Одри Ниффенеггер
Жена путешественника во времени
27 сентября 1987 года, воскресенье
(Генри 32, Клэр 16)
ГЕНРИ: Я материализуюсь в долине, около пятнадцати футов к западу от поляны. Чувствую себя ужасно, кружится голова, тошнит, поэтому несколько минут просто сижу и пытаюсь прийти в себя. Холодно и пасмурно, я опускаюсь в высокую бурую траву, которая врезается мне в кожу. Через некоторое время мне становится получше; все тихо, я встаю и иду на поляну.
Клэр сидит на земле, у камня, опершись на него. Она ничего не говорит, просто смотрит на меня, и мне кажется, что со злостью. «Черт! – думаю я. – Что я натворил?» У нее сейчас период Грейс Келли[37]; на ней голубое шерстяное пальто и красная юбка. Я дрожу и ищу коробку с одеждой. Нахожу ее, облачаюсь в черные джинсы, черный свитер, черные шерстяные носки, черную куртку, черные ботинки и черные кожаные перчатки. Я выгляжу так, как будто собрался сниматься в фильме Вендерса[38]. Сажусь рядом с Клэр.
– Привет, Клэр. Ты в порядке?
– Привет, Генри. Держи. – Она протягивает мне термос и пару сэндвичей.
– Спасибо. Мне что-то нехорошо, я попозже съем. – Кладу сэндвичи на камень. В термосе кофе, я делаю глубокий вдох. Мне становится лучше уже от одного запаха. – Ты в порядке?
Она не смотрит на меня. Внимательно приглядевшись, я понимаю, что она плакала.
– Генри, ты можешь мне помочь?
– Чем?
– Я хочу сделать одному человеку очень больно, но я еще маленькая и драться не умею. Ты мне поможешь?
– Ух ты! О чем ты? Кого наказать? За что?
– Я не хочу об этом говорить, – отвечает она, уткнувшись взглядом в колени. – Тебе моего слова будет достаточно, что он полностью это заслуживает?
Думаю, я знаю, о чем речь; кажется, эту историю я уже слышал раньше. Я вздыхаю и пододвигаюсь поближе к Клэр, обнимаю ее. Она облокачивается на мое плечо.
– Это ты о парне, с которым ходила на свидание, так?
– Да.
– И он повел себя как мудак, и ты хочешь, чтобы я его в порошок стер?
– Да.
– Клэр, многие парни ведут себя как мудаки, я и сам бывал таким мудаком…
– Спорю, – со смешком говорит Клэр, – что ты не был таким ужасным мудаком, как Джейсон Эверлей.
– Он футболист или что-то в этом роде, да?
– Да.
– Клэр, почему ты думаешь, что я справлюсь со здоровым лосем, который вдвое меня моложе? Зачем ты вообще пошла с таким на свидание?
– Ну, – пожимает она плечами, – в школе все меня доставали, потому что я никогда не хожу на свидания. Рут, Мэг, Нэнси – то есть вокруг ходят дурацкие слухи, что я лесбиянка. Даже мама спрашивает, почему я не встречаюсь с мальчиками. Ребята меня приглашают, а я отказываюсь. И еще Беатрис Дилфорд, настоящая лесбиянка, спросила, лесбиянка я или нет. Я ответила: «Нет», и она сказала, что не удивлена, но что все так считают. Ну, я и подумала, что, может, правда повстречаться с несколькими парнями. Очередным парнем, который меня пригласил, был Джейсон. Он здоровый, симпатичный очень, и я знала, что, если встречусь с ним, все сразу узнают, и подумала, что, может, тогда все заткнутся.
– Так ты первый раз была на свидании?
– Да. Мы пошли в итальянский ресторан, и там были Лаура с Майклом и несколько человек из театрального класса; я предложила заплатить за себя, но он сказал, что никогда такого не допустит, все было нормально, в смысле, мы разговаривали о школе, всякой ерунде, футболе. Потом пошли на «Пятницу, тринадцатое», фильм седьмой, такая глупость, это на случай, если захочешь посмотреть.
– Я смотрел.
– Неужели? Странно. Не сказала бы, что это твой фильм.
– Причина та же – подружка хотела посмотреть.
– Кто твоя подружка?
– Ее звали Алекс.
– Какая она была?
– Банковская кассирша с огромными титьками, она любила, чтобы ее шлепали… – В ту секунду, когда слова соскакивают у меня с языка, я понимаю, что разговариваю с Клэр-подростком, а не со своей женой Клэр, и мысленно даю себе подзатыльник.
– Шлепали? – Клэр с улыбкой смотрит на меня, брови подняты на середину лба.
– Это ерунда. Итак, вы пошли в кино…
– О! Ну, потом он захотел поехать в Трэверс.
– Что это такое?
– Это ферма к северу отсюда. – Клэр говорит все тише, и я едва разбираю слова. – Туда ездят, чтобы… обжиматься… ну и всякое. – (Я молчу.) – Ну, я сказала, что устала и хочу домой, и тут он… как взбесился.
Клэр замолкает; какое-то время мы сидим, слушаем птиц, шум самолетов, ветер.
Внезапно Клэр произносит:
– Он действительно взбесился.
– И что потом?
– Он не отвез меня домой. Не знаю точно, где мы были: где-то на Двенадцатом шоссе, он просто ехал и ехал, по узким улочкам, господи, я не знаю. Он проехал по грязной дороге, и там стоял такой маленький коттедж. Там рядом было озеро, я слышала плеск воды. И у него были ключи от коттеджа.
Я начинаю нервничать. Клэр мне никогда этого не рассказывала, просто сказала, что как-то была на абсолютно кошмарном свидании с парнем по имени Джейсон и что он был футболистом.
Клэр снова замолкает.
– Клэр, он тебя изнасиловал?
– Нет. Сказал, что я… недостаточно хороша собой. Сказал… нет, не изнасиловал. Он просто… сделал мне больно. Заставил меня…
Она не может продолжать.
Я жду. Клэр расстегивает пальто и снимает его. Стаскивает рубашку, и я вижу, что спина у нее покрыта синяками. Они темные и пурпурные на фоне ее белой кожи. Клэр поворачивается, и я вижу на груди ожог от сигареты, вздувшийся и мерзкий. Как-то я спросил ее, откуда шрам, но она не ответила. Я убью этого парня. Я его инвалидом сделаю. Клэр сидит напротив меня, плечи опущены, вся в мурашках, и ждет. Я протягиваю ей рубашку, она ее надевает.
– Хорошо, – тихо говорю я. – Где можно его найти?
– Я тебя отвезу, – говорит она.
Я сажусь в ее «фиат» в конце подъездной дорожки, чтобы из дома не было видно. На ней темные очки, несмотря на пасмурный день, помада, волосы заколоты на затылке. На вид ей куда больше шестнадцати лет. Она выглядит, как будто вышла из «Окна во двор», хотя, будь она блондинкой, сходства было бы больше. Мы мчимся мимо осеннего леса, но не думаю, что я или она обращаем внимание на буйство красок. Отрезок пленки, показывающий, что произошло с Клэр в том маленьком коттедже, начал снова и снова прокручиваться в моей голове.
– Насколько он здоровый?
– На пару дюймов выше тебя, – прикидывает Клэр. – Намного тяжелее. Фунтов на пятьдесят?
– Господи.
– Я захватила вот это. – Клэр копается в сумочке и вытаскивает пистолет.
– Клэр!
– Это папин.
Я быстро все взвешиваю.
– Клэр, это плохая мысль. То есть я достаточно зол, чтобы пустить его в ход, но это будет глупо. Хотя, постой. – Беру у нее пистолет, вытаскиваю патроны и кладу ей в сумочку. – Вот так. Так-то лучше. Гениальная мысль, Клэр.
Она вопросительно смотрит на меня.
– Ты хочешь, чтобы я сделал это анонимно или чтобы он знал, что это от твоего имени?
– Я хочу присутствовать.
– Ясно.
Она заезжает на частную дорогу и останавливается.
– Я хочу куда-нибудь его увести. Хочу, чтобы ты ему сделал очень больно, а я буду смотреть. Хочу, чтобы он до смерти перепугался.
– Клэр, – вздыхаю я, – я обычно этим не занимаюсь. Обычно я дерусь, когда защищаюсь, и только тогда.
– Пожалуйста, – абсолютно отчужденно говорит она.
– Конечно.
Мы идем по дорожке и останавливаемся перед большим новым домом в колониальном стиле. Машин не видно. Из открытого окна на втором этаже гремит Van Halen. Мы подходим к передней двери, я встаю в сторонке, а Клэр нажимает кнопку звонка. Через секунду музыка резко обрывается, и кто-то тяжело спускается по лестнице. Дверь открывается, и после паузы низкий голос произносит: «Что? Пришла еще получить?» Это все, что мне нужно услышать. Я вытаскиваю пистолет и делаю шаг в сторону Клэр. Дуло смотрит в грудь парня.
– Привет, Джейсон, – говорит Клэр. – Я подумала, что ты с удовольствием прогуляешься с нами.
Он делает то же, что сделал бы на его месте я, – падает и откатывается, уходя от прицела. Но он движется не очень быстро. Я уже в дверях, подпрыгиваю, ударяю его в грудь, вышибая воздух. Встаю, ставлю ботинок ему на грудь, целясь в голову. Он смахивает на Тома Круза, симпатичный, настоящий американец.
– Кто он в команде?
– Полузащитник.
– Хм. Никогда бы не подумал. Вставай так, чтобы я руки видел, – радостно говорю ему я.
Он подчиняется, и я веду его из дома. Останавливаемся. У меня появляется мысль. Отсылаю Клэр в дом поискать веревку; она возвращается через несколько минут с ножницами и скотчем.
– Где ты хочешь это сделать?
– В лесу.
Джейсон тяжело дышит, пока мы ведем его в лес. Мы идем минут пять, и я вижу полянку, на краю которой растет подходящий молодой вяз.
– Может, здесь, Клэр?
– Пойдет.
Я смотрю на нее. Она абсолютно бесстрастная, холодная, как женщина-убийца из Раймонда Чандлера.
– Командуй, Клэр.
– Привяжи его к дереву.
Я отдаю ей пистолет, выкручиваю руки Джейсону, соединяя их за деревом, скручиваю руки скотчем. Скотча у меня почти целый рулон, и я намерен использовать его весь. Джейсон дышит напряженно, со свистом. Я отхожу от него и смотрю на Клэр. Она разглядывает Джейсона, как плохой пример концептуального искусства.
– У тебя астма?
Он кивает. Зрачки у него сузились, превратившись в две крошечные черные точки.
– Я принесу ингалятор, – говорит Клэр, передает мне пистолет и идет через лес по дорожке, по которой мы пришли.
Джейсон пытается дышать медленно и размеренно. Он хочет что-то сказать.
– Кто… кто ты такой? – хрипло спрашивает он.
– Я – друг Клэр. Я здесь, чтобы научить тебя хорошим манерам, раз их у тебя нет.
Тут я отбрасываю ехидный тон, подхожу к нему ближе и тихо говорю:
– Как ты мог такое с ней сделать? Она же такая молодая. Она ничего не знает, и ты просто все в ней убил…
– Она… дразнила меня.
– Не имея об этом понятия. Это все равно что мучить котенка, потому что он тебя укусил.
Джейсон не отвечает. Дыхание его переходит в длинные дрожащие стоны. Только я начинаю волноваться, как появляется Клэр. Она держит в руке ингалятор и смотрит на меня.
– Дорогой, ты знаешь, как этой штукой пользоваться?
– Думаю, его надо потрясти, вставить ему в рот и нажать сверху.
Она это делает, спрашивает, нужно ли еще, он кивает. После четырех ингаляций мы стоим и наблюдаем, как к нему постепенно возвращается нормальное дыхание.
– Готова? – спрашиваю я Клэр.
Она берет ножницы, несколько раз щелкает ими в воздухе. Джейсон вздрагивает. Клэр подходит к нему, становится на колени и начинает разрезать на нем одежду.
– Эй! – вскрикивает Джейсон.
– Тише, не кричи, – говорю я. – Никто тебя не трогает. Пока.
Клэр заканчивает с джинсами и принимается за футболку. Я начинаю приматывать его скотчем к дереву. Начинаю с лодыжек, очень аккуратно приматываю икры и бедра.
– Остановись тут, – говорит Клэр, указывая чуть ниже паха Джейсона.
Стаскивает с него трусы. Я начинаю приматывать туловище. Кожа у него очень липкая, очень загорелая, кроме части, явно обозначенной линией плавок «Спидо». Он сильно потеет. Я приматываю грудь и плечи и останавливаюсь, понимая, что ему нужно чем-то дышать. Мы отступаем немного и наслаждаемся делом своих рук. Джейсон напоминает мумию, замотанную в скотч, со здоровым стоящим членом. Клэр начинает смеяться. Ее смех звучит жутко, отражаясь эхом от деревьев. Я пристально смотрю на нее. В смехе Клэр есть какое-то знание и жестокость, и мне кажется, что это переходный момент, своего рода становление взрослой Клэр.
– Что дальше? – спрашиваю я.
Часть меня хочет сделать из него отбивную, а другая – отказывается бить человека, привязанного к дереву.
Джейсон пунцово-красный. На фоне серого скотча это выглядит изумительно.
– Эй, – говорит Клэр. – Знаешь, я думаю, с него хватит.
Я вздыхаю с облегчением, но, конечно, добавляю:
– Ты уверена? Ну, я могу много чего с ним сделать. Проткнуть ему барабанные перепонки? А может, нос сломать? А, нет, он у него уже и так был сломан. Мы можем ему ахилловы сухожилия перерезать. В ближайшем будущем он тогда точно в футбол играть не будет.
– Нет! – Джейсон пытается бороться со скотчем.
– Тогда извинись, – говорю я.
Джейсон колеблется:
– Извини…
– Какой вежливый…
– Постой, я знаю, – говорит Клэр.
Выуживает из сумочки маркер, подходит к Джейсону с таким видом, как будто он – опасное животное в зоопарке, и начинает что-то писать на его обмотанной скотчем груди. Закончив, отходит обратно и закрывает маркер. Она изложила отчет об их свидании.
Клэр кладет маркер в сумочку и говорит:
– Пойдем.
– Знаешь, мы не можем его просто тут бросить. У него опять приступ астмы будет.
– Хм. Хорошо, я знаю. Я кому-нибудь позвоню.
– Подожди минутку, – говорит Джейсон.
– Что? – спрашивает Клэр.
– Кому ты хочешь позвонить? Позвони Робу.
– Нет, – смеется Клэр. – Я позвоню всем девчонкам, которых знаю.
Я подхожу к Джейсону и приставляю дуло к горлу.
– Если скажешь о моем существовании хоть одной живой душе и я об этом узнаю, я вернусь и уничтожу тебя. И когда я уйду, ты не сможешь ни ходить, ни говорить, ни есть, ни трахаться. Насколько ты знаешь, Клэр – милая девчонка, которая по какой-то необъяснимой причине не ходит на свидания. Так?
– Так! – Джейсон с ненавистью смотрит на меня.
– Сегодня мы с тобой обошлись очень мягко. Еще раз хоть как-нибудь навредишь Клэр, пожалеешь.
– Хорошо.
– Молодец. – Я кладу пистолет обратно в карман. – Было весело.
– Слушай, мудила…
Да долбись оно все конем! Я отступаю на шаг и со всей силы бью его ногой в пах. Джейсон кричит. Я поворачиваюсь к Клэр, на ней под макияжем лица нет. По лицу Джейсона текут слезы. Интересно, он сознание потеряет или нет?
– Пойдем, – говорю я Клэр.
Она кивает. Мы молча идем к машине. Я слышу, как в спину орет Джейсон. Мы садимся в машину, Клэр заводит двигатель, разворачивается и вылетает на дорогу.
Я смотрю, как она ведет машину. Начинается дождь. В уголках ее губ играет удовлетворенная улыбка.
– Ты этого хотела? – спрашиваю я.
– Да. Это было изумительно. Спасибо.
– Не за что. – Начинает кружиться голова. – Кажется, мне пора.
Клэр сворачивает с дороги. Дождь стучит по крыше машины. Это как ехать через автомойку.
– Поцелуй меня, – требует она.
Я целую и исчезаю.
28 сентября 1987 года, понедельник
(Клэр 16)
КЛЭР: В понедельник в школе все таращат на меня глаза, но не заговаривают. Я чувствую себя как шпионка Гарриет, после того как одноклассники нашли ее шпионские записи[39]. Пройтись по коридору – все равно что пересечь расступающееся Красное море. Когда я захожу на английский, первый урок, все замолкают. Сажусь рядом с Рут. Она улыбается и выглядит взволнованной. Я ничего не говорю, затем чувствую ее руку под партой – горячую и маленькую. Рут секунду держит меня за руку, потом в класс входит мистер Партаки, и она отпускает мою руку, и мистер Партаки замечает, что все непривычно тихие. Он спокойно говорит:
– Как прошли выходные?
– О, отлично, – отвечает Сью Уонг, и по классу проносится нервный смешок.
Партаки озадачен, наступает ужасная пауза.
Потом он говорит:
– Вот и хорошо, тогда обратим внимание на «Билли Бадда». В тысяча восемьсот пятьдесят первом году Герман Мелвилл опубликовал роман «Моби Дик, или Белый Кит», который был встречен поразительным равнодушием американских читателей…
Я слушаю, но ничего не понимаю. Даже несмотря на хлопчатобумажную майку, мне кажется, что свитер жесткий, как наждачная бумага, ребра болят. Одноклассники с трудом продираются через обсуждение «Билли Бадда». Наконец звенит звонок, и все выбегают из класса. Я медленно иду следом. Ко мне подходит Рут.
– Ты в порядке? – спрашивает она.
– В общем, да.
– Я сделала, как ты велела.
– Когда?
– Около шести. Я побоялась, что его родители приедут домой и найдут его. Его было трудно отвязать. Скотч ему все волосы на груди выдрал.
– Это хорошо. Его много людей видели?
– Да, все. Ну, все девчонки. Парней, насколько я знаю, не было.
В коридорах почти никого нет. Мы стоим напротив кабинета французского языка.
– Клэр, я понимаю, почему ты это сделала, но я не понимаю, как ты это сделала.
– Мне помогли.
Звенит звонок, и Рут подпрыгивает.
– Боже! Я уже пятый раз в спортивный зал опаздываю! – Она отходит от меня, как будто ее притягивает сильное магнитное поле. – Расскажешь мне за обедом! – кричит Рут, когда я поворачиваюсь, чтобы идти в кабинет мадам Симоны.
– Ah, Mademoiselle Abshire, asseyez-vous, s’il vous plait![40]
Я сажусь между Лаурой и Хелен. Хелен пишет мне записку: «Молодец». Класс переводит Монтеня. Мы работаем тихо, и мадам ходит по кабинету, исправляя ошибки. Мне трудно сосредоточиться. Вспоминаю выражение лица Генри, когда он ударил Джейсона: абсолютно безразличное, как будто он только что пожал ему руку, как будто он ни о чем особенно и не думал; и потом он беспокоился, потому что не знал, как я отреагирую, и я поняла, что ему нравится издеваться над Джейсоном, но ведь Джейсону нравилось издеваться надо мной, а разве это не то же самое? Но Генри хороший. Значит, все в порядке? Это нормально, что я хотела, чтобы он это сделал?
– Clare, attendez[41], – говорит мадам, становясь рядом.
После звонка все снова выбегают из класса. Я иду с Хелен. Лаура сконфуженно обнимает меня и убегает на занятия по музыке в другое крыло здания. У нас с Хелен третий урок – в спортивном зале.
– Ну ты даешь, черт возьми, – смеется Хелен. – Я глазам не поверила. Как ты его привязала к дереву?
Я понимаю, что вскоре этот вопрос мне надоест.
– У меня есть друг, который делает подобные вещи. Он просто помог мне.
– Кто он такой?
– Клиент моего отца, – вру я.
– Ты не умеешь врать, – качает головой Хелен.
Я улыбаюсь и ничего не отвечаю.
– Это Генри, да?
Я трясу головой и прикладываю палец к губам. Мы пришли в женскую раздевалку. Проходим к шкафчикам, и – абракадабра! – все девочки перестают разговаривать. Наступает тишина, ни намека на шум и болтовню, обычно наполняющие комнату. У нас с Хелен шкафчики один над другим. Открываю свой и достаю спортивный костюм и кроссовки. Я продумала то, что собираюсь сделать сейчас. Раздеваюсь до трусиков. Лифчика на мне нет, потому что все слишком болит.
– Эй, Хелен, – говорю я и поворачиваюсь.
– Боже мой, Клэр!
Синяки выглядят еще хуже, чем вчера. Некоторые из них отливают зеленым. На бедрах рубцы от ремня Джейсона.
– О Клэр! – Хелен подходит ко мне и осторожно обнимает.
В комнате по-прежнему тишина, я смотрю через плечо Хелен и вижу, что все девочки собрались вокруг нас, все смотрят.
Хелен выпрямляется, смотрит на них и говорит:
– Ну?
И кто-то сзади начинает хлопать, все аплодируют, смеются, кричат, веселятся, и я чувствую себя легкой, легкой как воздух.
12 июля 1995 года, среда
(Клэр 24, Генри 32)
КЛЭР: Лежу в постели, почти сплю, когда на мой живот плюхается рука Генри, и я понимаю, что он вернулся. Открываю глаза, он наклоняется ко мне и целует маленький шрам от сигаретного ожога, и в тусклом ночном свете я дотрагиваюсь до его лица.
– Спасибо, – говорю я.
– Не за что, – отвечает он, и мы впервые говорим об этом.
11 сентября 1988 года, воскресенье
(Генри 36, Клэр 17)
ГЕНРИ: Мы с Клэр во фруктовом саду теплым сентябрьским днем. В долине под золотыми лучами солнца жужжат насекомые. Стоит полное безветрие, и я смотрю сквозь сухую траву, как воздух колышется от зноя. Мы под яблоней. Клэр облокотилась на сумку с подушкой, чтобы корни дерева не были такими жесткими. Я лежу вытянувшись, головой на ее коленях. Мы поели, и остатки обеда валяются вокруг, вперемешку с опавшими яблоками. Я сонный и довольный. В моем настоящем сейчас январь, и мы с Клэр ссоримся. Эта летняя интерлюдия кажется идиллией.
– Я хочу нарисовать тебя вот таким, – говорит Клэр.
– Вверх ногами и сонного?
– Расслабленного. Ты выглядишь так умиротворяюще.
Почему бы и нет?
– Хорошо.
В первую очередь мы здесь потому, что Клэр нужно изобразить деревья для занятий по рисованию. Она берет альбом и вытаскивает уголь. Укладывает альбом на коленях.
– Хочешь, чтобы я перелег? – спрашиваю я.
– Нет, все сразу изменится. Оставайся как есть, хорошо?
Я продолжаю лениво разглядывать узоры из ветвей на фоне неба.
Неподвижность – это дисциплина. Я могу долго не двигаться, когда читаю, но позировать Клэр всегда на удивление трудно. Даже положение, которое сначала кажется удобным, через пятнадцать минут становится мучительным. Не поворачивая головы, я смотрю на Клэр. Она вся в работе. Когда Клэр рисует, она выглядит так, как будто мир вокруг исчез, оставив только ее и объект ее интереса. Поэтому мне нравится позировать Клэр: когда она смотрит на меня так внимательно, я чувствую, что я для нее – всё. Точно так же она глядит на меня, когда мы занимаемся любовью. Как раз сейчас она смотрит мне в глаза и улыбается.
– Я забыла спросить: откуда ты пришел?
– Январь двухтысячного.
– Правда? – У нее лицо вытягивается. – Я думала, что дальше.
– Почему? Я такой старый?
Клэр гладит меня по носу. Пальцы путешествуют по переносице и бровям.
– Нет, но ты такой счастливый и спокойный, а обычно, когда ты приходишь из девяносто восьмого, девяносто девятого или двухтысячного, ты расстроенный или напуганный и не говоришь почему. А когда ты из две тысячи первого, все в порядке.
– Ты говоришь как предсказательница судьбы, – смеюсь я. – Я никогда не думал, что ты так внимательно отслеживаешь мои настроения.
– А что мне еще остается?
– Ты же знаешь, что обычно сюда к тебе меня вызывает стресс. Поэтому не думай, что все эти годы наполнены для меня жутким кошмаром. Там есть и много приятного.
Клэр возвращается к наброску. Она перестала спрашивать меня о будущем. Вместо этого говорит:
– Генри, чего ты боишься?
Вопрос меня удивляет, я задумываюсь, прежде чем ответить.
– Холода, – говорю я. – Я боюсь зимы. Боюсь полиции. Боюсь попасть не в то время и не в то место, туда, где меня собьет машина или изобьет кто. Или что застряну во времени и не смогу вернуться. Боюсь потерять тебя.
– Как ты можешь потерять меня? – смеется Клэр. – Я же никуда не деваюсь.
– Я боюсь, что тебя достанут эти мои метания и ты меня бросишь.
Клэр откладывает в сторону альбом. Я сажусь.
– Я тебя никогда не брошу, – говорит она, – даже несмотря на то, что ты меня всегда бросаешь.
– Но я никогда не хочу бросать тебя.
Клэр показывает мне набросок. Я видел его раньше, он висит в мастерской Клэр, в нашем доме, рядом с ее рабочим столом. На рисунке я такой спокойный. Клэр подписывает его и собирается ставить дату.
– Не надо, – говорю я. – На нем нет даты.
– Нет?
– Я видел его раньше. Даты нет.
– Хорошо. – Клэр стирает дату и вместо этого пишет: «Медоуларк». – Готово. – Она озадаченно смотрит на меня. – Ты никогда, возвращаясь в настоящее, не замечал, что что-то изменилось? В смысле, если бы я написала сейчас дату? Что бы произошло?
– Не знаю. Попробуй.
Мне самому любопытно. Клэр стирает слово «Медоуларк» и пишет: «11 сентября 1988 года».
– Вот так, – говорит она. – Это было нетрудно.
Мы смотрим друг на друга, ужасно довольные.
– Даже если я нарушила пространственно-временное равновесие, это не очень заметно, – смеется Клэр.
– Я скажу тебе, если окажется, что ты стала причиной Третьей мировой войны.
Меня начинает трясти.
– Кажется, я ухожу, Клэр.
Она целует меня, и я исчезаю.
