Нина Санина
Еще одна нераскрытая тайна
Сторож был простым человеком, он не состоял ни в какой "команде" – просто подрабатывал в этом здании сутки через трое, – и мог задаваться столь элементарными, если не сказать глупыми, вопросами!
А в это время Нина Степановна ехала домой в такси и с ужасом вспоминала этот вечер. Их всех расспросили, – или надо говорить "допросили"? – сначала вместе, потом по отдельности и вот, наконец, отпустили. Руководитель даже разрешил приехать на работу не к 9, как обычно, а к 12-ти. Коллеги выглядели испуганными и в то же время сонными, у всех были воспалённые красные глаза. И двигались они как-то вяло, а Ерофей так вообще пошатывался…
Интересно, вдруг пришла в Нинину голову мысль, а Порфирий хоть успел со статистикой разобраться… Потом она вспомнила, что Порфирий мёртв, – убит! – а доклад… А про доклад к завтрашнему утру все, похоже, забыли.
Порфирий – тот всегда всё помнил и напоминал, теперь же…
Что теперь Нина не додумала. Такси заехало в ее двор и остановилось. Нина вышла, как сомнамбула, дошла до подъезда, поднялась на свой этаж, открыла ключом дверь…
Потом-потом, сказала она самой себе. Сначала надо поспать, а потом уж делать выводы.
*************************************************************
Наутро все разговоры только о случившемся. Хотя какие разговоры… У каждого члена команды – отдельный кабинет. Запросто заглядывать друг к другу у них не принято: сперва звонят по телефону, затем стучат в дверь. Обращаются другу к другу по имени-отчеству (исключение делается разве что для Машеньки с Дашенькой), по крайней мере, если в глаза. Общаются сугубо корректно: так как если бы их разговор записывался на плёнку, а затем передавался для прослушивания… Кому передавался? Да хоть кому – руководителям, службам безопасности… Нет-нет, читатель, не подумай: по всей видимости, никто никому ничего не передавал! Просто сообщение членов команды между собой было чрезвычайно осторожным, деликатным – будто они представители враждующих государств и любой непродуманный чих может привести к страшным международным последствиям.
Так что "все разговоры" свелись к тому, что Нина Степановна случайно встретила в коридоре Машеньку и та страдальчески закатила глаза. А потом Нине позвонила Маргарита Тимофеевна и они в корректной форме выразили друг другу соболезнования: как коллега коллеге. Потому что без Порфирия, на миг выйдя из дипломатического образа, проговорила Маргарита "мы все пропадем".
Нина вспомнила, с каким азартом он сыпал статистикой на первой части вчерашнего ночного заседания, и согласилась с ней.
Ах, да! А про доклад-то почему молчат? Его же сегодня надо отправить в следующую инстанцию.
– Начальству виднее, – сухо проговорила Маргарита Тимофеевна и положила трубку.
Нина устыдилась: разумеется, жизнь человеческая важнее доклада, но все равно получается как-то нелогично. Выходит, что Порфирий из-за доклада погиб, был убит, а сегодня об этом докладе – молчок!
*************************************************************
– И вновь я посетил пустынный уголок!
Иван Петрович шагал по длинному, покрытому ковровой дорожкой, коридору и мурлыкал себе под нос вспоминающиеся стихи.
Трое суток на вахте высидеть трудновато! Иногда такие дни выдаются, что вокруг тишина и покой, ни комар ни пролетит, ни муха ни прожужжит, и народу мало ходит… От кого сторожу сторожить-то имущество?
Ну, а если серьезно, то Иван Петрович – человек добросовестный: утром, днем и вечером делает обход, а все остальное время – на своем почетном черном кресле сидит, книжки читает. По сторонам он глядит, конечно: мимо него и мышь незамеченной не прошмыгнет. Даже когда зачитается, все равно бдительности не теряет.
А читает наш сторож преимущественно детективы. Фандоринский цикл за два годы работы весь прочел: и про деда Эраста Петровича и про внука Николая Александровича. Не все ему там разъясненным показалось и решил даже письмо автору написать, уточнить ряд деталей…
А тут убийство это…
Что-то в нем странное, думает Иван Петрович. А потом сам себя одергивает: так оно и понято, убийство – всегда странность!
Сейчас Иван Петрович в библиотеку направляется – да, собственно говоря, он в ней уже и находится. Писать письмо писателю у него сейчас сил нет; и размышления об убийстве пока бесплодны. Пьянство Ерофея, безусловно, интересная деталь! Но пока остается лишь деталью…
В общем, почувствовал Иван Петрович, что и ему теперь необходима хорошая доза веселительного средства. Алкоголь на работе он позволить не может, а вот книжка хорошая, взамен прочитанного Фандорина, позарез нужна.
В здешней – охраняемого то есть здания – библиотеке он бывал. По бокам коврового коридора – лакированные двери с табличками: заведующий библиотекой, главный библиограф, старший библиотекарь, младший научный сотрудник… Много дверей, много табличек, много сотрудников: за каждой дверью сидит барышня. А вот посетителей этого пустынного уголка Иван Петрович отродясь не видел.
Два года назад он взял здесь трехтомник Жоржа Сименона, сейчас же, случайно бросив взгляд за стойку библиотекаря, увидел эти книги, покрытые толстым слоем пыли.
– Здравствуйте! – широко улыбнулась ему библиотекарь. – Что будете брать? Только у нас новой литературы нет. Только то, что сохранилось с прошлого века – в нынешнем наши фонды ещё не обновлялись.
Иван Петрович подумал, что, должно быть, и посетители бывали здесь тоже в прошлом столетии, а он – как заблудившийся во времени путешественник.
Вслух же произнес, что, пожалуй, возьмёт три тома из собрания сочинений Конан-Дойля.
Возвращаясь на вахту с книжками под мышками, Иван Петрович думал, что сюда бы к ним Шерлока Холмса! Тот бы, конечно, быстро догадался, в чем странность убийства, и почему зеленоглазая Венера – дежурная в бюро пропусков, во время обходов Петровича приглядывавшая за его вахтой, не позвонила ему в тот вечер…
Венера Севастьяновна работала в бюро пропусков всю сознательную жизнь. Таким образом, будучи совершенно ещё молодой женщиной, она умудрилась наработать тридцать три года стажа. За это время взор Венеры приобрел зоркость, сердце – чуткость, ум – проницательность.
Она знала подноготную всех работников здания-лайнера, а бросив беглый взгляд на посетителей со стороны, могла практически безошибочно определить, к кому и зачем они пришли и скоро ли выйдут обратно.
Более того, будучи женщиной дисциплинированной и щепетильной, она непременно предупреждала Ивана Петровича о неизвестных, прошедших в здание во время его обходов. Пусть будет начеку!
Вот Иван Петрович и ломал голову над вопросом, почему Венера Севастьяновна не позвонила ему в вечер убийства? Наверняка же нож в несчастного Порфирия вонзил посторонний!
Такая мысль – вернее, вопрос – родилась в его голове несколько минут назад, но засела в ней крепко и болезненно.
Дело в том, что Венера приболела и вместо нее в бюро сегодня сидела другая дама. Зажав книжки покрепче под мышки, Иван Петрович остановился у окна и набрал Венерин номер.
– Алло! – прохрипел в трубку простуженный женский голос. – Дак не было посторонних в тот вечер! – просипела Венера в ответ на вопрос Ивана Петровича. – Я думала об этой странности всю ночь! И знаете, что надумала? Уж если мы с вами не заметили в здании посторонних, то, значит, их и не было!
*************************************************************
Нина рассеяно смотрела на монитор компьютера. После бессонной ночи очи ее слипались, а голова побаливала. Она закуталась в бордовую шаль букле, налила кофе из термоса и уставилась в окно. Заоконный пейзаж был тоскливым и загадочным – в том смысле, что непонятным, из которого времени года.
Серое небо низвергало мелкий дождичек, чьи капли сиротливо висели на ветках деревьев, смотревших в нинино окно.
Нина подумала, что ее состояние усугубляется еще и обычной осенней депрессией, однако потом вспомнила, что на дворе апрель и сердце ее немного повеселело.
За тонкой стенкой, отделявшей ее кабинет от кабинета Ерофея, раздалось семикратное чиханье.
– Аллергик, наверное, – решила она и вдруг вспомнила, что на том вечернем совещании в кабинете начальника чувствовался еле заметный ландышевый аромат.
Должно быть, у него и тогда аллергический насморк открылся, а у Порфирия – аллергическое чихание.
А откуда там ландыши взялись?