Нина Медведская
Жена художника
5. Школа в Кировке. Война
Моя школа была двухэтажной, с печным отоплением. Я быстро вписалась в коллектив, появились хорошие друзья: Валера Басок, Миша Лось, Павел Кращенко, Аня Оглезнева. Мы и после школы долго поддерживали отношения.
15 июня 1941 я первый раз поехала в пионерский лагерь, расположенный на берегу реки Уссури. Как же там было интересно. 20 июня на открытии лагеря подняли красный флаг, радовались. А через два дня вечером объявили – началась война. Лагерь замер, многие родители сразу забрали своих детей, особенно военные. Через несколько дней уехали все. Буквально в начале июля был сбор в школе, и нас отправили на работу в колхоз. Так мы, 14-летние дети, всю войну по 4–5 месяцев работали в колхозе. Питание было скудным, у многих началась куриная слепота. Это коснулось и меня. Видеть я начинала только при дневном свете.
Как-то мы с ребятами поехали на велосипедах в соседнее село. Когда возвращались, стемнело, и я перестала видеть. Катимся с горы, а впереди табун лошадей. Влетела в него. Чудом выжила, но от велика ничего не осталось. Ребята привели меня, слепую и покалеченную, домой, мама в плач. Но обошлось.
Школу топили дровами. Нас, старшеклассников, 4-х девочек и 6 мальчиков, отправили в лес на двух лошадях. Мы пилили поваленные деревья, грузили их на подводы. Потом садились обедать, разложив отварную картошку с солеными огурцами. Как было вкусно! Смеялись, бросались снежками. Когда дрова привозили в школу, другая бригада их пилила и колола, а третья бригада носила к печке и рано утром ее топила. Не было ни ропота, ни недовольства, все воспринималось как должное. Мы за зиму будто повзрослели.
Учились во вторую смену, темнело рано, и мы зажигали керосиновые лампы. Конечно, влюблялись, писали записки. Однажды я получила такую от одноклассника Бори: «Нина, я тебя люблю, а ты прохаживаешься с Мишкой Лосем». На самом деле с этим Мишей мы просто общались и обменивались книгами. Интересно, что через много лет он стал директором этой же школы.
Вообще, мы много читали, искали и другие формы развлечения. В 9 классе устроили представление под названием «Суд над героями пьесы “Горе от ума”». Достали парики, сшили костюмы. Получилось настоящее театрализованное действие, нам даже пришлось его повторять много раз и отдельно для родителей. В праздники мы собирались у кого-нибудь, приносили кто что мог из еды и веселились от души.
6. Уссурийск. Арест отца Василия Филиппова
После 9 класса папу перевели в Ворошилов (ныне Уссурийск), где нам дали квартиру – комната 12 метров, кухня 8, общий коридор на двух хозяев. Я записалась в школу № 6. Папа часто задерживался по работе в Кировке, там шла проверка. А потом, как снег на голову, его арестовали. Мама будто предчувствовала это и заранее у знакомых спрятала велосипед и ружье, единственное, что у нас было из ценных вещей.
Позже, после 9-летнего папиного заключения, я узнала, за что его посадили. Он был директором Леспродторга, где был большой склад с вещами для лесорубов. Начальство районное, областное повадилось на этот склад. А отец не мог постоянно им давать вещи, обделяя лесорубов. Он сопротивлялся, как мог. И однажды ему прокурор заявил: «Я тебя поймаю на чем-нибудь, и ты сядешь!» И это случилось. На одном участке померзла картошка, чем кормить лесорубов? Папа принимает решение перевезти с другого участка шесть мешков картошки, чтобы спасти голодающих людей. За это зацепились и посадили по статье «Преступление, приравненное к государственной измене», дали 10 лет с конфискацией имущества. Шесть мешков оценили по рыночной стоимости, это вылилось в большую сумму, названную хищением в больших размерах.
Мы уже жили в Уссурийске. Когда пришли к нам домой с обыском, у нас ничего не было, кроме ручной швейной машинки и отреза фланели на юбку. Они посмотрели и ничего не взяли, молча ушли.
Шел 44 год. Мама к тому времени устроилась работать в ДОСА (Дом офицеров Советской армии) уборщицей, единственное место, куда ее приняли. Работа была очень тяжелая. Утром с 6 до 11 убирала зрительный зал и сцену, приводила все в порядок перед концертом или другим представлением.
Я училась в 10-м классе, ходила в школу как во сне, ничего не видела вокруг, но все равно была отличницей. Если сначала в классе думали, что если я из деревни, то ничего не знаю, то потом убедились, что знания у меня есть, и с этим надо считаться.
Папа сидел в лагере в Арсеньеве, очень страдал и просил маму приехать к нему. Поездка к папе была рискованной, тяжелой – пришлось осенью переходить реку Даубихе с ледяной водой, она простудилась. Папу-то увидела, но он ей ничего не смог сказать, что с ним, за что его посадили. Суда еще не было, но чувствовалось, что кто-то хочет его непременно посадить, чтобы обелить себя.
Мама после поездки к папе так заболела, что всю зиму пролежала в постели, мы с Лилей за ней ухаживали, но лечить было нечем. Приходила врач, но ничем не могла помочь, кроме уколов анальгина. А мы грели песок, кирпич, и все это прикладывали к пояснице. К весне маму отпустило, начала вставать и пошла на работу. Как мы жили это время, как питались, не помню. Спасала картошка, и что-то покупали в магазине на карточки.
7. Школьные годы
Когда я училась в 10 классе, Лиля, моя единственная сестра, – во 2-м. Она была рослая, сильная, всегда меня поддерживала, выручала, когда надо было что-то поднести тяжелое. У меня было мало сил. Наверное, сказалось, что с 12 лет я тяжело работала в колхозе: вязала снопы, копала картошку. Мой рост задержался и был всего 1 метр 57 сантиметров.
Мы часто вспоминали Кировку, как родное село, ведь мы туда приехали в 1940 году, перед войной. Село, в отличие от Ярославской области, было очень чистое, домики ухоженные, побеленные. Здесь было много переселенцев из Украины, они всегда свои дома белили. Селяне тогда жили лучше. В магазине что-то было – мне купили для школы платье кашемировое и Лиле тоже. Я долго его носила, все расшивала, удлиняла.
А в 41 году все в магазине исчезло. Мы весной посадили в огороде картошку, кукурузу, огурцы, помидоры. Всходы были хорошие. Шла война. Мы очень боялись китайцев и японцев, что они нападут на нас. Но этого не случилось.
И началась другая жизнь во время войны, трудная, страшная, но мы жили очень дружно. Я до сих пор помню детдомовских ребят, с которыми мы дружили. В селе был большой детдом, и все дети учились в нашей школе. В свободные дни мы забирали своих одноклассников из детдома и уходили за село, разводили костер, жарили картошку и кусочки хлеба. С удовольствием уплетали эту пищу. Остатки заворачивали в листья лопухов и передавали маленьким детям в детдом.
В 1944 году многих наших друзей из детдома взяли в ФЗО – фабрично-заводскую школу (они были старше нас), ибо у них не было возможности после школы идти в институт.
Это время, несмотря на скудность питания и одежды, вспоминается как светлое и радостное. Было огромное желание учиться, познавать. Мы много читали, ведь других развлечений не было. Нам доступны были Толстой, Чехов, Достоевский, Гоголь, интересовались иностранной литературой – Мопассаном, Гюго, Джеком Лондоном.
Мне нравилась больше всего математика, а вот английский не любила, как ни старалась, результат был средний. «Хорошо» получала за усидчивость. В Уссурийске училась по всем предметам на отлично, учителя меня хвалили. К середине года я резко выделилась среди учащихся, только несколько человек были лучше меня по ряду предметов. Личных симпатий у меня не было в школе, я всех считала друзьями.
Зима 44–45 годов была для семьи очень трудной: мама болела, не было огорода, и плохо было с питанием. А у меня экзамены в 10 классе, только ввели аттестат зрелости. Наши учителя не все имели высшее образование, поэтому могли только учить, а не экзаменовать. Принимать экзамены приехали учителя из края, обязательно с высшим образованием.
Помню, из 60 учеников к экзаменам допустили 44 человека. Аттестат получили 15. Я была в числе лучших – вторая по списку, а первая получила золотую медаль. (Я тоже шла на золотую медаль, но кто же даст ее дочери врага народа? Папа еще сидел.) Остальные ребята из класса пошли кто в вечернюю школу, кто в техникум, кто замуж выскочил, кто в армию служить.
Как же плохо мы одевались в то время! Позже нас стали выручать китайские платья, мы шили из них юбки, перелицовывали, латали. От бедности купили Лиле у соседей старое коричневое платье, и она 3 года носила его, латала, зашивала, удлиняла. Говорит, что на нем она научилась штопать, следить за вещами.
Мама работала в ДОСА уборщицей. На время ее перевели в вечернюю смену, с 4 до 12 ночи. Ей доверяли убирать большой зал, где готовились принимать гостей. Знали, что она ничего не возьмет. В эти годы Лиля, моя младшая сестра, пользовалась маминой работой, чтобы попасть с подругами на танцы и на концерты.
А мама наша была очень красивая, с тихим характером. В нее влюбился один полковник и хотел увезти ее с собой. Просто проходу не давал. Мама мне это по секрету рассказала.
8. Из Уссурийска в Ярославль
Получив аттестат, я задумала ехать в Ярославль учиться в пединститут. Он славился как сильный. Но главное, в этом городе у нас жила мамина сестра тетя Катя, ее сын Павлин с женой Тамарой и ребенком. Еще там жили дед с бабой, с которыми у меня были хорошие отношения.
Мы с мамой продали папино ружье, и на эти деньги я поехала поездом в Ярославль. Ехала в простом вагоне с припасами, что дала в дорогу мама. Она заказала мне сапоги, сами сшили штаны. Чулок-то не было. Надела я штаны темно-зеленого цвета и сапоги. Сама перелицевала мамино осеннее пальто, сшила два ситцевых платья и полушубок из папиного пальто. Вот так одевшись, я поехала через всю страну учиться. В институт поступила сразу, и мне дали общежитие. Тетя Катя меня приютила на первых порах, но ни она, ни дед с бабой материально мне помочь не могли, пришлось рассчитывать на себя.
В 45 году, когда я поступила в Ярославский пединститут, выдался свободный месяц, и я поехала в Поемичье, в гости к тетке Анне Михайловне. Хотелось вернуться в красивое село моего детства. Меня встретил пятилетний двоюродный брат Валера Шляхов. Он очень рад был моему приезду, показывал мне сад, огород, залез на рябину и кричал: «Нина, смотри, какая она красивая!» Сам смешной – худенький, а голова большая. Мы ходили купаться на речку, в лес за грибами, часто пропадали в саду за домом. Через месяц настала пора возвращаться. Анна положила мне в корзинку десяток яиц, два килограмма муки и стакан масла. Проводили меня далеко за деревню. А идти надо было 18 километров пешком. Одной было страшно, казалось, что у каждого дерева кто-то стоит. Обессиленная, едва добралась до Нерехты, села на скамейку. Из дома вышла какая-то бабушка, принесла мне горячего морковного чая и говорит: «Успокойся, доченька, все позади».
Сразу напишу несколько слов про судьбу двоюродного брата Валеры. Он рано осиротел. И мои родители решили забрать племянника к себе – надо помочь парню. И позвали его приехать жить к ним в Приморье. Списались. Как раз мой муж Володя ехал из Москвы поездом домой в Уссурийск. И вот, как вспоминает Валера, 19 сентября 1959 года они встретились на Ярославском вокзале с Владимиром Медведским и Кимом Ковалём (наш друг, художник из Уссурийска). Валера приехал туда из Иваново, где выучился на формовщика-литейщика 4 разряда. В Уссурийск прибыли через 7 дней, две недели жил в моей семье, потом уехал в деревню Сысоевку к деду с бабой (так мы все звали маму с папой). Там и остался жить, учиться, работать. Красивый парень, улыбчивый. В Сысоевке и женился. С женой Ольгой родили троих детей. Много ездили по Приморью и пустили корни во Владивостоке.
9. Студентка
Но вернемся в Ярославль 1945 года. После поступления в институт поселили меня в комнату на 13 человек, где раньше был красный уголок. И началась моя учеба. Здание института находилось в центре Ярославля, недалеко – Волковский театр, Казанский монастырь, музеи. Это все история. У этого монастыря собирали свои ополчения Минин и Пожарский.
А жизнь шла своим чередом. Я училась, занималась спортивной гимнастикой, по выходным ездила к тете Кате, где меня хорошо принимали. Однажды бегу поздним вечером в общежитие. Вдруг окружают три парня. Я им с ходу говорю: «Вы что, стипендию хотите отобрать? А я ее не получила!» Они рассмеялись и не тронули меня, а даже проводили. А после меня через 15 минут входят девчонки и плачут, говорят, что у них отобрали стипендию.
Мама мне однажды прислала посылку с рисом и мукой. Мы с подругой покупали пол-литра молока, которое нам приносили в общежитие (16 рублей литр), делили пополам и с кусочком хлеба завтракали. Я весила тогда 44 килограмма, худющая была. Обед в столовой по карточкам: 500 граммов хлеба, который мы делили на весь день.
Но веселые были, участвовали в самодеятельности. Я здорово читала стихи. Первую сессию сдала на отлично, получила повышенную стипендию, но ее все равно не хватало на жизнь. Это видели все, кто жил в общаге. Они-то ездили домой, привозили картошку, еще что-то, а мне неоткуда было ждать помощи. Девчонки добились, чтобы мне выдали в профсоюзе валенки. И я их получила. Пошли на базар и продали. Как же я им была благодарна! На эти деньги я купила туфли к лету, да и на жизнь что-то осталось.
Интересно вспоминать об учебе в Ярославском пединституте, где преподаватели были высшего класса. Для курсовой работы по истории, помню, выбрала я тему «Свадебные обряды, традиции западных и восточных славян». Мы не только готовили доклад, но группа изображала в лицах, как проходили эти обряды. Доходило и до смеха.
10. Ярославль через много лет
Вспоминается случай, когда в 1969 году мы с дочками путешествовали по стране. Мне хотелось показать им мою родину – Ярославль и Нерехту. Поселились у тети Кати, где в старом доме возле русской печки стоял первый телевизор с крошечным экраном и большой линзой. Дочкам на удивление. Катались по Волге на катере, ходили в Волковский театр, в музеи, ездили в Нерехту к двоюродной сестре Лиде. Помню, что смотрели гастролировавший театр Комиссаржевской из Ленинграда, спектакль «Сирано де Бержерак» с красавицей Татьяной Пилецкой в главной роли.
Удивили местные нравы. Тетя Катя 40 лет живет с соседями, но в гости на чай друг к другу не ходят. Она говорит, что никто у них не угощает просто так, а только на именинах, когда приходишь с подарком. А невестка Тамара, которая тоже живет за стенкой с мужем Павлином (Катин сын), – совершенно другой человек – у них часто гости, живут по-современному. Их сын Коля, бывший военный, живет в Москве. К сожалению, связь с ним потеряна.
Позже я еще раз приезжала к Кате, когда ей было 68 лет. Надо сказать, что Катя у нас была очень красивой – вьющиеся светлые волосы, голубые глаза, сложена ладненько, моложавая. Они с подругой по выходным ходили в церковь. А я ей всегда привозила красивые платки. Она в них и стояла в церкви. Однажды, как она рассказывала, один музыкант засмотрелся на нее. И после службы он подошел к ней и начал целовать. Она взяла и пригласила его домой. Он ходил к ней целую осень. А сам-то женат, 37 лет, есть ребенок четырех лет. Однажды он пришел с другом, а тот сумел найти и посмотреть ее паспорт, чтобы узнать возраст женщины. Больше он не приходил, хотя Катя искала его. Рассказывала она эту историю с удовольствием и юмором, что в конце жизни ей так повезло. А я удивлялась: она необразованная, книг не читает, готовить не умеет, но красивая, за что ее муж и любил до смерти. Он был гармонистом, заиграет, она в пляс пустится, да с частушками!
Удивили меня и двоюродные сестры Нина и Галя, эти образованные, педагоги, живут рядом, но в гости тоже не ходят. Только с подарками по праздникам. Я захотела попробовать у них вишневое варенье, когда Галя показала мне ряды банок. Но она сказала: «Открывать не буду, все сразу не съедим, оно может закиснуть». Это мне запомнилось.
11. Ярославский пединститут и педагоги
Всю жизнь с благодарностью вспоминаю своих педагогов из Ярославского пединститута (сейчас это Демидовский университет). Мощные были преподаватели. Историю СССР вел профессор Андреев (имена все забыла), так живо, образно рассказывал, что мы представляли все события истории отчетливо, как будто были их очевидцами.
А уж профессор Пикус из Москвы так читал древнюю историю, что сам нам вначале показался страшным, похожим на древнего человека. Он сам с юмором говорил об этом: «Вы не пугайтесь, что я такой страшный, когда привыкните, найдете меня красивым». Действительно, его лекции покорили нас с самого начала, они были так эмоциональны, глубоки, красочны, что мы забывали обо всем на свете, когда слушали их. Оказывается, он ездил в Египет по следам Генриха Шлимана, научился читать египетские иероглифы, и так образно об этом рассказывал, завораживая студентов.
Древнюю Грецию нам читал профессор Бахрушин, по его учебникам мы потом учились. Он участник раскопок в Греции, в Риме, много нам дал научной информации по этим исследованиям.
А на занятия по русскому языку мы ходили на другой курс, где было очень интересно, и мы, человек пять, бегали туда нелегально.
Этот год учебы вспоминаю как чудо – так много получить редких знаний было невероятно. Оценила это позже, когда училась во Владивостоке. Любовь к Востоку, Греции и Риму сохранила на всю жизнь, с удовольствием сама, как историк, вела эти темы, используя те знания.
На первом курсе в Ярославле я влюбилась в Юру Шамраева (это один из двух мальчиков на нашем курсе, оба были фронтовики). Он тоже ко мне был неравнодушен, но что-то нам помешало, и мы расстались.
Первый курс я окончила на отлично и сразу пошла за документами. Ректор не хотел меня отпускать, ему нужны были хорошие студенты, но я настояла на своем и двинулась за своей мечтой в Ленинград.
12. Ленинградская история
Я мечтала учиться в Ленинграде и чувствовала, что смогу, так легко мне давались науки, память отличная, блестяще всегда отвечала. А в Ленинграде жил дядя Саша, брат отца. У него я планировала пожить первое время.
Стояло лето 1946 года, в стране разруха, карточная система, трудно, голодно, бедно. Я приехала и сразу пошла в университет. Меня взяли на второй курс, но не дали общежития. Нужно было подождать один год, а пока снимать квартиру. Нашли вариант за 90 рублей в одной комнате с хозяйкой. На питание, одежду и прочее оставалось 60 рублей. Я поняла, что не потяну, не выживу. Решила ехать домой в Приморье. Написала маме, что возвращаюсь, попросила продать велосипед и выслать мне деньги на обратную дорогу.
Оставалось немного времени, и я стала знакомиться с городом моей мечты. Ходила в театры, на концерты. Удивлялась, что город такой чистый, ухоженный. От зданий, разрушенных во время бомбежки, не было следа. На их месте появились клумбы с цветами. А на окраине города (например, Пулковские высоты) стояли дома, зиявшие пустыми окнами, полуразрушенные – страшно смотреть. Ездила в Петергоф, попала на открытие шахматного фонтана. Было торжественно, даже присутствовала финская принцесса. Основной фонтан еще не работал, а от Петродворца осталось очень мало, он нуждался в восстановлении. Монплезир, любимый загородный дворец Петра I (в переводе с французского – «мое удовольствие»), тоже не работал, ведь там немцы устроили конюшни, для реставрации требовались усилия, мастера и большие деньги. В трудное послевоенное время было не до этого.
13. На поезде в Приморье
Так незаметно пролетел месяц, я получила деньги от мамы и стала собираться домой. Но сначала нужно было заехать к тете Кате в Ярославль, проститься, поблагодарить за прием, повидаться с дедом и бабой. Их было очень жаль, но помочь я старикам ничем не могла. Только обнять. Сделала подарочки и дала немного денег, что от билета остались. Билет купила в простой вагон, который отцепили в Красноярске, с пересадкой поехала до Владивостока.
И вот я в вагоне. Мой деревянный чемоданчик с пожитками погружен на третью полку. Нас в вагоне как сельдей в бочке, сидим по три человека на полке. Каждый взял с собой что-то поесть, или покупали на остановках, на вокзалах. Был август, и местные жители несли все, что могли, с огорода на местный базар – картошку вареную, соленые огурцы, помидоры, иногда молоко, ягоды, яблоки.
Рядом со мной ехали три демобилизованных солдата, мы подружились – вместе питались, играли в карты, спали, сидя на кончике скамейки, а головы клали на сложенные в проходе чемоданы. Утром кто-то со второй полки уступал на пару часов место, и я отдыхала. Несмотря на трудное время, в людях было много человечности.
Так дни пролетели незаметно до Красноярска, а там вагон отцепили. Что делать, я не знала, куда идти, как ехать дальше, да и денег осталось всего пять рублей. Вышла на перрон, люди все мечутся, куда-то бегут, а я растерялась, не знаю, что делать. Мои знакомые ребята бросили возле меня вещи и куда-то исчезли.
А тут началось настоящее столпотворение – посадка в поезд. Подбегает ко мне самый маленький солдат и, схватив вещи, ведет меня к середине вагона. Он открывает окно, поднимает меня на руки и сует в форточку. Я цепляюсь за раму и залажу внутрь. Потом и его ребята затолкали в окно, побросали нам все вещи, а сами побежали штурмовать двери. И вот уже движется поезд, а мы не знаем об их судьбе. Внутри вагона давка – не пробраться. Вдруг слышим голос: «Мы здесь, не волнуйтесь». Скоро все разместились. Нам достались 2 и 3 полки, где мы спали по очереди. Днем вновь устраивали общие обеды, ребята на станциях что-то покупали. В пути много общались, рассказывали каждый о себе, весело играли в карты. Один парень вышел в Благовещенске, двое – в Хабаровске.
Жаль, я не помню их лица, сейчас бы, наверное, не узнала. Но вечно буду им благодарна за помощь, участие, поддержку в таком трудном по тем временам деле, как поездка в поезде, похожая на выживание. Благодаря им я, молоденькая девчонка, проехала через всю страну и благополучно добралась до Уссурийска.
Когда пришел поезд, была ночь, я чудом втиснулась в последний автобус и поехала в центр, где была наша квартира. Когда я вышла из автобуса, то ничего не поняла – кругом была вода по колено. Кое-как дошла до дома, стучу, мне открывает Лиля в резиновых сапогах. В доме тоже вода по щиколотку. Все вещи подняты наверх, мама сидит с ногами на кровати. Я прошла по воде к кровати, села, обняла маму и заплакала. Так мы и просидели до утра. Я им рассказывала про Ярославль, Ленинград, а они о себе. Радовались, что мы теперь вместе. Вода постепенно стала уходить, утром только грязь осталась, которую мы с сестрой долго убирали. А мама не могла встать, у нее началось обострение радикулита.