Николай Захаров
Авантюристы. Книга 2
– Узнаю руку Семенкину. Вот ведь озорник. При Академии нашей подвизался в Санкт– Петербурге. Хороший художник из него мог бы получиться, не будь он приверженцем «змия зеленого». Ведь до последних порток пропивался акаянный. Наш Нижегородский. Жаль балбеса. Пропадет, талант зароет. Эх, люди. Слабы пред соблазнами чувственными. Аз многогрешный сие ведаю.
Из домашних дома оказалась только супруга Ивана Петровича Авдотья Васильевна и сынишка Дмитрий.
– Пусто ноне,– вздохнул Иван Петрович.– Старшие все при должностях в Санкт-Петербурге подвизаются. Средние в учебе. Вот Димша пока один и радует. Авдотья, самовар давай. Гостей потчевать с мороза. Все что в печи на стол мечи. Не ударим лицом в грязь перед московскими гостями?
– Да что ж ты, батюшка, Иван Петрович, меня как хозяйку в краску вогнал,– взглянула на него укоризненно супруга.
– Пироги нынче пекла Авдотьюшка-то, славные они у нее получаются. Я ведь из-за них почитай только на ней и женился. Чревоугодник, каюсь грешен. Вовремя вы поспели, господа,– продолжил весело тот.
– Вот и моя так же воспользовалась слабостью,– обрадовался Серега.– Ох, хитрый народ эти женщины. Знают чем нашего брата зацепить.
– Вот значит как?– надула губки Аннушка.
– Пойдем, голубушка, не слушай ты их речи акаянные. Я уж привыкла к подковыркам своего, за столько-то лет, и мимо ушей пропускаю,– обняла ее за плечи Авдотья Васильевна, женщина дородная.– Помоги-ка с самоваром. Пусть их покуражатся.– после чая с пирогами, прошли в «кабинет» хозяина. Назвать это помещение кабинетом язык, пожалуй, ни у кого бы из присутствующих не повернулся. Но хозяин назвал эту мастерскую, заваленную в творческом беспорядке всякой– всячиной именно так и никто оспаривать это не стал.
– Прошу, господа, присаживайтесь, кто, где хочет,– Иван Петрович расположился в рабочем кресле, которое у него перемещалось влево вправо по специальным штангам.
Кроме того, еще и поворачиваясь в стороны, позволяя сидящему, не вставая, дотянуться, до любого уголка этого стола-верстака. С прикрученными к нему разными приспособлениями. Из-под столешницы, выдвигалась откидная доска, выполнявшая роль кульмана и сейчас к ней был приколот лист бумаги, на котором Иван Петрович что-то вычерчивал, очевидно, вчера.
Сейчас в «кабинете» было достаточно светло, а вот для сумерек гости приметили, несколько осветительных приборов со свечными огарками, окруженными сложными сферическими зеркалами.
Висели эти «подсвечники» на выдвижных штативах, поворачивающихся и опускающихся.
– Хитро,– похвалил Силиверстович конструкцию, приглядевшись.– Вот такую систему и нам бы надобно применить для ламп керосиновых. Не уступите идею, Иван Петрович?
– Да Христа ради. Берите и пользуйтесь,– Кулибин, напрочь лишенный коммерческой жилки, умершей, очевидно, в его роду вместе с отцом купцом и ему не передавшейся, снял с полки журнал и, полистав его, открыл на нужной странице.– Прошу. Копируйте.
– Спасибо!– Силиверстович с любопытством всмотрелся в чертеж зеркальной сферы, пытаясь понять главную идею – крепление и сочетание зеркал.
– Просто, как все гениальное,– произнес он, перерисовывая в свою тетрадь чертеж.
– Позвольте?– заинтересовался Иван Петрович общей тетрадью Силиверстовича, листы которой соединялись проволочной спиралью, пропущенной через перфорированные края.
– Нечто приходило и мне в голову,– удовлетворенно кивнул Кулибин. – Как вы сказали? Просто, как все гениальное? Истинно так. Вот сия тетрадь этому иллюстрация. Я готов выслушать ваши предложения, господа.
– Иван Петрович, мы знаем, что вы ушли в отставку с государевой службы и сейчас временно являетесь свободным художником,– начал Мишка.
– А короче если? К сути, молодой человек,– подмигнул Кулибин.– Без политесов.
– Предлагаем работу. Мастерские, неограниченное финансирование любых проектов, кроме «Перпетум мобиле». Должность Главного конструктора и годовое жалование в сумме 100-а тысяч рублей. Кормовые, проездные, дровяные ну и жилье за счет Торгового Дома вот примерно такое же по площади. У нас мастерские различного профиля, но в основном швейные машины и керосиновые лампы. Спички еще освоили.
– «Перпетум мобиле»– Сиречь вечный движитель? Чем же сей проект вас не устраивает?– спросил Кулибин.
– Видите ли, нам не нужно ничего вечного. Мы прагматики, нам бы что-то попроще. А вечность оставим Вечности. Господу, если угодно. Так вы согласны? Или вам нужно время подумать? С домочадцами посоветоваться?
– Разумеется, как же не подумав? И домочадцев известить всенепременно нужно,– Кулибин Иван Петрович подошел к дверям «кабинета» и, распахнув их, крикнул в тишину дома:
– Авдотьюшка, собирайся, уезжаем в белокаменную,– затем повернулся к гостям, стоящим с открытыми ртами и поставил условия:
– Не раньше февраля, господа, у меня несколько срочных заказов. Вот выполню и сразу в Москву. Сначала сам явлюсь, потом и семейство перевезу.
– Да вы не беспокойтесь, Иван Петрович, мы все приготовим и, переезд фирма оплатит. Вот извольте получить на дорожные расходы авансец. Подъемные, так сказать,– Серега выложил на стол банковскую упаковку пятисотрублевых ассигнаций.
– Принять сии ассигнации не могу,– заложил руки за спину Иван Петрович.
– Отчего же?– удивился такой щепетильности Серега.
– Приеду, взгляну на ваши мастерские тогда уж и решу окончательно. А пока будем считать, что достигнута предварительная договоренность о намерениях благих. У вас нет ли с собой чертежей этих машинок и ламп?
– Есть,– улыбнулся Силиверстович, раскрывая папку с чертежами.– Вот извольте. Машинка. А это лампа,– Кулибин принялся рассматривать привычно чертежи, удовлетворенно хмыкая и иногда поднимая левую бровь.
– Ну, что ж. Вещь, конечно же, нужная и выполнена остроумно. Вот эта лапка меня привела просто в восхищение. Это кто же умелец такой?
– Зингер – еврей придумал. В Северо – американских соединенных штатах.
– Светлые мозги у этого еврея. Но я бы вот здесь и здесь иначе бы решил задачку.
– Иван Петрович, машинка далека от совершенства. Она узкоспециализорована, а способна быть, в перспективе – многофункциональной. Сейчас она только прострачивает шов. Задача следующая – расширить ее функции. Обметывание, пришивание пуговиц и так далее. Кроме того нужно будет разработать более мощный вариант для скорняжного ремесла и сапожного. Там кожи, сами понимаете – это не кружева и батист. Работ только с модификацией машинки непочатый край. То же самое с керосинкой. Мы вам оставим чертежи и образцы, – Мишка кивнул на футляр из кожи.– Посмотрите, так сказать, в живую. Супруге предложите попробовать, поработать. Проста в обращении-то. Ну и лампа тоже пусть у вас повисит. С керосином у вас как в Нижнем? Достать возможно? Мы вам бутыль на три литра вложили. А вот спички нашего производства. Этим вас уже не удивишь. Их уже и в Санкт– Петербурге выпускают. Причем еще раньше чем в Москве наладили производство. Демонстрирую не для того чтобы удивить, а чтобы заинтересовать вас. При изготовлении их применяются деревообрабатывающие станки и они, разумеется, несовершенны. Лущильные, сортировочные, упаковочные. Это тоже станет вашей головной болью. Прошу,
– Мишка высыпал на стол пару десятков коробков.
– Однако напор у вас, Михаил Петрович,– улыбнулся Кулибин.– Сумели заинтересовать, прямо сознаюсь. Каковы количества предполагаемые вот машинок сих?
– Сейчас мы собираем десяток в смену. Цех только открыт совсем недавно. В следующем году думаем удесятерить количество, а там на спрос ориентироваться будем, Иван Петрович.
– Три тысячи в год уже можете вот эдаких собирать?– удивился изобретатель.– И раскупается?
– Москва – деревня большая,– улыбнулся Мишка.– А у нас еще филиал имеется в Швеции. А шведы народ любознательный и до всякой механики падкий. Пять контрактов уже подписано с их торговыми фирмами. Ждут с нетерпением, образец получив. Всего десять тысяч пока просят и к концу года мы им их изготовим, но на Европу нынче оглядываться нужно с осторожностью. Страсти там сатанинские кипят, торговле не способствующие. Увы. Свой отечественный рынок будем расширять. В Азию повезем. Китай большой. На сто лет заказами завалит. Беспокойства по поводу рынка сбыта не испытываем. А вот по поводу ваших изобретений, которые будут внедряться, можем гарантировать, что все они будут приобретаться немедленно и Торговый дом обязуется выплачивать вам, кроме всего, как автору, скажем, пять процентов от прибыли получаемой от реализации. С правом завещать эти выплаты на ваше усмотрение кому угодно на все время пока на продукции будет стоять ваше клеймо авторское.
– Молочные реки и кисельные берега, Михаил Петрович, сулите. Трудно устоять человеку грешному, но я, Слава Богу, не сребролюбив и повторюсь. Не раньше февраля приеду для ознакомления и слова окончательного,– улыбнулся Кулибин и плотно сжал губы, давая понять, что это его окончательное решение.
– Так мы и не подгоняем,– заулыбался Мишка в ответ.– Чем заняты, Иван Петрович? Что-то чрезвычайно важное? Заказы я имею в виду.
– Да какое там… Сижу вот, времени много свободного, ну и чиню потихоньку часы для сограждан господ нижегородцев. Нанесли рухляди, так что и за месяц бы управиться,– махнул тот рукой в сторону угла, где на стеллаже было разложено с десяток различных часовых механизмов.
– Понятно тогда почему только в феврале сможете. Не возвращать же не починив?– кивнул Мишка понимающе.– Ну и сразу хотим расплатиться за чертежик отражателя для лампы. Поверхностный экономический расчет показывает, что на этом мы получим увеличение продаж процентов на десять. Чистой прибыли в год это составит тысяч сорок. Так что ваши четыре тысячи просим принять под расписку,
– Мишка вынул ведомость и, вписав в нее фамилию Кулибина, сунул ему авторучку, которую тот машинально взял и, не задумываясь поставил подпись напротив суммы и фамилии. Протестовать Иван Петрович не стал по трем причинам. Выплачивались средства за конкретное все же приобретение, выплаты обосновывались и производились официально, ну и ручка, которую он держал в руке, произвела на него ошеломляющее впечатление. Он даже царапнул ей по листу ватмана и оставшийся след его удивил. Иван Петрович мазнул по нему пальцем и, испачкав его чернилами, удовлетворенно крякнул. Повертев перед собой ручку, раскрутил колпачки, разобрался в поршневом механизме и принялся разглядывать металлическое перо.
– Это тоже Торговый дом выпускает?– спросил он наконец.
– Нет, но намерены освоить,– Мишка положил на стол две перьевые ручки.– Вот образец с вечным пером. Это упрощенный вариант. Разумеется, что та, что у вас в руках – это переносная. Для записей в дороге и даже в движении. Удобно. Не правда ли?
– Мишка протянул Кулибину колпачок с зажимом. – Прошу – это презент от Торгового Дома " Руковишников и К". Примите.
– Премного благодарен,– обрадовался Кулибин.– Не знаю чем и отдариться?
– Да что вы, Иван Петрович, какие «отдарки»? Пироги славные какие печет ваша супруга. Мы заявились, и запасы ваши сократили. Неудобства причинили. Примите как извинение.
– Гость в дом – Бог в дом,– возразил Кулибин.– Оставайтесь, погостите недельку. Дом большой. Гостевые пустуют. А мы гостям завсегда рады. Вон Димша от Аннушки вашей не отходит, как репей к юбке прилип. С отопительной системой моей ознакомлю. Сам ее сочинил. Печурка одна протапливает все и дров при этом минимум расходывается. Тут вам я доложу, что главное… Прошу прощения увлекся,– спохватился Иван Петрович.
– Ну, что вы – очень интересно. Печное отопление, конечно же, со временем будет повсеместно заменено на паровое и водяное. У вас дымовое, надо полагать со сложной системой дымоотводов?
– Верно. Значит – остаетесь?– подмигнул Кулибин.
– Авдотья Васильевна если не против.
– Да как же она может быть против?– Кулибин опять весело подмигнул.– Сидим тут как тараканы за печкой. Да она рада радешенька будет. Из Москвы. Там ведь, в нонешнем году, царя – батюшку на престол помазали. Вот уж душеньку отведет расспросами.
В Нижнем Новгороде задержались на три дня, сдружившись с семейством изобретателя навсегда. Человек с бесхитростной душой, он радовался новым знакомым, оказавшимся близкими ему по духу людьми, как ребенок. Даже принадлежность их к новообрядческой церкви не смутило, а только раззадорило.
Иван Петрович прекрасно понимал, в отличие от многих современников, что раскола внутрицерковного по сути нет. Есть причины, которые сподвигли власть имущих спровоцировать искусственно это явление, чтобы разодрать верующую паству на две противоборствующие половины и отвлечь людей от секуляризации собственности церковной, в пользу казны. Царь Петр воевал и строил флот. На это ему нужны были средства. Результат – секуляризация и раскол.
– Пожалуй, более чем Петр-I-й, только матушка-императрица над церковью православной надругалась,– вздохнул он, когда разговор зашел о расколе и раскольниках.
– Раскольники-то истинные – это Петр, да Екатерина Великие. Церковь задумавшие в коллегию превратить и использовать, как инструмент в управлении государством. Не самый главный, но самый покорный. Отсюда и переписка текстов Библейских и обрядность измененная. Трехперстие заместо двуперстия. Эдакими мелочами умно паству разделили. Одним лишь тем, что повелели без пояснений, как скоту безропотному. Нынче двумя перстами крестились, завтра велено тремя, а послезавтра прикажем, так и кулаком закреститесь, али ногой левой. Народ, понятно, воспротивился. А им это только и нужно. И вот уж поделили народ на правых и виноватых.
– Верно мыслишь, Петрович,– согласился Силиверстович, который «закорешился» с Кулибиным крепче остальных и находил в нем приятного собеседника, копаясь в часовых механизмах с изобретателем дни напролет.– Павел, говорят, тягло слегка уже отпустил. Монастырям имущество возвращают уже.
– Дай то Бог,– перекрестился Иван Петрович двумя перстами.
– А как же вы причащаетесь, Иван Петрович, ведь у вас и батюшек-то нет? Расстриги только службу знающие.
– На Волю Господа отнесли. Дерзаем, обряд совершая, что по вере нашей даст нам. Отринули нас от Церкви видимой, но есть ведь еще и не видимая. От нее ни кто окромя самого Господа не отлучит. В чем разногласие у нас с Ним? Нет. Али символ Веры не признаем с животворящей Троицей? Коли прознали бы наши иерархи что в дикой Африке, али Австралии есть племя, которое черней лицами сапога, но в Христа по нашему обычаю верует, только крестится, скажем большим пальцем левой руки. Разве они эту мелочь обрядовую заметят? Возрадуются и братьями во Христе назовут. Отчего же нас гонят? «За единый Аз». Им он докука, нам муки Христовы. Ни одного гвоздка из распятия вытащить не позволить. Вот она правда, за которую старообрядство. Мы каб, не встали, то где бы остановились в секуляризации той? То, что видим, не вопреки нам, а благодаря.
Смирись мы, и Антихриста посадят на алтарь. Задумались и отступились. А Тело Христово расчленить нельзя. Раскол в умах чиновников, а в сердцах верующих согласие. Ты вот в Никонианстве – я в староотеческой. О чем нам спорить? В чем несогласие? Разве у нас Господь разный на исповедании?
– Христос один – пастыри разные,– вздохнул Силиверстович, завинчивая крепежную планку на ходиках с кукушкой.
– Кровавыми слезами пастве сие отольется. Падение нравов повсеместное наблюдаю. Винопитие, табакокурение за обыкновенность уже воспринимается,– Силиверстович, не курящий из уважения к хозяевам уже третий день, закашлялся.
– Вот, вот. Какова привычка-то акаянная. Уже воздуху не хватает. Раздирает легкие чистый воздух, а табачный дух сладок делается. Ты, Силиверстович, дыми, коль приучился. Я ведь с первого дня понял, что мучаешься. Сергей-то Алексеевич, тот по молодости-то деликатностью такой не стеснен и прятаться не стал, а ты, видать, хотел справиться с собой. А это, брат ты мой, гордыня в чистом виде. Не борзись, преодолеть, положись на Бога.
– Ну, ты, Иван Петрович, прямо и уличил, и обличил, и ущучил. Я ведь молодым к этому зелью пристрастился. Жизнь не сахар. Осиротел рано. Война, опять же. А у солдата, что за радость на службе? Табачком побаловаться. А вот три дня не курю и дышится легче с каждым днем. Может, и преодолею привычку эту. Бог даст.
– Я тебя в молитвослов впишу и просить Господа буду, чтобы пособил,– Кулибин подмигнул Силиверстовичу озорно глазом.– У нас с Ним взаимопонимание в этом вопросе.
– А у меня, значит, нет?– встрепенулся Силиверстович.
– Недопонимание с твоей стороны, братец.
Глава 3
Кулибин Иван Петрович приехал, как и обещал, в начале февраля и Силиверстович, бросив все свои дела, таскал его по всем предприятиям принадлежащим Торговому Дому.
Кулибин ахал и лез во все щели. В спичечном цеху он проторчал весь день, доведя до нервного срыва начальствующих в нем. Сначала расспросами, потом замечаниями и непосредственным вмешательством в процесс изготовления продукции. Разобрал лущильный станок, собрал его по-своему и тот завертелся без, привычного уже всем, скрежета.
– Ну, Петрович, ты прямо насквозь видишь. Я сто раз мимо прошел и думал, что так и надо. А начальники теперь как будут узнавать, что процесс идет? Зад толстый отрывать придется от стула и из конторки высовываться,– посочувствовал Силиверстович начальнику цеха с мастерами. – А соседи окрестные? Подумают, что производство остановилось спичек. Слух по Москве распустят, а значит, в ближайший месяц спрос повышенный следует ожидать. Пятнадцать минут поработал, а прибыли Торговому дому тысяч десять принес. Цену ты себе не знаешь. Я бы на месте потомков не вшивую плиточку поставил в Нижнем Новгороде, я бы стелу, метров сто высотой, возвел из чистого золота, ей Богу!
– Да за что? – взглянул на него удивленно Кулибин.– Человек ведь от Бога все получает и грех большой от людей Божье прятать, али цену заламывать. За руки, оно понятно. А за мысли – это, брат, совести нужно не иметь.
– Интеллектуальная собственность. Слышал про такое?
– Талант Богом данный – собственность? Он дал – Он и отнять может,– возразил Иван Петрович.– Посмотрел я на ваше производство и где в нем мое место?– сменил он тему разговора.
– В нем, ни где. Ты, Петрович, над ним будешь. Собственное конструкторское бюро тебе правление предлагает возглавить. Темы сам выбирай. Занимайся, чем хочешь. Набирай себе помощников, кого считаешь нужным, с оплатой по совести. Тобой приглашенного, с радостью примем. Ну и увольнять, сам будешь. Полная самостоятельность. Дадим тебе в помощь счетовода, чтобы на бумаги время не тратил. Работай. Рабочее время ненормированное. Про оплату уже сказано было. Контракт заготовлен – остается подписать. На-ка вот, ознакомься и если что не так, поправь или дополни,-
Силиверстович сунул в руки Кулибина бумаги и, обняв его за плечи, повел к выходу из цеха.
– Домик мы для вашего семейства уже прикупили, кирпичный. Ново-отстроенный. С вашим в Нижнем, по оригинальности не сравнить, но все есть и даже мебель кое-какая. Не на пустое место переедете. Аннушка лично проследила, чтобы кухня была к приезду хозяйки оснащена по последнему слову нынешнему. Авдотья Васильевна ей понравилась. Все пироги ее вспоминает. Она и сама мастерица в кулинарии, такую уху монастырскую приготавливает. Сегодня попотчует. Я ее специально попросил уважить. Когда в Нижний?
– Завтра же и отъеду,– улыбнулся в бороду Кулибин.– Авдотьюшка-то не любит переезды, но про жалование услыхала, и теперь торопит,– «Упустишь»,– говорит -, «Место-то»,– переживает. А я так мыслю. Жалование-то жалованием, но убедиться нужно, полезное ли для державы росейской затеваете. Мне ведь и немцы не единожды лестные предложения делали. И с переездом, и без. Горы золотые сулили, да я всем отказал. Пошто они мне, коль с них за позором России наблюдать предстоит? Европа нашими трудами, как клоп кровью пользуется. И людей уводит лучших и своих мерзавцев сбагривает на шею нашу. Кругом немец засел. В академиях, в коллегиях, в Сенате и в Синоде. Русскому человеку проходу не дают. Мне, Силиверстович, за державу обидно. Гляди, что деется? Дворянство на родном языке разговаривать разучилось. Народ собственный дикарями мнят и такоже с ним обращаются. Довели народ так, что за дубину взялся. Емелька-то откель? Из указу выскочил, кабального вовсе? Закрепостили русского пахаря так, что хуже скотины стал себя чувствовать. А я вашу школу увидел и сердце возрадовалось. И согласен работать в вашем кумпанстве, хоть за стол, да ночлег,– Кулибин подписал контракт, вынув презентованную ему авторучку, из специально для нее пришитого кармана на кафтане и, щелкнув зажимом, улыбнулся:
– Занятная вещица – удобна, вот так вот на ходу, что-то написать. Значит, помощников себе сам набираю? Есть у меня в Санкт-Петербурге умельцы с руками золотыми.
Шерстневский, Беляевы братья, Егоров, Кесарев. Человек десять немедля вызову. Примете аль как?
– Пусть приезжают. Обустроим. Не обидим. О жаловании поговорим в любое время. Они, к примеру, в Академических мастерских сколько имели?
– А ни сколько. На заказах подъедались. Сколь дадут с барского плеча, то и ладно. Матушка-то – Императрица меня грешного на службу приняв, немца с того места удалила и казне 2-е тысячи на жаловании сэкономила, а уж мастеровых я сам искал, да на свой риск и страх содержал. Рупь за десять выплатят, оно и хорошо.
– Вот ведь казус,– возмутился Силиверстович, открывая дверцу в зимнюю кибитку на полозьях.
– Проедем, на дом взглянем, да в кассу заедем. Вы то, за харч готовы работать, а переезд денег стоит. Аванс получите и поезжайте. В переезде можем посодействовать.
– Это как же?– заинтересовался живо Кулибин.
– Соберите вещи, упакуйте в короба да узлы, а уж погрузка, доставка и разгрузка дело наших транспортников. Назначьте день – они подъедут и от заботы вас этой избавят.
Бьюсь об заклад, вперед вас поспеют с барахлишком сюда.
– Через две седмицы будем готовы. Пусть подъезжают. Об заклад биться не стану, но право буду весьма признателен. Авдотья Васильевна переживала,– «Два переезда – один пожар».
– Фирма гарантирует – все доставим в полной сохранности,-
Через две недели Серега с Мишкой стояли перед уже знакомым домом в Нижнем Новгороде и провожали семейство Кулибиных в Москву. Для этой цели наняли три крытых возка с печурками, трубы которых пускали клубы дыма и хозяева, поклонившись на прощанье дому, уселись в них, перекрестившись.
– Мы, Иван Петрович, будем раньше вас. Дом закроем и, ключи вам привезем. Скатертью дорога. Трогай!– махнул Мишка рукой кучерам.
Имущество, предназначенное к перевозке, было аккуратно упаковано в короба и сундуки, отдельно были увязаны и сложены узлы с мягкой рухлядью.
– Вот ведь,– хлопнул себя по лбу Серега.– Забыл спросить, в кабинете все перетаскивать или то, что приколочено, пусть остается?
– Ну, ты тормоз, Серый. Все что нужно перевезти сложено вот в эту кучу. Иван Петрович все сам оторвал, что было прикручено и решено с собой взять. Лапоть.
– Ладно, сапог, давай действуй. Я сегодня с утра не позавтракал. Проспал. Обедать пора.
– Интересное кино. Чем же ты ночью занимался, болезный? Бессонница напала?
– Я женатый или где? Аннушка под боком сопит и не уснуть, хоть ты тресни. А еще всю ночь кто-то под окнами топтался.
– В смысле?
– Понимаешь. Встал я покурить. Не спиться что-то. Думаю, курну слегка. Ну, вышел, в курилку. Вентиляцию включил – в смысле форточку распахнул, стою, значит, здоровье укрепляю и вижу, топчется кто-то. Тень прыгает. Высунулся, точно какой-то ханурик скачет у забора. Мороз же 20-ть градусов. Он, правда, в тулупчике волчьем, драненьком и катанках, но все равно видать не сахар. Потом смотрю еще один хмырь подошел и что-то первому стал вдалбливать. Буквально ладонью в лоб. Долбит и на мой дом второй рукой машет. Минут пять долбил. Этот, первый который ханурик, прыгать перестал и с покорностью перетерпел.
На «спецуру» похоже. Пасут никак нас. Ты за собой не замечал «хвостов»?
– Я что, с оглядкой хожу? Хотя замелькал тут вокруг меня один господин не понятный. Попался несколько раз на глаза и все как-то вел себя не правильно.
– Ну, если попался тебе лопуху на глаза, то и сам видать лопух еще тот,– Серега присел на табуретку почему– то не упакованную хозяевами.
– Сам видать выстругал Петрович, сидеть одно удовольствие, вон чего с ножками вытворил. Вроде все в разные стороны смотрят и закреплены вроде не прочно, а сидеть мягко поэтому,– похвалил табуретку Серега и рухнул на пол вместе с ней, сложившейся на сторону.
– Блин, руки отломать такому умельцу. Сапожник без сапог. Ноги закрепить, как следует не может. Зараза!– зашипел Серега, потирая ушибленный локоть.
– Это Господь тебя смиряет, Серый. Чтобы не создавал кумиров и не злословил ближнего,– злорадно ухмыльнулся Мишка, усаживаясь на короб.
– Тебя что ли злословлю? Это когда же, что-то не припомню?
– А «лопух»?
– Лопух – это не злословие – это констатация факта. У тебя на пятках филер топчется, а ты…
– А я чист, «аки голубь» и готов этому «филеру» рассказать почти все, за исключением мелочей, самых пустяшных. Я имею в виду нашу коммерческую деятельность в веке 18-ом. Пусть топчутся.
– А тебе не интересно кто?
– Теперь интересно. Обязательно по возвращении познакомлюсь поближе. Если нами занялась какая-нибудь «спецура», то наверняка не только топчется по пяткам и у забора твоего, но и людишек внедрила к нам в фирму. Нужно заняться проверкой сотрудников. Завербовать тоже могли кого-нибудь. Народу нового набрали мы только в последнем квартале прошлого года человек пятьдесят. Придется объезжать все производственные точки. Но мне кажется это кто-нибудь из среднего звена управленческого. Там тоже новые люди принятые есть и, старым никому веры абсолютной у меня нет. Так или иначе, всегда есть возможность заставить человека стать осведомителем. Деньги, шантаж и прочие примочки дерибасовские. Государева если контора, то на верноподданические чувства могут давнуть, чтобы сэкономить на оперативных расходах. Ну а ежели конкуренты, то, скорее всего – презренный металл.
В Москве начиналась ранняя весна. Зима была малоснежной и старики озабоченно хмурились, на жизненном опыте убедившись и приметив закономерность, когда за малоснежной зимой следовало засушливое лето.
– Каб не пришлось ноне лебеду есть, как десять лет назад,– сетовали старички, шлепая по снежной жиже.
Дороги раскисли, вскрылись реки, и половодье понесло льдины. Но по ночам еще подмораживало и из соседних лесов на окраины Москвы начали забегать стаи волков, рыская по кривым улочкам и наводя ужас на дворовых кобелей. Ночные выстрелы стали не редкостью. Имеющие в хозяйстве огневой бой, пугали серых.
– Скоро еще медведи из берлог повылезают и тоже припрутся за добычей,– пророчествовал Серега.
– Чего это они попрутся в Москву? – Аннушка налила чай в кружку и поставила ее перед Мишкой.
– А куда? Понятное дело что сюда. Голод не тетка.
– Сроду такого не помню,– возразила Аннушка.
– Так и лет-то тебе. Поживи с мое. Я как-то стаю тигров видел в лесу. Из Африки видать забежали. Зубы, во,
– Серега взял в руку нож столовый.– Не, этот маловат. Раза в два подлиннее были.
– Михаил Петрович, вот как мне отличить, где он фантазирует, а где правду говорит?– закручинилась Аннушка, пододвигая к Мишке поближе плетеную тарелку из соломки с домашней сдобой.
– Да очень просто. Он когда правду говорит, то у него уши светлые, а когда брешет, как сивый мерин, то красные,– поделился Мишка охотно с ней методикой, которую почему-то упускают разработчики всяческих детекторов лжи.
– Так просто?– удивилась Аннушка, уставившись на уши мужа.– А сейчас они у него красные, аль это белые считаются?
– Сейчас они у него не мытые. Видать умывался поспешно нынче,– хмыкнул Мишка.– Но вот ежели их хорошенько отмыть, то все-таки белые скорее. Тигров этих ты и сама можешь посмотреть в «мазаришарифке». Там их целых шесть штук. И зубы действительно вот такие, как Серега показал. Сабли, а не зубы.
– Значит, наполовину соврал. Из Африки сказал будто бы. А медведи с Северного полюсу?
– А медведи нашенские, бурые и ужасно голодные, поэтому одна вечером на улицу не выходи,– Серега потер ухо, взглянув на свое отражение в надраенном боку самовара.
– А я и не хожу никуда без тебя, – возразила Аннушка.– Это ты носишься днями напролет и приходишь заполночь.
– Один раз на прошлой неделе припозднился, отчетность проверял. Достала меня эта бухгалтерия. Сил моих нет. Миха, нужен толковый бухгалтер. Мои чинуши не тянут. Тут нужен женский, хитрый ум. Где взять?
– Аннушку обучай. Пока в положении, на курсы ее засунем и, пусть слушает. По методике допотопной. Вон она у тебя какая способная. Уже всю географию знает. А если ей систематическое образование дать?
– Не-е-е-т. Бухгалтерия это не для Аннушки. У нее же шило в одном месте деликатном, а там усидчивость требуется.
– Шило-о-о!– возмутилась Аннушка.– Да я в мастерской у Катюши самые сложные вышивки делаю, а там не повертишься. Иной раз спина к вечеру, как деревянная. Посиди-ка.
– Вот и я про это же. Оно тебе надо, в бумажках копаться дни напролет?
– Нет,– призналась Аннушка.– Шило у меня в этом самом месте, прав Сергуня-то, Михаил Петрович. Неусидчивая я. Мужняя жена, как муж скажет, так и поступает.
– Смотри-ка, – Серега обнял Аннушку и прижал к себе.– Какие речи разумные слышу. Умная ты у меня и на все руки. Золото, а не жена. Ведь чуть не увел этот-то с рылом кувшинным. Вовремя я сватов-то заслал.
– Смотрю, полное согласие у вас. Даже завидно,– вздохнул Мишка.
– Ну, уж, тебе-то вздыхать… С твоей Катюшей живешь, как у Христа за пазухой,– покосился на него укоризненно Серега.
– Так она опять умотала в 20-ый, а у меня тут дел невпроворот. Видимся раз в неделю.
– Б-е-е-е-е-дный,– пожалела Мишку Аннушка.– Что за нужда ее туда понесла?
– Петька, кажется, корью заболел. Теперь пока оба не переболеют, там будет торчать.
– Ну, так, сам следом беги. Поживи в Питере месячишко. Обойдемся, как-нибудь и без тебя.
– Не могу, проверяю тут кое-что по поводу «спецуры». Двоих «засланцев» уже вычислил.
– Что за «засланцы»?– Аннушка распахнула глаза, и даже ротик приоткрыла.
– Похоже, что конкуренты нас решили прозрачненькими сделать. На государственную контору не похоже. Вот сегодня, может быть, окончательная ясность наступит. Я чего забежал-то к вам? Проедемся, тут совсем рядом. Поговорим кое с кем. Сегодня эти типусы на доклад идут. Вот мы и заявимся. Эти-то «пешки» и не знают толком ничего. В мозгах сквозняки гуляют. Ну а потом, если все будет, Слава Богу, я – в Питер, ну а ты домой, под теплый бочек Аннушкин. Мы быстро. Два часа времени на все про все.
