Нил Гейман
Благие знамения. Подарочное издание с иллюстрациями Пола Кидби
…Глаз в крапивных зарослях резко переместился вниз…
– …Такого пса, который все понимает, умеет лазать в кроличьи норы и чтобы одно ухо у него было вот так вот забавно вывернуто. В общем, самую лучшую дворняжку. Чистокровную.
Сидевшая внизу компания не услышала тихого хлопка, который прозвучал на краю карьера. С таким звуком воздух заполняет вакуум, образовавшийся, к примеру, в результате превращения огромного пса в собаку весьма скромных размеров.
А шорох, который последовал за хлопком, возможно, был вызван тем, что одно ухо у этой собаки вывернулось наизнанку.
– И я назову его… – сказал голос Хозяина. – Я назову его…
– Ну? – подначивала девочка. – Как же ты его назовешь?
Цербер ждал. Настал решающий миг. Наречение. Оно определит его цель, его назначение, его сущность. Его глаза, которые теперь были гораздо ближе к земле, загорелись тусклым огнем, а в крапиву закапала слюна.
– Я назову его Псом, – решительно сказал Хозяин. – Чем проще, тем лучше.
Цербер замер. Где-то в глубине своего дьявольского собачьего ума он понимал: что-то идет не так, но ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться, а огромная любовь к Хозяину, внезапно охватившая его, подавила все дурные предчувствия. И вообще, разве ему решать, какого он должен быть размера?
Пес потрусил вниз по склону навстречу своей судьбе.
Правда, с каким-то странным ощущением. Ему всегда хотелось бросаться на людей, но только сейчас он неожиданно понял, что при этом ему хочется еще и вилять хвостом.
– Ты же говорил, что это он! – простонал Азирафаэль, рассеянно снимая остатки кремового торта с лацкана и облизывая пальцы.
– Это и был он, – сказал Кроули. – Уж я-то должен знать, верно?
– Значит, вмешался еще кто-то.
– Да нет же никого больше! Только мы с тобой! Добро и Зло. Наши или ваши.
Кроули в сердцах стукнул по рулевому колесу.
– Ты даже не представляешь, что со мной могут сделать там, Внизу, – сказал он.
– Думаю, примерно то же, что сделают со мной Наверху, – заметил Азирафаэль.
– А, брось ты. У вас же там непостижимое милосердие, – кисло буркнул Кроули.
– Да? А ты, случаем, в Гоморре никогда не бывал?
– Как же, как же, – ответил демон. – Там была отличная маленькая забегаловка, где подавали потрясающий коктейль из перебродивших фиников с мускатным орехом и толченым лимонником…
– Я имею в виду после.
– А.
– Должно быть, что-то случилось в той богадельне, – сказал Азирафаэль.
– Да быть того не может! Там же было полно наших!
– Чьих именно? – спокойно уточнил Азирафаэль.
– В смысле моих, – поправился Кроули. – Точнее, не совсем моих. Ну, ты понимаешь. Сатанистов.
Последнее слово он попытался произнести как можно более небрежно. Земной мир казался Кроули и Азирафаэлю на диво интересным местечком, которым оба надеялись наслаждаться как можно дольше, но мнения их совпадали крайне редко. За исключением одного: они полностью сходились во взглядах на людей, которые по той или иной причине решили поклоняться Князю Тьмы. При встречах с ними Кроули всегда испытывал неловкость. Оскорблять их, конечно, было нельзя, но он невольно чувствовал то же, что ветеран войны во Вьетнаме при виде соседа, явившегося в камуфляже и при оружии на собрание районной группы добровольного содействия полиции.
Кроме того, сатанисты всегда отличались каким-то унылым фанатизмом. Чего стоила одна эта возня с перевернутыми крестами, пентаграммами и петухами! Большинство демонов только плечами пожимали, ведь во всем этом не было никакой необходимости. Чтобы стать сатанистом, нужно лишь усилие воли. Можно всю жизнь им прожить и даже не догадываться о существовании пентаграмм, а мертвых петухов употреблять исключительно в виде цыплят табака.
Хотя некоторые сатанисты старой школы были, в сущности, вполне приятными людьми. Они произносили положенные слова, совершали положенные ритуалы – точно так же, как те, кого они считали своими противниками, – а потом возвращались домой и до конца недели жили непритязательной заурядной жизнью, в которой не было места никаким особенно грешным помыслам.
Что же до остальных…
От некоторых типов, называющих себя сатанистами, Кроули просто передергивало. Не столько от их поступков, сколько от того, как ловко они списывают все на счет Ада. Изобретут какой-нибудь тошнотворный план, до которого ни один демон не додумался бы и за тысячу лет, отвратительную и бессмысленную мерзость, измыслить которую способен лишь человеческий мозг, а потом орут: «Меня Дьявол заставил!» – и добиваются сочувствия суда. А ведь никому и в голову не приходит, что Дьявол вообще никого никогда не заставляет. Нет необходимости. Но как раз этого многие люди никак и не возьмут в толк. По мнению Кроули, преисподняя никогда не была средоточием порока, а небеса – оплотом добродетели; и те и другие – лишь игроки в великой космической шахматной партии. И только в глубине человеческой души можно обнаружить нечто неподдельное: истинную благодать и настоящее убийственное зло.
– Ах вот оно что, – сказал Азирафаэль. – Сатанисты…
– Не пойму, что там можно было перепутать, – пожал плечами Кроули. – Два ребенка. Всего два. Элементарное ведь задание. – Тут он запнулся. В тумане воспоминаний нарисовалась маленькая монахиня, которая еще тогда показалась ему чересчур взбалмошной даже для сатанистки. И еще кто-то там был… Кроули смутно припомнил трубку и джемпер в зигзагах, вышедший из моды еще в 1938 году. На этом типе прямо-таки написано было: «Я будущий отец!»
Должно быть, затесался еще и третий младенец.
Он сообщил о своем предположении Азирафаэлю.
– Ну и что из этого следует? – спросил ангел.
– Мы знаем, что тот ребенок должен быть жив, – сказал Кроули, – а поэтому…
– Но откуда мы это знаем?
– Если бы он вернулся Вниз, думаешь, я бы еще тут торчал?
– Логично.
– Итак, остается лишь найти его, – подытожил Кроули. – Первым делом просмотрим регистрационные записи.
Мотор «Бентли» завелся, и машина рванулась вперед, впечатав Азирафаэля в спинку сиденья.
– А дальше что? – спросил он.
– Дальше мы найдем ребенка.
– Ну а дальше-то что? – Ангел зажмурился, когда машину занесло на повороте.
– Не знаю.
– О-хо-хо…
– Я полагаю… прочь с дороги, дурень!.. ваши не согласятся… вместе со своим дурацким мотороллером!.. предоставить мне убежище?
– Я собирался о том же спросить тебя… Осторожно, пешеход!
– Он знал, чем рискует, когда вылез на улицу! – огрызнулся Кроули, втискивая «Бентли» между припаркованной на обочине машиной и такси, так что в оставшуюся щель не пролезла бы даже тончайшая кредитная карточка.
– Следи за дорогой! Следи за дорогой! Где хоть она находится, эта богадельня?
– Где-то к югу от Оксфорда!
Азирафаэль вцепился в приборный щиток.
– Нельзя же гнать по Лондону на скорости девяносто миль в час!
Кроули взглянул на спидометр.
– А почему бы и нет? – сказал он.
– Ты же угробишь нас! – Азирафаэль замялся. – Развоплотишь неприятным способом, – неловко поправился он, слегка успокаиваясь. – Во всяком случае, ты можешь сбить кого-нибудь.
Кроули пожал плечами. Ангел так и не свыкся с двадцатым веком – где уж ему понять, что как раз по Оксфорд-стрит запросто можно делать девяносто миль в час. Надо просто устроить так, чтобы никто не путался под колесами. А поскольку всем известно, что по Оксфорд-стрит с такой скоростью ехать невозможно, никто этого и не заметит.
По крайней мере, автомобили лучше лошадей. Двигатель внутреннего сгорания стал для Кроули просто Бож… благосло… в общем, настоящим подарком судьбы. В прежние времена ему приходилось ездить верхом только на огромных черных зверюгах с горящими глазами и выбивающими искры копытами, да и то исключительно по долгу службы. Этого требовал демонический этикет. Как правило, в итоге Кроули оказывался на земле. Он не слишком хорошо ладил с животными.
Где-то в районе Чизика Азирафаэль принялся рассеянно ворошить кучу кассет в бардачке.
– Что такое «Velvet Underground»? – спросил он.
– Тебе не понравится, – бросил Кроули.
– А-а, бибоп, – пренебрежительно сказал ангел.
– Знаешь, Азирафаэль, если бы миллион человек попросили рассказать о современной музыке, то вряд ли хоть один из них употребил бы слово «бибоп», – заметил Кроули.
– Да, вот это уже лучше. Чайковский. – Азирафаэль открыл футляр и вставил кассету в магнитофон.
– И это тоже тебе не понравится, – вздохнул Кроули. – Кассета в машине уже больше двух недель.
Тяжелые басы наполнили «Бентли», проносившийся мимо Хитроу.
Азирафаэль нахмурил брови.
– Как-то не припоминаю, – сказал он. – Что это?
– Чайковский. «Another One Bites the Dust», – сказал Кроули, прикрыв глаза («Бентли» проезжал через Слау).
Коротая время в дороге по сонным Чилтернским холмам, они послушали «We Are the Champions» Уильяма Берда и «I Want To Break Free» Бетховена. Но больше всего их порадовали «Fat Bottomed Girls» Воана-Уильямса.
Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.
В общем, так оно и есть. Но зато на Небесах самые лучшие хореографы.
Горстки огоньков, рассыпанных в закатную сторону по Оксфордширской равнине, отмечали погруженные в дремоту селения, где почтенные йомены готовились ко сну после долгого дня, полного редакторской правки, финансовых совещаний или разработки программного обеспечения.
На вершине ближайшего холма мерцало несколько светлячков.
Геодезический теодолит – один из наиболее зловещих символов двадцатого века. Стоит ему появиться где-нибудь в поле или в лесу, как вы понимаете: се грядет Расширение Дороги, истинно так, и воздвигнуты будут две тысячи жилых домов в полном соответствии с Духом Сельской Местности. Подготовка Руководящих Кадров воспоследует.
Но даже самый добросовестный землемер не станет землемерить в полночь, и тем не менее здесь торчала эта штуковина, вонзив глубоко в дерн острые концы треноги. Теодолиты, верхняя часть которых оснащена ореховой лозой или хрустальным маятником, а тренога украшена кельтскими рунами, по правде сказать, встречаются нечасто.
Легкий ветерок вздувал плащ на стройной фигурке, которая крутила ручки этого агрегата. Плотный непромокаемый плащ на утепленной подкладке.
В большинстве книг по черной магии утверждается, будто ведуньи творят свое колдовство обнаженными. А все потому, что большинство книг по черной магии написано мужчинами.
Молодую женщину звали Анафемой Гаджет. Она не отличалась потрясающей красотой. Каждая черта ее лица, если рассматривать по отдельности, выглядела весьма симпатично, но в целом создавалось впечатление, что это лицо как-то поспешно, не имея определенного замысла, скомпоновали из того, что попалось под руку. Вероятно, для ее внешности лучше всего подходило слово «привлекательная», хотя люди, которые способны написать это слово без ошибок, могли бы еще добавить «полная жизни» – но, поскольку от этого определения так и веет пятидесятыми, они, скорее всего, не стали бы.
Молодым женщинам внушают, что не следует гулять в одиночку темными ночами, даже в Оксфордшире. Но любой рыскающий маньяк потерял бы охоту заниматься глупостями, да и не только ее, доведись ему встретить на темной тропинке Анафему Гаджет. В конце концов, она же была ведьмой. Именно потому, что она была ведьмой и, следовательно, отличалась здравомыслием, она слабо верила в силу защитных амулетов и заговоров; всем им она предпочитала длинный хлебный нож, который и носила за поясом.
Посмотрев в окуляр прибора, она подкрутила колесико.
Потом что-то пробормотала.
Землемеры частенько бормочут что-то себе под нос. Что-то вроде: «Не успеешь оглянуться, а вот уже и объездная трасса» или «Ага, три с половиной метра плюс-минус комариное крылышко».
Но она бормотала нечто совершенно иное.
– Ночь черна… Луна светла, – бормотала Анафема. – Юго-восток… Запад-юго-запад… запад-юго-запад… о, нашла…
Она развернула геодезическую карту и посветила на нее фонариком. Потом, достав прозрачную линейку и карандаш, аккуратно прочертила на карте линию. Эта линия пересеклась с другой карандашной линией.
Анафема улыбнулась – не то чтобы ее что-то позабавило, просто она мастерски справилась с трудной задачей.
Затем девушка сложила свой затейливый теодолит, привязала его к багажнику черного велосипеда системы «садись-и-молись», завалившегося на живую изгородь, убедилась, что Книга по-прежнему в корзинке, и выкатила велосипед на туманную дорогу.
Велосипед был исключительно древним; в свое время его раму, похоже, смастерили из водопроводных труб. Он появился на свет задолго до изобретения трехскоростных машин, а может, и сразу же после изобретения колеса.
Но городок был совсем близко, у подножия холма. Волосы струились по ветру, плащ вздувался за спиной, словно купол парашюта, и, овеваемая теплым воздухом, она выжала из двухколесного орудия убийства все, на что оно способно. Ведь в такую пору дорога всегда свободна.
Мотор «Бентли» негромко потрескивал, постепенно охлаждаясь. А Кроули, напротив, горячился.
– Ты сказал, что видел указатель, – уточнил он.
– Мы слишком быстро промчались. К тому же мне казалось, это ты бывал здесь прежде.
– Одиннадцать лет назад!
Кроули бросил карту на заднее сиденье и снова завел машину.
– Может, спросим кого-нибудь? – предложил Азирафаэль.
– О да, – сказал Кроули. – Мы остановимся и спросим первого же встречного… который вышел прогуляться по ночной трассе, не так ли?
Он переключил скорость и рванул по узкой дороге, обсаженной буками.
– Странное местечко, – сказал Азирафаэль. – Неужели не чувствуешь?
– Что?
– Притормози.
«Бентли» вновь снизил скорость.
– Странно, – проворчал ангел. – Опять эти проблески…
Он поднес пальцы к вискам.
– О чем ты? Какие проблески? – спросил Кроули.
Азирафаэль посмотрел на него.
– Любви, – сказал он. – Кто-то по-настоящему любит это место.
– Не понял?
– Здесь повсюду разлита невероятная любовь. Я не могу объяснить понятнее. Тем более тебе.
– Это примерно как… – начал Кроули.
Шум, визг, скрежет металла. Машина остановилась.
Азирафаэль прищурился, опустил руки и неуверенно открыл дверцу.
– Ты в кого-то врезался, – сказал он.
– Нет, – сказал Кроули. – Кто-то врезался в меня.
Они вышли из машины. Позади «Бентли» на дороге лежал велосипед; его переднее колесо было трудно отличить от ленты Мебиуса, заднее, замедляя вращение, угрожающе пощелкивало.
– Да будет свет, – сказал Азирафаэль. Бледно-голубое сияние наполнило проселок.
Из придорожной канавы донесся чей-то голос:
– Черт возьми, как вы это сделали?
Свет погас.
– Сделали что? – виновато спросил Азирафаэль.
– О-ох, – теперь в голосе звучало замешательство. – Наверное, я обо что-то стукнулась головой…
Кроули выразительно глянул на длинную царапину вдоль блестящего крыла машины и вмятину на бампере. Вмятина выпрямилась. Царапина исчезла.
– Выбирайтесь, юная леди, – сказал ангел, вытаскивая Анафему из папоротников. – Все в порядке, ничего не сломали.
(Это было утверждение, а не пожелание; у девушки был небольшой перелом, но Азирафаэль не мог отказать себе в удовольствии сделать доброе дело.)
– У вас не горели фары, – начала она.
– У вас тоже, – сказал Кроули виновато. – Так что мы квиты.
– Увлекаетесь астрономией, да? – поинтересовался Азирафаэль, поднимая велосипед. Из передней корзины что-то высыпалось. Ангел показал на потрепанный теодолит.
– Нет, – сказала Анафема. – То есть да. Только посмотрите, что вы сделали с моим старичком «Фаэтоном»!
– Простите, с кем? – сказал Азирафаэль.
– С велосипедом. Он весь погнулся…
– Эта старая машинерия удивительно живуча, знаете ли, – весело сказал ангел, подталкивая к ней велосипед. В лунном свете блеснуло переднее колесо, идеально круглое, словно любой из кругов Ада.
Девушка с недоумением уставилась на велосипед.
– Что ж, поскольку все уладилось, – сказал Кроули, – лучше всего каждому просто отправиться своей… э-э… Вы случайно не знаете, как доехать до Нижнего Тадфилда?
Анафема продолжала разглядывать свой велосипед. Она была почти уверена, что никогда не видела седельной сумочки с набором инструментов.
– Да просто спуститься с холма, – ответила она. – Неужели это и правда мой велосипед?
– Разумеется, – сказал Азирафаэль, надеясь, что не слишком переусердствовал.
– Только у моего «Фаэтона» не было насоса, я точно помню.
Взгляд ангела вновь стал виноватым.
– Но здесь же есть крепление для него, – уныло сказал он. – Две маленькие скобки.
– Спуститься с холма, вы сказали? – спросил Кроули, подталкивая ангела локтем.
– Наверное, я все-таки стукнулась головой, – сказала девушка.
– Мы бы предложили подвезти вас, конечно, – быстро проговорил Кроули, – но нам некуда пристроить ваш велосипед.
– Разве что наверх, на багажник, – предложил Азирафаэль.
– Но у «Бентли» нет… А. Угу.
Собрав с земли содержимое велосипедной корзины, ангел сунул все на заднее сиденье и помог ошарашенной девушке забраться в машину.
– Нельзя оставаться в стороне, – сказал он Кроули.
– Тебе нельзя. А мне очень даже можно. Ты не забыл, что нас ждут другие дела?
Кроули бросил яростный взгляд на крышу «Бентли», где только что материализовался новенький багажник. С клетчатыми ремешками.
Велосипед поднялся в воздух, аккуратно улегся на крышу и туго затянулся ремнями. Кроули сел в машину.
– Где вы живете, милая? – наилюбезнейшим тоном спросил Азирафаэль.
– И фар у моего велосипеда тоже не было. Вернее сказать, когда-то были, но я их сняла, когда потекли батарейки, – сказала Анафема. Она посмотрела на Кроули. – Между прочим, – добавила она, – у меня с собой большой нож. Где-то здесь.
Азирафаэля потрясло ее подозрение.
– Мадам, уверяю вас…
Кроули включил фары. Сам он и без них все отлично видел, но какой смысл зря нервировать прочих водителей? Потом он завел машину и степенно съехал с холма. Дорога вынырнула из-за деревьев и через несколько сотен ярдов привела их на окраину городка.
Местность явно была знакомой. Прошло одиннадцать лет, но Кроули чувствовал что-то… словно далекий звон колокольчика в тумане.
– Здесь поблизости есть больница? – спросил он. – Ну, там еще служат монахини?
Анафема пожала плечами.
– Кажется, нет, – сказала она. – Здесь только один большой дом – Тадфилд-мэнор. Не знаю, что там сейчас творится.
– Божественный промысел, – проворчал Кроули.
– И переключатель скоростей, – продолжала недоумевать Анафема. – У моего старичка не было никаких скоростей. Я точно это помню.
Кроули склонился к ангелу.
– О боже, исцели этот велик, – саркастически прошептал он.
– Ну извини, я слегка увлекся, – прошипел в ответ Азирафаэль.
– А клетчатые ремешки?
– Шотландка нынче в моде.
Кроули тихо зарычал. Даже в тех редких случаях, когда ангелу удавалось осознать, что на дворе двадцатый век, он все равно не продвигался дальше пятидесятых.
– Вы можете высадить меня здесь, – подала Анафема голос с заднего сиденья.
– С удовольствием, – просиял ангел. Как только машина остановилась, он открыл заднюю дверцу и поклонился, словно старый слуга, приветствующий молодого массу на старой плантации.
Анафема схватила в охапку все свои вещи и вышла со всей возможной надменностью.
Она готова была поклясться, что ни один из ее попутчиков даже не прикасался к багажнику, однако велосипед уже стоял возле калитки.
На редкость странные типы, решила она.
Азирафаэль поклонился вновь.
– Искренне рады, что смогли помочь вам, – сказал он.
– Благодарю вас, – ледяным тоном произнесла Анафема.
– Может, поедем дальше? – предложил Кроули. – Доброй ночи, мисс. Ангел, в машину.
Ага. Теперь понятно. Значит, ей все-таки ничего не угрожало.
Посмотрев вслед машине, удалявшейся к центру городка, она направила велосипед по тропинке к своему коттеджу. Ей даже не приходило в голову запирать его. Агнесса наверняка предупредила бы насчет ограбления, ведь семейную историю она видела как на ладони.
Коттедж, который снимала Анафема, был меблированным – иначе говоря, был обставлен мебелью особого сорта, отвергнутой на милость мусорщика даже в местном благотворительном магазинчике подержанных товаров. Но это не имело значения. Анафема не собиралась задерживаться здесь надолго.
Если Агнесса права, то она вообще нигде не задержится. Как, впрочем, и все остальные.
Анафема разложила карты и прочие вещи на старом кухонном столе, под лампочкой, одиноко свисающей с потолка.
Что же ей удалось установить? Не слишком много. Вероятно, Оно находится в северном конце деревни, о чем Анафема и так догадывалась. Если она подходила слишком близко, сигнал просто оглушал, а если расстояние было слишком велико, не удавалось точно зафиксировать координаты.
Это раздражало. Где-то в Книге должен быть ответ. Беда в том, что для понимания Пророчеств необходимо постичь ход мыслей слегка свихнувшейся, но весьма неглупой ведьмы, которая жила в семнадцатом веке и излагала свои мысли как заправский составитель кроссвордов и головоломок. Другие члены семьи полагали, будто Агнесса специально формулировала свои предсказания так загадочно, чтобы скрыть их смысл от чужаков; Анафема же, подозревавшая, что порой ей удается мыслить как Агнесса, решила, что та попросту была зловрединой с отвратительным чувством юмора.
Она даже не…
Книга пропала.
Анафема в ужасе оглядела стол. Карты. Самодельный гадательный теодолит. Термос с горячим бульоном. Фонарик.
И прямоугольная пустота в том месте, где следовало бы лежать «Пророчествам».
Потеряла.
Но это же просто смешно! Что-что, а судьбу самой Книги Агнесса предсказала до мельчайших подробностей!
Девушка схватила фонарик и выбежала из дома.
– Это чувство, э-э… скажем так, прямо противоположно тому, что называют «мороз по коже», – сказал Азирафаэль. – Вот я о чем.
– Я никогда не говорю «мороз по коже», – сказал Кроули. – Хотя, конечно, ничего против него не имею.
– В общем, сердце греет, – в отчаянии произнес Азирафаэль.
– Увы. Ничего такого не замечаю, – с натянутой улыбочкой сказал Кроули. – Ты просто слишком уж чувствителен.
– Мне по должности положено, – сказал Азирафаэль. – Ангел не может быть слишком чувствительным.
– Я думаю, людям здесь нравится, и ты всего лишь это уловил.
– Никогда не улавливал в Лондоне ничего подобного, – заметил Азирафаэль.
– В том-то и дело. Значит, я прав, – сказал Кроули. – А вот и то самое место. Я помню каменных львов у ворот.
Фары «Бентли» осветили кусты рододендронов, что разрослись вдоль подъездной аллеи. Шины зашуршали по гравию.
– Не рановато ли будить монахинь? – с сомнением сказал Азирафаэль.
– Чепуха. Монахини на ногах круглые сутки, – возразил Кроули. – То у них вечерня, то повечерие – если это, конечно, не блюда местной кухни.
– Пошлые шуточки, – сказал ангел. – Зря ты так, право же.
– А ты их не защищай. Я же говорил – они из наших. Черные монашки. Нам нужна была какая-то лечебница поблизости от авиабазы.
– Не понял.
– Не думаешь же ты, что жены американских дипломатов рожают детей под присмотром монашек у черта на куличиках? Все должно было произойти вполне естественно. Здесь, в Нижнем Тадфилде, есть американская авиабаза, на ее открытие и приехала супруга атташе. Начались схватки, больницу на базе еще не оборудовали, и тут наш человек говорит: «Есть одно местечко поблизости». Вот как обстояли дела. Неплохая подготовка.
– Если не считать одной или двух незначительных деталей, – с самодовольной ухмылкой отметил Азирафаэль.
– Но ведь почти сработало, – быстро вставил Кроули, чувствуя, что ему следует вступиться за честь фирмы.
– Видишь ли, зло всегда содержит семена саморазрушения, – сказал ангел. – Сама его сущность – отрицание, и потому даже в час мнимой победы оно готовит собственный крах. Не важно, насколько грандиозен, продуман и надежен злонамеренный план. Греховность, присущая ему по определению, неизбежно ударит по зачинщикам. Каким бы успешным он ни казался до поры до времени, в конце все равно ждет провал. Все, что строится на скалах беззакония, бесследно сгинет в морях забвения.
Кроули немного поразмыслил над этим.
– Не, – сказал он. – Обычная некомпетентность, вот и всё. Эге-ге…
Он тихонько присвистнул.
Покрытый гравием двор перед особняком был заполнен машинами, которые едва ли могли принадлежать монашкам. Во всяком случае, «Бентли» здесь явно не котировался. В названиях большинства машин имелись слова «гранд» или «турбо», а на крышах торчали телефонные антенны. И среди них вряд ли нашлась бы хоть одна старше года.
У Кроули зачесались руки. Если Азирафаэль исцелял велосипеды и сломанные кости, то ему ужасно захотелось стянуть несколько приемников, проколоть пару шин и так далее. Однако он устоял.
– Ну-ну, – сказал он. – Помню, в былые дни монашки упаковывались по четверо в старые колымаги.
– Что-то не так, – сказал Азирафаэль.
– Может, теперь тут частная клиника? – предположил Кроули.
– Либо ты нашел не то место.
– Да то самое место, говорят тебе. Пойдем.
Они вылезли из машины. А через тридцать секунд кто-то выстрелил в них обоих. С невероятной меткостью.
Если и была у Мэри Ходжес, бывшей Тараторы, сильная сторона, так это умение подчиняться приказам. Она любила подчиняться. Ведь это так упрощает жизнь.
А вот перемены она терпеть не могла. Мэри искренне привязалась к Неумолчному ордену. Впервые у нее появились подруги. Впервые у нее появилась собственная комнатка. Конечно, она понимала, что здешние монахини занимались делами, которые с определенной точки зрения можно назвать дурными, но за тридцать лет Мэри Ходжес много повидала в жизни и не питала иллюзий по поводу того, что приходится совершать людям, лишь бы протянуть от зарплаты до зарплаты. Кроме того, здесь хорошо кормили, да и люди попадались интересные.
После пожара Неумолчный орден – вернее, то, что от него осталось, – съехал отсюда. В конце концов, его единственное предназначение уже было выполнено, так что монахини разошлись каждая своей дорогой.
Мэри решила никуда не уезжать. Ей очень полюбился особняк, и она сказала – должен же кто-то присмотреть за восстановлением дома. В наши дни за рабочими нужен глаз да глаз, чтобы они, так сказать, пахали как проклятые. Мэри пришлось нарушить обеты, но мать-настоятельница сказала, что волноваться не о чем – в черных орденах всячески приветствуется нарушение обетов, так было и будет всегда (по крайней мере, в ближайшие одиннадцать лет), так что если ей это в радость, то вот необходимые документы, а вот адрес, на который нужно будет пересылать почту – всю, за исключением писем в длинных коричневых конвертах с прозрачным окошечком для адреса.
А затем произошло что-то очень странное. Оставшись одна в полуразрушенном доме, работая в одной из немногих уцелевших комнат, споря с рабочими в поседевших от штукатурки комбинезонах и с заложенными за уши окурками, воюя с карманными калькуляторами, которые показывали другой результат, когда речь шла о ветхих банкнотах, она обнаружила нечто доселе неведомое.
Под слоями глупости и рвения она обнаружила Мэри Ходжес.
Оказалось, что ей вполне по силам докопаться до сути строительных смет и вычислить налог на добавочную стоимость. Проштудировав несколько библиотечных книг, она пришла к выводу, что заниматься финансами очень интересно и вовсе не сложно. Переключившись с женских журналов, тематика которых ограничивалась любовными историями и вязанием, на те, в которых рассказывалось об оргазмах, она мысленно заметила, что надо бы испытать хоть один, если представится случай, после чего отбросила и эти журналы, сочтя их еще одной вариацией романтически-рукодельной темы. В итоге Мэри начала почитывать издания, в которых говорилось о слиянии корпораций.
После долгих размышлений она купила в Нортоне небольшой домашний компьютер, весьма позабавив этим снисходительного молодого продавца. Плодотворно потрудившись два выходных дня, она привезла компьютер обратно. И не для того, как подумал продавец, чтобы приобрести недостающий шнур или дисковод, но потому, что в системном блоке не было 387-го сопроцессора. Это до продавца дошло – он же все-таки стоял за прилавком и понимал некоторые длинные слова, – но дальнейший разговор быстро покатился вниз по склону за рамки его компетентности. Мэри Ходжес, однако, предъявила ему новые журналы. Названия большинства из них включали аббревиатуру «ПК», а все важные статьи и обзоры были аккуратно обведены красными чернилами.
Она прочла статью о Женщинах Новой Формации. Прежде ей и в голову не приходило, что она была Женщиной Старой Формации, но, подумав как следует, она решила, что определения такого рода, в общем, недалеко отстоят от любовных историй, вязания и оргазмов, а что действительно важно – так это быть собой, причем изо всех сил. Мэри всегда любила одеваться в черное с белым. Так что ей оставалось лишь укоротить юбку, надеть каблуки повыше и сбросить плат.
И вот как-то раз, листая журнал, она узнала, что в стране налицо неудовлетворенный спрос на просторные здания с обширными приусадебными участками, принадлежащие людям, которые осознавали бы растущие потребности деловых кругов. На следующий день Мэри заказала партию канцелярских принадлежностей с логотипом Центра подготовки руководящих кадров «Тадфилд-мэнор», рассудив, что к тому времени, когда их напечатают, она уже выяснит все необходимое и сможет приступить к делу.
Рекламные объявления вышли на следующей неделе.
Все обернулось ошеломляющим успехом, поскольку Мэри Ходжес, начав новую карьеру (перспективная цель – стать Мэри Ходжес), быстро осознала главное. Обучение руководителей не сводится к тому, чтобы сажать людей перед проектором и показывать им сомнительные слайды. Современным компаниям требуются гораздо более эффективные методы.
И она обеспечила их.
Кроули рухнул на землю, привалившись спиной к какой-то статуе. Азирафаэль уже лежал на спине под кустом рододендрона; по его фраку расползалось темное пятно.
Кроули почувствовал, как увлажняется его собственная рубашка.
Что за ерунда! Оказаться убитым сейчас было бы в высшей степени неуместно. Придется придумывать всевозможные объяснения. Не так-то просто получить новое тело; обычно требуется по всей форме отчитаться о том, что ты сделал со старым. Все равно что раздобыть новый карандаш в особо зловредной канцелярии.
Он недоверчиво взглянул на свою руку.
Демонам полагается видеть в темноте. И он увидел, что его рука пожелтела. Значит, он истекал желтой кровью.
Кроули с опаской лизнул палец.
Потом он подполз к Азирафаэлю и внимательно взглянул на его рубашку. Если пятно на ней было кровавым, то с биологией явно творилось нечто странное.
– О-о-ох, больно-то как, – простонал павший ангел. – Меня стукнуло прямо под ребра.
– Да, но разве кровь у тебя голубая? – спросил Кроули.
Азирафаэль открыл глаза. Похлопал себя правой рукой по груди. Приподнялся с земли. И провел такой же беглый осмотр потерпевшего, как и Кроули.
