Никтория Мазуровская
Стану Солнцем для Тебя
– Ты чего не спишь?
– Не знаю, не спится, – она выдавила это сквозь сжатые зубы, почти зашипела на него и глазами зло сверкнула, поднялась с дивана и пошла к лестнице, – Ладно, ужин на столе, а я спать.
– Марин, ты чего? – его до костей пробрало этим ледяным безразличным тоном, что она говорила про ужин и спать.
Но Марина не стала останавливаться и просто поднялась в спальню, ее всю потряхивало от злости и сдерживаемой обиды и ревности. А если бы она в такое время домой пришла, он бы как себя повел? Начал орать или молча проигнорировал? Как же ее все бесило, и она сама себя бесила в первую очередь.
Ведет себя как… как… дура влюбленная.
Костя не собирался давать ей отступать сейчас, у него голова должна работать в одном направлении,– разборок и непоняток дома он себе позволить сейчас не мог. Поэтому, без лишних слов, бегом взбежал по лестнице и вслед за женой вошел в спальню, плотно прикрыл дверь и нашел взглядом Марину.
Она стояла возле зеркала во весь рост и рассматривала себя с преувеличенным интересом, на него внимания вообще не обращала, пыталась выглядеть безразличной, но он то видел ее всю, насквозь, собственной шкурой все ее эмоции ощущал.
– Что происходит?
– Где? – уточнила она, не отрывая своего взгляда от проклятого зеркала, а Костя от этого уже начал заводиться и закипать. По горло достали недомолвки ее. Они вроде вместе жили, но при этом Марина от него отгородилась стеклом бронебойным, когда хочешь достучаться и донести, а хрен получится.
– Не где, а с тобой!
– Со мной все хорошо, – спокойно пожала плечами, из-за чего тонкая кофточка аппетитно обтянула ее грудь и Косте пришлось себя одернуть и перестать пялиться на красивую и желанную женщину.
– А мне так не кажется, Марин, я устал, на работе такое творится, что мозги кипят. И я понимаю, что сейчас уделяю вам с Ильей мало времени, но потерпи чуть-чуть, я прошу, не злись.
– А я не злюсь, Костя, с чего мне злиться? Ты приходишь домой ночью, уставший и выжатый, как лимон, с чего мне злиться?!
Марина старалась говорить спокойно и отстранённо, но, когда Костя подошел к ней и встал за спиной так близко, что она его дыхание на шее почувствовала, спокойной оставаться было трудно, у нее дыхание перехватило от этой близости и коленки стали слабыми, еще чуток и она свалится к его ногам. К ногам победителя, – он ведь своего добился. Она сидит дома, практически не работает и ждет его, караулит дурацкий ужин, разогревая через каждые полчаса, чтобы Костя поел горячего, а то ведь он на обед домой не приехал.
Тьфу, дура, твою мать! Идиотка влюблённая .
– Марин, это работа и мы скоро все решим, и поедем в отпуск, как и планировали, Илюху с собой возьмем, можно даже его каникул не ждать. Ну чего ты?
Костя попытался ее обнять, но она его руки с себя сбросила и отступила в сторону и, наконец, перестала на себя в зеркало смотреть. Буквально пожирала его глазами, осматривала всего с ног до головы, искала в его облике что-то ему непонятное, а потом убила своим вопросом:
– Ты с кем-то спишь? Кто она?
– Не понял? – Костя даже отступил и головой тряхнул, подумал глюки от перенапряжения.
– Чего ты не понял? Я спросила: с кем ты спишь!?
– Марина, твою дивизию, ты совсем охренела? – он зашипел на нее, а хотелось заорать и встряхнуть эту ненормальную, чтоб мозги на место встали, – С чего такие мысли?
Она тоже зашипела на него как змея, набросилась со своими обвинениями, глазами сверкала и только что бить не начала:
– Ты уже который вечер приходишь домой за полночь, весь такой уставший и убитый. Работа-работа, а остальное, когда?!
– Это не аргумент!
– Ты ко мне… – она взволнованно сглотнула ком в горле, отвела глаза от его требовательного взгляда, и сама не верила в то, что говорит, но заставила себя произнести, – … ты со мной не спишь. Не трогаешь даже. А значит, спишь с кем-то другим!
Столько было в ее тоне и словах злости и невысказанной обиды, ревности, что его аж тряхнуло всего, а потом он еле себя сдержал от радостного хохота.
Марина. Маришка, его Царевна-Несмеяна, ревновала, оказывается, все это время. И злилась на него и на себя именно за это. А он то думал, чего его чуть ли не под микроскопом осматривает всего с ног до головы, и принюхиваться стала?!
Боже мой, кто бы ему сказал, что можно в один миг стать таким счастливым просто от того, что родная, любимая жена жутко ревнует.
– Дурочка, – проговорил тихо и двинулся к ней, – Какая же ты у меня дурочка, Маришка. Невозможная, упрямая, но любимая ревнивая дурочка.
Марина отступала от него, шла спиной и даже не видела куда шла. А вот Костя прекрасно знал, куда.
– Мне, кроме тебя, никто не нужен, а ты напридумывала такого… мне даже в голову прийти не могло, что ты до такого додумаешься!
– А что я еще могла подумать? Ты ж меня постоянно лапал, целовал, а тут? Как подменили, весь святой из себя стал, недотрога, блин!
Он весело фыркнул и скинул с себя пиджак, отбросил тот в сторону, начал расстёгивать пуговицы на рубашке и взгляда от нее не отрывал, смотрел на Марину, предвкушал. Она сама напросилась, сама его довела, пусть потом не говорит, что он ей спать не дает. Специально же себя сдерживал, не трогал, боялся, что ей больно или неприятно будет, давал время привыкнуть к нему в ее постели, а она оказывается…
А Марина за его руками следила, не отрываясь. Как он пальцами пуговицы рубашки из петель освобождает. Как расходятся полы рубашки, обнажая белую кожу с курчавыми рыжими волосами на груди.
У нее сердце с ритма сбилось, и дыхание стало частым, тело ватным сделалось и неимоверно горячим, внизу живота болезненно запульсировало. Она уже была готова принять его всего. Уже изнывала по горячей плоти внутри себя, и пустота становилась невыносимо болезненной, но она и с места двинуться не могла, зачарованно смотрела, как Костя расстегнул рубашку, стащил ту с плеч и, как и пиджак, отбросил в сторону, пошел к ней.
Марина взгляд на него не поднимала, дышать боялась. А зря.
Костя подошел совсем близко, так что она сквозь кофту пижамную смогла жар его тела ощутить, собственной кожей.
– Посмотри на меня, – не просьба, а приказ, – Ну же, красавица моя, посмотри на меня!
Он рукой ласково ее за подбородок обхватил и потянул вверх, чтобы она ему в глаза заглянула.
И Марина посмотрела в серые, полные страсти и любви глаза. Его взгляд кричал, что ее сейчас отлюбят во всех мысленных и не мысленных позах, и отступить ей он ни за что не даст.
А дальше слов уже было не нужно: ни приказов, ни просьб.
Костя на ее рот набросился, жадно целуя, без прелюдий и нежностей, сразу глубоко и властно, потому что брал свое, то, что ему всегда принадлежало, и будет принадлежать. Всегда. Навечно. Этот ее мягкий чувственный рот, непередаваемый вкус: сладкий и нежный; бесстыдный язык, принимающий бесспорно весь его напор и жадность. И Марина в этом поцелуе тоже пассивной не была. Она пила его, наслаждалась жадными уверенными касаниями его горячего влажного языка, покусывала и посасывала, заставляя Костю стонать и рычать.
Они незаметно подошли к краю кровати и оба начали лихорадочно избавляться от одежды, целовались как сумасшедшие, не отрываясь практически, только когда с Марины кофту стягивал, сумел от ее губ отлепиться, а так, будто присосался весь, не мог насытиться ее вкусом, ее мягкостью. Тем, как отвечала, как отдавалась ему в этом безумно полном, невысказанной нужды, сладком поцелуе.
Спустился ниже. Провел языком дорожку по нежной шее, куснул местечко, где пульс яростно стучал и улыбнулся ее нетерпению, когда почувствовал ее шаловливые ручонки у себя под поясом брюк.
Ее ладошка скользнула по набухшей плоти, сжала, провела вверх-вниз по всей длине, а он вздрогнул всем телом. Она, выступившую влагу ощутила и улыбнулась довольно, губы облизала, и Костя от этого всего чуть умом не тронулся, чуть не кончил.
– Нет, моя красавица, так не пойдет, – прохрипел ей на ухо, прикусил мочку, обвел языком впадинку за ушком и дождался ее разочарованного стона.
Костя пихнул ее на кровать, а сам навалился сверху через мгновение, только от брюк и трусов избавился, а то непорядок: его Маришка уже вся голенькая и готовая. А он только на старте, можно сказать, начал тормозить.
Целовал ее ключицы, тонкие и невероятно красивые, они делали ее облик таким уязвимым, что он не утерпел и укусил сильней, чем следовало, но Марина только застонала в голос и выгнулась навстречу его губам и рукам. Открылась ему в своей слабости, в своем желании, у нее даже запах изменился или ему так казалось, но для него она пахла сейчас желанием.
У Кости башню уже сносило, и сил терпеть не было, но он должен был ее всю зацеловать, чтобы даже в мыслях она его с другой не представляла.
Рукой под ее спину нырнул и прижал горячее влажное тело к себе, погладил аппетитную попку, сильней сжал, добиваясь очередного жаркого нетерпеливого стона.
Губами спустился к груди, к затвердевшим горошинам сосков, согрел своим дыханием, облизал и ощутил, как Марина вся задрожала от этого.
Она и вправду дрожала, горела под его умелыми губами и руками, стонала, брыкалась, но не отталкивала, а наоборот пыталась стать еще ближе, еще тесней. Цеплялась за его плечи и тянула к себе, пыталась до него дотянуться, чтобы еще раз поцеловать, но Костя не сдавался. С упорством танка целовал ее тело, покрывал всю ее кожу жаркими влажными касаниями, и не пропустил шрам. Длинный и тонкий, он начинался на груди и заканчивался внизу живота, он его лизал, прикусывал и точно оставил засосы, но Марине было плевать. Она кайфовала от его настойчивости, от его жадности, от его утробного рычания и того, что он себя сдерживал ради нее, потому что хотел ей что-то доказать.
Пусть. Лишь бы вот так продолжал ее целовать и ласкать. Пусть доказывает.
Марина гладила его руки, целовала все, до чего могла дотянуться: шея, плечи, грудь. Урывками впивалась своими ногтями в его кожу, оставляя красные следы, когда он ее доводил до вершины, а потом отступал, давал передышку, и начинал заново: снова целовал, снова сжимал ладонями, грел дыханием ее грудь, доводил пальцами до оргазма.
– Я больше не могу так, хочу тебя внутри! – со стоном проговорила ему в рот и выгнулась навстречу его рукам, шире развела ноги, потерлась лобком об его горячий твёрдый пах, – Пожалуйста!
– Скажи, что больше никогда не будешь представлять меня с другой! Только с собой! – он намеренно медленно начал погружаться в ее горячую влажность, специально растягивал удовольствие, хоть и сам еле сдерживался, чтобы не войти в нее одним резким толчком, – Скажи!
Костя ей в ухо рычал, она от удовольствия и потребности в его сильных и мощных толчках уже не соображала ничего.
– Только со мной, – послушно повторила и выгнулась ему навстречу еще больше, и застонала, почти, срываясь на крик, когда Костя в нее вошел целиком и до конца.
– Только с тобой! – шептал ей на ухо, двигаясь в ней быстро и сильно, на грани с оргазмом, снова доводил ее, снова замирал и начинал по новой, – Только с тобой, Мариша, только с тобой!
Долго сам не выдержал, ускорял темп, двигался в ней и стонал от удовольствия. Такая узкая, такая тугая и только его. Для него специально сделана. Для него вся такая идеальная: снаружи сущий ангел, а внутри выкованная из самого прочного метала, который в его руках плавится. Для него она идеальная, потому что любимая.
– Я люблю тебя!
А потом их накрыл оглушающий по своей силе оргазм. Так тряхнуло, что сердце остановилось и в глазах темнота. Так хорошо, нереально просто.
И сил, чтобы оставить ее, и покинуть тело уже не было, еще хотел в ней быть, чувствовать, как она вся сжимается, как дрожит, но скатился с нее, боялся придавить. Сумел только на бок перевернуться и Маринку к себе прижать тесней, поцеловать в тонкое, еще вздрагивающее от полученного удовольствия плечико, и отрубиться до самого утра.
ГЛАВА 19
– Мне это не нравится!
– А тебе и не должно это нравиться, но другого выхода я лично не вижу, или ты собираешься до конца света ждать ее появления?!
Руслан Дарчиев на него выжидательно смотрел, а Костя себя внутренне усмирить пытался, и свой страх и свое недовольство всей ситуацией.
– Скажешь, сам бы стал так рисковать?
Руслан отвел взгляд. Конечно, он бы не стал, а Косте придется поставить на кон жизнь любимой женщины в попытке ее же защитить. Дурдом.
Как же его, бл*ть, злила эта необходимость. Но, по-другому не получалось. Марина уже с ума дома сходила, понимала, и сама рисковать не хотела, так что сидела дома и выходила только в окружении охраны, и всегда, незримой тенью, где-то рядом терлась Зима.
Это, кстати, ее план был: на живца вот так ловить ту долбанную сумасшедшую.
Если убрать эмоции, если только разум оставить, то Костя мог согласиться. Но, слов из песни не выкинешь, то есть эмоции убрать и отстраниться не получалось. У него перед глазами все темнело, когда он только представлял, какая свистопляска может начаться. Бешеный риск. И на кону жизнь Марины. Наконец, его жизнь, жизнь Ильи. Как тут можно эмоции в сторону убрать и думать хладнокровно, и дать этим ненормальным подставить его женщину под удар?
– Ты мне зубы не заговаривай! – рыкнул на него Руслан и поднялся со своего кресла, подошел к окну и вдаль уставился, – Марина, что думает?
– Марина хочет вернуться к работе в нормальном режиме, так что согласна рискнуть.
– Так какого хрена ты мне тут мозги компостируешь?
– Ты понимаешь, если что-то пойдет не так, она пострадать может?! Я чуть с катушек не слетел после той аварии, а ты мне предлагаешь опять во все это влезать? Ты мне гарантию дашь, что моя жена живая останется?! Ты кто? Господь Бог?!
– Константин Алексеевич, – в их разговор вмешалось третье лицо, – Я буду рядом постоянно.
– Можно подумать, твоему слову я верить могу, наемнику, который родную маму за тысячу зеленых продаст, – рыкнул недовольно на женщину, хоть и за женщину ее Костя не считал, – машина для убийств, никак иначе.
– Насчет мамы Вам не скажу, у меня ее не было никогда, а вот гарантию могу дать. Ваша сталкерша, именно съехавшая с катушек баба, она мстит. Она долго выжидала, чтобы нащупать Вашу болевую точку, а как только нащупала, сразу на нее надавила, но все сорвалось и теперь она в ярости, значит, будет делать ошибки, не будет такой осторожной, как раньше.
– Я понял, понял. Нам нужно ее спровоцировать. Но мне легче самому под пули встать, чем пустить под них Марину.
– Это похвальное желание, Константин Алексеевич, но в данный момент Вы ходите, практически без охраны и никаких покушений не было. Ее цель не Вы сами, а Ваша семья. И поймать мы ее сможем только на этом, и надо делать все в темпе.
– Почему?
– Если дать ей больше времени, она остынет и упокоится, начнет соображать и уйдет в подполье еще на несколько месяцев, а может даже лет – ждать эта тварь умеет, этого не отнять. А нам такое не нужно, неизвестно, что она еще придумает.
Костя со вздохом откинулся на спинку кресла. Ему нужно было обдумать все как следует и уже что-то решать, исполнение плана займет неделю, и за это время реально подготовить все как нужно, но ему еще эту неделю нужно прожить. Ей-богу, он поседеет пока они из этого дерьма выберутся.
– Что успела нарыть по поводу ее мотивов? Я, хоть убей, не понимаю, почему она ждала так долго.
Женщина, сидевшая в уголке его кабинета, вдруг встала и с папкой в руках направилась к нему.
Костя старался на нее не пялиться. Что только про нее не слышал, какие только слухи не доходили про ее службу, про ее работу на одного нефтяного магната, и никак образ наемного убийцы и солдата, положившего в свое время хренову тучу народа, не вязался с этой хрупкой тонкой блондинкой, с голубыми ясными глазами (а скорей всего это были линзы) и веснушками на лице. Козырек кепки был низко опущен и скрывал ее лицо от камер наблюдения и людей, что выше ее ростом, а таких было много. В ней не больше метра шестидесяти пяти, но за эти дни Костя успел ее рассмотреть, как следует, или она ему позволила это сделать, прекрасно понимая, что никакого доверия мужчина к ней не испытывает, но должен был допустить ее в дом, к своей жене и ребенку. Необходимость, на которую он уже пошел, а теперь эти два стратега требовали еще одной уступки, но уже более весомой и опасной.
– А наша девочка оказалась не так проста.
Женщина бросила к нему на стол папку, и он ее тут же открыл, посмотрел на фотографию: изменилась сильно, он помнил эту девочку именно девочкой: молодой и дерзкой, смешной, а на фото была угрюмая, ненавидящая весь мир женщина. Обычные данные: год рождения, место проживания, дата и обстоятельства смерти. Заключение эксперта. Была заражена СПИДом, от него и скончалась в психиатрической лечебнице.
– А на самом деле?
Костя уставился в ледяные голубые глаза, и девушка не спешила их отводить. Для нее все это было игрой, ему так казалось, а что там у нее в голове было, на самом деле, один черт знает.
Руслан к ним присоединился, пролистал папочку и тоже посмотрел на своего новоприобретённого союзника.
– Она была беременна, когда Вы ее в лечебницу отправили, но уже заражена СПИДом, по словам тех, кто там работал, и кого удалось найти.
У Кости в глазах начало двоиться и сердце застучало бешено, кровь по сосудам перегоняя. Ярость накатывала такая, что будь он здесь один, разнес бы кабинет к чертовой матери. Но сейчас мог себе позволить только кулаки от бессильной злости сжимать и разжимать.
– Думаешь, это был ребенок Лешки?
– Вашего брата? – она переспросила, а потом качнула головой, – Сложно сказать. Вы ведь не были близки с ним, я так понимаю, и он не особо делился с Вами своими проблемами.
– Единственной его проблемой был я сам, потому что палил его, не давал денег, если кончались, не закрывал его долги и не вытаскивал из передряг. Думал, повзрослеет, а тут вылезла эта Настя, и он свихнулся на девочке, помешался просто.
– Эта девочка, как Вы говорите, была обыкновенной барыгой, что для Вас тайной не было, ширялась периодически и спала не только с Вашим братом, хоть у нее и были на него серьезные планы.
– Что случилось с ребенком?
– Выкидыш на позднем сроке, удивительно как она сама не сдохла.
– Я не понял один момент, у нее СПИД был или нет? – Руслан внимательно пролистывал папку и вскинул на Зиму вопросительный взгляд.
– Это сложно проверить на самом деле, никаких ее следов в лечебнице не осталось, все выбросили или уничтожили. Но я так думаю, это липа.
– Думаешь, Настя врача соблазнила?
– Практически в этом уверена, я проверила: тогда работало три молодых доктора, которые в принципе по возрасту подходят под кандидатуру глупого соблазненного мальчика. Один из них пропал без вести, спустя месяц, после ее смерти.
– Значит, соблазнила его…
– Скорей, рассказала слезливую историю о злом и большом брате ее бывшего жениха, надавила на жалость потерей ребенка, и может, еще добавила, что вне стен больницы она была святой, а злой старший брат жениха хотел ее отыметь, но получил отказ и начал мстить, – Костя это не придумал, он же помнил, как она на него вешаться пыталась, помнил, как отшил эту малолетнюю дрянь, значит вот так должна была звучать ее версия, чтобы нормальный умный парень повелся.
– Ну, или так, – женщина согласно кивнула и присела на край стола, – А дальше он ей помог, инсценировал смерть, подправил документы и где-то спрятал на время, а потом исчез и сам.
– Думаешь, до сих пор ей помогает?
– Нет, она не дура тащить за собой такой влюбленный балласт, такие дураки будут людей на путь истинный направлять, а она задумала мстить. Я думаю, они поженились или что-то вроде, но вскоре он продал свою квартиру и уехал в закат. Соседи говорят, уезжал не один, а с девчонкой молодой.
– Интересно, живой или нет? С ним бы поговорить.
– Вряд ли мы его сможем найти.
– Завалила? – Дарчиев с сомнением посмотрел на фото девушки, – А хотя, вы бабы, когда надо и машину на полном ходу остановите, что уж тут говорить.
Костя слушал этих двоих, а сам думал.
Значит, была беременна и, если мстит ему, спустя столько лет, скорей всего от Лешки ребенка ждала. А мстит, потому что он виноват в его смерти? Или, виноват в выкидыше? Удивительно, что наркоманка вообще смогла забеременеть и выносить, и пока он не спешил на себя взваливать смерть не родившегося ребенка. Но мстит она ему сейчас, хочет лишить его любимой женщины, а вот ребенка не тронула. И что это значит? В ней что-то человеческое было? Она ребёнка того хотела? Потому что Лешку любила? Так, что ли, получается?
Не понимал пока ни хрена.
Как можно человека любить и подсадить его на наркоту, каждый раз от встречи к встрече превращать его в ходячий труп, собственноручно травить ядом, убивать? Это, что ли, ее любовь? Если да, то очень-очень извращенная и ненормальная. Да язык не поворачивается ЭТО любовью назвать. Херня все это! Она долбанная сумасшедшая психопатка, которая загубила жизнь его брату, родителям и не родившемуся племяннику, а теперь нацелилась на его семью, стоило ему ее только обрести. Ребенка она, видите ли, не тронула, а матери его лишить не побоялась, тварь такая?!
Кажется, свое решение он уже принял.
– Шестерых хватит, они будут в гражданской одежде, ничем не будут привлекать внимания: никаких раций в ушах или телефонов у уха, – Руслан замолчал, подумал и добавил, – Пневматика или боевые?
Руслан смотрел на Костю и ждал его решения. Если пневматика значит все будет официально, понаедут менты и журналюги, делу дадут огласку и ход, ее скорей всего посадят. Но, во-первых, добраться до нее там будет сложней, а во-вторых: кто даст гарантию, что оттуда она не доберется до его семьи?
– Боевые, Руслан, боевые.
И никто больше и слова не проронил, все и так стало понятным. Он только что подписал для Насти смертный приговор, потому что как только эта тварь появится он спустит с поводка охрану, а самое главное Зиму, а она еще за всю свою многолетнюю карьеру не промахивалась. И ему с этим решением жить и спать, желательно спокойно и в одной постели с женой под боком: живой и невредимой. Если так нужно, если другого выхода Костя не видел, значит будет идти по головам, будет глотки рвать и убивать, сам себя удавит, но не даст какой-то чокнутой на всю башку бабе навредить его семье.
***
Марина волновалась.
Ходила из угла в угол и никак не могла успокоить бешено стучащее сердце, руки заламывала, разминала, кулаки сжимала и разжимала. Специально себя занять пыталась, чтобы не думать, не гадать.
– Мам, ты чего?
Илья заглянул на кухню, посмотрел на мечущуюся туда-сюда мать, о чем-то задумался, а потом все-таки подошел к ней, поймал за руку и обнял.
– Ты себя плохо чувствуешь?
Сын обеспокоенно заглянул ей в лицо, своими серыми глазами ей всю душу наизнанку выворачивая. Вот этим открытым беспокойством и выворачивал.
– Нет, зайчик, все хорошо, я просто волнуюсь за папу, – Марина прижала сына к себе, пытаясь так успокоиться, а сердце глупое все стучало и стучало.
– Ой, как стучит быстро, мам, может тебе чаю с мятой заварить?
– Нет, зайчик, все нормально, это пройдет.
– А что с папой? Он же на работе просто.
– Да-да, на работе, там у них проблемы, вот я и волнуюсь.
– Мама, я же не маленький мальчик, зачем ты мне врешь? Не хочешь говорить, так и скажи, ладно? – он снова заглянул ей в лицо, потянул ее на себя и поцеловал в щеку, – А чай я все-таки заварю.
Сын стал спокойно доставать с нижней полки заварку для чая, в холодильнике взял мяту свежую, и включил электрочайник.
Вырос ее мальчик, вон как быстро на кухне управляется.
– А Любаша где?
– Я их с Васей отпустила, им надо было на дачу съездить, пусть отдохнут, сами с ужином не справимся, что ли?
– Справимся-справимся, – мальчик для убедительности покивал головой, а потом хитро на нее глянул, – А может, пиццу закажем?
– А моська у тебя не треснет?
– Четыре сыра, м-мм…, а еще пепперони… Такую вкусную, с хрустящей корочкой?
Признаться, у нее чуть слюнки не потекли, что-что, а пиццу в их семье любили и уважали. Да и настроение не располагало стоять у плиты, что-то готовя, только продукты перепортит, Любаша еще потом два дня пилить будет. Лучше уж тогда пиццу.
– Закажем одну пиццу нам, одну парням, и еще горячие супы и салаты!
– Ну, мам! – сын недовольно поджал губы, – Салаты, фу. Я что, девчонка, что ли?
– Девчонка не девчонка, а гастрит появляется независимо от принадлежности к полу, тащи телефон и ноут мой, посмотрим, что там у них есть, и у ребят спроси, может им тоже горячее заказать.
Сын убежал сначала в комнату, где размещались те парни из охраны, что отсыпались, то есть не дежурили. А тех, кто сейчас исполнял свои обязанности, Костя подкармливать запретил, Сава тоже звонил, говорил, парней от работы не отвлекать, типа они не барышни кисейные, от голода не дохнут. Так что, она поступала так, как велели, нечего мужиков лишний раз из себя выводить.
Пока сын бегал по делам, Марина снова на часы глянула. Уже почти девять, а Костя так не приехал и не позвонил.
Ну вот, что за человек? Трудно ему, что ли позвонить и сказать: «Марина, я занят?» Или у нее от сидения дома просто уже крыша поехала? И она стремится контролировать все и всех? Мужа, в том числе?
Знает же прекрасно, что ему сейчас трудно, что на работе завал полный и еще эта чокнутая на их голову свалилась.
Правда, Косте она не станет ничего подобного говорить и жалеть его тоже не будет.
Она пытается наладить новую жизнь, прямо с той ночи, точнее с утра. Привыкает быть слабой, позволять решать свои проблемы мужу. И Костю мысленно только мужем называет, а иногда и вслух, когда одна и никто не слышит. Перекатывает это слово на языке, смакует, как звучит.
Ее муж решит их проблемы.
Ей позвонил муж и сказал ждать его на обед.
Она кормит мужа обедом/ужином/завтраком.
Она занимается любовью с мужем.
Марина помешалась. Скорей, потерялась или даже затерялась в новой для себя роли, в новых обстоятельствах. Но старательно привыкала и позволяла своей натуре начальника и биг босса вылезть только на работе, пусть пока она там появилась от силы три раза, а все остальное время через скайп, но хоть так могла удовлетворить свое желание покомандовать и побыть главной.
Это она уже поняла и приняла. Ей нет необходимости больше быть «мужиком» в семье, и уж тем более, в спальне.
У нее есть муж. И это его прерогатива: защищать и заботиться, решать проблемы.
Поэтому она терпеливо ждала его звонка после важной встречи. Ждала его решения. И одновременно боялась этого решения и последствий не для нее, для Кости.
Он сам говорил, что Марина не белая и пушистая, что она подстроилась под мир, в котором работала и перешла на «темную сторону Луны». На ту сторону, где полно грязи, мразей, подонков, нечестных на руку игроков. И сама, отчасти стала такой же. Поэтому, ей легче было принять, что ради себя и своей семьи она пойдет на убийство, не своими руками, конечно, но сути это не изменит.
И была уверена, что на это же пойдет Костя, вот только он на самом деле с другой, «светлой стороны Луны», где бывает, и встречается всякое, но люди продолжают оставаться людьми, не успевают замараться по самые гланды. И для Кости она хотела другого, чтобы и он не успел замараться, чтоб потом не терзался и смог жить с принятым решением.
Марина была уверена: Костя об этих мыслях знал и понимал ее, но не хотел, чтобы она решала, чтобы их отношения возвратились к исходной точке.
Так что, она сидела дома, в квартире, под охраной, и ждала мужа с работы, чтобы узнать его решение и дальнейший план действий.
***
Видит Бог, он не хотел возвращаться опять поздно и трепать этим самым Маришке нервы, но так получалось, что ему просто нужно было остаться один на один с самим собой. Принять то, с какой легкостью он практически подписал смертный приговор человеку. И не важно, плохой это человек или нет, но его совесть грызла за это, и в глаза себе смотреть было стыдно.
Но что его совесть, по сравнению с жизнью и благополучием его собственной семьи? Пшик! Просто пшик!
А то, что вот он сейчас думает и рассуждает…, ну так и он никогда святым себя не считал, мало, что ли, он сам делов наделал? Чего сейчас размусоливать и разводить сопли и стенания.
Сделал, да! Приказал, да! Переживет и он, и его совесть. Главное, чтобы его семья была цела и невредима, а с остальным он как-то да справится.
А дома его ждал ужин, накрытый по всем правилам, и даже со свечами и музыкой, тихо играющей, фоном.
Но самым главным были люди в гостиной: Марина стояла возле окна и покачивалась из стороны в сторону в такт тихой музыке, и Илья, пытающийся стянуть с большой тарелки самый вкусный, на его взгляд, кусок пиццы. И то, как эти два человека повернулись в его сторону и радостно улыбнулись, стоит всех мучений совести, сомнений, да вообще всего стоит.
– Я дома!
Они спокойно отужинали, посмеялись над нежеланием Ильи есть салат со шпинатом и кедровыми орешками, пытались не хихикать над его замечаниями по поводу «девчонок». Вместе собрали посуду, и отправили сына наверх переодеваться и чистить зубы.
А сами остались в гостиной и танцевали под тихую музыку и свет горящих свечей. Романтика. И уют. У него воцарился покой в душе, когда держал Марину в своих руках, когда обнимал и шептал ей на ухо всякие глупости и пошлости.
Но Марина так и не задала главного вопроса: терпела, пока они доберутся до спальни. Навалилась на него со спины, обняла руками, погладила по груди и царапнула соски ногтями, дождалась, пока он не задрожал в напряженном ожидании ее дальнейших действий, и спросила шепотом на ухо:
– Что ты решил?
Он перехватил ее руки своими, переплел их пальцы и поцеловал.
– Все будет в эти выходные, сделают быстро и без лишнего шума, но только после этого мы уедем сразу в отпуск, Марина, я не хочу лишнего внимания к нам ни от прессы, ни от органов,– адвокаты со всем разберутся.
– Я поняла, хорошо, мы уедем отдыхать.
Марина знала, чего ему это стоило. Сделка с собственной совестью всегда дорого стоит, но есть вещи, которые стоят намного дороже, а порой они становятся и вовсе бесценными. И такими вещами, для Кости, стала она сама и Илья. И он для них стал бесценным, просто пока она еще была не готова ему об этом сказать. Не хотела, чтобы подумал, что это в благодарность и не от всего сердца.
Но она обязательно выберет момент и скажет. Непременно скажет.
***
Закон подлости, чтобы в решающий момент все пошло кувырком и через одно место. Они напрочь забыли про Разецкого, а Андрею было важно увидеть Марину и поговорить с ней, объяснить все и рассказать, если угодно, то попросить прощения за все, что наворотил.
Это он собирался сказать и сделать. Марина по глазам его видела, что ему действительно жаль, что все зашло настолько далеко, и привело к таким последствиям. Видела. И старалась смотреть именно на него, а не на женщину, которая держала ее на «мушке» пистолета.
