Нина Николаевна Колядина
Гайда!
Прихватив пойманного леща и несколько подлещиков покрупнее – рыбка, что помельче, отправилась обратно в реку, – он поднялся к костру, вокруг которого суетились двое красноармейцев вверенного ему полка.
Аркадий передал пойманную рыбу Силантию – коренастому двадцатилетнему парню, мобилизованному здесь, в Моршанском уезде, чуть больше месяца назад, сел на лежавшее возле костра бревно и посмотрел на второго красноармейца, колдовавшего над котелком.
– Отменная ушица получилась, – похвалил приготовленное кушанье Егор – товарищ Силантия, тоже из местных.
Огромным, слегка помятым оловянным черпаком он выловил большой кусок карася и перевалил его в миску, стоявшую возле командира. Потом извлек из котелка еще два довольно увесистых куска рыбы и положил их в другие миски – свою и Силантия. Затем, зачерпнув приправленного мукой, пшенкой и луком бульона вместе с кусочками карасей помельче, до краев заполнил сначала миску комполка, а после нее – две другие посудины.
– Много как осталось-то, нам все и не съесть, – заглянув в котелок, покачал головой Силантий.
– Нашел о чем тужить, – засмеялся Егор. – С собой возьмем, потом доедим.
– Не-ка, не доедим, – возразил Силантий. – Кто-то к нам идет. Видать, придется делиться.
Он показал рукой в сторону небольшого пригорка, с которого по узкой тропинке спускались двое красноармейцев.
Первым шел невысокий, худощавый парень, шагавший так быстро, что, казалось, еще немного, и он перейдет на бег. Следовавший за ним второй парень – он был на голову выше первого – дышал своему товарищу прямо в затылок, но его движения не выглядели настолько стремительными, потому что ноги у него были длиннее и шаг из-за этого получался шире.
– Это кто ж такие? Несутся, как угорелые… Случилось, что ль, чего? – забеспокоился Егор.
– Вон того – длинного – я третьего дня в штабе видел, когда в карауле стоял. Вроде, он там и служит, – сказал Силантий. – А маленького не знаю. Тоже, небось, штабной.
– Ну, точно чего-то стряслось, – почесал затылок Егор.
Аркадий, слегка прищурившись, поверх головы ступающего впереди красноармейца старался разглядеть его спутника, показавшегося ему знакомым. В штабе они будто бы не сталкивались. Да он там и не сидел – принимая полк, с утра до ночи объезжал вверенные ему объекты, заглядывал в роты, проверял караулы.
Пока Аркадий соображал, где и когда они могли видеться, оба красноармейца успели подойти к кострищу.
– Ну, что я говорил: «Встретимся на фронте!» Так оно и вышло! Здорово, Аркашка, здорово, дружище, – с ходу вдруг бойко затараторил один из парней, но не тот, который привлек его внимание, а другой, шагавший впереди – невысокий.
Егор и Силантий удивленно переглянулись. Какой такой Аркашка? Что за обращение к командиру полка!
В ожидании реакции Аркадия на эдакую фамильярность оба навострили уши. Особенно насторожился Силантий, который после случившегося с ним в штабе инцидента побаивался нового командира.
Он впервые стоял на часах возле секретного ящика. Время караула заканчивалось, его должны были вот-вот сменить, поэтому часовой слегка расслабился. Когда мимо него прошел назначенный намедни комполка, Силантий, посмотрев ему вслед, ухмыльнулся: «Ничего себе командир! Молокосос какой-то!»
Неожиданно в нескольких шагах от поста «молокосос» остановился, резко развернулся, подошел к Силантию и спросил:
– Вы знаете, кто перед вами?
– Знаю. Командир полка, – ответил красноармеец.
– Тогда сходите в караульное помещение и принесите мою полевую сумку. Я ее там забыл. Дайте мне вашу винтовку, я пока здесь за вас постою, – приказал комполка.
«Ну, вот – у него еще и память дырявая», – снова усмехнулся про себя Силантий, но распоряжение выполнил: отдал винтовку и пошел за сумкой.
Через минуту он уже получал нагоняй и от разводчика караула, и от начальника караульной службы за несоблюдение воинского Устава. Потом они втроем бежали на оставленный часовым пост – объясняться с новым командиром.
– Вы знаете, какое наказание ждет военного, нарушившего Устав? – строгим голосом обратился тот к часовому. – Почему вы покинули пост?
– Так я думал, если командир приказывает, надо тут же его приказ выполнять, – захлопал глазами красноармеец, который за короткий срок службы не успел усвоить все армейские законы.
К счастью для Силантия, этот проступок сошел ему с рук. Наоборот, узнав, что он из здешних и рыбные места в округе знает, новый комполка решил взять его на рыбалку, а когда дошло до дела, позволил и товарища прихватить. А вот начальникам из караульной службы, видать, здорово досталось – в тот же день этот случай был проработан на собрании комсостава, и они ходили злые как черти…
– Колька, ты? – громко вскрикнул Аркадий. – Вот это да! Как ты здесь оказался?
Вскочив с бревна, он кинулся к парню. Лицо его при этом сияло неподдельной мальчишеской радостью.
Силантий и Егор снова переглянулись – такой реакции от командира полка они уж точно не ожидали.
– Я, Аркаш, все-таки добился своего – отпустил меня уком партии. Как видишь, на мне теперь тоже военная форма, – похвастался красноармеец и вдруг осекся:
– Ой! Вот я дурак! Как с командиром разговариваю!
– Да ладно тебе, Колька, – отмахнулся Аркадий. – Мы ведь сейчас не на службе, а на рыбалке. Мы сейчас просто товарищи.
Он повернулся к все еще стоявшим в недоумении Силантию и Егору и радостно провозгласил:
– Это Колька Кондратьев. Мой друг и земляк. Мы с ним оба из Арзамаса.
– Не только мы – Митька тоже наш, арзамасский, – показав на пришедшего вместе с ним парня, сказал Кондратьев. – Только он говорит, что вы не знакомы.
– Не знакомы, – подтвердил Митя и представился по всей форме:
– Красноармеец Похвалинский Дмитрий, служу в политотделе 58-го полка, в командование которым вы вступили, товарищ Голиков.
– Давно служите? – уже другим, более официальным тоном осведомился Аркадий.
– С февраля этого года. Сначала в составе 20-й отдельной бригады, расквартированной в Нижнем Новгороде. Потом, когда из нее был выделен полк по борьбе с бандитизмом, в составе этого полка прибыл в Тамбовскую губернию на подавление мятежа.
– Где мы с ним и встретились! – дополнил рассказ товарища Кондратьев.
– Хорошо, – улыбнулся Похвалинскому Аркадий. – Будем знакомы, земляк. Только, мне кажется, я вас раньше где-то видел.
– Ну вы оба даете! – засмеялся Николай. – Небось, в одном дворе и виделись – когда Митька к Нинке Бабайкиной приходил.
– Точно! – стукнул себя по лбу Аркадий. – Я вас из окна своего дома видел, когда в отпуск приезжал. Вы тогда с Ниной куда-то шли. А вот вы меня видеть не могли, поэтому и не знаете. Ну, как там Бабайкины?
– Товарищ командир, уха стынет, – напомнил Силантий. – Мы есть-то будем?
– Ой, и правда – уха совсем остынет! – спохватился Аркадий. – Давайте сначала поедим, а потом поговорим.
Он посмотрел на Егора, так и не выпустившего из рук черпака, и сказал:
– Наливай ребятам, Егор.
– А куда наливать-то? Мисок-то больше нету, – стушевался красноармеец. – Нас трое, я и взял три. Придется по очереди есть.
– Ну вот еще – по очереди! – запротестовал Аркадий. – Ты свою миску Дмитрию отдай – он все-таки гость у нас, – а сам из половника похлебаешь. Ну, а мы с Колькой из одного блюда поедим – нам не привыкать.
– Так и ложек всего три, – развел руками Егор.
– У меня своя ложка имеется, – разрешил ситуацию Силантий.
Он вытащил из-за голенища алюминиевую ложку с укороченной ручкой, вытер ее о почти новую, но уже подвыгоревшую на июньском солнце гимнастерку и опустил в миску с ухой…
– А знаешь, Колька, бог все-таки есть, – отставив в сторону пустую посуду, сказал Аркадий. – Я, когда с удилищем сидел, тебя вспоминал. Не только тебя, конечно, но и всех наших. Так хотелось кого-нибудь из вас увидеть… И, представляешь, не успел удочку смотать – а тут ты собственной персоной! Да еще и с товарищем – тоже арзамасцем. Кстати, как вы здесь оказались-то?
– Как оказались? – переспросил Кондратьев. – Да неожиданно как-то все вышло. Я, конечно, слышал, что нам нового комполка назначили, но кого именно – понятия не имел. Говорили, что опытный, с боевым стажем. Фамилию я не знал и не видел его ни разу. Что это можешь быть ты, извини, Аркаш, даже подумать не мог, хотя Таля говорила, что ты на командирских курсах учишься. Но курсы курсами, а лет-то тебе сколько?
Николай многозначительно посмотрел на товарища и продолжил:
– Так вот. Сегодня ночью я перед штабом на часах стоял. К утру уже с ног валился. Смотрю – идет кто-то. Думал, караульный мне на смену, а это Митька.
– Я как раз из Отъясс возвращался – со срочным донесением туда ездил, – присоединился к разговору Похвалинский. – Лошадь в конюшню поставил и пошел домой. Хотел поспать хоть пару часиков – полночи ведь туда-сюда проскакал. Иду мимо штаба, а там Николай в карауле. Ну, подошел к нему…
– Ага, – перебил товарища Кондратьев. – Подходит и говорит: «А ты знаешь, Колька, что новый командир полка тоже из Арзамаса, наш земляк?» Я его спрашиваю: «Кто ж такой? Ты фамилию знаешь?» А он мне: «Знаю, конечно. Это Голиков Аркадий Петрович, но я с ним не знаком». А я ему: «Зато я знаком! Еще как знаком! И тебя, Митька, с ним познакомлю – сегодня же. Как только сменюсь, сразу же к нему и пойдем!»
– Я решил в штабе подождать, пока он сменится, а там от разводчика караула узнал, что новый комполка на Цне рыбачит, – сказал Дмитрий. – В общем, сразу после смены караула мы сюда и рванули.
– Это вы правильно сделали, – похвалил товарищей Аркадий. – Хоть поговорим, пока время есть.
Он посмотрел на часы и покачал головой:
– Немного, правда, но есть. Ладно, рассказывайте.
– Да мы тебе и так уж сколько всего рассказали, – возразил Николай. – Ты лучше о себе расскажи, больше года ведь не виделись. Где тебя все это время мотало?
– Ох, Колька, это ты верно подметил – действительно мотало. Еще как мотало, – закивал головой Аркадий. – Как после Петькиных похорон уехал из Арзамаса, так меня и закрутило. Весной двадцатого на Кавказском фронте ротой командовал: сначала деникинцев добивал, потом стоял на границе с белогрузинами недалеко от Сочи. Граница там как раз по речке проходит. Псоу называется. Моя рота мост охраняла.
Оттуда же, с Кавказа, когда там немного поутихло, меня на Высшие стрелковые курсы командировали. Два месяца в Москве учился – до тех пор, пока белые генералы Житиков и Гейман не подняли восстание на Кубани, куда курсанта Голикова тут же и направили. В общем, учебу пришлось прервать. Все лето за бандитами гонялся. В середине августа, когда врангелевцы высадили десант на Кубани, даже на Крымский фронт попал. Но там к сентябрю все закончилось – у Красной армии уже ого-го какое превосходство имелось!
Аркадий замолчал, чтобы собраться с мыслями. Рассказать товарищам нужно было о многом, но время поджимало, поэтому он слегка замешкался – хотелось сосредоточиться на главном.
– Ну, а с курсами-то что? Ты ведь их все-таки закончил? – пришел на выручку Кондратьев.
– Закончил. Осенью опять в Москву поехал и продолжил учебу. Полгода учился. А в феврале по приказу командования лучшую часть наших курсантов, и меня в том числе, досрочно проэкзаменовали и выпустили для замены старого комсостава на новый. А все потому, что командного состава пока еще не хватает. Меняют его часто: приходится ликвидировать тех, кто из бывшего деникинского офицерства к нам переметнулся и больше вредит, чем пользы приносит.
– Что верно, то верно. Комсостав действительно то и дело меняют. И убирают не только тех, кто у белых служил, но и тех, кто действует вопреки идеям советского государства, даже если он ничего общего с белогвардейцами не имел, – высказал свою точку зрения Похвалинский. – Вот хотя бы ваш предшественник – Загулин. Он ведь из крестьян, не один год в Красной армии прослужил, полком командовал. А тут, под Моршанском, показал себя не с лучшей стороны. У села Ламки из-за его предательства антоновцы наших здорово потрепали. Бой мы проиграли, да еще столько людей и техники потеряли, что его, Загулина этого, тут же от должности освободили и арестовали…
– Эта история мне знакома, – сказал Аркадий. – Мне ее в штабе рассказали, когда я в Моршанск прибыл. А вообще в уезде я с апреля.
– Как так? – удивился Кондратьев.
– А вот так. После курсов был назначен командиром запасного полка, который стоял в Воронеже. Готовил и отправлял маршевые роты на подавление восстания в Кронштадте, а когда там все закончилось, меня сюда перебросили. Тут я поначалу командовал сводным отрядом по уничтожению антоновских банд.
– Где именно? – спросил Николай. – Странно, что я о тебе ни разу не слышал.
– Пахотный Угол, Бенкендорф-Сосновка, Атманов Угол, Плоская Дубрава… – начал перечислять Аркадий. – Еще какие-то села, которые по всему уезду разбросаны. Поэтому наши пути и не пересекались. До тех пор, пока Тухачевский не подписал приказ о моем новом назначении. И вот я здесь.
Аркадий снова посмотрел на часы и резко поднялся с бревна.
– Все, товарищи, пора. У меня дел по горло. Будет время, наговоримся еще. Может, как-нибудь вместе на рыбалку сходим.
Последнюю фразу он произнес, бросив взгляд на своих земляков-арзамасцев.
Затушив костер, собрав рыболовные снасти и хозяйственную утварь – этим, в основном, занимались Егор с Силантием, – все пятеро направились в сторону города.
– Красота-то какая! – не удержался от восторга Аркадий, когда перед ними открылась панорама Моршанска. – Я раньше и представить себе не мог, что какой-то уездный городишко может быть таким красивым. А тут, оказывается, улицы прямые, широкие, булыжником мощеные, и домов каменных куда больше, чем у нас в Арзамасе.
– Да их тут побольше, чем в Тамбове, – с гордостью сказал Егор.
– Небось, одни буржуи в таких хоромах живут, – ухмыльнулся Кондратьев, отец которого – почтальон – сумел построить для семьи лишь небольшой деревянный домик в Арзамасе.
– Почему одни буржуи? – возразил Егор. – И доктора, и учителя, и разные казенные люди в этих домах живут. Они что, по-твоему, буржуи? Тут по берегам реки, пониже города, полным-полно строительного камня было. Материал дешевый, сплавлять недалеко, вот из него и строили.
Он чуть не проговорился, что и дед его, мужик простой, деревенский, но хваткий, когда-то в самом центре города собственную лавку открыл, из такого же камня выстроенную, да вовремя прикусил язык. Еще запишут в буржуи – за то, что старик разными поделками торговал, которые у ремесленников скупал.
– Да где их столько наберешься, буржуев-то? – поддержал друга Силантий, предупреждающе посмотрев на Егора – не ляпнул бы чего лишнего.
– Вы только поглядите, какие ветряки! – пропустив мимо ушей перебранку подчиненных, сказал Аркадий.
Кивком головы он показал на бегущие к горизонту улицы города, на окраине которого возвышались десятки выстроившихся в ряд ветряных мельниц.
– Ветряки-то ветряки, да какой теперь от них прок? – взглянув на покачивающиеся от свежего утреннего ветерка лопасти, переключился на новую тему Кондратьев. – Зерна-то все равно нету!
– Да, Колька, согласился с ним Аркадий. – Нету зерна, нет жерновам работы, и пусты сусеки. Но придет ведь когда-нибудь время, когда все закрома мукой заполнятся! Что ты об этом думаешь?
– Когда-нибудь придет, – отозвался Николай. – Только этим летом жерновам вряд ли работа найдется.
– Да уж, – на этот раз поддакнул ему Егор. – Второй год, почитай, молоть будет нечего.
– Нынешний год, видать, окажется голоднее прошлого. Лето опять сухое выдалось, дождей нет, жарища несусветная, – начал сокрушаться и Силантий. – Хлеба и так совсем мало посеяли, да и тот на корню горит. Как народ выживать будет?
– Как-как! – вспыхнул Аркадий. – Мужикам надо было хлеб весной сеять, а не по лесам шастать и на мирное население нападать. Уж все для них сделали: и продразверстку отменили, и амнистию объявили, а они все туда же! Нет, конечно, многие образумились, с повинной явились, оружие сдали, главарей бандитских выдали. Но ведь не все! Сколько их еще в лесах прячется? И сколько бед они еще натворят?
Он обвел взглядом притихших красноармейцев и, немного сбавив пыл, сказал:
– Ничего, скоро всех бандитов уничтожим – до последнего. Ладно, пошли. Дел и правда невпроворот.
– Товарищ комполка, вас до штаба сопровождать или мы с Егором можем к себе идти? Нам другой дорогой ближе, – обратился к командиру Силантий.
– Идите, – разрешил Аркадий.
Арзамасцы вышли на дорогу, ведущую к центру Моршанска.
– Ага, продразверстку они отменили, – проводив троицу взглядом, ухмыльнулся Егор. – Толк-то от этого какой? Чем налог-то лучше? Так и так последний хлебушек изо рта вырывают.
– Вот-вот, – вздохнул Силантий. – Только, видать, ничего с этим не поделаешь, Егор. Придется подчиняться. А нет – так пулю схлопочешь. Знаешь ведь, сколько народу пострадало.
– Да уж, – кивнул Егор и, посмотрев на Силантия, злобно оскалился:
– Но ведь и им от нас крепко досталось! Я ж до армии сам в отряде был. Как-то схватили мы ихний конный разъезд, велели раздеться до исподней – а дело зимой было – и…
– Да будет, Егор, – не дал договорить приятелю Силантий. – Ты мне эту историю уже раз пять рассказывал. А вывод-то какой? Теперь вот сам ихнему командиру уху варишь и хлебаешь с ним из одного котелка.
– Ну да, – потупился Егор. – А что делать? Другого выхода нет. Твоя правда, придется подчиняться. Призвали в армию – служи, не хочешь – получай полю. Да и родне, если что, не поздоровится.
Прищурившись, он устремил свой взор на три уже едва различимые фигуры, которые – еще немного – и сольются с очертаниями городской окраины, и повернувшись к Силантию, спросил:
– Как ты думаешь, они – ну, власть эта – надолго?
– Сдается мне, надолго. А может, и навсегда, – пожал плечами Силантий. – А там, кто ж его знает.
– Неужели навсегда? – передернулся Егор. – Черт бы ее побрал…
Штаб 58-го полка по борьбе с бандитизмом разместился на углу улиц Почтовая и Софийская в двухэтажном каменном доме, до революции принадлежавшем каким-то богатым купцам. Фасад здания со стороны Софийской украшал длинный, обнесенный ажурной кованой решеткой балкон, с которого открывался удивительный вид на утопающее в зелени русло Цны.
Аркадий стоял на балконе и вглядывался вдаль. В штаб он пришел рано – почти за час до назначенного им сбора командиров рот. Несмотря на то, что минувшей ночью он почти не спал, настроение у него было бодрым. Этому способствовали и удачная рыбалка, и встреча с земляками, и прекрасное утро наступающего дня.
Горячее июньское солнце поднялось уже высоко над горизонтом. Его лучи озаряли темную поверхность реки, простирающиеся за ней пойменные луга, шелестевший молодой листвой лес. Над всем этим великолепием нависла такая блаженная тишина, что не хотелось даже думать о том, что это безмятежное спокойствие может быть нарушено ружейными выстрелами, взрывами гранат, пулеметной трескотней, воплями ребятишек и баб…
Небо было прозрачным и синим. Лишь где-то далеко-далеко, у самого горизонта, над кромкой леса зародилось несколько маленьких облачков причудливой формы. Одно из них очертаниями напоминало церковный купол. Дав волю фантазии, можно было предположить, что колокольня, которую венчает купол, скрывается в густой кроне деревьев, а если подъехать поближе, увидишь и саму церковь, и постройки, ее окружающие, и разбегающиеся от церковной площади улицы какого-нибудь большого села. Такого, например, как Пахотный Угол. Именно это название пришло в голову Аркадия, пока он рассматривал похожее на купол облако.
«Ну да, Пахотный Угол как раз в той стороне находится, – подумал он. – И храм там есть. Огромный, как в большом городе. Кажется, Богоявленский называется. И площадь имеется, и улицы от нее в разные стороны расходятся, и дома на этих улицах добротные, красивые, фруктовыми деревьями обсаженные. На них тогда только-только легкая дымка появилась…»
Аркадий вдруг почувствовал, что накатившие на него воспоминания отзываются в душе нарастающим с каждой секундой волнением, заставляя сердце биться все сильнее и сильнее. Он догадывался, что не красоты села вызвали это беспокойство. Совсем другие картины – которые хотелось бы забыть, но никак не получалось – будоражили память…
Со стороны Почтовой донесся громкий стук шагов, послышались мужские голоса – кто-то из комсостава полка приближался к штабу.
Взглянув на часы, Аркадий еще раз окинул взором расстилавшиеся перед ним просторы и вздохнул: он знал – о мире и покое на этой земле говорить пока рано. Там, за Цной, еще полно деревень и сел, в окрестностях которых скрываются бандиты, не желающие подчиняться Советской власти. Остатки разгромленных банд прячутся в лесах, выводят из строя плотины и мосты, портят народное имущество, грабят и убивают тех, кто принял новую власть.
Правительство требует ужесточать меры против бандитов и их укрывателей. Как окончательно одолеть врага в Моршанском уезде – об этом Аркадий намеревался говорить с командирами рот на заседании штаба.
Распахнув балконную дверь, он вошел в помещение, где раньше у бывших владельцев особняка, очевидно, была столовая. Теперь здесь собирался командный состав вверенного ему боерайона.
Аркадий устроился за стоявшим посередине зала массивным дубовым столом с красивыми резными ножками и вытащил из секретного ящика несколько отпечатанных на машинке документов.
«Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось полностью по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось…» – прочитал он первый пункт одной из недавних директив командования.
«Ну, может, до этого не дойдет… Да на нашем участке ни химоружия, ни специалистов нет, которые с ним могли бы работать, – подумал Аркадий, – хотя меры ужесточать придется. А что делать? Бьемся, бьемся, а эти гады как тараканы из всех щелей лезут! Уж какие только силы против них не задействовали – и артиллерию, и броневики, и авиацию. В самом деле, что ли, газами их травить?»
Он открыл еще один документ командования, подписанный председателем Полномочной комиссии ВЦИК Антоновым-Овсеенко и командующим войсками Тамбовской губернии Тухачевским. Директива предписывала создание на Тамбовщине жесткого оккупационного режима и введения террора против населения, вплоть до расстрелов заложников и уничтожения бандитских сел и деревень…
Наступающую осень лето встречало в штыки: жара не спадала. А вот напряжение на охваченной волнениями Тамбовщине благодаря принятым мерам постепенно ослабевало. К концу августа страсти и вовсе поостыли.
10.
«Едем-едем, а, получается, еще и полдороги не преодолели, – разглядывая причудливые узоры на заснеженном стекле, подумала Маруся. – Адечка говорил, что после Кургана останется половина пути. Только когда он будет-то, этот Курган? Поезд от графика здорово отстает…»
У нее посасывало под ложечкой, но будить мужа, спавшего на верхней полке, не хотелось. А именно там, наверху, возле стенки, разделяющей их купе с соседним, стояла сумка с едой, за которой – после того как в Уфе их здорово обчистили – они смотрели в оба.
«На минуту ничего нельзя оставить – тут же ноги приделают. Одно ворье кругом. Надо же – все вещи украли. Как жить будем, где чего возьмем, – пригорюнилась Маруся. – Попробуй купи теперь хоть что-нибудь. Тем более в этой Сибири…»
Поежившись от холода, она стянула покрепче полы накинутого на плечи полушубка и вновь вернулась к одолевавшим ее мыслям:
«Как же юбку твидовую жалко! А платье зеленое, туфли… Да что там говорить – все жалко. Хорошо хоть из-за холода никто из пассажиров верхнюю одежду не снимает – так и спят в ней, а то бы и шубку мою стащили, и шинель Аркашенькину умыкнули. А у него там во внутреннем кармане все деньги были. Слава Богу, на ближайшей станции на них кое-какие продукты удалось купить…»
Вспомнив о еде, Маруся сглотнула слюну и почувствовала, как ее желудок сжался от голода.
«Ладно, еще полчасика подожду, и, если сам не встанет, придется будить, – решила она. – Я-то сколько угодно могу терпеть – и не так до Адечки голодала, но ребеночка жалко. Он, хоть и крошечный совсем, но кушать, видно, уже просит…»
В окно сильно дуло. Маруся в несколько раз сложила связанный из мягкой овечьей шерсти шарфик, подсунула его под щеку и только после этого прислонилась головой к стенке вагона.
«Ну, потерпи немного, миленький, – положив ладонь на пока еще плоский живот, уговаривала она малыша, который, по всем подсчетам, должен появиться на свет не раньше середины июля. – Вот папочка наш проснется, и мы с тобой покушаем. У нас и хлебушек есть, и сало еще осталось…»
На хлеб и сало ее желудок снова отреагировал голодным спазмом.
«А потому что не о том думаешь, – укорила себя Маруся. – Разве, кроме еды, вспомнить нечего? Вот хоть Арзамас, Талочку, Олечку с Катюшкой…»
Она даже опомниться не успела, как после возвращения Аркадия с Тамбовщины оказалась в городе его детства. С самой весны ждала своего краскома в Воронеже, сомневалась, гадала – приедет он за ней или нет. К концу лета уж и надеяться перестала, а он вдруг раз – и объявился. Изменился за время их разлуки здорово: похудел, повзрослел, вытянулся еще больше. Лицо осунулось и выглядело постаревшим и усталым. Только в светло-голубых глазах его, как и прежде, играли задорные мальчишеские огоньки.
– Собирайся, завтра в Арзамас поедем, – после радостных объятий, Марусиных ахов и охов, распорядился Аркадий. – С семьей тебя познакомлю. Мать как раз из Туркестана вернулась.
– Прямо завтра? А почему так скоро? – удивилась Маруся. – Я и собраться не успею.
– Успеешь. Вещей много не бери, только самое необходимое. А скоро – потому что некогда мне прохлаждаться, домой заскочу и за новым назначением в Москву поеду. А там уж – как получится: куда направят, туда и двинемся. Не везде еще бандитские шайки разбиты, есть еще у Красной армии работа…
В Арзамасе их встретили тепло и радостно. Никто из Голиковых не удивился, что Аркадий приехал не один. Видно, он писал домой о своей будущей жене. Марусе, правда, показалось, что на лице Натальи Аркадьевны во время их знакомства мелькнуло что-то похожее на недовольство, но Аркадий ее успокоил:
– Мать у нас вообще человек строгий, всё и всех придирчивым взглядом рассматривает. Да и настроение у нее сейчас не очень – они ведь с Субботиным в Туркестане чахотку подхватили. Оба. Поэтому и вернулись. Теперь вот в Новороссийск поедут, к морю. Будут там работать и морским воздухом дышать. На этот раз младших девочек и тетю Дашу с собой забирают.
– А Таля как же? Одна в Арзамасе останется? – спросила Маруся.
– Так она после школы в Нижний собирается – в медицинский хочет поступать. Ехать с матерью ей смысла нет.
«Вообще-то, не в учебе тут дело, – вспомнив о старшей из Аркашиных сестер, подумала Маруся. – С матерью Талочка, скорее всего, не поехала потому, что ее нового мужа ненавидит. Да и саму Наталью Аркадьевну до сих пор простить не может за то, что Петру Исидоровичу изменила…»
Маруся тоже не одобряла поступок свекрови: как можно было променять мужа, отца собственных детей, на этого Шуру? Нет, конечно, Субботин – мужчина красивый, видный. И в партии своей уважаемый – простым монтером когда-то был, а теперь ответственные посты занимает. Но ведь и Петр Исидорович, судя по фотокарточкам, не хуже. Разве что постарше. А что касается должности, так она у него тоже немаленькая.
«Впрочем, какое мне до них дело? Пусть живут как хотят и сами между собой разбираются, – поставила точку в своих рассуждениях Маруся. – Главное, что у нас с Аркашенькой все хорошо».
Она закрыла глаза и под стук колес начала вспоминать самые волнующие моменты в череде событий, круто изменивших ее жизнь.
Самым важным из них было, конечно, то, что она стала женой Аркадия. Пусть даже невенчанной. Хотя теперь многие без этого обходятся, особенно партийные, и уж тем более – командиры Красной армии. Нет, конечно, было бы лучше, если бы они обвенчались, но новая власть коммунистам и краскомам даже в церковь ходить запрещает. В конце концов, не это главное. Главное, что и Аркашина семья, и его армейское начальство признало в ней его законную жену. А любить и уважать друг друга можно и без поповских напутствий. Так Адик сказал, и она с ним согласилась.
После их встречи в Воронеже перемены в Марусиной жизни происходили одна за другой. Погостив несколько дней в Арзамасе, Голиковы поехали в Москву, откуда вскоре – Маруся даже не успела как следует осмотреть столицу –отправились в Екатеринбург. В этом городе находился штаб Приуральского военного округа, где Аркадий должен был получить очередное назначение.
Екатеринбург Марусе очень понравился. Тем более, что они прибыли туда в начале сентября, когда чуть тронутые осенним золотом деревья отражались в темной глади Исети – реки, на берегах которой стоял город.
– Кажется, нам сюда, – сказал Аркадий, остановившись перед входом в красивое каменное здание, расположенное на пересечении центральных городских улиц. – В штабе говорят, что это одна из лучших в Екатеринбурге гостиниц. Сюда только командиров высшего звена поселяют.
– «Пале-Рояль», – прочитала Маруся название отеля и тут же перевела его на русский:
– Дворец короля.
У нее перехватило дыхание, когда они с Аркадием вошли в отведенный для них номер. Его внутреннее убранство и оснащение вполне соответствовали названию гостиницы: в просторной комнате были высокие потолки, большие арочные окна, резная деревянная мебель, мягкие, обитые дорогой тканью стулья и диваны; в номере имелись электрические светильники, ванна и умывальник с двумя кранами – для горячей и холодной воды.
Впечатление, правда, подпортили дырки на мебели, оставленные, по всей видимости, предыдущими постояльцами – любителями тушить окурки о валики диванов и столешницы, но ни эти дырки, ни перебои с водой, ни частое отключение электричества не испортили Марусиного настроения. Тем более, что к ордеру на проживание в этом прекрасном номере Аркадию, как командиру Красной армии, и ей, как жене краскома, прилагались талоны на бесплатное питание при ресторане гостиницы. Подольше бы пожить в таком дворце, но…
– Собирайся, едем в Стерлитамак, – на третий день после их размещения в «Пале-Рояли» сказал Аркадий. – 10-го сентября нужно быть в штабе частей особого назначения Башкирской республики.
В столице Башкирии они тоже не задержались: поехали в Белорецк – центр какого-то там Тамьян-Катайского кантона. Маруся раньше даже названия такого не слышала и, что такое кантон, понятия не имела. Догадывалась только, что это какая-то административная единица на местном наречии – вроде волости, а может, уезда. Потом, правда, ей и другие непривычные названия пришлось запоминать: Тукан, Тирлян, Узян, Авзян Верхний, Авзян Нижний…
