Николай Зорин
Реквием Сальери
Глава 2
Полине Лавровой приснился сон, что самолет, не успев набрать высоту, взорвался в воздухе и рухнул на землю. От этого страшного взрыва она и проснулась. Села на постели, прислушалась – все было тихо: ни испуганных криков, ни звона падающих стекол, ни звуков сирен спасателей. Но сон был таким ярким, таким реальным, словно все происходило наяву, и самолет действительно упал неподалеку.
Полина протянула руку, нащупала стрелки часов – стекло специально сняли, чтобы она могла наощупь узнавать время. Десять минут седьмого. Раннее утро. Вставать еще рано, но, понимая, что все равно больше уснуть не сможет, Полина поднялась и пошла на кухню. Поставила чайник и стала дожидаться сигнала: как только вода закипала, раздавался мелодичный звоночек. Умная техника помогала не чувствовать себя беспомощной. Виктор, ее лучший друг и помощник в нелегком детективном деле, постепенно всю квартиру оборудовал такой техникой. С тех пор как Полина потеряла зрение и твердо решила, что будет жить одна, самостоятельно, он при каждом удобном случае дарил ей какое-нибудь новое чудо техники. Или модернизировал уже существующий прибор. И все это так деликатно, так между прочим, будто дело было совсем не в ее слепоте. Вдруг взъевшись на ее вполне современный телефон и обозвав его птеродактилем, Виктор подарил ей другой, где имелась голосовая почта и прочие звуковые прибамбасы. Переоборудовал компьютер, купил новый электрочайник, кофеварку, «говорящую» стиральную машину, плеер с крупными кнопками. И хотя Полина вполне могла обходиться старой, молчаливой, не столь умной, но привычной техникой, забота Виктора ее трогала.
Чайник сообщил о том, что закипел, и отключился. Полина заварила чай, удобно устроилась на кухонном диванчике и стала размышлять о своем сне. Просто так ей приснилась эта авиакатастрофа или в самом деле сегодня ночью где-то взорвался самолет? Если это так, значит, есть человек, который сейчас находится между жизнью и смертью и ждет от нее помощи. Он летел в этом самолете.
Способность видеть сны умирающих, проникать в их мысли и воспоминания, открылась в ней сравнительно недавно. Вернее, сама способность появилась сразу, как только она вышла из комы после страшной аварии, но поняла Полина, что значат ее странные видения, всего пару месяцев назад.
Полина взяла свой «сверхзвуковой» телефон, набрала номер диспетчерской аэропорта. Но там об авиакатастрофе ничего не знали или не захотели ей сообщить. Включила радио, прослушала новости, но и там о разбившемся самолете не сказали ни слова. Виктор мог бы «кружным» путем добыть информацию, которая не проходила по официальным сводкам, но было еще так рано, что Полина не решилась ему звонить. В конце концов, ее сон может быть просто сном, ничего не значить. Зачем же напрасно будить человека?
Не зная, чем заняться, куда еще позвонить и что предпринять, она проверила почту. На рабочем ящике было одно новое письмо. Почему-то вдруг разволновавшись, Полина его открыла. Письмо было коротким: номер счета и просьба позвонить. Никаких пояснений, ничего. Точно такое же послание она получила месяц назад, только с другого адреса. Дозвониться по указанному телефону тогда она так и не смогла, деньги, сорок тысяч, снимать не стала, не понимая, кто и почему их прислал: имя человека, сделавшего перевод, ни о чем ей не говорило. Теперь ситуация повторялась. Правда, тогда письмо она обнаружила только через несколько дней после того, как оно было отправлено. Так вышло, что почти неделю ни Полина, ни Виктор не проверяли почту детективного агентства, устроив себе небольшой отпуск.
Полина набрала номер, он был тот же, что и в прошлый раз, но дозвониться опять не удалось: телефон оказался заблокирован. Странная, прямо-таки идиотская ситуация! Какой смысл давать номер, на который невозможно дозвониться? Какой смысл посылать деньги, не составив договора, не дав никакой информации, не объяснив, чего именно хотят? Рассердившись, она отбросила трубку – телефон мягко спланировал на диванчик – и пошла в комнату. Но тут у нее в голове раздался такой невыносимый шум, что даже уши заложило. Она не сразу смогла определить природу этого шума, ей показалось, что рушится дом. Полина закрыла ладонями уши, пригнула голову и бросилась на пол. Шум то немного стихал, то нарастал опять. Это продолжалось долго, потом шум внезапно прекратился. И только тогда Полина поняла, на что похож этот ужасный звук: на рев падающего на землю самолета. Больше не сомневаясь, что ее сон – один из тех, особых, «ясновидящих», принадлежащих другим людям, людям, находящимся между жизнью и смертью, Полина вернулась на кухню, подняла телефон и позвонила Виктору.
– Привет! – бодро поздоровался он. По голосу было понятно, что Виктор давно проснулся – напрасно она боялась его разбудить – и рад ее звонку. Ободренная его радостью, Полина рассказала о своем сне и попросила узнать об авиакатастрофе. Виктор обещал заняться этим сразу же, но напомнил, что сегодня суббота и они договорились с Максимом Даниловым поехать на кладбище.
– Я заеду за тобой в одиннадцать, – сказал он и, быстро попрощавшись, отключился. Виктор считал, что эта поездка, и без того тяжелая, сейчас для Полины просто непосильна. Но отменить ее невозможно, да Полина и сама не хотела ничего отменять. Максим без нее не справится. Ему необходима поддержка, ему нужна уверенность в том, что она больше не считает его виновным в гибели Кати Семеновой, а значит, и он сам может себя простить. Простить и начать снова жить. За его жизнь Полина несла ответственность.
Они познакомились несколько месяцев назад. Максим обратился к ней с просьбой распутать одно крайне загадочное преступление. Их детективное агентство к тому времени уже почти год не работало. Из-за болезни Полины, из-за того, что с ней случилось, из-за ее слепоты. Без работы она чувствовала себя оторванной от жизни. Но появился Максим, ему нужна была ее помощь. Преступление, в котором он был замешан (не по своей вине, как потом выяснилось), оказалось связанным с другим преступлением: гибелью юной художницы Кати Семеновой. Полине удалось полностью оправдать Максима и спасти ему жизнь. И вот сегодня они собирались поехать на кладбище, чтобы навестить могилу Кати.
В том, что накануне этой поездки ей приснился такой сон, Полина усматривала особый знак. Именно благодаря Максиму, в ходе расследования, которое она начала по его просьбе, Полина смогла понять, что означают ее видения и какую пользу может принести людям ее пробудившийся дар. Ей казалось, что разгадать сегодняшнее видение удастся именно на кладбище, все прояснится, конкретизируется, а возможно, она даже увидит человека, пострадавшего в этой авиакатастрофе, человека, нуждающегося в ее помощи, – своего нового клиента. Дело в том, что ее дар видеть и слышать людей, находящихся между жизнью и смертью, мыслить их образами, проникать в их сны помогал в работе частного детектива, но вместе с тем очень ее ограничивал. Максим Данилов, по профессии веб-дизайнер, создал сайт их агентства и широко разрекламировал его деятельность. У Полины с Виктором появилось огромное количество заказов, но, как оказалось, «простые», обычные, преступления Полина расследовать больше не могла. И мешала не столько ее физическая слепота, сколько ясновидение. Изменилась логика мысли, сама их природа, изменился подход к преступлению. Она стала смотреть как бы под другим углом. Виктору приходилось в основном работать одному, а Полина опять осталась не у дел. А теперь, кажется, намечалась новая возможность быть нужной. Так что Виктор, решив, будто сегодняшняя поездка ей особенно тяжела, ошибался.
Полина вдруг устыдилась собственных мыслей: какой-то человек попал в беду, а она радуется появившейся возможности снова включиться в работу. Обвинив себя в эгоизме и черствости, чтобы отвлечься и не извести себя чувством вины окончательно, Полина попробовала представить грядущую поездку – путь, который они проделают от подъезда до кладбища. Она довольно часто представляла себе различные маршруты. Это было что-то вроде аутотренинга для слепых, который Полина придумала сама, чтобы не забывать зрительные образы. Вот они отъезжают от ее дома, едут по знакомым до мелочей, почти родным улицам, вот выезжают на проспект, а дальше улицы становятся все менее знакомыми – здесь приходится не только вспоминать, но и додумывать самой, – вот выезжают из города, кладбище, где похоронили Катю Семенову, новое, за городской чертой, вот развилка дорог с указателями: направление и расстояние до главных на этом маршруте населенных пунктов. Мысленно Полина читает указатели: Петушки, Зареченск, Синие Горы. В направлении Синих Гор им и нужно ехать…
Стоп! Никаких Синих Гор поблизости нет. Нужно вернуться к развилке и снова «прочитать», что написано на указателе, – вспомнить, а не фантазировать.
Ничего не вышло: название намертво приклеилось к указателю, подменив собой то, настоящее, и не желало исчезать. Синие Горы… Ей представилось огромное снежное пространство, на закате или ранним утром – во всяком случае, тени на снегу были темно-синими. Интересно, где находятся эти Синие Горы?
Полина включила компьютер, подождала, пока он загрузится, и набрала на Яндексе – «Синие Горы». «Синие Горы приветствуют вас», – произнес голос диктора с нарочитым кавказским акцентом. «К синим горам по зеленым лесам», – проговорил тот же голос нараспев, но уже без акцента. «Синие горы. Юрий Визбор. Текст песни», – сухо, даже с какой-то скрытой враждебностью, будто испытывая к Визбору личную неприязнь, назвал диктор следующий сайт. Все это совершенно не подходило и не соответствовало тому образу заснеженной местности, который представился Полине.
Она снова мысленно вернулась к развилке. Указатель на Синие Горы оставался на месте и нисколько не изменился. Высоко в небе летел самолет, но гул был ровный, «здоровый», мотор работал исправно. Да и небо – ясное, прозрачно-голубое, не предвещало никакой катастрофы. Сентябрь в этом году выдался удивительно теплым и по-летнему солнечным. Мысленно Полина вышла из машины, постояла немного, прислушиваясь к окружающим звукам, выбрала направление и сделала пробный шаг – ноги увязли в снегу, откуда-то издалека послышался голос Виктора, он просил вернуться в машину, но она его не послушалась, пошла дальше. Солнце переместилось на горизонте, на снег легли синие тени, идти стало легче, а еще через мгновение Полина поняла, что уже не идет, а катится вниз с горы на лыжах. Забытое ощущение легкости и счастья. Она захотела его продлить, но видение внезапно закончилось.
Зазвонил домофон. Полина пошла открывать, радуясь, что Виктор приехал раньше и не пришлось выдумывать себе занятия, чтобы заполнить время ожидания.
Как только открылась дверь, воздух наполнился пряным ароматом. Так могли пахнуть только хризантемы. Виктор принес ей цветы? С чего бы это? Полина замерла на пороге, озадаченная, сбитая с толку. Он никогда не дарил ей цветов просто так, без всякого повода. Телефон, микроволновку, какой-нибудь редкий диск – что угодно, но только не цветы.
Они были знакомы целую вечность, и ближе Виктора у Полины никого не было. Полное взаимопонимание и исключительная гармония взаимоотношений. Она ему верила, безгранично и безусловно, могла на него положиться в любой ситуации и, наверное, любила. Как старшего брата, как лучшего друга. И он к ней относился как к другу… Но при чем здесь цветы?
Они познакомились при довольно романтических обстоятельствах, но никакой романтики в их отношениях и с самого начала не предполагалось. Полина заканчивала юридический, готовилась к защите диплома. Ее научный руководитель дал ей телефон (мобильный) и адрес (почему-то домашний) человека, который должен был рецензировать ее диплом. Она вышла не на той остановке, долго бродила среди двадцатипятиэтажных монстров, большей частью недостроенных, в новом, незнакомом районе, пока не отыскала нужный дом. Полина опаздывала и очень нервничала. Лифт в этом кошмарном доме тоже оказалось найти не просто: какие-то сплошные лабиринты и закутки-ловушки, да еще тусклый, зловещий свет – настоящее раздолье для маньяков. И тут Полина услышала быстрые шаги у себя за спиной. Вскрикнув, она бросилась в один из закутков, где, к великой ее радости, и обнаружился лифт. Но радовалась она недолго, две огромные страшные руки – принадлежать они могли, безусловно, только маньяку – просунулись в сходящиеся дверцы и решительно раздвинули их. В лифт ворвался молодой парень, лохматый, всклокоченный. Весело посмотрел на Полину, которая, почти теряя сознание от ужаса, вжалась в стену.
– Простите. Кажется, я вас напугал? Просто я очень спешу. А второй лифт не работает. Дом еще недозаселен.
– Ничего, – еле слышно проговорила Полина, – я совсем не испугалась. – Парень действительно больше не казался ей страшным – вполне обыкновенный молодой человек. Он протянул руку к кнопкам.
– Вам на какой этаж? – И руки у него никакие не огромные, не маньяческие – обычные человеческие руки.
– На пятнадцатый.
– И мне на пятнадцатый, – обрадовался парень, а ей вновь стало не по себе, но она постаралась не подать виду.
Лифт доехал только до десятого и намертво застрял. Кнопка вызова помощи не работала.
– Ну все! Теперь я опоздал окончательно! – воскликнул парень и так горестно всплеснул руками, что ей стало смешно, и она совсем перестала его бояться.
– Я тоже опоздала, – призналась Полина, – меня ждут, а я здесь застряла, не знаю, что теперь делать.
– Попробуйте позвонить, – посоветовал парень и, словно подавая пример, достал из кармана телефон.
Номер оказался занят. Парню тоже, по-видимому, никто не отвечал. Так они довольно долго стояли напротив друг друга и безуспешно пытались дозвониться.
– Глухо! – пожаловался парень. – Стабильно занято. Не понимаю, с кем она может так долго разговаривать? Болтушка какая-то!
– И у меня тоже все занято и занято.
Он с сочувствием на нее посмотрел и вдруг, протянув руку, представился.
– Меня зовут Виктор.
– Полина. – Она пожала его руку, а он вдруг громко расхохотался. Это было так неожиданно, что Полина подумала, не случился ли с ним какой-нибудь нервный припадок.
– Полина? – переспросил он отхохотавшись. – Вы – Полина? И вам нужно на пятнадцатый этаж? Удивительно! Потрясающе! Значит, ни вы, ни я… Мы оба больше никуда не опаздываем.
Оказалось, что Виктор – тот самый рецензент. Полинин диплом они стали разбирать прямо в лифте. Виктор не знал номера ремонтной службы, поэтому позвонить не мог. Вызволили их только через три часа – очевидно, соседям надоело ходить пешком на свои поднебесные этажи, и они вызвали ремонтников сами.
А когда Полина окончила университет, они открыли совместное детективное агентство. И была прожита вместе целая жизнь: четыре трудных, безнадежных, счастливых года. Он не оставил подругу после аварии, в которую попала Полина, помогал восстанавливаться – у них была одна болезнь на двоих. И всегда, при любых обстоятельствах был рядом. Но ни о каких романтических отношениях речи не шло. Виктор был другом – самым верным, самым лучшим, самым надежным другом. А теперь вот цветы, без всякого повода. Или, может, все эти годы Полина на его счет ошибалась?
Она улыбнулась Виктору и протянула руку к букету. И тут вдруг до нее дошло: эти цветы предназначались вовсе не ей, он купил хризантемы, чтобы положить на могилу Кати Семеновой. Полина ужасно смутилась и отдернула руку. Но Виктор уже успел заметить ее движение, понял, о чем она подумала, тоже смутился, но быстро нашелся и самым естественным образом, будто так и намеревался с самого начала, вручил ей букет.
– Это тебе! – весело проговорил он.
– В честь чего это? – тоже весело, в тон ему, спросила Полина, хоть ей все еще было обидно и стыдно.
– Они здорово пахнут, – ответил Виктор.
* * *
Кладбище было новым. Пустым, ветреным и абсолютно немым. Ни шелеста листвы, ни пения птиц, ни приглушенных голосов людей. Деревья еще не успели вырасти, посетители приходили редко. Максим ждал их у ворот, словно незваный гость, не решаясь войти один.
– Привет! – шепотом, боясь нарушить тишину кладбища, поздоровался он. Полина почувствовала, что Максим страшно нервничает, и взяла его под руку. Виктор слегка приотстал, понимая, что сейчас Максиму нужна только Полина, только ее поддержка. Они выглядели как два посвященных в главную тайну – тайну смерти. Оба побывали там и вернулись назад. Максим совершенно поправился после ранения, вернулся к нормальной жизни, оставалось только закрыть последний неоплаченный счет. Он не виноват в гибели Кати и все же чувствовал себя виноватым. Из этой вины, как когда-то из лап смерти, выдернуть его могла только Полина.
К могиле Кати они шли молча и, как показалось Полине, очень долго. Максим крепко держал ее за предплечье, словно боясь потеряться. И только у могильной оградки он наконец решился отвести руку. Странно, но здесь он вдруг почувствовал себя лучше.
Они положили цветы, постояли немного, нарушив молчание, первой заговорила Полина:
– А ведь ее могли похоронить как самоубийцу. И если бы такое произошло лет сто назад, все было бы гораздо печальней. Утешает одно: мир стал менее жесток, самоубийц больше не хоронят за кладбищенской оградой, как раньше. Не значит ли это, что и у них появилась надежда, не значит ли это, что когда-нибудь и они будут прощены?
Полина почувствовала, что Максим напрягся, хотел что-то сказать, но передумал. И тут вдруг она за него всерьез испугалась. Потому что увидела его. По-настоящему увидела, а не представила. Видеть людей Полина могла только тогда, когда они находились на границе жизни и смерти. Неужели эта поездка оказалась для Максима непосильной и ему опять стало плохо… Силуэт, сначала неясный, зыбкий, прояснился, стал виден четче, и тогда Полина поняла, что это вовсе не Максим. Другой человек. Незнакомая девушка.
– Самоубийца прощен быть не может, – горько проговорила она, – это противоречит всему: религии, человеческим отношениям. Но ведь он, может, и не умер, может, он еще жив? – И она с надеждой посмотрела на Полину.
– Кто жив? – испуганно спросила Полина.
– Мой муж. – Девушка тяжело вздохнула. – Мы отдыхали с ним в «Синих Горах». И он… покончил с собой. Я летела к вам, Полина, но что-то случилось. Я себя так странно чувствую. Мне нужна ваша помощь.
Зазвонил телефон. Девушка вздрогнула, силуэт ее стал расплываться. Она повернулась и медленно пошла прочь. Полина услышала у себя за спиной голос Виктора – тоже какой-то плывущий, зыбкий.
– Как вас зовут? – закричала Полина вслед уходящей девушке, совсем не надеясь, что та ей ответит, не зная, чем помочь, как ее удержать.
– Инга, – донеслось до Полины, но никакой девушки она больше не видела.
Максим взял ее под руку и повел к выходу с кладбища – теперь он ее вел, а не она его, как вначале. Движения его стали уверенными, руки сильными – он окончательно пришел в себя и сможет жить дальше. Можно больше за него не беспокоиться.
– Спасибо тебе, – с чувством проговорил Максим и поцеловал ее. – Кажется, у вас начинается новое дело? От всей души желаю удачи.
Он еще раз на прощание поцеловал Полину, сел в машину – она услышала, как хлопнула дверца, – и уехал.
– Пойдем. – Виктор обнял ее за плечи, словно принимая эстафету, и повел к своей машине. – Мне только что позвонили, – сказал он, – ты оказалась права. Я просил у одного знакомого диспетчера узнать… В общем, сегодня ночью при взлете действительно разбился самолет. Но не у нас, а в Светлом.
Глава 3
Наш самолет благополучно приземлился в Нальчике. Аэровокзал был крошечным, будто ненастоящим, именно таким, как мне запомнился. Я больше не притворялся обычным путешественником-отпускником, просто поверил, что все, о чем я помню, происходило на самом деле. Сразу стало легче. Вместе с немногочисленными пассажирами я прошел к автобусной остановке. До поселка Синие Горы было около ста тридцати километров – два с половиной часа, примерно столько же, сколько я летел самолетом.
Гостиницу я узнал сразу – она нисколько не изменилась: точно так же, как в прошлый приезд, была опутана разноцветными огоньками, словно новогодняя елка. И портье тот же. И опять было очень поздно, почти двенадцать, и в вестибюле, кроме нас двоих, никого не оказалось. Я поздоровался с портье как со старым знакомым, но он не пожелал меня узнать. А еще говорят, что у людей, работающих в сфере обслуживания, профессиональная память на лица. Заблуждение! Ничего они не помнят, наоборот: взгляд замыливается от постоянного мелькания народа, и все люди кажутся на одно лицо. Но мне просто необходимо было, чтобы он меня вспомнил.
– Двести пятнадцатый номер, – вкрадчиво произнес я и со значением улыбнулся.
– Хорошо, – равнодушно откликнулся портье, глядя в экран монитора, – номер свободен.
– Видите ли, это для меня очень важно, – начал объяснять я все с той же значительной улыбкой. – Дело в том, что я совершаю траурный тур в память о моей жене. Она погибла…
– Искренне соболезную, – равнодушно проговорил он и протянул бланк. – Заполните и можете заселяться.
– Она погибла здесь. Упала в ущелье.
Первый раз за время разговора портье посмотрел на меня по-настоящему, заинтересованно, а не скользнул взглядом.
– Что ж, случается, – наконец сказал он, – у нас опасные трассы, самые сложные, новичкам они не по зубам. Зато лыжный сезон круглый год, а не с ноября по май, как почти повсеместно. И в летние месяцы у нас много отдыхающих. Хотя лично я непрофессионалам запретил бы даже приближаться к сложным трассам. Но кому интересно мое мнение? Коммерция!
– Мою жену звали Инга. Неужели вы ее не помните? – закричал я, не выдержав своей роли, не выдержав его равнодушия. – Все-таки не каждый же день у вас происходят несчастные случаи!
– Инга? – Теперь он смотрел на меня не только с интересом, но и, как мне показалось, с явным осуждением. – Был у нас один случай. Месяц назад. Женщину в самом деле звали Инга. Но ведь она… – И тут, рассердившись на меня всерьез, тоже не выдержав своей роли вежливого портье, он гневно выкрикнул мне в лицо: – Эта Инга не ваша жена. И нечего мне тут голову морочить! – Так же гневно бросил мне паспорт и ключ от номера.
Паспорт! Все дело в этом. У меня нет отметки о регистрации брака, вот он и не поверил. Я и сам знаю, что нет, но разве это что-то меняет? Да, я помню, что никогда не был женат, но ведь он подтвердил факт существования Инги. Нужно успокоиться и продолжить разговор, выжать из него все, что он знает.
– Но ведь Инга погибла, вы сами это сказали, – снова приступил я.
– Нет, я этого не говорил! – сердито возразил портье. – Ваш номер на втором этаже. Спокойной ночи! – И махнул рукой в сторону лестницы, давая понять, что разговор окончен.
– Вы помните мою жену, это же ясно, – не хотел я сдаваться, – почему в таком случае не помните меня?
Портье ничего не ответил, снова уставился в монитор и сделал вид, что не слышит меня. Я перегнулся через стойку и тут увидел, что его рука, лежащая на мышке, дрожит.
– Послушайте. – Я слегка похлопал его по плечу, чтобы отвлечь от монитора.
Он нервно дернулся, посмотрел на меня каким-то затравленным взглядом.
– Идите в свой номер, уже поздно, – умоляюще попросил он. И тут я понял, что мужчина меня почему-то боится. Нужно было как-то изменить его отношение. Мне вдруг вспомнился один анекдот, который однажды он рассказал мне.
– Администратор гостиницы говорит клиенту, – начал я, наблюдая за его реакцией, – если вы мне не докажете, что это ваша жена, я не смогу поселить вас вместе. А клиент отвечает: «Если вам удастся доказать, что это не моя жена, я буду вам благодарен до самой смерти».
Портье кисло улыбнулся:
– Я знаю этот анекдот.
– Конечно, знаете! – поспешил я его уличить. – Ведь это вы мне его рассказали.
– Ну и что?
– Был такой же поздний час, как сейчас, я спустился в вестибюль. У меня закончились сигареты, я вышел, чтобы купить, но автомат не работал. Вы предложили мне свои. Мы разговорились. Вы пожаловались, что ваша жена звонит вам каждый час, жутко ревнивая особа, достала уже, все проверяет, на месте ли вы, не развлекаетесь ли в номере какой-нибудь молоденькой постоялицы, считая, видимо, что у вас не гостиница, а бордель. А потом рассказали этот анекдот.
Я только хотел разрядить обстановку легким непринужденным разговором, помочь ему восстановить события. Но просчитался. Портье побледнел и прямо-таки затрясся от гнева.
– Я не знаю, кто вы такой и чего добиваетесь, – прошипел он, глядя на меня с ненавистью и ужасом. – Но вам я ничего не рассказывал! – Он сделал упор на слове «вам», и я тут же к этому прицепился.
– То есть сам разговор вы помните? Но считаете, что говорили не со мной, а с кем-то другим. Вот тут вы ошибаетесь: это был именно я. Ну напрягите свою память, всмотритесь внимательнее в мое лицо, вспомните. Я стоял здесь, на этом самом месте, а вы, как сейчас, по ту сторону барьера. – Я рассмеялся, но он шутку не оценил, продолжал все так же хмуриться. – Вы протянули мне пачку сигарет и поставили на стойку пепельницу, зеленую, с надписью «Бэкс» на боку. Мы закурили, зазвонил телефон, это была ваша жена, вы поговорили с минуту, а потом посетовали, что достала, звонит и звонит… А потом анекдот. Ну, вспомнили?
Я пытался восстановить каждую деталь, чтобы убедить его, что тогда он разговаривал именно со мной, но результата не добился. Портье впал в какой-то ступор, смотрел мимо меня и не желал больше идти на контакт. Понимая, что от него ничего не добиться, я взял со стойки ключ, положил в карман паспорт и направился к лестнице. Широкие деревянные перила, покрытые темным лаком, ковровая разноцветная дорожка, с преобладающим темно-красным, – все было точно таким, как мне запомнилось. Я жил в этой гостинице. И если портье не может меня вспомнить, то это проблемы его, а не моей памяти.
В номере тоже ничего не изменилось: все те же кремовые обои и шторы; на большой двуспальной кровати серебристое покрывало. А вот и горный пейзаж в рамке. Все на своих местах, все в полной сохранности. Я разделся, повесил одежду в шкаф, достал умывальные принадлежности. Но, как только вошел в ванную, почувствовал себя плохо: замутило, закружилась голова, и вообще стало как-то не по себе. Решив отложить туалетные процедуры на завтра, вернулся в комнату, расправил постель и лег спать.
Уснуть, однако, никак не удавалось. Назойливо лезли в голову воспоминания о нашей с Ингой поездке, и невольно приходилось сравнивать то, счастливое путешествие с этим, одиноким, вдовым. Хмурый таксист привязывает лыжи к багажнику на крыше машины – мы с Ингой переглядываемся и улыбаемся друг другу. Я еду в такси, другой, незнакомый веселый водитель везет меня в аэропорт, и ощущаю страшное одиночество. Инга летит с горы, я стою наверху, любуюсь ее уверенными, ловкими движениями, и на меня вдруг накатывает невероятное блаженство: эта удивительная женщина – моя жена. Блаженство сменяется отчаянием: мы больше никогда не будем вместе.
Не выдержав воспоминаний, этих взлетов и падений чувств, я вскакиваю с постели, подхожу к окну, резким движением распахиваю шторы – пугающая темная громада нависла над гостиницей, над целым миром. Отчаяние и тоска усиливаются, мною овладевает какая-то роковая уверенность, что этой мрачной громаде больше не суждено превратиться в романтический пейзаж. Утра не настанет, его просто не может быть. Да разве может продолжаться жизнь, когда нет больше Инги? Со странным, каким-то мазохистским наслаждением смотрю, не отводя взгляда от этой темной страшной горной громады, – я хочу, чтобы она обрушилась на гостиницу и погребла меня под собой.
Но я знаю, ничего не будет, мне никто и ничто не сумеет помочь, никто и ничто не возьмет на себя добровольно роль моего палача. Я должен сам все исполнить.
Ноги коченеют от холода, слишком долго стою у окна, слишком долго всматриваюсь в черноту ночи. Слишком долго… С того дня, как не стало Инги.
С того дня, повторяю я несколько раз, с того дня, как она умерла. И мне начинает казаться, что это действительно так. Никуда я не уезжал. Мне объявили, что Инга погибла, и вот я все стою у окна, пытаясь осмыслить ее смерть. Все стою и стою и никак не могу поверить. Утро было необыкновенно солнечное… А потом наступила ночь, я не заметил, как она наступила.
Возвращаюсь в постель. Выстуженную одиночеством, я обречен в ней на вечную бессонницу. Мне больше никогда не удастся согреться, не удастся уснуть. Воспоминания о нашей счастливой поездке перетекают в другие, не менее счастливые, и оттого не менее горькие: я вспоминаю, как мы с Ингой встретились. Я шел из библиотеки, было жарко и очень душно, я пытался сосредоточиться на чем-то важном и никак не мог додумать какую-то мысль. Ужасно мешали посторонние звуки: разговоры людей, шум транспорта. Мне казалось, что если все вокруг замолчит, мои мысли наконец прояснятся. Чтобы сбежать от шума, я свернул в переулок. Да, здесь действительно было потише и даже как будто немного темнее. Подул ветер, и сразу стало легче дышать, и задача, над которой я безуспешно бился, обрела решение. Я рассмеялся, счастливый, не ведающий еще, что решение это ошибочное, в шутливом жесте воздел руки к небу, благодаря за подсказку – небо было мрачным, и, словно изливая на меня свой гнев, сверкнуло молнией. Тут же хлынул ливень. Стеной, без всякого просвета. Спасаясь от дождя, я нырнул в первую попавшуюся на глаза дверь – и оказался в магазине музыкальных инструментов.
Никогда в жизни я не видел столько инструментов, собранных в одном месте. Немых, еще не пробужденных к жизни. Странное, немного жутковатое зрелище. По стенам в два яруса шли стойки с разнообразными гитарами, гитары сменялись скрипками, построенными по «росту», затем шли альты. На небольшом возвышении, словно на сцене, выстроились виолончели, а рядом стоял концертный рояль. Духовые почему-то висели вперемешку, а пианино загромождали проход. Кроме меня, не было ни одного покупателя. Да ведь и я покупателем не был. Посторонний, абсолютно чужой в этом мире потенциальной музыки, я чувствовал себя очень неуютно. И повел себя как непрошеный гость, случайно попавший на чужой праздник. Скрывая неловкость, делая вид, что находиться здесь имею полное право, я стал расхаживать по магазину, окидывая бесцеремонным взглядом инструменты. И, конечно, накликал на себя беду – ко мне поспешил продавец.
– Здравствуйте, – вежливо улыбнулся он, но в его вежливости мне почудилась насмешка: он меня, профана, самозванца, раскусил. – Могу я вам чем-нибудь помочь?
