь ощутила свою бестактность. Хотя о какой тактичности можно говорить, когда пытаешься донести мысль до самого большого хамла на свете? Мне вещи можно собирать? А кеды точно отдадут?

Но Григорий Алексеевич остановил меня неожиданным:

– Вообще-то, мысль интересная: меняйся вместе с миром, если хочешь его завоевать. Я подумаю над этим. А пока иди, уборщица, там телефон в приемной звонит. Твое общество полезно для настроения, но бесполезно для работы.

Капец.

Он меня не уволил! И, если я все правильно помню, кажется, даже идиоткой не назвал.

Притом нес какую-то непроходимую чушь.

Капец.

Однако ж – и на этой мысли я начала улыбаться – первый день из пяти прожит!

Глава 4

Я оказалась в мире диковинных животных, но именно я здесь была инородным предметом, чуждым существом, случайно ломающим установленные порядки. И причина разницы между мной и всеми остальными сотрудниками мне сразу была ясна – я ничем не была привязана к этому месту и не собиралась всю оставшуюся до пенсии жизнь поклоняться безумному божеству – тьфу, в смысле, работать, конечно, на странного директора. Деньги лишними не бывают, я была рада подзаработать, но они не были решающим мотивом – даже в самом начале, когда я устраивалась уборщицей. Я просто отыскала способ реализовывать свои наклонности и притом что-то зарабатывать, но если бы меня уволили, то даже глазом бы не повела – поискала бы еще подобные вакансии и не вспомнила бы об этой потере. Но отсутствие этого малюсенького пункта в моей мотивации так сильно разнило меня со всеми остальными. Оно же накладывало неизгладимый отпечаток на все мое поведение. То есть я вежливая, ответственная и аккуратная, я готова ради более высоких целей пропустить мимо ушей несколько оскорблений, однако вряд ли я морально готова глотать все подряд – мне просто незачем.

И проявления моей чужеродности выплескивались сами собой – именно тогда, когда я забывалась и их не контролировала. Например, как вчера – когда я вдруг начала заступаться за замдиректора по производству, словно он сам был не способен или нуждался в моем заступничестве. И отсутствие ярости шефа в ответ еще сильнее ослабило пружину самоконтроля.

На следующий день ровно после третьей «ленивой идиотки» я вдруг решила, что хватит. Так и заявила:

– Хватит, Григорий Алексеевич. Все претензии к моей работе вы можете высказать иначе, без всех этих ваших грубостей! Или увольняйте – если вы меня сами уволите, то Маргарита Семеновна не сможет обвинить меня.

– Ты мне угрожаешь, уборщица? – спросил он.

– Прозвучало как угроза? – я задумалась. – Хм, странно. В моей голове это выглядело как план спасения… Вот если бы я заявила, что при следующем оскорблении сделаю вам кофе прямо на вашу голову, тогда да, это была бы угроза.

– Ты мне угрожаешь?! – он повторил, чуть повысив тон.

– Да нет же! – убеждала я. – А если и было дело, то только мысленно! Вы же не умеете читать мысли?

– К счастью, нет. Мысли людей похожи на кашу из эмоций, я бы спятил, если бы пытался в них разобраться. Но сейчас о тебе, а не обо мне. В первую встречу я принял тебя за наглую выскочку. Сейчас вижу, что ты агрессивная наглая выскочка. Сколько грехов мне предстоит еще открыть в человеке с такой невзрачной оболочкой?

Это было обидно. Я, может, и не мисс Россия, но и не такая уж невзрачная! Потому ответила со злобным придыханием:

– Ни одного, Григорий Алексеевич! Вы даже в предыдущих двух ошиблись! Простите за бестактный вопрос… Хотя не прощайте – вижу, что в этом помещении вежливость лишняя. Вы Ирину Ивановну тоже постоянно идиоткой называли?

Он задумался:

– Нет, конечно. За годы ее работы я выявил сотню ее недостатков, потому называл по-разному. У меня богатый словарный запас.

– И она это терпела?! – возмутилась я, хотя уже перемолола это осознание в мыслях, но оно все еще шокировало. – Так я не буду! Понимаете? Просто не буду! Еще раз услышу нечто подобное – сразу же уволюсь. Ищите потом себе безмолвную девочку для битья без знания нижнетагильских рецептов!

– О-о, а это уже шантаж?

Возможно, мне показалось, но он на секунду улыбнулся. Запутал окончательно, сбил с толку и непонятно чему обрадовался. И потому я решила не спорить:

– Да, шантаж! Должен же у меня быть хоть один грешок!

– Хорошо, договорились. В смысле, я постараюсь.

– Серьезно? – я, разумеется, сразу не поверила и нахмурилась.

– Серьезно.

– Но… предыдущего секретаря вы оскорбляли годами!

– Потому что она ни разу не заявила о своем праве, то есть ее все устраивало.

Я открыла рот от нового осознания. Неужели он действительно не понимает, что ее не устраивало? Что никого не устраивает? Но они молчат! Потому что… потому что им и в голову не приходит заявить о своем праве? Сумасшедший дом с главврачом в кресле босса.

Он выдернул меня из изумления продолжением:

– Я тщательно обдумал твою вчерашнюю схему и решил, что можно попытаться.

– Какую еще схему? – снова вылупилась на него я.

– О том, что при изменении атмосферы в коллективе я могу урезать всем зарплаты минимум на пятьдесят процентов, а они все равно будут рады мне служить, но уже без моральных издержек.

– Что?! Это я предложила?

– Именно. Только мне нужна будет небольшая помощь – я очень легко обучаюсь всему, но с учителем освоюсь быстрее. Ты будешь подсказывать мне все спорные моменты. Допустим, каким образом надо выстраивать диалог, чтобы собеседник не заметил, как я урезал ему зарплату?

– Что?! Это не так просто делается, Григорий Алексеевич! Дружественная атмосфера в коллективе выстраивается годами! И ее никак нельзя начинать с урезания окладов!

– У меня неограниченное время. Но с такой мелочью я уложусь в неделю. Захлопни рот, уборщица, и свари две кружки своего кофе, – он сделал шаг к кабинету, но остановился и добавил: – Пожалуйста. Если тебя не очень затруднит.

– Неплохо, – отозвалась я бездумно. – А уборщицу потом из лексикона уберем… не все сразу.

Я, конечно, на бухгалтера учусь, но некоторые дисциплины у нас в институте не преподаются – например, я понятия не имею, что отвечать на некоторые вопросы. А они последовали уже после обеда:

– Любаша, что происходит? – истеричным шепотом орала на меня главбух. – Шеф пригрозил всем урезать зарплаты!

– Он не пригрозил… – едва слышно я оправдывалась себе под нос. – Вы ведь его знаете…

– То есть это просто злая шутка?! Тогда зачем он приказал сделать предварительную калькуляцию экономии на фонде заработной платы?!

Я попыталась целиком спрятаться от нее за монитором.

– Мне-то откуда знать? Я здесь пустое место, уборщица, на которую чужую блузку нацепили… Не кричите так, Елизавета Николаевна, он в кабинете.

– Разве я кричу?! – у нее получалось даже визжать при шепоте. – Не-ет, Любаша! Кричать я буду, когда мне зарплату сократят! Это за что же я столько страдала, а?! Я тебя вижу, ты не настолько худая, потому отвечай! Ты в курсе, что мне всего сорок семь? А выгляжу на шестьдесят! Меня капельницами с валерьянкой раз в неделю откачивают! Я как в колонии строгого режима срок мотаю – чтобы мне потом еще и оклад срезали?!

– Что вы… Я бы вам больше пятидесяти пяти не дала, – я отвечала, потому что женщине очень требовалась поддержка.

В этот момент директорская дверь открылась, и я в страхе подскочила на ноги. Только бы начальник не начал на ее вопрос отвечать, используя притом мое имя – мне тогда не жить. Весь офис так же, как скидывался на мою премию, не поскупится скинуться и на киллера для меня.

Но шеф остановился перед столом и привычно пригвоздил женщину к полу взглядом. Заговорил спокойно и как будто даже подбирал слова:

– Добрый день…

– Елизавета Николаевна, – подсказала я ему в спину.

– Добрый день, Елизавета Николаевна. Вы опять не работаете? Не слишком ли часто вы не работаете на работе? – он расслышал мою подсказку и послушно добавил: – Уважаемая.

 

Меня немного ободрило его стремление соблюдать правила общения, потому я разошлась, и он вторил мне своим спокойным и уверенным голосом:

– Дело в том, что вы прекрасный специалист, Елизавета Николаевна, которого я очень ценю. И с которого, безусловно, берут пример остальные.

Главбух наверняка мои шепотки слышала, но все равно опешила от такого речевого оборота, которого от нашего нелюбимого босса уж точно не ожидала:

– Григорий Алексеевич, вы… в порядке?

– Безусловно! – ответил он после того, как выслушал мою версию на этот счет – мол, «когда вы меня вообще в порядке видели?». И далее продолжил сам, тем самым демонстрируя, что действительно способен быстро обучаться: – С такими специалистами и я, и вся компания благоденствует. Спасибо за ваш вклад в дело, Елизавета Николаевна. Но все-таки будьте любезны вернуться к работе, чтобы так все и продолжалось.

– Я… я… конечно! – она вообще позабыла русский язык. – Извините! Больше такого не повторится!

– Что вы, уважаемая, – отмахнулся он, будто отпуская ее восвояси царственным жестом, и повернулся ко мне. Произнес на той же фальшивой ноте: – Хорошая работа, уборщица, я посмотрел документ. Но буду благодарен, если ты распечатаешь его еще в трех экземплярах.

– Ноу проблем, Григорий Алексеевич, – ответила я, стряхнув оцепенение. – А после такой просьбы хоть от руки перепишу, в четырех экземплярах!

– Не надо от руки, – остановил он порыв. – Настолько дерьмового почерка я за всю свою жизнь не видел.

– Григорий Алексеевич, – упрекнула я – уже больше по инерции.

– Слово «дерьмо» тоже нельзя? – он вскинул темные брови. – А как же я буду разговаривать теперь в ресторане?.. Ладно, уборщица. Твоя каллиграфия заставляет мои глаза кровоточить. Воспользуйся принтером, исключительно из милосердия. Да, так действительно звучит лучше! Благодарю.

Кому расскажешь – не поверят. Но я видела, что он действительно старается! Даже консультировался со мной перед визитом в фабричный цех. Уж не знаю, как он разговаривал там, но в конце дня мне сообщили, что сегодня четырнадцать раз вызывали скорую для кого-то из сотрудников – дескать, они выглядели здоровыми, но несли какую-то чушь про нашего босса. На пятнадцатом припадке врачей вызывать перестали – уже поняли, что проблема не в подчиненных, а с самим боссом что-то произошло. Это к нему бы санитаров пригласить! Но, конечно, на это никто не отважился.

Я же не знала, смеяться или плакать. Он за один день учудил какой-то невероятный прогресс, но воспринят этот прогресс был самым спорным образом: люди не оценили его неожиданную приветливость, а начали подозревать серьезный полет кукушки от владельца. Но это ничего – завтра-послезавтра распространится новость о сокращении зарплат. Сразу после того, как откачают первую пострадавшую – Елизавету Николаевну, которая все-таки сделает калькуляцию и запустит начало конца. Тогда и лучший повод для обсуждений появится.

Итак, второй рабочий день из пяти был прожит. Но в восемнадцать ноль-ноль он не закончился – сразу после отбытия босса из офиса мне пришлось выступать на внутренней конференции, куда пришло еще больше народа, чем когда меня уговаривали немного поработать секретаршей.

– Что с ним вообще происходит, Люба? – требовала ответа Маргарита Семеновна. – Это ты с ним сделала? Что ты подмешиваешь в кофе?

– Сахар, – мне пришлось устало отвечать. Я видела, что они жаждут ответов, и более того – подробной лекции обо всем, что здесь происходит. – Обычный сахар. Кстати, а вы замечали, сколько сладкого он ест? Может, он потому и выбрал такой бизнес?

– Не отвлекайся от темы! – выкрикнул кто-то из толпы. – И будь с нами честна! Нам лучше сразу уволиться или сначала отыскать себе политическое убежище?

Я вздохнула и выдала часть правды:

– Вы удивитесь, но я просто заявила ему, чтобы прекратил всех оскорблять. Представляете, ему никто подобного раньше не говорил! Я всего лишь об этом сказала – и он сразу услышал. Не чувствуете, где настоящий корень проблемы?

– В нем! – Они явно не поняли, на что я намекаю. – А может, он решил стать вежливым, чтобы снизить нам зарплату до прожиточного минимума?!

Вот и началась самая скользкая тема, мне оставалось только пожать плечами. Но лучшая защита – это нападение, потому я атаковала:

– Не знаю! Но вот такой вопрос: а если вам немного понизят зарплату, но притом будут относиться по-человечески, что вы сделаете? Неужели начнете кричать, что лучше бы продолжал хамить?

Елизавета Николаевна использовала квартальный отчет как веер, но уже выглядела вполне живой и самой рациональной:

– А дело не в том, что будет дальше, Любаш, а в предыдущих издержках! Чтобы все это забыть, лично мне потребуется пара десятилетий! Ты Кейнса, что ли, не читала? Номинальная зарплата неэластична в сторону понижения! Иметь нас могут только через сокращение реальных доходов. Всю страну имеют сокращением реальной зарплаты, это даже воспринимается нормально, если не узнать случайно об инфляции, а наш – ишь! – придумал свой путь извращений, недоучка чертов! Но какой вежливый-то… я два часа от счастья в дамской комнате проревела…

Никакого Кейнса я не читала. Зато пока она переводила собравшимся мнение Кейнса о нашем боссе на русский язык, я попыталась прорваться к выходу. Но рядом со стеклянными воротами меня перехватили – видимо, не зря профессиональные охранники свою высокую зарплату получают… получали, в смысле. И перед тем, как отпустить на свободу, меня заставили поклясться перед всем коллективом, что уже завтра я непременно выясню, что такое странное задумал наш директор. Ну, я и поклялась:

– Это не входит в мои полномочия! Я тут вообще уборщица! Хотите, пыль вытру?

– Ты ведь постараешься, Любаша? – они завибрировали елейными голосами сразу с нескольких плоскостей ниже уровня моих глаз. – Люба-а-ашенька! Любонька Сергеевночка!

– Попробую, – обреченно заверила я.

Но этого было недостаточно:

– И попытаешься его переубедить, если он серьезно! Так же, как ты предыдущий вопрос уладила!

– Попробую, – я повторила совсем неуверенно. – Отпустите, люди добрые, мне еще до дома долго добираться – сначала на автобусе, потом на электричке…

– Ничего подобного! – осекла Маргарита Семеновна. – Андрей, подвезешь Любу? А с завтрашнего дня мы смены установим, кто нашу красотулю до дома будет доставлять. Кстати, сразу нужен доброволец, кто ее завтра в офис привезет! Чего же наша дорогая Люба по всяким электричкам будет шастать?

Ответом ей был лес рук. Это не трудовой коллектив – это вышколенный отряд спецназовцев, готовых бросаться на амбразуры всеми грудями сразу.

– Что вы, не надо… – я отступала вместе с охранниками. – Да и зачем? Мне же всего три дня осталось!

– Надо, надо, – увещевала начальница отдела кадров. Затем добавила тихо, обращаясь уже не ко мне: – Андрей, запомни адрес, вдруг с пропиской не совпадает. А то что же мы, нашу красотулю и отыскать не сможем, если она простудится, проспит или еще по каким-то причинам потеряется?

Потеряться у меня причины были. И уже предельно серьезные. Она все варианты просчитывает быстрее меня самой.

Глава 5

– Григорий Алексеевич, нельзя сокращать работникам зарплаты!

Эту фразу я репетировала полночи. Но гендиректор почти не отреагировал и продолжил смотреть в документы.

– Почему? Закон запрещает? – отозвался наконец-то.

– Нет! Но разве вы не читали Кейнса?!

– Впервые слышу. Если его экранизировали, то могу глянуть на перемотке. А так я обычно только ужасы и порно смотрю.

– Да я не о том! – я прервала неуместные признания, до которых мне не было дела. – Странно, что вы о нем не знаете – все про него знают! Он описал психологические феномены…

Босс перебил:

– Кейнс может запретить мне то, что не запрещает закон? Этот мир не перестает радовать чудесами.

Вообще-то, в наличии логики ему не откажешь. Потому я просто повторила:

– Нельзя сокращать ставки сотрудникам!

– Тогда зачем мне вылизывать их задницы? В чем выгода?

– О… вы так для себя это называете? Я-то думала, что это называется элементарной вежливостью. Но выгода есть! Вы можете не повышать зарплаты в дальнейшем! – подумала и добавила восторженно: – Годами!

– Не очень-то радостная новость, уборщица. Хотя совсем нерадостная. Не вижу в ней смысла.

– Работа на долгосрочную перспективу, Григорий Алексеевич. Я гуглила этого вашего Кейнса – потрясающий мужик! Он нам с вами ответы на все вопросы дает – люди не замечают падения реальных доходов…

На этот раз перебил он:

– Моего Кейнса? Послушай, уборщица, либо дави меня аргументами, как в прошлый раз, либо дуй работать.

Я бы на этом моменте сдалась, да только знала, что придется снова отчитываться – подчиненные этого человека неосознанно впитали его злость. А я тут, такая прекрасная, оказалась в центре всеобщих чаяний. Потому и продолжила давить аргументами, раз просит:

– Я прямо удивляюсь, Григорий Алексеевич, как вы с вашим характером с поставщиками договариваетесь? Тоже платите им намного больше рыночной цены?

– О, ты еще не в курсе, что изобрели интернет, уборщица? – парировал он. – Давно уже все договора можно пилить через Невидимую Сеть, – мне показалось, что он это произнес будто с уважением, как по имени кого-то назвал. – Я диктую, секретарь интерпретирует, и теперь это твоя работа – а ты все еще стоишь здесь.

– Во-от оно что, – понимающе протянула я. Видимо, в задачи Ирины Ивановны входили еще и переводы языка начальника на человеческий. – Как вы все хорошо придумали, не подкопаешься… Но неужели не было никаких договоров, где требовалось ваше личное присутствие? И что возможные партнеры делали после фразы «в гробу я видал такое дерьмище, как ваше оборудование»?

Он неожиданно, как-то даже слишком резко отодвинул от себя бумаги и уставился на меня. После игры в гляделки спросил очень серьезно:

– Откуда ты знаешь, как в прошлом году проходили переговоры? Это коммерческая тайна! Я найду Иру и выпотрошу ее за открытие секретной информации.

Но я только отмахнулась:

– Что, я угадала? Видите, всего пару дней вас знаю, а уже могу дословно цитировать коммерческие тайны. Намекнуть, в чем проблема, Григорий Алексеевич?

– Не надо, – он нахмурился. – Я слишком умен, чтобы позволять смертным объяснять мне такие простые вещи. Похоже, я мог и не провалить несколько сделок, если бы ты уже тогда работала на меня.

– Я? Я-то здесь при чем? Вы, как вижу, даже с такими провалами успешны. И это, мягко говоря, очень странно. Сильно сомневаюсь, что директоры каких-нибудь заводов стали бы с вами сотрудничать после такого подхода.

– Почему же? – он неожиданно мягко улыбнулся, словно вспомнил что-то приятное. – Кто-то думал, что я просто такой шутник. В ком-то удавалось отыскать низменные грехи – не представляешь, какие чудеса творит пара ко всему готовых проституток или полтора литра элитного коньяка. И почти все забывали о моем характере, когда я начинал их шантажировать невинными проделками. У меня на каждого возможного партнера досье собрано, но жизнь никого ничему не учит – все новые и новые будущие коллеги по бизнесу попадаются в мои греховные сети. А угрожаю я совсем на другом уровне, чем ты. У меня много талантов, но этот даже важнее способности разбираться в тысяче сортов мармелада.

– Вы сейчас преувеличиваете? – с надеждой уточнила я. – А то мне послышалось признание, что весь ваш бизнес основан на угрозах и шантаже.

– Да перестань, уборщица, все так делают.

– Не все… – я отозвалась, но совсем неуверенно. – Я думала, что давно так никакие вопросы не решаются…

– Напрасно. Я выбрал самое лучше место для жизни! Здесь все говорят о падении нравственности, но когда доходит до дела, то никто не отказывается оказаться в первых рядах эту самую нравственность ронять. А я что? Я просто подкидываю им способы и использую это в своих интересах. Почти невинный овец в стаде.

– Но это же преступление!

– И ты теперь свидетель. Но я не боюсь. Поработаешь на меня месяц-другой – и не будешь сомневаться, что я тебя из-под земли достану, если только осмелишься выдать коммерческую тайну.

– Какой месяц? Мне три дня осталось, включая сегодняшний, – поправила я и поспешила к выходу. – Я уж молчу о том, что многие сделки можно было бы заключить запросто, если ни разу в переговорах не использовать слово «дерьмище». Пойду-ка я лучше, чтобы еще чего-нибудь случайно не узнать.

– Стоять, уборщица, – он заморозил меня окриком. – Благодарю тебя за желание помочь и сократить мои издержки. Я посчитаю, что дешевле: проститутки и частные детективы или мое переобучение. Искренне говорю спасибо. Выпиши там себе премию.

Я все-таки обернулась и выдавила себе под нос:

– Вы еще в свои расходы впишите визиты к психиатру. Ей-богу, он просто необходим. Будет вам вторым советчиком, а то я в одно лицо явно не справляюсь.

 

Шеф поднял руку и указал на меня пальцем, констатируя отрывисто:

– Наглая агрессивная выскочка, которая искренне желает помочь своему господину и потому не боится говорить даже то, что его может расстроить. Я тебя возвышу, уборщица, если продолжишь в том же духе.

Пальцем у виска я покрутила уже в приемной. А ведь внешне-то здоров, приятен, очень презентабелен. Но что у него там в голове происходит? Он же про наемных убийц не упоминал? Очень надеюсь, что нет, а то я не со всеми признаниями готова жить.

Я уже вообразила себе все причины его успеха – конкурентов убивает, а поставщиков запугивает. Однако чуть позже выяснила, что этим список его заслуг не ограничивается. Оказывается, он и хорошее что-то умеет, а точнее – является обладателем редкого таланта, который и открыл ему путь на потребительские рынки.

Об этом я узнала, когда уносила акты в производственный цех. Там меня перехватил мастер и даже провел небольшую экскурсию по конвейерным рядам.

– Каждый квартал новую линейку запускаем! – он кричал, чтобы в шуме его можно было расслышать. – И все этот сукин сын – в смысле, уважаемый Григорий Алексеевич. Представляешь, он вчера передо мной извинился за последний срыв! Козел! А за тысячу предыдущих срывов кто извиняться будет?! Чтоб с ним самим все то произошло, что он мне обещал! Но, сука, талантливый, чего уж говорить.

– В чем? В оскорблениях? – не поняла я.

– В рецептуре, – изумил мастер. – Он как должность занял, почти всех технологов уволил. Теперь только сам рецепты утверждает – и, скажу я тебе, у него какой-то жуткий талант в этом вопросе. Видала кинцо про маньяка, который запахи все чуял? Так этот с ходу может назвать полный список ингредиентов и пути улучшения рецептов. Реклама рекламой, но если покупатель хоть раз наш мармелад попробовал, то других искать не будет.

– Что вы говорите, – я действительно пребывала в приятном оцепенении – все-таки полезно узнать, что наше производство держится не только на преступной деятельности. Только почти сразу и ответ назрел: – А он точно туда наркоту не добавляет? Вот бы и ответ появился, почему покупатели так на его мармеладе сидят. Намного более логичный, чем такой редкий талант.

– Нет, девочка! Мы же тут на производстве все входные ресурсы видим. Это на самом деле продукт высочайшего качества – в кои-то веки в рекламе не врут.

И тут же, в подтверждение своих слов, вынул из кармана мармеладку, стянул с нее фантик и отправил в рот. А потом и мне горсть предложил, на дорожку до офиса. Я есть не стала – не люблю настолько сладкое. Заодно вспомнилась Ирина Ивановна – она вообще незримо стояла за моим плечом все последние дни – она как раз сластена, но пожирала килограммами леденцы совсем от другого производителя. То ли она знала то, чего не знают остальные, то ли это была ее форма молчаливого протеста против диктатуры босса. Я все же склонялась к последнему.

Прекрасным завершением третьего рабочего дня стало возвращение в офис директора, который уезжал на деловую встречу.

– Сделка подписана, уборщица! – оповестил он. – И без интернета! Еще раз благодарю.

Я уже заканчивала свою работу и распечатывала отчет, который мне девчонки из бухгалтерии помогли составить. Не удержалась и спросила:

– Григорий Алексеевич, я очень извиняюсь, но меня просто распирает! Вы ведь не дурак… не в себе немного, но точно не дурак! Неужели до моих советов вам и в голову не приходило, что можно было вести дела по-другому? Ладно, допустим, вам прямо об этом не говорили, но это ж не настолько сложная наука.

– Приходило, – спокойно ответил он. – В самом начале пути. Но тогда я не справился с этой задачей – суть рвалась наружу, а мне нужно было питаться.

– Эм-м… питаться?

– Ну да. Чужой отрицательной энергией. И тогда я нашел способ и собственную суть кормить, и улаживать побочные эффекты. Но уже немного адаптировался. Твоя заслуга, уборщица, в том, что ты мне об этой задаче напомнила. Проси, чего хочешь!

После такого объяснения у меня назрела только одна просьба: «Дорогой Григорий Алексеевич, к психиатру! Немедленно! Это все, о чем я вас прошу!». Эта мысль перекрыла даже желание попросить перестать называть меня уборщицей с таким восторгом, как будто он произносит «достопочтимый канцлер императорского двора». Но произнесла я, вопреки всем разумным доводам, третье:

– Не урезайте сотрудникам зарплату, ради своего же блага. Но и не оскорбляйте их – считайте это тренировкой. Чтобы потом с контрагентами по привычке не сорваться.

– Договорились. И что мне за это будет?

– Вы не перестаете поражать, Григорий Алексеевич. Вы же сами разрешили просить все, чего хочу!

– И я пошел на эту сделку. Теперь твоя очередь. Так длительные отношения и строятся – ты мне, я тебе, ты мне.

Я просто закатила глаза вверх. Может, у него мозжечок с лобными долями местами перепутались? А мне только два дня осталось продержаться.

– Хорошо, – проговорила по слогам. – И чего же вы хотите?

– Пойдем в мой кабинет. Там хорошая звукоизоляция, если дверь закроем.

– Зачем? – испугалась я. Интересно, вот тот пункт, что мы потом не имеем права подавать иск о моральном ущербе, подразумевает и сексуальные домогательства?

– Я буду на тебя орать, а ты просто потерпишь. Полчаса, не больше. Но с непривычки меня может и разорвать на тысячу черных бесов. Москва не сразу строилась, как говорится.

– А-а, вон вы о чем… Кажется, я даже начинаю понимать вашу больную логику. Дурной для меня знак. Тогда давайте завтра, я беруши куплю. И орите потом, я все равно вас не услышу.

– Нет, так дело не пойдет, уборщица. Ты должна реагировать. Совсем прекрасно будет, если разревешься или захочешь выпрыгнуть в окно. Я не позволю тебе убиться, ведь очень тебя ценю.

Я уже закончила с документами, сложила аккуратно на край стола и направилась к шкафу, чтобы достать свою куртку. И отвечала уже устало, ощущая себя пациентом в той же самой палате:

– Я бы с удовольствием, Григорий Алексеевич, но нафиг не надо. Вам бы в людях разбираться так же, как в сортах мармелада. В общем, я пойду. А у вас, как я поняла, в проститутках много знакомых водится – накиньте сто семьдесят процентов к тарифу и орите, сколько влезет. Думаю, они и разревутся, если очень надо.

– Гениально, – выдохнул он. – Я обычно проституток по другому назначению использовал, но почему бы и не расширить их функции?

– Вы меня только про то назначение не просвещайте, я вас умоляю. Я хоть и совершеннолетняя, но не настолько, чтобы всего вас мысленно объять. В общем, я пойду, до завтра и хорошего вечера!

– Подвезти, уборщица? Я уже года два как научился водить машину.

Предложение меня удивило до смеха:

– Спасибо, не надо. Там внизу целая компания мужчин с тем же желанием. Буду выбирать по выражению лица и марке авто, хотя ни черта не смыслю в марках авто.

– О, ты пользуешься такой популярностью? – он зачем-то шагал со мной рядом уже по коридору.

– С некоторых пор, – неопределенно ответила я. Но потом зачем-то добавила, припомнив, как он пытался меня уязвить: – Не все мою оболочку считают невзрачной!

– Вообще-то, я не удивлен. Ты невзрачна, но обладаешь такой черной душой, что в хитрости даже мне можешь советы давать. Мужчины обычно на подсознательном уровне выбирают таких стерв.

– Я стерва? – немного притормозила от возмущения. – Или вы все-таки решили меня вне кабинета достать без всякой звукоизоляции? Так не выйдет! Я, знаете ли, тоже за словом в карман не полезу – и могу вас такими нижнетагильскими матами покрыть, что вам мой кофе пенкой от латте покажется!

Он придержал меня за локоть и немного наклонился. У него, кстати говоря, глаза мутно-зеленые – какого-то неопределенного оттенка, но сейчас они будто слегка потемнели – странный визуальный эффект, возможно, от освещения.

– Уборщица, а по какому тарифу ты сможешь поработать проституткой, на которую можно поорать? Кажется, ты идеальна.

Это было уже слишком! Я выдернула локоть и зашипела на него, не сдерживая ярости. Вот только про маты я немного преувеличила, потому и слова подбирались плохо:

– Послушайте вы! Выбирайте выражения! Я вам не шлюха! Вы сами шлюха, раз всех такими же считаете!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru