Нина Морено
Не встречайся с Розой Сантос
Я еще не думала о том, как мама воспримет новости. Наверняка она тоже часто думает о Кубе. Но мы не говорили об этом с тех пор, как отношения между Кубой и США изменились. А потом изменились снова.
– Меня приняли в Чарльстонский университет.
– Правда? Здорово. – Мама улыбнулась. – А куда еще?
– Ой, ну еще в университеты Флориды, Майами и Центральной Флориды.
– Неплохо, – ухмыльнулась она. – Так и зачем же девушке из Флориды ехать в Южную Каролину?
– У них отличная программа обучения за рубежом, – решила начать я.
– О, это интересно! – Конечно, моя мать, вечно обуреваемая жаждой странствий, не могла сказать ничего другого.
А вот следующая часть была сложнее. Я резко вздохнула и бросилась вперед очертя голову:
– На Кубе.
Повисла тишина. Тяжелое молчание, которым ответила мать, заставило меня чувствовать себя более значительно. Все-таки для моей семьи поездка на Кубу действительно многое значила. Наши отношения с родиной нельзя назвать простыми. Были люди, которые не хотели иметь никакого отношения к Кубе, пока стоящие у власти не уйдут навсегда. А были и такие, кто мечтал о прекращении эмбарго и возобновлении отношений. Я пока не знала, к какой половине отношусь, но была уверена, что хочу понять место, откуда пришлось бежать моей семье, и людей, живущих там сейчас.
– Значит, ты хочешь поехать на Кубу, – сказала она. Это был не вопрос, а осознание. Мягкие розовые лепестки упали на тротуар между нами, и я бездумно пнула носком ноги ближайшую к себе кучку. – И что ты собираешься там изучать?
– Испанский и историю Кубы.
– Это учитывается в твоей специальности?
– Конечно, – кивнула я. – Я же специализируюсь по латиноамериканской культуре.
– До сих пор?
Я остановилась. Разделяя нас, на тротуаре высился светофор.
– В каком смысле «до сих пор»?
Она оперлась о столб.
– Ну, я думала, ты как минимум несколько раз передумаешь. Мне казалось, тебе понравилась та программа по экологии в университете Флориды.
Я об этом упоминала примерно год назад, когда после курса по естествознанию мне стало любопытно и я на время зачарованно погрузилась в мир биоразнообразия и рационального природопользования.
– Программа курса оказалась очень сложной, на изучение культуры времени бы не осталось. Плюс никаких стажировок на Кубе у них в ближайшее время не планируется.
– И что? Разве учеба тебе нужна только ради Кубы?
– Нет, конечно. – Возможность поехать туда невероятно много для меня значила, но финальной целью было все-таки получить диплом, заложить основы будущей карьеры. – Просто это один из немногих способов туда поехать, и, раз уж я изучаю латиноамериканскую культуру, это логично.
– Тебе не нужен диплом, чтобы быть латиноамериканкой, Роза. Это не так работает.
Раздражение вспыхнуло внутри меня, словно спичка.
– Вот ты сейчас серьезно?
Она немного помолчала, а потом тактично сменила направление разговора:
– А Мими ты об этом уже говорила?
– Господи, нет конечно! Видишь, как замечательно мы с тобой разговариваем.
– Я просто не хочу, чтобы из-за того, что ты так сосредоточена на Кубе, ты упустила все остальное, чем тебе хотелось бы заниматься. Есть множество дорог, которые могут привести тебя туда, куда ты хочешь попасть.
– Но я хочу этим заниматься, в том и смысл. – Как минимум, двух последних лет моей жизни.
– Просто помни, что учеба – это не единственный способ туда попасть. Можешь мне поверить, уж я-то много где бывала. И, черт побери, мы могли бы даже поехать вместе! Мы когда-то говорили об этом, помнишь?
Может, тогда эта безумная идея и зародилась в моей голове, взращенная заразным оптимизмом матери перед лицом невозможного. Куба? Нет проблем. Как-нибудь при случае.
Мой телефон издал свистящий звук – СМС-сообщение от миссис Пенья о том, что общее собрание переносится в гараж, потому что книжный клуб не хочет уступать зал в библиотеке.
– Как ты думаешь, а я могу поучаствовать в фестивале? – спросила мама.
Я вскинула голову. Видимо, удивление было написано у меня на лице, потому что она почти смущенно улыбнулась:
– Думаю, я могла бы что-нибудь нарисовать. Какую-нибудь очень серьезную роспись.
Я некоторое время смотрела на нее. Я никогда не пойму, как мы перешли от обсуждения моего выбора университета к этому.
– Ты иногда застаешь меня врасплох. Как порыв ветра.
– Это так поэтично. Ты слишком добра ко мне, – сказала она слегка виновато. Но на самом деле из нас двоих это она – поэт, а не я. Пока мы шли, я вспомнила ее любимую сказку – о том, как одна маленькая взбалмошная девочка нашла огромную ярко-розовую ракушку, которая могла переносить ее, куда она пожелает. И эта девочка благодаря ракушке побывала в огромном количестве разных мест. Когда мы с мамой приезжали в какое-то новое место, она всегда говорила, что хорошо бы и нам найти такую же.
– Ты надолго останешься? – осторожно спросила я.
Она очень долго молчала. Я внутренне сжалась.
– Насколько смогу.
Вот так все было просто и сложно. Устав от разговоров, я вытащила телефон и открыла плеер. Протянула ей один наушник, и она взяла. Я нажала «в случайном порядке». Зазвучала мелодия гуахиры[40] – одна из любимых песен Мими для воскресного утра. Мы шли бок о бок, и я представила бурлящие улицы Гаваны. По левую руку будет набережная и дамба, защищающая берег от волн и ветра. Гудят машины, а из открытых окон льется дружелюбная испанская речь на карибский манер. Может, когда-нибудь снова вернуться домой будет не сложнее, чем послушать песню.
Глава 7
Возле входа в гараж семьи Пенья уже собралась небольшая толпа. Впрочем, это была типичная картина. Дом Аны всегда служил прибежищем для всех желающих – друзей, родственников, тех, чьи семьи были разбросаны по разным местам, или тех, кто недавно переехал. Мы собирались здесь на праздники, дни рождения, и каждый Сочельник на праздник Noche Buena[41]. Когда мистер Пенья готовит, люди всегда собираются.
На подъездной дорожке мама отдала мне наушник, и я пошла внутрь искать Ану, но остановилась как вкопанная возле досок с объявлениями внутри гаража. На одной из них была карта главной площади, которую я нарисовала, а миссис Пенья увеличила. А на второй – список всех задач и очень подробная разбивка по времени. Дни были раскрашены разными цветами, а сбоку значился красивый ключ-расшифровка.
Я прижала руку к сердцу:
– Это восхитительно.
Миссис Пенья польщенно улыбнулась, но ее улыбка погасла, как только она увидела за моей спиной маму.
– Привет, Лилиана.
Мгновение они неловко колебались, но потом все же обнялись и расцеловались.
– Давно ты приехала?
– Вчера вечером. Я заглядывала в bodega утром.
Появился Майк, и я сбежала, чтобы не мучиться от неловкости, с которой мама и миссис Пенья пытались поддерживать разговор. Мама редко заглядывала на городские собрания, и сейчас люди исподтишка бросали на нее любопытные взгляды.
– Хэй, я слышал, ты все это придумала, – широко улыбнулся Майк. – Очень в твоем духе – заставить всех немножко поработать ради общего блага.
Майк – темнокожий парень, не слишком социальный, зато невероятно умный. Он жил с родителями и бабушкой в доме через дорогу, рассекал на скейте и при этом любил «стариковские» хобби типа резьбы по дереву и разгадывания головоломок. Еще он работал у Оскара, столяра-затворника. Оскар жил один в здании бывшей пожарной станции. У каждого человека в нашем городе есть какой-то предмет, сделанный его руками. У нас, например, – кухонный стол. Сейчас Оскар неохотно тащился следом за Майком, но, увидев доску объявлений, остановился и принялся в молчании ее изучать.
В гараж ворвалась Ана, постукивая своими фиолетовыми барабанными палочками. Она улыбнулась Майку:
– Ого, ты сумел вытащить Оскара из мастерской! Ничего себе.
– Нужно сделать столы и указатели для миссис Пенья, – пояснил Майк. – И еще элементы для сцены.
Пришла Мими вместе с Малкольмом, Дэном и Пенни, которая болтала ножками в слинге на груди у папы. От Мими пахло мятным настоем, которым она иногда опрыскивала свои растения.
– Донья Сантос, – уважительно произнес Майк, подходя к ней, и она подставила щеку для поцелуя. Майк привычным движением поцеловал ее. Он мечтал улучшить свой испанский, поэтому старался почаще разговаривать со старшим поколением, а Мими на это покупалась.
Последними пришли Джонас и Клара. И Алекс. Он бросил взгляд в мою сторону, и я улыбнулась, но его взгляд проскользнул мимо меня. Моя улыбка скукожилась и пропала, словно недоставленное письмо.
Сейчас он снова выглядел как суровый рыбак. Кустик мяты в горшке и книги почти заставили меня забыть об этом.
Миссис Пенья вышла на середину гаража. Доски с объявлениями выглядели как задник сцены в театре.
– Всем спасибо, что пришли. Нам нужно сделать очень много, а времени мало. – Она умолкла, и все посмотрели на меня. Я помахала. – Пришла весна, и настал праздничный сезон, который мы все очень ценим.
Все одобрительно закивали и вполголоса пробормотали что-то в знак согласия. Я постаралась сосредоточиться и внимательно слушать то, о чем говорит миссис Пенья: заявки на участие в ярмарке, тихий аукцион, музыкальные выступления и даже предложенный мной турнир по домино – идею приняли, – но у меня не получалось. Я была слишком обеспокоена тем, удачно ли я стою. Я незаметно подвинула бедро. Краем глаза я заметила, как Алекс оглядывает комнату. Он прислонился к стене, но даже так был на голову выше Джонаса. У меня заболели глаза, потому что я все время пыталась незаметно коситься по сторонам. Только бы мой кардиган не оказался заляпан гуавой!
– …а рыбаки организуют регату…
Я представила себе бухту и фонтан соленой воды, несущийся навстречу горизонту, и тут же почувствовала прилив слабости.
– Я хочу сделать роспись, – громко сказала мама. Голоса стихли. Все смотрели куда угодно, но только не на нее.
– Я часто делаю такие заказы, и я бы хотела нарисовать картину в родном городе. Можно было бы презентовать ее на фестивале. – Мамин голос дрогнул, и я подумала, заметил ли это кто-нибудь, кроме меня. Я взглянула на Мими – она смотрела на маму с любопытством.
Тишина становилась неловкой. Миссис Пенья изучала свои записи.
– Где? – наконец спросила Мими. – У тебя ведь нет своего дома.
Мама на нее даже не посмотрела. Ее глаза были прикованы к миссис Пенья в ожидании ответа.
– Пусть использует мой, – сказал Оскар низким голосом, и я вздрогнула от неожиданности. Он запустил руку в темные волосы, начинавшие седеть у висков. – Можно сделать роспись на стене пожарной станции. Кирпич довольно сильно выветрился, но, думаю, подойдет. – Он пожал плечами. – Если хочешь, конечно.
Мама улыбнулась в ответ, и ее голос был тихим и мягким от облегчения:
– Спасибо, Оскар.
Миссис Пенья оживилась:
– Отлично, тогда Лилиана сделает роспись, а в бухте будет…
Она продолжила оглашать список, но я теперь думала только о маме и Оскаре. Они что, дружат? Я знала, что нелюдимый столяр тоже однажды уезжал из Порт-Корала, но потом вернулся. Он уехал сразу после школы, а вернулся уже отставным «морским котиком[42]» и стал делать мебель. Может быть, они с мамой были знакомы в детстве? Или с моим отцом?
– Что скажешь, Роза? – сказала миссис Пенья, и я резко вынырнула из своих размышлений и вернулась к реальности.
– Отлично, – ответила я, и на лице Алекса в другом конце комнаты появилось удивленное выражение. Мими бросила на меня тревожный взгляд, и только мама улыбалась так, как будто что-то знает.
– Господи, я все прослушала, – прошептала я Майку. – Что она сказала? – У меня за спиной, прикрыв рот рукой, захихикала Ана.
Майк наклонился ко мне.
– Джонас предложил, чтобы этот парень, Алекс, помог тебе с их свадьбой.
– Что?!
Мрачный взгляд Алекса, который разве что не прожигал дыру в доске с объявлениями, довольно красноречиво сообщил мне о том, что он думает по этому поводу.
– А я говорила, – сказала Ана. – Ты понятия не имеешь, во что ввязалась.
Когда миссис Пенья распределила все задачи и собрание кончилось, я догнала Клару на тротуаре.
– Роза! – Она расплылась в улыбке и снова превратилась в смущенную невесту. – Честно говоря, я совершенно не представляла, как мы все это сделаем, раз фестиваль отменили, но теперь все кажется только лучше! Мы с самого начала не планировали масштабного праздника, но теперь, когда все вместе стараются ради города и бухты, это настоящее приключение. И так романтично – посреди всего этого наш с Джонасом праздник, и моя мама… Я так рада!
– Это очень здорово, Клара. Но вообще я хотела… Ты не могла бы еще раз пересказать мне то, что мы только что решили?
– Ну… хорошо, конечно!
– Я займусь едой.
Я резко обернулась и прямо у себя за спиной увидела Алекса. Он стоял со сложенными на груди руками и смотрел на Клару.
– Праздничный торт. Я могу им заняться, – предложил он.
– Замечательно! – воскликнула Клара. – Я сама позабочусь о платье и займусь персональными деталями вроде свадебных обещаний, но, учитывая все остальное, нам точно нужна помощь в планировании и организации самой церемонии. – Клара посмотрела на меня своими огромными глазами. Я практически видела, как вокруг нее порхают мультяшные птички.
– Ни о чем не беспокойся, – сказала я. – Все под контролем.
Она сделала такой жест, как будто помещает нас с Алексом в рамку.
– Дрим-тим!
А потом вручила мне список своих любимых цветов, песен и тортов.
– Завтра утром мы с Джонасом едем в Гейнсвилл на встречу с представителями университета. Пожелайте удачи! – Она хлопнула в ладоши, повернулась и пошла прочь. Но я была не лучшей кандидатурой, чтобы желать удачи.
Мистер Гомез пристально посмотрел на нас с Алексом и сделал жест «Я слежу за тобой». Да уж, еще бы.
– Ну, похоже, мы теперь и правда в одной команде, – сказала я как ни в чем ни бывало. – Хотя я думала, ты тоже поедешь в Гейнсвилл.
– Не очень люблю собрания, – ответил он.
– Ну да, понимаю. Вот так придешь на одно собрание и уже планируешь свадьбу, – сказала я, и случилось невероятное: он улыбнулся. Ну, практически. Его губы слегка дрогнули, но улыбка сразу пропала – казалось, что сквозь мрачные тучи на его лице пробился лучик солнца. Нужно поостеречься: если это солнце разгорится в полную силу, можно и сгореть.
– Ну так вот. – Я откашлялась и просмотрела заметки, которые держала в руках. – Тут написано, что они хотели бы провести церемонию на закате. Место неважно, так что давай я его выберу и займусь декорированием, а ты разберешься с тортом и шампанским. Проще простого. Идет?
Он кивнул и сунул руки в карманы.
– Что, если мне еще что-нибудь понадобится? – рискнула я.
– Ищи меня на лодке.
Я засмеялась, но мой смех звучал слишком неестественно. Это было самое дикое, что я слышала в жизни.
– Обычно у людей есть телефоны.
И опять. Эта «недоулыбка». А мне-то хотелось увидеть настоящую.
– Если ты позвонишь, я тебе не отвечу.
Не очень-то вежливо.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Утопил его в океане, а новый купить так и не решился.
Он повернулся, помахал на прощание и пошел в сторону бухты.
Ко мне подошла Ана.
– Будь осторожна.
Я шепотом спросила:
– Мама на меня смотрит?
– Наблюдала за вами все это время.
Я вздохнула. Было такое чувство, как будто я подтверждаю какие-то ее предположения, и это неприятно. «Не стоит мне болтать с парнями, у которых есть лодка», – сказала я себе, глядя ему вслед.
Глава 8
На следующее утро я сидела в своей комнате и пыталась закончить последнее сопроводительное письмо для программы обмена. Ну, на самом деле я пыталась его начать. Я грызла клубничный леденец и глядела на мигающий курсор и пустой экран. Курсор требовательно глядел на меня в ответ. «Ну давай, Роза, расскажи нам еще раз, почему мы должны дать тебе денег». Я уже не раз отвечала на этот вопрос в самых разных формах, но тем не менее не могла сложить даже одного предложения. Может, я просто выгорела? «Одновременная» учеба в школе и колледже высосала из меня все силы. Кто-нибудь, сообщите viejitos – Роза Сантос закончилась. Я взглянула на календарь, чтобы подсчитать, сколько дней осталось до мая, но вдруг обратила внимание на сегодняшнюю дату. Завтра мамин день рождения. День, когда мой отец не вернулся домой. Я захлопнула крышку ноутбука и пошла искать Мими.
Окна были распахнуты навстречу теплому, пахнущему цитрусами ветру. Я шла сквозь оранжерею, впитывая плотный запах растений. В этих живых шевелящихся корнях была скрыта тайная мудрость. В них жили лекарства и секретные составы. Рецепты передаются по наследству от матери к дочери.
Повинуясь ритму нашего дома, я вышла через заднюю дверь в сад и увидела, как Мими кладет сорванные перцы в корзину и выпрямляется. Она уперлась ладонями в поясницу и наклонилась вперед, потягиваясь, прикрыла глаза и повернула лицо навстречу солнцу. Я глядела на ее умиротворенное лицо, и внезапный укол вины омрачил мое хорошее настроение.
Как будто налаживать отношения с мамой означало двигать стрелку весов, о которых я раньше не имела и понятия. А моя поездка на Кубу тоже будет ее ранить? Я не знала, как мне найти баланс этих весов и могу ли я любить поровну обе стороны.
– Тебе помочь? – крикнула я, подходя поближе.
Мими взяла свою корзину. Тут она заметила, что я в своей пижамной футболке, и сказала:
– Oye, pero ты только что проснулась!
Я подавила вздох.
– Я просто писала эссе у себя в комнате.
Она услышала напряжение в моем голосе, и ее лицо помрачнело. Но она тут же встряхнулась и погладила меня по щеке. Секунду поколебавшись, она сказала:
– Voy a hacer una medicina para la tos[43].
– А у кого кашель?
Она рассмеялась:
– Да у всех. Цветы у нас в городе очень красиво цветут, pero carajo[44], на них у всех аллергия.
Она опустила руку, мы пошли в оранжерею и стали работать вместе, как и всегда. Мими резала и взвешивала ингредиенты, делая все на глаз, без записей. А я повторяла за ней, заглядывая ей через плечо и записывая все в свой блокнот, засыпанный листьями и стружкой от карандаша. Она показала мне, как правильно резать перец. Я почистила и нарезала имбирь, слушая, как она напевает что-то себе под нос, наливая в бутылку золотистый мед. Получится исцеляющая субстанция, которая успокоит саднящее горло и вылечит надсадный кашель. Не знаю, буду ли я целительницей, как Мими, но, когда мы с ней вместе делали этот настой, она словно доверила мне еще один секрет, рассказала еще одну историю о доме и семье.
Когда она ушла делать нам чай, я бросила взгляд на беспорядочно разбросанные предметы у нее на столе. Ее манера упорядочивать вещи была еще хуже, чем в книжном магазине. Сушеные листья мяты лежали поверх записной книжки, от руки исписанной ее почерком. Списки ингредиентов для разных микстур и ароматических масел. И беспорядочные приписки в произвольных местах разноцветными чернилами. Рекомендации и примечания про кашель и радикулит.
Вдруг мой взгляд зацепился за имя Tía Nela.
Я никогда не слышала никаких упоминаний о тете. Насколько мне было известно, из членов нашей семьи остались только мы трое. А если кто-то и оставался на Кубе, то с этим было покончено. Так ведь? Но упоминания тети Нелы встречались снова и снова, словно преследуя друг друга по страницам, в промежутках между рецептами тонизирующих настоев и списками растений, которые Мими не могла найти за пределами Кубы. Тут перечислялись кубинские города, и я второпях изучила заметки, чтобы посмотреть, нет ли где-то других имен или адресов, но ничего такого не нашла – зато увидела записи о различных случаях исцеления. В Камагуэе мальчик, находившийся при смерти, встал со смертного одра. Излечение коров на ферме в Пинар-дель-Рио, спасшее семью от голодной смерти. В Ольгине мать разыскала пропавшую дочь. Целый список чудес. Откуда Мими вообще знает о том, что делается на Кубе?
– Солнышко? – позвала Мими, и я, вздрогнув, торопливо положила записную книжку на место.
– Да-да! – ответила я, хотя от страха мое сердце, казалось, застряло в горле.
Мими вошла, неся в руках две кружки. Я отхлебнула глоточек, глядя на нее и надеясь, что по моему лицу нельзя прочитать обуревающие меня чувства. Но чем сильнее чай согревал меня изнутри, тем больше мне хотелось схватить ее блокнот и прочитать все остальное. Мне хотелось – нет, было жизненно необходимо – знать больше. Я должна была найти путь.
– Сегодня пойду за стройматериалами с Оскаром и Майком, – сообщила я. – Они помогают мне со свадьбой.
– Qué bueno, – сказала Мими, взяла бутылку со спреем и повернулась к горшку с базиликом.
– А как проходила твоя свадьба?
Она замерла с бутылкой в руке. Через пару секунд она брызнула на базилик.
– Довольно тихо. Это тоже было весной.
Я с ожиданием подпрыгнула на краешке стула:
– Вы с дедушкой женились в Гаване?
– Нет, что ты. – Она рассмеялась. – Papi[45] бы мне этого не простил. Мы с Альваро венчались в церкви в Виньялесе. Альваро тогда еще учился в университете в Гаване, но он понимал, что для моей семьи важно, чтобы мы поженились в родных краях, рядом с фермой.
– Подожди, так он был студентом?
Она кивнула:
– Учился в университете.
– Гаванском университете?
– Я так и сказала.
– Но почему ты раньше не говорила?
Но тут минутка откровенности закончилась. Бабушка вдруг заинтересовалась растением перед собой:
– Ay, mira[46], листья совсем завяли…
Я буду учиться в том же университете, что и мой дедушка. Слова требовательно рвались наружу. Я бы очень хотела отпустить их на волю, чтобы моя бабушка тоже свободно рассказывала мне о своем прошлом. Я смогла бы понять ее истории на языке, который слышала только случайно, урывками. Но она, словно призрак, скрывалась от меня в зарослях своих растений. Поэтому признание, стремившееся наружу, снова спряталось внутри, тяжело надавливая на мои ребра, словно птица, которой некуда лететь.
Может, мне просто не хватает смелости? Я боюсь сделать ей больно. И того, что она в ответ сделает больно мне – это слишком важная тема для нас обеих, чтобы обходиться с ней легко.
– А где мама? – спросила я и снова испугалась, что качнется стрелка воображаемых весов.
– Пошла к своей стене. Сходи-ка напомни ей, какой завтра день.
По дороге в магазин стройматериалов я заглянула в старую пожарную станцию. Моя мама стояла, сложив руки на груди, и рассматривала стену, которая была у нее вместо холста. Белая грунтовка выглядела свежей. Она была в потертых джинсах с пятнышками краски. Слегка откинула голову назад и стала так похожа на Мими, что я задумалась, осознают ли они сами это сходство.
– Что здесь будет? – спросила я, подходя ближе.
Мама не удивилась.
– Пока не знаю.
Она взглянула на меня, а потом снова перевела взгляд на стену, словно оценивая силы соперника перед дракой.
На тротуаре между зданиями показалась Глэдис и остановилась рядом. Она была в футболке для боулинга и со спортивной сумкой.
Она посмотрела на нас, потом на стену:
– Что собираешься нарисовать?
Мама не отвела глаз от стены:
– Пока не знаю.
– Лучше бы что-нибудь красивое, – сказала Глэдис. – А то нам потом смотреть на это каждый день, знаешь ли. – Она пошла дальше. У мамы был такой вид, словно ее ударили под дых.
Подождав, пока та скроется из виду, мама сказала:
– Наверное, она бы страшно удивилась, узнав, что в других местах люди мне за это платят.
– Просто они никогда не видели твоих работ.
Фотографии она посылала только мне.
– Они слишком заняты возведением оград для защиты от моего воображаемого проклятья, – устало сказала она. Ее волосы в тени от стены казались темнее. – А в других местах люди не относятся ко мне так, словно я приношу неудачи. Но все равно я нигде не могу найти своего места. – Она постучала кисточкой по ладони. – Родной город иметь хорошо, когда не приходится постоянно уезжать.
Мама впервые говорила со мной об этом настолько прямо.
– Приходится? – переспросила я, но она опять смотрела на стену. Как я устала от их постоянного молчания! Я решила попытаться еще раз: – Ты можешь на какое-то время остаться. Посмотришь, поменяется ли как-то от этого твоя репутация.
Мама снова ничего не ответила. Она такая же упрямая, как Мими.
– Что ты хочешь делать в свой день рождения? – спросила я.
Их бесконечное противостояние меня утомляло и злило. Но мама в первый раз, который я помнила, в этот день была дома.
Она посмотрела на меня с удивлением, словно пытаясь понять, какой вообще сейчас год и день недели. Но потом озарение снизошло на нее, и на лице появилось страдальческое выражение.
С рождением мамы все было сложно. Ее отец умер, чтобы она спаслась, а Мими стала одновременно матерью и вдовой в своем прыжке к свободе. А восемнадцать лет назад – накануне ее дня рождения – уже мой отец торопливо отправился в море, чтобы привезти побольше рыбы и купить ей подарок. Превратить грустный день в счастливый. Но он не вернулся, и теперь в этот день вспоминали сразу о двух трагедиях.
– Я забыла, – пробормотала она и возбужденно сделала несколько шагов вдоль стены туда-обратно, переводя взгляд от банок с краской на пустую поверхность и назад. – Раньше я никогда не забывала.
От удивления я сама забыла, что хотела сказать. Мама всегда помнит все до мельчайших деталей. И когда она дарит тебе подарок, он всегда связан с каким-нибудь давним событием, о котором ты почти забыла, и возвращение этого воспоминания не менее ценное, чем сам подарок. Но сейчас она была такой испуганной, что, казалось, готова сорваться с места и тут же уехать.
– Причал, где была лодка отца, до сих пор ему принадлежит, – произнесла я, и она наконец на меня посмотрела. Теперь я тоже кое-что знала. Было очень приятно обладать неизвестной другим информацией.
– Откуда ты знаешь?
– А ты разве не спрашивала? – Она промолчала. – Миссис Акино мне сказала.
Как можно кого-то так сильно любить, но никогда не обсуждать по-настоящему важные вещи? Этот невысказанный вопрос был таким тяжелым, что практически ударился о стену у нас за спиной, как мяч. Считается, что время лечит, но в моей семье оно, похоже, работает наоборот. Чем дальше мы бежим от трагедии, чем старательнее ее прячем, тем сильнее она нас преследует.
Мама снова взглянула на белую стену перед собой. Она наклонилась, взяла банку с краской, и солнечный зайчик, отразившийся от поверхности, ослепил меня на мгновение.
– Мне нужно уехать.
Меня охватила паника и одновременно стало больно.
– Как, уже?
– Я вернусь вечером.
– Куда ты поедешь?
Вместо ответа она сказала:
– На мой день рождения мы устроим семейный ужин. Все вместе.
Как бы мне хотелось, чтобы она говорила это с радостью.