Нина Стожкова
Снеговичок
– Когда вы готовы к нам переехать? – бодро спросил он.
– Да хоть завтра! – беззаботно махнула рукой Марианна. – Если, конечно, получу от вас аванс. Жизнь в России приучила меня не доверять словам.
Так русская сиделка поселилась в квартире у Пьера и Арлетт. Как ни удивительно, деспотичной Арлетт новая прислуга пришлась по сердцу. Во-первых, русская безропотно сносила все ее капризы и причуды, во-вторых, охотно и подолгу беседовала с ней, чтобы улучшить свой французский. Главное, что ее сын, ее драгоценный мальчик, перестал болтаться после работы по этим никчемным выставкам и фестивалям, а стал торопиться домой, чтобы успеть к общему ужину, благо русская помощница отлично готовила. Причем не из полуфабрикатов, как все француженки, а из хороших продуктов, как в старые добрые времена. Правда, за луковый суп она даже не бралась, поскольку Арлетт не раз говорила русской, что настоящий луковый суп ни у кого из иностранцев хорошо не получается. Хорошо хоть Пьер по выходным сам готовил это любимое блюдо своей драгоценной маман…
Пока гости наслаждались десертом, приготовленным Марианной, Пьер вспоминал день, когда новая сиделка поселилась у них. В их затхлой и тесной квартирке сразу стало светлее: Марианна все вымыла и вычистила, пересадила засохшие растения, сняла с мебели пыльные чехлы и отдала их в химчистку вместе со шторами. А главное, она с первого дня принялась с покорной улыбкой потакать всем капризам его бедной мамочке Арлетт.
Марианна тем временем тоже вспоминала первые дни работы у Пьера. Она крепилась изо всех сил, стараясь не выказывать раздражение, которое у нее вызывали вечные капризы старухи и ее ворчание с утра до вечера.
– Как это ни печально, – смиренно говорила она Пьеру, – у всех инвалидов со временем портится характер, здесь уж ничего не поделаешь, нам остается лишь терпеть и сострадать бедняжке Арлетт.
Марианна все терпела и улыбалась. День за днем, месяц за месяцем. Господи, кто бы знал, чего ей это стоило! Слава Богу, когда-то она играла в студенческом театре. Сцена научила ее владеть лицом, не выдавать истинных эмоций. Как это было непросто! По нескольку раз на дню старуха кричала: «Боже, куда запропастилась эта ленивая русская баба? Китаянку что ли нанять? Или, может, филиппинку? Нет, азиатки все же намного шустрее славянок».
Марианна невозмутимо откликалась на крики хозяйки и каждый раз с вежливой улыбкой и появлялась на пороге ее комнаты:
– К вашим услугам, мадам! Что случилось?
«Что б ты лопнула!» – думала она, в очередной раз отвлекаясь от домашних дел, однако лицо ее по-прежнему оставалось невозмутимым и даже приветливым.
В редкие свободные минуты Марианна размышляла:
«Ну почему, почему здесь, во Франции, как и у нас в России деспотичные старухи обожают калечить жизнь единственным сыночкам, а те до старости покорно слушаются выживших из ума мамочек? Пьер – добрый малый, пусть и не красавец, но, главное, ко мне неровно дышит. Мы могли бы отлично поладить. А эта старая грымза Арлетт вполне может и до девяноста, да что там – и до ста дотянуть, при таком-то уходе… Стоп! Уходе? А лекарства? Я даю их Арлетт по часам, старуха всегда ревностно следит за этим. Правда, иногда ей требуется срочный укол… И что же? Разве я не могу в эту минуту выйти вниз к консьержу, или, к примеру, отправиться принимать ванну…».
