Николя Бёгле
Заговор
Николай не успел сыграть роль посредника.
– Слушаюсь, инспектор.
Молодая женщина по-уставному кивнула начальнику и повернулась кругом.
– Значит так? Вы все предусмотрели, я даже ничего не успел сказать. Еще раз повторю: вы заслужили свою репутацию. Вот только, если она плохо выполнит ваше поручение, вам придется обижаться только на себя. Вам следовало бы прежде посоветоваться со мной, я бы порекомендовал более квалифицированного специалиста, чем она.
– Может быть, но у него не было бы такого, как у нее, мощного стимула показать, чего он стоит. Хотя бы ради того, чтобы отомстить за ваше унизительное обращение с нею.
Начальник полиции пошел вниз по лестнице, пробормотав несколько нелестных слов о женском поле.
– Николай! – окликнула его Сара и посмотрела на часы. – С этого мгновения у нас официально остается одиннадцать часов и двадцать семь минут.
– Если мы будем суетиться под давлением сверху, дело ни хрена быстрее не пойдет! – отозвался он.
– Учитывая характер вопросов, которые им будут задавать, люди начнут о чем-то догадываться, пойдет утечка информации. Так что у нас в запасе три, максимум четыре часа до того, как Вардё захватят десятки возбужденных журналистов, из-за которых вам придется все наличные силы бросить на предотвращение давки. Поверьте, вы больше не сможете спокойно работать. И это еще не считая паники, которая охватит местных жителей, а скоро и всю страну. Это будет настоящий катаклизм, Николай. Так что если вы можете хоть раз признать правоту министра внутренних дел, то сейчас как раз такой случай: будем делать свою работу как можно лучше, но и как можно быстрее.
– Я возвращаюсь на материк, чтобы руководить допросами. Думаю, на острове я вам больше не нужен. На случай, если понадоблюсь, вот мой номер, – сказал он, протягивая ей визитную карточку.
Потом начальник полиции исчез из виду внизу лестницы, и Сара услышала его тяжелые шаги на первом этаже.
Она завела на часах будильник, чтобы дать себе две минуты передышки, и привалилась к стене мезонина. От недосыпа болела голова, мышцы ныли от холода, и в ней все еще жил страх, пережитый, когда она висела на скале. В основном это непонятный страх, испытанный ею по отношению к самой себе, на который она оказалась способна.
Сара стала думать о сестре, родителях, друзьях, коллегах и, главное, о Кристофере и Симоне, которые скоро узнают новость об убийстве премьер-министра.
Она уже сейчас испытывала шок, который скоро охватит всю страну, а потом и часть мира. Самые безумные версии будут подпитывать разговоры в каждой норвежской квартире, куча вопросов будет крутиться по телевидению и в головах пяти миллионов не совсем проснувшихся норвежцев. Сердце забилось сильнее, дыхание участилось, челюсти сжались. Ее буквально изводило желание закурить сигарету.
Будь рядом с ней Кристофер, он бы нашел слова и жесты, чтобы ее успокоить. У них всегда было так. Когда один дрожал, другой не испытывал страха или, во всяком случае, не показывал его. Это было лицемерие, скорее острое осознание нужности одного другому. Взаимная щедрость, проявившаяся два года назад во время тяжелого испытания, когда Сара помогла Кристоферу спасти Симона от верной смерти.
В тяжелые моменты, связавшие их и заложившие основы их пары, они всегда протягивали друг другу надежную руку помощи. Между ними было абсолютное доверие, из которого выросло желание, а потом обещание взаимного счастья.
Чтобы компенсировать отсутствие Кристофера, Сара вернулась к привычке, от которой отказалась менее трех лет назад. Она достала из кармана карандаш и маленький блокнот с заметками по расследованиям, который всегда носила с собой.
Потом она принялась рисовать тело Катрины Хагебак, поза которого, раны и татуировка делали это убийство таким таинственным. Как будто она столкнулась с загадкой, большей чем убийство. Словно разгадать символику было важнее, чем установить мотив преступления.
Сосредоточенность на рисунке успокоила ее, мозг работал, рассматривая предположения на грани безумия. А что, если Катрина Хагебак сама убила своих телохранителей, прежде чем устроить собственную смерть? Это объяснило бы отсутствие следов взлома и легкость, с которой были уничтожены трое сотрудников службы безопасности. А что, если отец Катрины не так уж тяжело болен, как это утверждают, и только симулировал ухудшение самочувствия, чтобы отвести от себя подозрения?
По мере того как грифель карандаша скользил по листу, она мысленно прокручивала самые абсурдные идеи, словно для того, чтобы они не забивали ей голову, оставаясь нерассмотренными вариантами. Напряжение ушло, осталась только сосредоточенная работа мозга.
Она собиралась убрать свой блокнот с рисунком, как вдруг звякнул телефон, извещая о полученном сообщении. Насколько прекрасно она владела своими реакциями на людях, настолько же легко краснела в интимной обстановке.
Сара собиралась быстро набрать ответ и пойти к экспертам узнать, что они нашли, но тут у нее на поясе зажужжала рация.
– Иоахим Триммер вызывает Сару Геринген.
Медэксперт говорил быстрее, чем во время их прошлых бесед.
– Слушаю, – ответила она, взяв рацию.
– Вам лучше зайти и посмотреть самой. Я… я думаю, что мы кое-что нашли.
Сара не обратила внимания на скачок, который сделало в груди сердце.
Она встала и побежала в палатку, где делали вскрытие.
Глава 8
Сидя на кровати, Кристофер подождал минуту, глядя на экран телефона и не строя иллюзий относительно немедленного ответа Сары на его сообщение.
Будильник показывал 5.39. Кристофер только что очнулся от нервного сна с ощущением, что в цепочке его мыслей со вчерашнего дня не было никакого перерыва.
Занятый внезапным отъездом Сары, предстоящим первым рабочим днем в крупном норвежском издании и обидой Симона, его мозг нагромождал тревоги одну на другую, образуя пирамидку.
Не волнуйся, с ней все будет хорошо, повторял себе Кристофер, слезая с кровати. Вспомни, что она спасла жизнь тебе и Симону, стало быть, и свою, в случае необходимости, защитить тоже сможет.
Относительно успокоившись, Кристофер направился проверить, хорошо ли спит Симон после вчерашней истерики.
Подсвечивая себе карманным фонариком, ступая босыми ногами по мягкому гостеприимному ковру, он тихо подошел к двери комнаты мальчика. И тогда, когда уже собрался ее приоткрыть, заметил приклеенный скотчем листок бумаги, которого вчера там еще не было. На листке от руки было написано:
«Она никогда не станет моей мамой, а ты не мой папа».
Исходи это от какого другого ребенка, Кристофер, возможно, даже улыбнулся бы, сказав себе, что это истерика, блестяще выставленная напоказ обида, которая через полчаса забудется.
Но сейчас им овладела острая тревога.
После гибели в автокатастрофе отца и матери, восьмилетний мальчик потерял смысл жизни.
В то время его дядя Кристофер вел бессмысленную жизнь, постоянно летая в дальние страны и так же постоянно меняя женщин, в поисках острых ощущений и наслаждений без каких бы то ни было обязательств. Тем не менее он постоянно общался с племянником, которого вывозил на прогулки не реже, чем раз в месяц.
Узнав о трагедии, Кристофер отказался отдавать Симона в приемную семью и буквально на следующий день совершенно изменил свою жизнь, чтобы поселить мальчика у себя и взять на себя роль, в которую даже в мыслях никогда к себе не примерял: роль отца. Сменив адреналин своей профессии военного корреспондента на работу журналиста научного отдела одного парижского журнала, порвав со своими подружками, он посвятил себя созданию размеренной, спокойной и доброжелательной к Симону среды обитания. Комната по его вкусу, регулярные еда и сон, ежедневный обмен новостями, приглашение в дом школьных друзей и подружек, никаких женщин в квартире. В конце концов, он вообще ушел с постоянной работы и стал фрилансером, чтобы самому провожать Симона в школу и встречать его после уроков.
Первые шаги были ужасными. Симон замкнулся в мрачном молчании, отвергая Кристофера и заявляя, что хочет умереть, чтобы воссоединиться со своими настоящими родителями.
Но, благодаря терпению, восхищавшему его знакомых, Кристофер сумел приручить Симона. Не будучи его отцом, он, мало-помалу, стал самым внимательным и заботливым его «заместителем», какого только может желать ребенок.
Потом случилось трагическое «дело 488». Но, вопреки всем опасениям, это событие их сблизило. Мальчик инстинктивно понял, что дядя и эта Сара, которая ему помогала, готовы были пожертвовать ради его спасения своими жизнями. Как будто они были его настоящими родителями.
Вечером их возвращения в Париж, Кристофер со слезами на глазах увидел, что Симон заснул не в толстовке покойного отца, а в своей, спросив перед этим, увидят ли они ту женщину с рыжими волосами.
Несколько месяцев спустя они покинули Париж и переехали к Саре в Осло, где зажили настоящей семьей, дав наконец Симону надежный и теплый очаг.
Во всяком случае, до сегодняшнего вечера Кристофер надеялся, что это так.
От тревоги, что Симона вновь начнут терзать демоны одиночества и страха, он почувствовал тошноту. Он открыл дверь и различил фигуру Симона, лежащего на кровати. Но спал ли он на самом деле? Кристофер рискнул войти, но тут же услышал под ногами шорох мнущейся бумаги.
В этот момент луч фонарика выхватил опустошенную картонную коробку и десятки газетных вырезок, разбросанных по полу. Симон все это вывалил в своей комнате. И, к несчастью для него, Сара перевела заголовки на французский для Кристофера.
«Дагбладет»:
Инспектор норвежской полиции раскрывает заговор ученых и спасает мальчика.
«Дагенс Нэренгслив»:
Дело 488: инспектор Сара Геринген кладет конец тридцати годам лжи в психиатрии.
«Дагсависен»:
Рыжая женщина с севера нарушила служебную дисциплину ради спасения жизней мужчины и его племянника.
«Афтенпостен»:
Осло: больница в Гёустаде в самом сердце жестоких экспериментов и пыток над людьми.
И в центре всех этих вырезок общего характера лежало фото из таблоида VG, на котором Сара и Кристофер держали Симона за руку у выхода из аэропорта Осло, а подпись под снимком гласила:
«Всего лишь через месяц после развода героиня из Осло надевает наручники на своего нового возлюбленного – француза!»
Статья с каким-то болезненным наслаждением в подробностях сообщала, как маленький Симон страдал после гибели родителей в автокатастрофе годом ранее.
Кристофер и Сара сохранили все эти газеты, чтобы показать их Симону, когда пройдет время и затянутся раны. Они хотели наложить ясные слова на уже деформированные воспоминания.
– Что ты делаешь в моей комнате?
Кристофер вздрогнул и ослепил Симона, направив на него фонарь.
– Пришел посмотреть, спишь ты или нет.
– Оставь меня в покое!
Кристофер заколебался. Подходящее ли время 5.45 утра, чтобы начинать трудный разговор с обиженным и невыспавшимся ребенком? Конечно нет. Но мозг его уже был занят мыслями о предстоящем первом рабочем дне и тревогами, окружавшими отъезд Сары, и он уступил искушению избавиться от тревоги в этом деле, решив его как можно скорее.
– Симон, я прочитал записку, которую ты приклеил к двери. Я понимаю, что ты обиделся, но Сара сама не хотела, чтобы случалась такая суматоха, и еще меньше ей хотелось улетать вот так, внезапно, посреди уик-энда. Ты знаешь, как она тебя любит и как хочет, чтобы все мы были вместе. Она скоро вернется.
– Отстань! Ты ничего не понимаешь!
– Но ты-то, ты уже взрослый и понимаешь, что произошедшее этим вечером – случай исключительный. Это не является частью обычной работы Сары. Она сама мне сказала, что раньше с ней такого никогда не было. И что подобные неприятные сюрпризы больше не повторятся.
– Ты мне это уже говорил и сам видишь: это началось опять! Ты врешь, ты все время врешь! Они все время возвращаются! А вы, вы меня бросите, я знаю. Уходи!
В истеричных криках слышалась нотка отчаяния, которая разрывала Кристоферу сердце.
– Хорошо, малыш, я уйду. Я буду в своей комнате. Ты можешь прийти ко мне, когда захочешь. Я тебя никогда не брошу. Никогда. Ни я, ни Сара. Я люблю тебя.
– Уходи!
Кристофер прикусил губу, но он знал, что Симон, получив подтверждение того, что приемный отец о нем заботится, теперь нуждается в одиночестве, чтобы успокоиться.
Он вернулся в свою комнату, сел на кровать и посмотрел на телефон, спрашивая себя, где сейчас Сара и что это за серьезное дело, из-за которого за ней прилетели в выходной.
Он еле удержался, чтобы отправить ей новое сообщение, но не хотел помешать и пошел в ванную, когда телефон подал сигнал о получении эсэмэс.
Сгорая от нетерпения прочитать ответ Сары на свое «непристойное» предложение, он с удивлением обнаружил незнакомый номер.
Глава 9
– У вас была хорошая идея – предложить мне начать вскрытие с ран на ее правом плече.
Стоя перед столом, на котором лежал труп Катрины Хагебак, Иоахим Триммер, с маской на лице, протягивал Саре склянку с камфорным маслом, которую она поспешила поднести к носу. Даже в этой палатке, открытой всем ветрам, воздух был отравлен запахом разложения.
– И что вы обнаружили? – поторопила его Сара, стараясь сосредоточиться на запахе камфары, которому едва удавалось приглушить запах смерти.
Триммер показал пальцем на свой компьютер, установленный на столе из нержавейки.
– Там, на экране, вы видите увеличенное изображение ран на плече. Ясно различимы длинные царапины, идущие от лопатки к ключице.
Медэксперт говорил, указывая на детали на снимке стержнем своего фломастера.
– Как вы можете убедиться, края ран неровные и «елочкой». Поскольку не обнаружил никаких следов металла, пластика или дерева, я практически уверен, что данные повреждения причинены не инструментом или оружием. Эти раны могли быть нанесены только ногтями.
– Ближе к сути, – перебила его Сара.
Триммер на секунду прикрыл глаза, словно удерживаясь от того, чтобы ответить дерзостью.
– Вижу, мы с вами, инспектор, оба отличаемся живостью ума, – вежливо сказал он, – но мне приходится так подробно излагать вам ход моих исследований, дабы вы были абсолютно уверены, что мои выводы верны.
– И…
– Я измерил ширину ран. Короче, пять борозд, повредивших кожный покров, абсолютно идентичны по ширине пальцам Катрины Хагебак. И это даже с учетом посмертной деформации тканей. – Триммер бросил взгляд на Сару, сохранявшую невозмутимость, и добавил: – Она сама нанесла себе эти раны, инспектор. А чтобы добиться ран такой глубины, она повторяла свои действия неоднократно и… скажем, с большой силой, чтобы не сказать с яростью. Каждый раз царапая те же самые борозды, как если бы хотела содрать кожу именно на этом участке. Под ее ногтями я обнаружил частицы кожи, смешанные с землей. Мне осталось установить, что это ее кожа, а не ее мучителя, но я в этом почти не сомневаюсь.
Триммер ожидал, что Сара удивленно раскроет глаза или хоть как-то проявит свое изумление, но она оставалась совершенно невозмутимой и неподвижной.
– Инспектор? – позвал эксперт. – Вы меня слушаете?
Сара бросила на него ледяной взгляд, надолго отбивший у него охоту к подобного рода репликам.
Она размышляла.
Может быть, Катрину заставили истязать себя? Но почему именно это место, а не какое-то другое?
Порыв ветра надул палатку, просочившись в щели на местах соединения ее частей. Сара вздрогнула.
Не столько от холода, сколько от появившейся у нее мысли.
Катрина Хагебак сама доползла до края скалы, хотя все они сначала думали, что туда ее принесли убийцы, а теперь оказывается, что она сама нанесла себе рану на плече. Но если это так, то зачем она это сделала?
Несмотря на свое замешательство, Сара заметила, что Триммер с терпением ждет, когда она снова уделит ему внимание.
– Я нашел кое-что еще… – объявил он.
Сара подошла к экрану компьютера, на который медэксперт вывел увеличенные фотографии ран на плече. На одной из них красный кружок выделял зону в верхней части истерзанного плеча.
– Я его чуть не пропустил, настолько он поврежден царапинами, – пояснил Триммер. – Но все-таки вот он: фрагмент отпечатка пальца прямо на коже. Вот, смотрите. И, – добавил он, опережая Сару, уже открывшую рот, – могу вам сразу категорически заявить, что данный фрагмент отпечатка не принадлежит Катрине Хагебак.
На сей раз Сара не сдержалась, и в ее глазах сверкнул огонек возбуждения, не ускользнувший от эксперта.
– Не спешите радоваться. Я вынужден вас разочаровать. Насколько уверенно я могу заявить, что этот фрагмент отпечатка не принадлежит Катрине Хагебак, настолько же он не пригоден для того, чтобы по нему найти того, чей он. Там отсутствуют три четверти. Смотрите сами.
Действительно, увеличенное изображение представляло фрагмент отпечатка пальца размером максимум в один сантиметр. Для создания контраста Триммер присыпал его черным магнитным порошком. Эта крохотная улика, находилась на конце одной из пяти ран, словно плохо стертый след.
– С половиной отпечатка еще можно было бы попытаться сделать реконструкцию путем экстраполяции, но здесь это просто невозможно, – продолжил медэксперт.
Сара взяла рацию и попросила первого технического специалиста экспертного отдела, который освободится, подойти к ней.
– Другие отпечатки пальцев на теле? – поинтересовалась она без всякой надежды.
Триммер с расстроенным видом покачал головой.
– Это первое, что я проверил после обнаружения вот этого. Других нет.
Сара подошла к голому бледному телу Катрины Хагебак, лежащему на ледяном столе для вскрытия, и уставилась на царапины на ее плече. Она почувствовала, что волосы на руках встают дыбом, когда наконец решилась четко сформулировать невероятную гипотезу, вызревавшую в ней уже несколько секунд.
– Инспектор?
В палатку вошел маленький лысый человек лет тридцати, одетый в белый комбинезон и синие перчатки экспертно-криминалистического отдела полиции.
– Вы видите на экране фрагмент отпечатка пальца, – без церемоний объяснила ему Сара. – Можно установить его владельца?
Молодой человек быстро подошел, посмотрел на экран и смущенно поднял брови.
– Ну… скажем так: единственный способ – это сравнить данный фрагмент с полными дактилокартами всех подозреваемых. В противном случае компьютерная поисковая программа выдаст астрономическое количество совпадений. Хотя целые отпечатки пальцев каждого человека индивидуальны, отдельные фрагменты во множестве повторяются.
Молодой полицейский, похоже, быстро соображал. Саре это нравилось.
– Тем не менее запустите поиск и передайте результаты лично мне. Я позабочусь, чтобы их отправили в Осло в мою группу, чтобы попытаться произвести отсев.
– Слушаюсь, мадам, – ответил молодой эксперт, взглядом спрашивая Триммера.
– Я сейчас загружу фотодосье в вашу сеть, – ответил медэксперт и застучал пальцами по клавиатуре своего компьютера.
Специалист по дактилоскопии коротко кивнул на прощание и вышел из палатки.
Сара не строила никаких иллюзий относительно результатов его будущих поисков. Но она не могла себе позволить роскошь пренебречь даже таким следом.
– Вот ведь невезение, что единственное место, где был чужой отпечаток, оказалось так повреждено, – пожаловался Триммер, звонким щелчком по клавиатуре запуская передачу последней части картотеки.
Сара посмотрела на него и едва сдержала неуместное замечание относительно его недогадливости. Но неужели он не увидел связь?
Единственное место, где он нашел отпечаток пальца возможного убийцы, позволивший бы установить его личность, по странному стечению обстоятельств оказалось и единственным местом тела Катрины Хагебак, которое та расцарапала до крови.
Чувствуя, что сердце колотится, как перед прыжком с парашютом, Сара прошептала, обращаясь как к медэксперту, так и к себе самой:
– Катрина Хагебак намеренно старалась стереть этот отпечаток.
Глава 10
Ровно в 7.45 Кристофер вошел в кафетерий в центре Осло, расположенный в сотне метров от французской школы имени Рене Кассена. Он только что отвел туда Симона, предварительно договорившись с ним, что вечером за ним придут родители Сары, у которых он побудет до среды. Перед выходом из дома Кристофер нашел Симона в его комнате с рюкзаком на спине и с написанным от руки плакатом в руке: «Я хочу отсюда уехать. Симон».
Мальчик наотрез отказался от любых форм контакта, несмотря на все усилия встревоженного Кристофера. Тот решил выполнить просьбу приемного сына, надеясь, что несколько дней разлуки покажут Симону, насколько ему необходимы Кристофер и Сара.
Входя в школу, мальчик не захотел поцеловать приемного отца. Кристофер смотрел ему вслед, и на сердце у него было тяжело от того, что он не смог облегчить страдания Симона.
От своих переживаний он был отвлечен мужчиной, сидевшим в глубине зала и махавшим ему рукой. Неизвестному было лет пятьдесят, матовое лицо, кончик носа, казалось, собирался дотянуться до рта, редкие седеющие волосы, разделенные косым пробором, и большие очки в массивной оправе, очень хорошо сочетавшиеся с его старым коричневым пиджаком.
Кристофер пробрался к нему между посетителями и пьянящими ароматами кофе латте, старого доброго венского кофе в чашке, увенчанной горой крема «Шантильи», и сдобы, только что извлеченной из печи.
– Спасибо, что пришли, – произнес мужчина на правильном французском.
Кристофер пристально рассматривал собеседника. Правильно ли он поступил, что согласился на эту встречу?
Получив странный звонок, он хотел предупредить Сару, что некий журналист Томас Хольм хочет расспросить его о ней. Но потом подумал, что сейчас не стоит ее отвлекать. И очень скоро любопытство взяло верх над осторожностью.
Не то любопытство, которое вас дразнит и манит в течение мгновения, а то, что сидит где-то глубоко в вас и лукаво придумывает извинения для вашей совести, чтобы та уступила искушению.
Так что Кристофер направился на встречу, убедив себя в том, что хочет как можно лучше информировать Сару о нависшей над ней журналистской угрозе.
Он сел напротив своего таинственного гостя, стараясь выглядеть непринужденным и надеясь как можно лучше скрыть терзавшее его лихорадочное возбуждение.
– В обычное время я бы с удовольствием пожал вам руку, – заявил он. – Но, как вы понимаете, в вашем демарше есть что-то раздражающее и подозрительное. А посему…
– Понимаю. Я уже оценил смелость, которую вы проявили, придя сюда.
Кристофер мысленно улыбнулся, узнав одно из главных правил расследовательской журналистики: польстить нерешительному собеседнику, чтобы преобразовать его чувство вины в гордость. Выставить его героем, в то время как сам он считает себя предателем.
– Я вас слушаю, – произнес Кристофер.
Томас Хольм посмотрел на него через толстые стекла очков с некоторым восхищением.
– Я читал много ваших военных репортажей, в первую очередь, из Косова, и должен сказать, что у меня никогда не хватило бы духу отправиться за материалами, которые вы достали.
Еще одна лесть, подумал Кристофер, вежливо кивая.
– Я также читал вашу лекцию о подлогах в истории и науке, – добавил журналист. – Блестяще, особенно о мошенничестве в астрологии. А сейчас я читаю вашу новую работу «Детали, которые меняют всё», дошел до середины, до того места, где вы объясняете, что такая вершина христианского искусства, как потолок Сикстинской капеллы, в действительности является гимном сексуальности вообще и гомосексуальности в частности.
– Я сейчас пишу следующую, которая называется «Почему Томас Хольм интересуется Сарой Геринген», – устало перебил его Кристофер.
Журналист нервно дернул правым плечом, как будто его туда укусило какое-то насекомое, поправил очки и посмотрел в свою чашку кофе.
– Да, да, вы правы, перейдем к делу. Но сначала позвольте мне задать вам последний вопрос.
Кристофер вздохнул, поудобнее устраиваясь в старом кресле, обитом потрескавшейся кожей.
– Как получилось, что вы ничего не опубликовали по «делу пациента 488»? Как талантливый репортер и непосредственный участник событий, вы должны были бы создать совершенно исключительный документ!
Этот вопрос ему задавали не в первый раз. Кристофер обычно отвечал, что именно его слишком большая вовлеченность в эту историю не позволяла ему быть объективным свидетелем. И, кроме того, он не готов был ворошить столь тягостные для него воспоминания. Все, кто знали тайны их расследования, были мертвы. Только Кристофер и Сара знали, что скрывал пациент 488, но они поклялись никогда не раскрывать правду.
– Зачем вы меня позвали? – спросил Кристофер, которого уже поджимало время.
– О’кей, о’кей. Поверьте, у меня нет никаких недобрых намерений в отношении вашей подруги. Я просто хочу прояснить некоторые детали ее блестящей карьеры. Точнее выражаясь, после «дела пациента 488» Сара Геринген стала звездой, жизнью этой женщины, национальной героини, заинтересовались все норвежские газеты. Пресса расспросила некоторых благожелательно настроенных по отношению к ней коллег, которые описали ее как потрясающе эффективного работника. В большинстве своем мои собратья по перу повторили ее хвалебную биографию, предоставленную пресс-службой полиции Осло…
– Да, я понял. И что? – спросил Кристофер, который не хотел участвовать в обсуждении этой халтурной журналистской работы.
– Так вот, я перешел на фриланс, поскольку директор моего издательства не пожелал финансировать расследование о женщине, героизм которой все прославляли. И у которой к тому же совершенно невозможно было взять интервью.
– Так вам нужно взять у Сары интервью? – разочарованно спросил Кристофер.
– Нет! – отрезал Томас, помахав рукой над чашкой в знак отрицания. – Я знаю, что она очень занятой человек.
– В таком случае вы хотите, чтобы я вам все о ней рассказал, так? Под предлогом, что мы с вами коллеги?
– Тоже нет. В действительности я хотел бы поделиться с вами одним фактом… назовем его – смущающим, в расследовании, которое я в течение года пытаюсь вести в отношении мадам Геринген.
Кристофер хотел попросить его поторопиться, но Томас опередил его и спокойно поднял руку.
– Я уже подхожу к сути. Только для того, чтобы вы меня поняли, расскажу об одном моменте, который и запустил мои поиски. Когда я прочитал все статьи о мадам Геринген, я увидел портрет женщины, преданной своему делу, обладающей блестящим интеллектом и прекрасной физической подготовкой. Цельной натуры, труженицы, хладнокровной и справедливой. Военнослужащей, воевавшей до 2012 года в Афганистане, а потом, после прохождения психологической реабилитации, в специализированном горном центре в Хемседале, перешедшей на службу в полицию, где отличилась в первых же расследованиях. Короче, биография без провалов и темных пятен.
Томас смотрел на стол перед собой так, словно собирался вколотить в него следующие свои слова.
– Не каждый способен выдержать то, что выдержала эта женщина, не каждый сможет преодолеть все те опасности, которые преодолела она, в этом нет ни тени сомнения! Я в этом убежден. Я хочу сказать: можно быть смелым, волевым. Но, судя по тем выводам, которые можно сделать, анализируя доступные материалы по делу, именуемому «делом пациента 488», ее смелость была просто самоубийственной. Этого никто не заметил, во всяком случае, не решился сказать.
Томас посмотрел, какой эффект произвели его слова на сидевшего со смущенным видом Кристофера, но тот не собирался с ним спорить. То, что Сара сделала для него и Симона, действительно граничило с самоотречением.
– К чему вы клоните?
– Я захотел узнать, в каком состоянии она прибыла на свою «реабилитацию» от последствий «Афганского синдрома», как они это называют. Находящийся в Осло Норвежский центр исследования насилия и посттравматического стресса подтвердил мне, что Сара Геринген действительно находилась некоторое время в их центре в Хемседале. Я отправился на место. Этот центр оказался чем-то вроде спа-отеля, расположенного вне туристической зоны. Психологи, спорт, релаксация, круглые столы. Детали я опускаю, но в конце концов я добился встречи с директором, и тот мне тоже подтвердил, что Сара Геринген была в числе его пациентов, что она быстро восстановила душевное равновесие и избавилась от всяческих проявлений посттравматического стресса.
Кристофер посмотрел на настенные часы кафе. Меньше, чем через двадцать минут он должен будет представляться своему новому главному редактору, и у него все больше усиливалось впечатление, что он зря теряет время. Страх опоздать в первый же день смешивался с тревогой за состояние Симона, и еще эта угроза относительно прошлого Сары, которая все никак не раскрывалась, истощили его терпение.
– Даю вам шестьдесят секунд на то, чтобы изложить все, что мне стоит выслушать. Ясно?
Кристофер подался вперед, наставив на собеседника указательный палец. Тут он заметил, что посетители вокруг начинают косо на них посматривать.
Понимая, что увлекся, он поправил пиджак, недовольный собой за то, что потерял хладнокровие, и мысленно задаваясь вопросом, как Саре удается оставаться спокойной в любой ситуации. Во всяком случае, в профессиональном плане.
– Действительно, вы, должно быть, сказали себе, что в этом нет никакой проблемы, – продолжил Томас спокойным голосом. – Я тоже уже готов был бросить мои поиски. Вот только, вернувшись домой, я обратил внимание на то, что даты пребывания мадам Геринген в этом центре, которые мне сообщил его директор, отличались от тех, что мне сообщили в полицейском управлении. Разница была в несколько дней. Когда я перезвонил директору, он смутился и сказал мне, что правильными следует считать даты, названные в полиции, что у него слишком много дел и он ошибся. Я попросил его проверить по своему архиву. Он обещал перезвонить мне, чтобы все подтвердить. И не перезвонил. Когда мне удалось снова с ним связаться, его тон совершенно переменился. Он посоветовал мне перестать копаться в жизни порядочных людей и пригрозил заявить на меня в полицию за то, что я его якобы преследую.
Кристофер взглянул на свои часы.
– Тридцать секунд, месье Хольм…
Но журналист не заторопился. Он покачал головой и, глядя в глаза Кристоферу, продолжил свой рассказ:
– Только после этого случая я начал искать по-настоящему. Я две недели следил за пятью медсестрами Хемседалского центра. От места работы до дома. Из пяти я наметил ту, у которой было больше финансовых проблем… и подкупил ее.
Кристофер недоверчиво прищурил глаза.
– Да, знаю, – бросил Томас, махнув рукой. – Я предложил ей 5 тысяч крон за ответ на вопрос, как проходила реабилитация Сары Геринген. Она ничего не захотела мне сказать. Я поднял цифру до 10 000 крон, и тогда она смутилась так сильно, что я даже не ожидал, и призналась мне, что Сара Геринген никогда не была в их центре.
Кристофер оторвал взгляд от своего хронометра. Его мозг вдруг пронзила молния сомнения.
