Нина Стожкова
Невеста для папы
Анастасия все чаще обращала внимание на подобные подсказки судьбы, и, может, поэтому они обычно сбывались. Если из фотоальбома неожиданно выпадала фотография давно забытого школьного воздыхателя, тот обязательно встречался ей на следующий день – в химчистке или в булочной. А уж когда в людном месте звучала некогда любимая, но давно забытая мелодия или проплывал смутно узнаваемый аромат – ванили, моря или чего-то иного, такого же приятного, почти забытого -уж точно жди от судьбы сюрпризов. О своем внезапно открывшемся даре Ася помалкивала даже с подругами, чтобы не засмеяли, и несла его терпеливо и смиренно, как тайный крест.
Размышляя о знаках судьбы и почти автоматически командуя рабочими, Ася вдруг повела носом, как гончая. Она всегда тонко различала запахи, может, потому что зрение было не очень острым. А уж этот аромат она помнила прекрасно, хотя он остался в отрочестве. Духи «Быть может»! Старый польский парфюм. Похоже, в честь всей этой вернисажной суеты им надушилась пожилая смотрительница Вера Петровна. Чудеса! Духи до сих пор сохранились у бережливой бабушки и, что удивительно, не выдохлись. Вот у Марианны – вряд ли бы они задержались надолго… У той, что впервые окутала Асю горьковатым облаком одного из немногих доступного тогда аромата, наверняка не осталось ни капли. Не в ее характере было хранить то, что напоминало о молодых беззаботных днях.
Марианна в годы Асиного отрочества была женщиной легкомысленной и кокетливой. Она искренне радовалась жизни и каждый сезон обновляла гардероб и поклонников. Такие дамы быстро выливают на себя даже самые дорогие французские сокровища, не то, что какой-то польский парфюм из магазина «Ванда».
«Правильно, бабушка говорила о ней: «Вертихвостка!» – почему-то злорадно подумала Ася. И тут же устыдилась подобных мыслей, сообразив: «вертихвостке» уже около шестидесяти…
В пору Асиного отрочества Марианна была в самом расцвете женской, тонкой, даже какой-то библейской красоты. Густые, с синеватым отливом, волосы, белоснежная, какая бывает у черноволосых еврейских девушек, кожа, огромные бархатные черные глаза. Словом, никто в семье Аси не удивился, когда лучший приятель ее отца, дядя Боречка, объявил, что они с Маришей решили пожениться.
Никто, кроме Аси. Ей тогда было двенадцать. «Нет, как он мог! – возмущалась шепотом девочка, тайно сглатывая слезы в своей комнате. – Это же мой дядя Боречка! Самый умный, самый красивый! Никто так, как он, не поет под гитару и не играет в теннис. Дядя Боречка всегда говорил, что я самая эффектная девочка в нашем районе, а может, и в городе! Как он мог увлечься этой глупой мартышкой, пустышкой и ничтожеством!».
Никому на свете, даже себе, Ася ни за что не призналась бы, что влюблена в дядю Боречку первой, тайной и мучительной любовью. Она была полной противоположностью взрослой и удачливой сопернице. Беленькая, синеглазая, с розовой детской кожей и ямочками на щеках. Никто из родных в жизни бы не поверил, что белокурый ангел умирает от ревности к взрослому мужчине, который знает ее с рождения.
