bannerbannerbanner
Голод

Анна Росси
Голод

Полная версия

Ирина Бубнова
«О любви и прочих странностях»

Последняя зимняя ночь, ясная и тихая, бережно накрыла спящий город снежным одеялом.

Олег стоял у окна и смотрел на скопление далеких мигающих звезд. На столе возле него ждала чашка с сердечками, где остывал недопитый чай.

Сдача очередного проекта вымотала, но Олег не мог уснуть, всматривался в небо уставшими глазами, пытаясь найти млечный путь к себе, найти ответ, который здесь, на земле, найти не мог, а в себе – не пытался.

Всю жизнь он строил мосты. Точные расчеты и технические знания навсегда определили его путь.

Нет, Олег, конечно, мечтал и даже любил фантастику, но всегда отделял мечты от жизни.

Два краха в семейной жизни еще тверже убедили его в том, что любовь только ослабляет, делает уязвимым и уводит от реальных, насущных целей.

Родители тоже не явили сыну примера семейного счастья, окружив атмосферой обид, упреков и нежелания понять друг друга. Может, поэтому интуитивно Олег решил посвятить жизнь мостам.

Ему стукнуло сорок, когда незаметно в его жизни появилась Ирина и настойчиво принялась раскачивать с трудом и болью налаженный мир и покой, пусть и относительный.

Олег познакомился с Ирой на работе и мимоходом закрутил ни к чему не обязывающий, приятный и полезный романчик. Она работала главным бухгалтером недавно созданного мостостроительного предприятия, куда его пригласили работать главным инженером. Он вспомнил, как они гуляли по зимнему парку, делились историями, как она смеялась и грела ладошку в кармане его куртки, трогательно касаясь руки. И вот прошло десять лет…

Их отношения то чуть разгорались, то почти гасли, но больше топтались на месте, очертив круг из телефонных разговоров, СМС, редких встреч, секса и форс-мажорной помощи друг другу. Другие женщины появлялись и уходили, оставляя боль и разочарование, а Ирина стойким оловянным солдатиком находилась рядом, хотя пути их редко пересекались последние несколько лет.

Он устал от работы, повседневной рутины, привык к одиночеству и не ждал чуда. Да, Олегу было с Ирой интересно, он радовался встречам, переписке, обоюдным шуткам, делился новостями, но не строил мост к ней и злился, когда разговоры скатывались к выяснению отношений.

Ира ждала поступков, а Олег просто не знал, что делать, не хотел ничего решать и боялся обязательств. Они давно уже не работали вместе, но он всегда ждал ее эсэмэсок с пожеланиями хорошего дня, рассказами и стихами, только она по-настоящему интересовалась его работой, настроением и здоровьем. Олег прекрасно понимал, что просто эгоистично не хотел отпускать Иру.

И вот накануне ему приснилось, будто он получил от нее письмо, написанное на листочке из блокнота красивым ровным подчерком, а в конце рисунок моря с дорожкой от полной луны. Олег проснулся, о чем письмо, не помнил, но что-то тревожило и заставило позвонить. Вместо Ирины ответила дочка и сказала, что мама в больнице. Он опустился на стул, не выпуская из руки телефон, внутри больно заныло и надломилось, как треснувшая глыба льда в весенний ледоход. Купив по дороге цветы, Олег помчался в больницу…

Свет лампы бил Ире в глаза сквозь закрытые веки. Стерильный больничный запах нагнетал страх. Стук сердца и ускользающая нить сознания. Врачи склонились над обездвиженным телом. Женщина-анестезиолог с грустными глазами, как проводник между мирами, поправила крестик у пациентки на груди, думая о чем-то своем…

«Привет, мишка. Мне нравится называть тебя так, когда хочу передать свою любовь и нежность. Мы так давно не разговаривали. Какое сейчас время года, может, уже началось лето, когда все чаще думаешь об отпуске и теплых краях? Помнишь, как мы хотели поехать в Индию в ашрам Шиванады, нырнуть в нирвану, взявшись за руки? Здесь, на седьмом уровне размышлений, в ожидании своей дальнейшей земной судьбы, тоже неплохо: большая библиотека и видеолекции обо всем на свете. Смешно звучит – обо всем на свете – на каком свете?

Я так искала путь к тебе, восхваляя свое одиночество. Спрашивала в который раз: «Почему так? Почему ты?..» и выбрасывала вопросы в топку, осознавая их абсурдность. Сотни раз пыталась забыть о тебе, порвать невидимую нить и снова возвращалась к началу. Я старалась быть для тебя веселой и легкой. Мне даже показалось, что нашла этот путь то ли к тебе, то ли к себе…»

С трудом отыскав свободное место на стоянке, Олег вбежал в больничный коридор в накинутом на плечи белом халате, смешных голубых бахилах и с испариной на лбу: «Где же эта палата №17? Вот она!»

Солнечный свет сквозь большое окно заливал комнату мягким и радостным весенним теплом. На фоне огромной послеоперационной кровати Ира казалась хрупкой и беззащитной. Олег хотел обнять ее, но боялся даже дотронуться.

Она увидела его, улыбка на бледном лице в компании солнечных зайчиков, скользивших по постели, давала надежду.

– Привет, Олеж! Вот я вас всех напугала, а всего-то лопнул аппендицит.

– Привет, Ириш! Да, только после этого «всего-то» тебя еле вытащили. Когда ты наконец-то научишься следить за своим здоровьем!

– Вряд ли уже научусь. Так и буду пить боржоми, когда печень отвалится, – пыталась шутить она, сморщив нос от боли и прокладывая на лбу морщину-дорожку. – Слушай, мне под наркозом такое видение было, кино, да и только. Обязательно расскажу тебе, только очухаюсь немного.

– Расскажешь, обязательно расскажешь, а сейчас отдыхай. Ты же не хочешь, чтобы я с инфарктом в соседней палате оказался.

– Было бы прикольно, но без инфаркта и в одной палате. Ладно, буду послушной девочкой, спать и выздоравливать.

Ирина вздохнула, закрыла глаза и задремала…

…Они сидели на берегу моря. Полная луна висела магическим шаром. Ира положила голову на плечо Олега, он бережно обнял ее за талию.

– Ты так тихо сопела, я думал, ты заснула. Идем домой, вечер прохладный, еще простудишься.

– Ты прав, мишка, как всегда. Но луна сегодня такая волшебная, будто вспомнилось что-то из другой жизни.

– Никакой другой жизни! Есть только мы – здесь и сейчас.

Они пошли, взявшись за руки, по голубой траве, светящейся маленькими фонариками светлячков, в свою нирвану.

Олег проснулся на кухонном стуле, облокотившись на скрещенные на столе руки. Солнце весело играло с облаками в наливающимся весной небе. Птицы галдели о чем-то своем на ветке перед окном. В памяти обрывками сна шумело море, полная луна и тепло ее руки. Он уверенно встал, размял затекшую шею, глотнул холодный горький чай, оставивший коричневый ободок на стенках кружки с сердечками, и улыбнулся. Наконец-то Олег нашел ответ и знал, что делать.

Павел Мохначев
«Чемодан»

Огромный чемодан отказывался закрываться. Сергей пыхтел, пытался надавить коленом – ничего не помогало. Две пластиковые половинки, до отказа набитые вещами, упорно не желали сходиться. Как ни крути, а вся жизнь в один, пусть даже и большой, чемодан не помещалась. Горестно вздохнув, Сергей подумал и вынул лежащий сверху новый пуховик. Великан смилостивился и высокомерно щелкнул никелированными замками.

Упарившийся от борьбы Сергей взглянул на настенные часы в спальне. До возвращения Вероники, отвозившей по утрам младшего в школу, оставалось минут пятнадцать. Встречаться с ней не хотелось. Наскоро покидав в портфель кое-какие деньги и необходимые документы, Сергей, пыхтя, дотащил свой багаж до двери. Там минуту молчаливо постоял в прихожей, глядя на собаку. Та растерянно переминалась с лапы на лапу и влажными глазами вопросительно смотрела на замешкавшего хозяина. Потрепав ее по загривку, он сглотнул плотный горячий комок и попытался глубоко вдохнуть. Воздух шел внутрь неохотно. Насильно протолкнув необходимый организму кислород, Серега вышел, бесшумно притворив за собой дверь.

Город, умытый ночным майским дождем, активно наполнялся машинами и людьми, спешащими на работу. Маленькие первоклашки, сгорбившиеся под тяжелыми ранцами, деловитыми муравьями неторопливо стекались к школам. Сергей же, согласно намеченному нехитрому плану, рулил в их общую с Костиком квартиру. Ее они с компаньоном приобрели год назад для сдачи внаем и как раз на прошлой неделе закончили ремонт с последующей меблировкой. Поворачивая на перекрестке во двор, Сергей невольно усмехнулся, представив Костино лицо, когда тот узнает, что вместо долгожданных квартиросъемщиков здесь пока поживет его напарник. Друг, конечно, удивится, но войдет в положение.

Положение…

Самое подходящее слово – размытое и неопределенное. Как хочешь, так и укладывай. Звучит идеально. По плану Сергей должен добраться до квартиры, а дальше… Дальше перед его мысленным взором простирался необозримо длинный в обе стороны, высоченный забор, о который ударялась и со звоном отскакивала любая мысль.

Что толкнуло Серегу взять вчера телефон жены? Он просто шел себе мимо со стаканом воды из кухни, когда рядом коротко и ясно прожужжал поставленный на ночную подзарядку айфон Вероники. Движимый смесью любопытства и еще бог знает чего, Сергей ткнул пальцем в незнакомый номер на экране и зачарованно прочитал: «И я тебя тоже! Очень!» и ядовито-желтый смайлик. Строчкой выше красовалось отправленное Вероникой, короткое и острое, как нож: «Олег, я тебя очень, очень люблю!!!» и тоже смайлик, но уже с красиво вылетающим из сложенных трубочкой губ красным сердечком.

Серега немного постоял, переваривая прочитанное, затем аккуратно переписал незнакомый ему номер в свой телефон и пошел будить сладко спавшую влюбленную Веронику. Растолкав довольно сопящую жену, Сергей сунул ей под нос айфон и задал два самых насущных на данный момент вопроса: кто такой Олег и как давно они тайно и страстно любят друг друга? Вероника мгновенно выскочила из сна, подобралась и, метая глазами молнии, швырнула высоким голосом ответный вопрос: по какому такому праву Сережа рылся без спроса в чужом телефоне?

 

Внятного ответа у мужа не оказалось. Да и сам факт вопроса поставил его в тупик. Мужчина ожидал извинений, оправданий, слез, да мало ли чего еще? Наверное, желал какого-либо утешения, а получил неожиданный и грубый встречный наезд. Слов и вопросов более не осталось. Сергей быстро оделся и вышел в ночь. С утра, рассчитав точное время, когда уже бывшая жена будет отсутствовать, приехал за вещами.

В кармане бодро и танцевально зазвучал мобильник. Звонил Костик. Все правильно, сегодня же понедельник.

– Как дела, дружище? – Бодрый голос компаньона немного развеял безжизненно сгустившийся, вязкий воздух салона автомобиля.

– Костян, мне жена изменила, – голосом нищего на паперти произнес Серега.

В ответ пронеслось длинное и нецензурное выражение Костиного изумления столь резким жизненным виражом своего напарника. Затем друг взял себя в руки, и постепенно потек тяжелый и длинный разговор. Разговоров у Сереги в те дни вообще случилось очень много. Не получивший ни объяснений, ни извинений дома, он теперь активно искал их в других местах и в беседах с другими людьми.

Следующие дни пролетели в активном обустройстве на новом месте. Пытаясь забыться и вздохнуть полной грудью, Сергей целыми днями мотался по магазинам и рынкам, с фанатичным рвением создавая в пустой квартире необходимый ему уют. Ни забыться, ни вздохнуть толком не получалось. Впрочем, кое-какие деньги у Сереги имелись, а потому жилище быстро обрастало всей необходимой утварью и техникой.

Вероника молчала четвертый день. Он тоже ей не звонил. Тем временем информация о случившемся тяжелой горной лавиной расползалась среди знакомых, друзей и родственников. Сергей до всей этой истории никогда не задумывался о том, насколько активно и деятельно люди любят копаться в чужой беде и давать важные и умные советы. Самые разные. От «уйти» до «остаться». Сам он, с пустой и бессмысленной головой, продолжал работать и заниматься обустройством квартиры, при этом постоянно замечая, что почти все жители города ходят парами. Одиночек на красивых весенних улицах Серега не видел совсем. Парочки же попадались сплошь и рядом. Старые и молодые, красивые и не очень. Они ссорились, целовались и постоянно что-то активно обсуждали. Он же летал в безвоздушном пространстве абсолютно один. Как американский космонавт Алан Шепард.

Вечером четвертого дня Новой Эры к нему приехал Самый Главный Друг. Его звали Саня, и он уже пять лет жил в Москве. Дружили они с незапамятных времен. Санек был свидетелем у Сергея на свадьбе, а он – на свадьбе у Сашки. Правда, на второй свадьбе. Первый брак у друга рухнул через два года. Серегин брак до недавних печальных событий длился восемнадцать лет. Санек уже обо всем знал. Долго обнимал и хлопал товарища по спине, а потом сел напротив, серьезно заглянул ему в глаза и сказал:

– Серега! Поверь моему опыту, она совершила предательство! Самое главное – не выходи на контакт. Держись из последних сил. Никаких разборок и внезапных появлений! Приучи себя к мысли, что ваши отношения закончились и ты один. Как минимум полгода будешь мучиться, а потом должно отпустить!

Сергей в ответ молча кивал, мысленно пролетая в тесном скафандре по орбите где-то над бескрайними лесами Западной Сибири. Так пустынно и хорошо там, ни единого огонька не видать. Вот только воздух в баллонах заканчивается.

Друзья еще немного выпили, и Саша, неловко попрощавшись, ушел. Словно стеснялся своего нового счастья на фоне несчастного молчаливого приятеля.

Перед сном позвонил Николай, муж лучшей подруги Вероники. Долго рассказывал Сереге о том, как плохо его брошенной жене, увещевал прийти домой, помириться и забыть все, как страшный сон. Видно, подруги посовещались и назначили Колю парламентером. Он всю дорогу был махровым подкаблучником и потому особого доверия не вызывал. После резонного вопроса Сергея: «Почему тогда она сама мне не звонит?» переговорщик стушевался, пробубнил что-то нецензурное типа: «Кто ее знает?» и повесил трубку. Разговор с ним тем не менее оставил Серегу под впечатлением. «Все-таки переживает она», – тепло додумывал он за Веронику, наблюдая в темное окно, как парочки в соседнем доме собираются спать. Уложив тяжелую голову на подушку, Сергей повздыхал часто и мелко и провалился в душный сон.

На следующий день, не отдавая себе отчета и не анализируя происходящее, Серега встал пораньше и, наскоро побрившись, поехал к себе домой. На входе во двор столкнулся с Вероникой. В семь утра она по обыкновению вышла гулять с собакой. Одета она была в кричащее ярко-красное платье, а лицо при этом имела опухшее то ли от вчерашнего пьянства с подругой, то ли от слез. Глаза бывшей растерянно и пытливо бегали по лицу Сергея. Собака беззвучно скакала рядом, не в силах выразить охватившую ее радость.

– Ты, Вероника, мне скажи, – медленно и неторопливо начал Серега, – если у вас там все так серьезно, то давай будем решать…

– Сережа, да это просто переписка, там нет и не было ничего, – затараторила она и тут же, без пауз, одержимо и горячо зашептала, – Возвращайся! Пожалуйста, возвращайся!

Серегу словно дернули за фал, возвращая его, запертого в неуютном скафандре, назад из пустого и холодного космоса в тепло корабля. Окрыленный надеждами, мужчина поехал в служебную квартиру собирать объемистый чемодан.

Открыв своим ключом дверь, первым делом увидел Никитку, неторопливо и обстоятельно развязывающего непослушными пальцами кривые бантики на кроссовках. Увидев отца, он улыбнулся так застенчиво и счастливо, что сердце Сереги застучало стремительно и ухнуло куда-то ниже желудка.

– Кончилась, папка, твоя командировка! – радостно и утвердительно завил Никита и, бросив в угол обувь, доверчиво уткнулся вихрами в теплый отцовский живот. Так они простояли, крепко обнявшись, около минуты, затем сын развернулся и потопал в свой уютный и надежный мирок. То есть в детскую.

Вероника хлопотала на кухне. Выглянув в коридор, удовлетворенно оглядела топчущегося с чемоданом в прихожей мужа и довольным, уверенным тоном, словно до этого ничего серьезного в их жизни не происходило, произнесла:

– Сереж! Ты пока свободен, помоги Никитке! Ему стенгазету до завтра нужно сдать на тему «Моя любимая мама», а я не могу, мне ужин еще надо приготовить. Ты же у нас художественная душа, вот заодно и таланты свои раскроешь! – и скрылась на кухне, деловито гремя чем-то тефлоновым и эмалированным.

Сергей отправился распаковывать чемодан…

Первые звезды зажглись на безлунном небе, когда Сергей заканчивал рисовать стенгазету. Вероника и Никитка уже спали, каждый в своей комнате, каждый под свой, мерно рокочущий в темноте телевизор. Просто сыну экран показывал смешные мультфильмы про гномов, а телевизор Вероники закадровым итальянским голосом нашептывал ей про большую и несчастную любовь.

Серега заканчивал раскрашивать заголовок – огромную надпись с разноцветными буквами «Моя любимая мама». Рука быстро порхала над буквами, но в то же время из открытого шлюза личного корабля стремительно и неумолимо утекал в холодное и равнодушное пространство космоса последний спасительный воздух. Кислород в скафандре тоже колебался около красной отметки с цифрой «ноль». Отложив фломастер в сторону, Сергей откинулся, закрыл глаза и, мысленно сняв с себя шлем скафандра, попробовал вдохнуть разреженную атмосферу корабля. Воздух внутрь не шел совсем, резиново упирался и вставал в горле непроходимым комом. Еще никогда в жизни Сереге так сильно не хотелось одновременно уйти и остаться. Ощущение было совершенно непереносимым. Когда ледяная рука удушья, казалось, окончательно сомкнула костлявую кисть на горле, раздалось спасительное короткое жужжание, забытого на диване айфона жены. Втянув в себя пару молекул оставшегося воздуха, Сергей не спеша встал, покачиваясь, подошел и ткнул пальцем в экран. На сонно светящемся поле красовались аккуратно сложенные в столбики цифры от нуля до девяти и висела ясная, как транспарант, надпись: «Введите код-пароль».

Шлюз со скрипом захлопнулся, и автоматика немедленно принялась повышать давление воздуха в корабле. Серега шумно и свободно вздохнул. Спасительный кислород густыми струями прибывал отовсюду. Некоторое время Сергей вкусно и не спеша дышал. Затем подошел к столу и тщательно сложил из огромного листа стенгазеты большой и красиво-разноцветный самолет. После вышел тихонько на балкон, закурил, выпустив густое облако дыма, и запустил самолет в ночь, прямо навстречу мерцающим в пустом космосе звездам…


Объемный пластиковый чемодан закрылся удивительно легко. В нем лежало два спортивных костюма, десять футболок и шорты с носками. Поверх расположилась маленькая папка с документами. В соседней комнате зло и обиженно выговаривала кому-то по телефону про свою судьбу Вероника.


Ирина Бубнова
«Крест»

Иван Крестьянов сидел в своем кабинете Небесной канцелярии и изучал дело нового клиента под номером 33. Клиент – молодой архитектор мостов, что весьма символично, учитывая постоянные обрывы в личной жизни. Талантливый и одинокий, с кучей фобий и большим самомнением, за которым прячется неуверенность в себе.

«С этими талантами вечно проблемы, живут как голодные звери-одиночки в поисках признания», – пытаясь отстраниться, подумал Крестьянов. Он сам когда-то был такой же, что мешало ему судить объективно. Но муки совести не мучили Ивана, он их оставил там, среди живых. Листая страницы дела, он мрачнел, и план исполнения Высшего Указа о проработке души получался жестким…


Николай Владимирович Уваров чувствовал себя на вершине мира. Он так долго к этому шел, и вот его проект кубовидного светящегося пешеходного моста через Днепр выдвинут на Прицкеровскую премию. Вечером с командой пошли отмечать в ресторан. Ощущение собственного превосходства усиливалось с количеством выпитого алкоголя. Друзья и коллеги усердно подначивали Колю:

– Выпьем за бога архитектуры Николая Уварова!

– Спасибо, друзья! Не могу с вами не согласиться, я и есть Бог, и другого нет! – сказал он царственным тоном и поправил невидимую корону.

Яркая вспышка упавшей кометой осветила зал. Откуда-то сверху, словно пьяный глюк, опустилось белое и пушистое, как в мультике, облако:

– Если ты Бог, прими Его участь, – прогремел голос, и белые руки с длинными полупрозрачными пальцами надели на голову архитектора венок из колючек…

Николай открыл глаза и попытался пошевелиться, резкая боль обручем сдавила голову. Теплая капля скатилась по виску. Уваров коснулся ее пальцем, посмотрел на размазанное красное пятно и попробовал на вкус – кровь?! Переведя дыхание, поднял руку и укололся – скрученная проволока с обрезками стальных колючек что-то делала на его вдруг длинноволосой голове. Он лежал, боясь пошевелиться, и вспоминал вчерашний вечер. Банкет, перебор с алкоголем, пьяный разговор с Ольгой, поставивший точку в их отношениях, руки с венком…

«Ну вот ты и Бог! Поздравляю тебя, Коля! И что будешь делать теперь с этой „участью“? Надо просто снять проволоку и подстричься», – размышлял он, глядя на отражение в зеркале на фоне белой кафельной плитки. Но венок не снимался, он будто врос в кожу, и попытки разрезать его плоскогубцами добавляли только ссадин на руках. От бессилия Николай присел и тихо заплакал, из глаз потекли кровавые слезы.

«Нет, только не это! Я не Бог! Я не готов и не хочу быть Богом! Мне только 33, и я обычный грешник, пусть и талантливый». Мысли путались и сбивались, наступая друг другу на пятки. Уваров сидел на полу ванной в трусах и венке, пытаясь дать рациональное объяснение произошедшему. Новый Всевышний не заметил, как легкая бледно-голубая пыль мягко и невесомо воронкой вошла в него через макушку и растворилась внутри. Взгляд серых глаз стал чужим и «мертвым».

«Ты подготовишь проект креста и сам сделаешь его. А потом установишь на самой высокой смотровой площадке Родины-матери и примешь распятие как очищение своей души!» – сказал голос внутри.

Николай наспех умылся, собрал в хвостик вьющиеся поседевшие волосы, завязал поверх венка черную бандану, обнаруженную в шкафу, и отправился на работу в Институт. Собрав сотрудников в зале для совещаний, сказал:

– Ребята, ближайшее время я буду занят собственным проектом. Прошу не отвлекать. Вы продолжаете работать в обычном режиме над плановыми заданиями.

– Вам помочь, Николай Владимирович?

– Нет, Саша. Я сам. И еще. Прошу все заказанные мной материалы доставлять ко мне в мастерскую немедленно. Спасибо, – кивнул Уваров и ушел к себе.

О случае в ресторане никто не помнил, странный вид и поведение начальника насторожили коллег, но мешать или сообщать куда надо они не стали, лишь наблюдали и незаметно фотографировали происходящее через стеклянную стену мастерской.

 

Но Николаю Владимировичу было все равно, он не ощущал усталости, почти не ел, не пил, не спал и никого не замечал. Начертил проект – чтоб стоял вечно, как однажды одному из сотрудников ответил Уваров, принялся варить металл, строгать на станке заказанную из Бразилии ятобу цвета разбавленной крови, пропитывать и обрабатывать ее средствами, от запаха которых убегали из помещения все, кроме автора сего творения. Зрелище завораживало: над трехметровым крестом в работе склонился худой мужчина с длинными волосами, отрешенным взглядом и терновым венком на голове. Казалось, сейчас мученику положат этот крест на спину, и Николай пойдет на свою Голгофу.

Через неделю крест был готов. При его виде крестились даже заядлые атеисты. Весь Институт ходил поглазеть на это чудо.

А Николай Владимирович впервые за неделю пошел домой – подготовиться к завтрашнему дню. В квартире было пыльно, душно и тихо, только часы на стене звучно отсчитывали время. Уваров сходил в душ, погрыз завалявшиеся сушки с водой, подготовил белую рубашку и подошел к окну. Полная луна висела, казалось, прямо перед ним, на уровне пятого этажа, и ждала, что будет дальше. Звезды мирно подмигивали, убаюкивая остатки разума.

«И завтра все это будет уже без меня. Завтра я буду свободен и чист», – подумал Коля, привычно поправляя венок.

Оторвавшись от звезд и цепляясь за остатки сознания, архитектор вспомнил детство в селе Томашовка под Киевом, учебу в интернате в здании бывшего поместья Хоецких с его загадочной историей и лабиринтами подвалов. В одном из них Николай и Ванька Крестьянов нашли альбом с картинками самых удивительных мостов мира и поклялись, что вместе построят самый красивый. «Как я мог потерять в себе того восторженного мальчика, мечтавшего одеть весь мир в хрустальные мосты, дарящие людям счастье встреч и красоты?! А Ванька, где он? Мы перестали общаться, как только он провалил экзамены в архитектурный. За все надо платить».

Утром Уварова разбудил телефонный звонок: ночью в Институте произошел пожар. По странному стечению обстоятельств, выгорела именно его мастерская. Креста там не оказалось, скорее всего, его украли. Полиция открыла дело о поджоге и хищении имущества.

Николай безучастно прошел в ванну, искоса глянул в зеркало и застыл на месте: ни венка, ни длинных волос. Зато сзади, опираясь на белую плитку, стоял огромный красный крест с прибитой внизу дощечкой-ступенькой для восхождения. «Тебе пора», – произнес голос внутри.

Николай ненадолго вышел и вернулся в белой рубашке, держа в руках большой закаленный стальной гвоздь и молоток. Уваров поднялся на крест так, чтобы грудь находилась на уровне пересечения досок, отрешенно посмотрел в последний раз на себя в зеркало, приложил гвоздь к сердцу и резким выверенным движением руки с неизвестно откуда взявшейся силой прибил себя к кресту…

Телефонный звонок отвлек Крестьянова от размышлений.

– Клиент номер тридцать три отработан.

Иван вздохнул, взял черную папку с номером 33 и открыл, чтобы убедиться в исполнении приказа. Поверх исписанных листов лежала фотография Николая Уварова, прибившего себя к кресту, который Иван «заботливо» доставил ночью своему другу детства, заодно устроил поджог в мастерской, взяв со склада телесных оболочек полицейского. Содеянное не принесло Крестьянову ожидаемого покоя и удовлетворения. Свои голодные игры он давно проиграл, и ничья смерть это не изменит.


Рейтинг@Mail.ru