bannerbannerbanner
Дела минувшие

Николай Свечин
Дела минувшие

Полная версия

– Полиция ведет дознание убийства рядового Сомова. Вашего батальона. Тот был ранее денщиком застрелившегося подпоручика Шенрока. Вашего же батальона. Дознание согласовано с начальником бригады генерал-майором Назаровым. Вы хотите воспрепятствовать ему? Вопреки решению генерала? Прикажете доложить ему об этом?

Костыро-Стоцкий сразу пошел на попятную:

– Нет, что вы! Я имел в виду другое.

– Что же тогда? – продолжил нажимать титулярный советник, понимая, что с такими прощелыгами надо действовать только угрозами. – Две смерти одна за другой. А если завтра случится третья?

– П-почему третья? – растерялся майор.

– Ну а вдруг? Что тогда будет с вашим чинопроизводством?

– Но…

– Вот чтобы этого не произошло, я и задаю свои вопросы. Честь имею!

Только в десятом часу ночи Алексей оказался в управлении. Благово уже ушел. Помощник написал ему расписку на шесть рублей, приложил бумагу от нового осведа и направился в канцелярию. Там было пусто и темно. Титулярный советник раскрыл журнал входящих бумаг и стал внимательно его изучать. Нужное отношение обнаружилось быстро. Письмо Департамента государственной полиции сообщало о побеге заключенных. Пятнадцатого февраля 1881 года из Рыкинского, Плоцкой губернии, арестного дома путем взлома стены сбежали четверо арестантов: Войцех Стахович, Франц Соколовский, Людвиг Эртман и Антон Рутковский. Приметы последнего: возраст тридцать девять лет, роста среднего, лицо круглое, волосы светло-русые, глаза голубые, нос обыкновенный, рот умеренный, подбородок круглый. Одет в сюртук, серые брюки, фуражка синяя… Ну, фуражку можно поменять. А вот цвет волос и глаз, а также форма лица и подбородка были как и у командира Седьмой роты. Брат? И преступная специальность подходящая: карточный шулер.

Утром начальник сыскного отделения собрал подчиненных. Лыков отбарабанил свои открытия. В Седьмой роте играют почти поголовно. Хотя нищета русских офицеров вошла в пословицу. Где младшие офицеры берут средства для игры? И как потом отдают долги? Тут поневоле застрелишься… Благово понял, что взял верный след. Он начал выяснять детали:

– А что, у старших офицеров денег навалом?

– У них чуть больше, а главное – есть ротное хозяйство, – ответил помощник.

– Давай подробнее про хозяйство.

– Павел Афанасьевич, расскажите сначала, как прошла беседа с капитаном Асатцевым, командиром Восьмой роты, который запретил у себя карточную игру, – перебил шефа помощник. Но Благово лишь поморщился:

– Капитан отказался со мной разговаривать. И вообще, выказал презрительное отношение к чинам полиции. Хотя мы с ним союзники, но…

Старая болезнь офицерства – задирать нос в общении с правоохранителями. Отчасти их можно понять – в фараоны из полка уходят самые никудышные люди. Те, кому негласно предложили покинуть строй и не позорить честь мундира. Но ведь не все в полиции такие! А золотопогонники мажут полициантов без разбора одной черной краской…

– Так что, Алексей Николаич, давай-ка про ротное хозяйство.

– Кто ж вам скажет правду? Это и есть главная военная тайна – где старшие офицеры достают средства.

Титулярный советник, любивший армию и ощущавший себя, несмотря на службу в полиции, ее частью, напомнил о военных обычаях. Начальство знает, что офицеры у него нищие. Но увеличить оклады содержания в три раза не может – казна не выдержит такого. Поэтому в обход правил придуманы лазейки. Главная из них – справочные цены. Это когда командир отдельной части (роты или полка) закупает провизию по тем ценам, которые указаны в бумаге Военного министерства. А не тем, что приняты на местном рынке. В бумаге цены всегда выше, сие делается умышленно. Командир платит за продовольствие меньше, да еще и со скидкой. Разницу он кладет себе в карман. Хороший начальник из этих сумм балует солдат или носовыми платками, или полотенцами, а самые умные – завтраками. Поскольку в раскладке их нет и солдаты довольствуются чаем.

Однако справочные цены хороши в деревнях или местечках, где роты разбросаны на постое у крестьян. Те по большей части кормят солдатиков на свои, а потом пьют с ротным фельдфебелем водку и подписывают бумаги, что финансовых претензий не имеют… В Нижнем Новгороде такое невозможно. Войска по большей части стоят в казармах, а закупочные цены мало отличаются от справочных. Тогда в дело вступает солдатский труд. Артели мастеровых в погонах берутся за любые работы. Призванному в войска плотнику взять топор – большая радость. А если за это еще и платят – все лучше, чем скучать в казарме. У умного командира человек с ремеслом всегда при деньгах. Артель закрыла подряд, часть выручки сдала в ротную кассу, оставшуюся поделила между собой. И новый богатей сразу понес деньги в солдатскую чайную. Некоторые выходят в отставку с сотней-другой наличности! У хорошего командира…

– Давай ближе к ротным, – потребовал на этом месте статский советник.

– Уже подошел. Ротный получает, помимо жалованья и столовых, еще и квартирные. А также часть артельных сумм и разницу в закупочных ценах, если она образуется. Лучше всего живут артиллерийские баре, те из-за фуража прямо купаются в деньгах. Кавалеристы несколько беднее, а пехотинцы самые нищие – там нет конного состава. Но все равно у хитрого ротного командира деньги в кармане звенят всегда. А наш Рутковский еще какой хитрый. Он, видимо, завел себе дополнительную статью дохода. Капитан живет в гостинице «Берлин» на Дворянской улице. Хозяин гостиницы, Аккерман, давно подозревается в том, что держит у себя тайный игорный дом. Так, похоже, не он держит, а командир Седьмой роты!

На сладкое помощник поднес шефу письмо Департамента государственной полиции. В феврале сбежали четверо фартовых, один из которых – шулер Рутковский. По приметам он вполне может приходиться братом капитану. Чем не версия? Два проходимца заманивают офицеров на «мельницу»[20]. Один обыгрывает при помощи крапленых карт, а второй заставляет платить долг чести и покрывает всю махинацию.

– Капитанского чина для такого мало, – закапризничал Благово. – Тут хотя бы полк нужен.

– Ротные командиры и есть костяк полка, – ответил помощник. – В офицерском собрании их голос решает все. Шестнадцать рот – шестнадцать капитанов. Рутковский со своих прибылей нальет остальным водки, и те кивнут тупеем. Про долг чести.

Версия была неприглядная для репутации Девятого полка. Статский советник понял это и переменил тему:

– А что за связь у убитого денщика с нашими босяками?

– Да там не босяки, а головорезы, – тут же парировал Лыков. – Цапля – это мещанин Федор Цаплин, налетчик с Нижнего базара. Рештак[21], отсидел три года в исправительном арестантском отделении. Лишен права проживания в Нижнем Новгороде, но спокойно тут квартирует. Колька Бешеный – личность малоизвестная, но, похоже, это беглый каторжник Николай Мозжевелов. Убийца, в циркулярном розыске.

В кабинете стало тихо. Этого только не хватало «карману России» – беглых убийц. Апрель, ярмарка не за горами. Когда съедутся сотни тысяч гостей, найти Мозжевелова станет труднее.

– Почему Цапля таится у нас под носом, а мы его терпим? – завелся Благово. – Что я скажу Николаю Густавовичу?

Встал Титус и сделал свой доклад. Федор Цаплин скрывается по подложным видам в ночлежных квартирах где-то вокруг Миллионки. Надо делать большую облаву. Заодно можно и Кольку Бешеного зацепить…

Миллионкой в народе называли Верхнюю и Нижнюю Живоносновские улицы с прилегающими к ним переулками: Рыбным, Торговым, Гарнизонным, Ивановским и Казарменным. Называли со злой иронией. Местность облюбовали босяки, «золотая рота», и забили ее своими немытыми телами до отказа. Главные ночлежные квартиры полиции были хорошо известны. Это дома Кия и Польц на Почаинской улице, Сучкова – в Нагорном переулке, Торсуева – на Волжской набережной и сразу четыре дома на Живоносновских: Романычева, Сироткина (бывший Переплетчикова), Бролина и Колчина. Дома – настоящие притоны и рассадники антисанитарии. Они разбиты на каморки, в каждой из которых ночует до пятидесяти человек. Люди ютятся на нарах в три яруса, а также под нарами на полу. Итого в каждой ночлежке числится несколько сот человек. Многие из них не имеют документов и вынуждены скрываться от полиции. Есть откровенные жулики и даже бандиты – они и правят бал. Нравы в ночлежках суровые. Жильцы спят вповалку, без различия пола и возраста, отчего в каморках царит разврат. Мать с ребенком, беглый арестант и семнадцатилетняя девушка живут бок о бок. Вернуться оттуда в нормальную жизнь почти невозможно…

У Миллионки имеется свой генеральный штаб. Это вонючий трактир Рыжова на втором этаже дома бывшего Переплетчикова. Притон для уголовных, какие в Питере называют пчельниками, а в Нижнем – шалманами. Помойка первый сорт! Как водится, у заведения есть чистая и грязная половины, и посетители там разные. Правда, слово «чистая» приходится брать в кавычки. Но на столах хотя бы постелены бумажные скатерти и лежат ложки из алфенида[22]. Сюда ходит местная аристократия: спившиеся чиновники и офицеры, содержатели каморок и съемщики, то есть барыги, скупщики краденого. Рядом Толкучий рынок, и поэтому с краденым полный порядок… Ну а в грязную половину лучше и не соваться. Там могут случайному человеку кулаками на теле такое выгравировать, что хоть в этнографический музей. Сердитые мужики лущат пиво с водкой и обговаривают, кого сегодня ночью будут утрамбовывать. Если и искать Цаплю с Колькой, то начинать надо именно отсюда. Причем знаменитая клоака находится через улицу от Рождественской полицейской части!

 

Благово с Лыковым пошли к Каргеру, доложили вновь открывшиеся обстоятельства и предложили провести облаву на всем Нижнем Базаре. Заодно решили вопрос с Плоцком. Посылать запрос в Департамент государственной полиции Павел Афанасьевич счел ненужным. Это лишняя инстанция: оттуда напишут в Польшу, на всю переписку уйдут месяцы. Лучше сразу отбить телеграмму в Плоцк: есть ли у сбежавшего Антона Рутковского братья в офицерских чинах? Если подпись под запросом будет действительного статского советника Каргера, то на него ответят быстро. Николай Густавович сразу изъявил согласие: готовьте экспресс[23] за счет управления.

– А облаву?

– Нынче же ночью. Сбор всем частям. Пусть выделят Рождественской по пятнадцать городовых при помощнике пристава.

В Нижнем Новгороде в обычное время штаты полиции вполне достаточны. Город разбит на четыре части: Первую и Вторую Кремлевские, Рождественскую и Макарьевскую. В них служат четыре пристава, четырнадцать их помощников, двадцать околоточных надзирателей и сто семьдесят городовых. Имеется также пристав конной стражи, под командой которого тридцать один всадник. Плюс речная полиция – два чиновника, девять надзирателей и девяносто один нижний чин. С 1 июля по 15 сентября дополнительно набирают временный ярмарочный штат – сто двадцать пеших полицейских и двадцать конных стражников. Это притом что на ярмарку присылают свои отряды московская и петербургская общие полиции, а военные – казачий полк.

Но, пока апрель, лишних людей нет, и большую облаву собрать было сложно. Каргер вызвал на совещание всех приставов. «Конному», барону Эйнзиделю, было приказано к полуночи запереть стражниками выходы из Живоносновских улиц. После чего выполнять приказания статского советника Благово.

Павел Афанасьевич поставил задачу остальным начальникам. Полицейские должны войти во все восемь ночлежных домов одновременно в четверть первого ночи. Лыков с командой из самых сильных городовых врывается в трактир Рыжова и проверяет у сидельцев документы особенно внимательно. Проверку сделают и в каморках ночлежных домов. Простые босяки сдадутся без боя, а те, кому нельзя попадать в руки полиции, полезут в окна и на крыши. Ну и пусть лезут. Чины сыскного отделения, переодетые в лохмотья, проследят за ними. А конные стражники отвернутся невзначай… Так агенты откроют новые притоны. Получив их рапорты, Благово пошлет туда тех же городовых – облава будет как пьеса из двух действий с антрактом. К утру все подозрительные и бесписьменные должны сидеть на Ново-Базарной площади, во Втором корпусе губернской тюрьмы.

Приставы сразу задали резонный вопрос: как так, второй акт пьесы? Где взять для него людей? Ведь облава, по опыту, даст сотню, а то и полторы задержанных. Кто будет их сгонять, обыскивать, караулить и тащить на Ново-Базарную? Если городовые пойдут по вновь открытым притонам… Павел Афанасьевич на это ответил: поведет их в цинтовку слабый наряд, который усилят конными стражниками. Чай, справятся при поддержке кавалерии. А усачи-городовые нанесут второй удар, и он – самый главный. Норы Миллионки полиции в целом хорошо известны. А вот окрестные притоны, тайные укрытия и хазы барыг – другое дело. Куда побежит белая кость фартового мира? В Кушелевку, в Фабричную слободу или на Бугры? А может, в землянки Новой стройки?

До ночи сыщики провели в хлопотах. Алексей встретился со своими осведами, Титус – со своими. Благово срочно очищал места в тюремном замке, выгоняя мелкую шушеру. Агент Форосков сел в грязной половине трактира Рыжова, изображая залетного громилу. Агент Торсуев продавал на Балчуге медные часы за золотые и присматривался, кто из барыг чем торгует.

В четверть первого ночи, когда конные стражники заперли выходы с Миллионки, в ночлежные дома ввалились городовые. Лыков с Титусом шли во главе команды из шести отборных молодцов, держа курс на трактир Рыжова. Четверо захватили грязную половину, пристроившись возле ламп, чтобы фартовые не погасили свет. Титус потребовал предъявить виды. А титулярный советник сунулся в чистую половину. Двое оставшихся при нем людей перекрыли другой выход, Алексей фертом замер у стойки.

Как ни странно, сидельцы заведения не обратили на маневры чужаков никакого внимания. Они были заняты важным делом: пили водку и горланили песни:

 
– Отчего же наша Даша
Перестала к нам гулять?
Ах, Даша – не наша,
Чужая, Федина –
Сама про то ведала!
 

От окна несся другой распев:

 
– Паулина все финтила, финтила, финтила!..
 

Наконец вокалисты обратили внимание на широкоплечего парня, который слушал их с усмешкой, уперши руки в бока.

– Эй, рыластый черт! Чего лыбишься?

– Три пуда с фунтом вам, ребята! – услышали они в ответ. – Хотите чёску? Щас выпишу.

Несколько мазуриков, сильно пьяные, полезли на загадочного наглеца:

– Шалыган! Турболет проклятый! Мы тебе накладем по самое Рождество!

Лыков по молодости лет давно хотел подраться, да все не складывалось. А ему не терпелось узнать, совсем ли он излечился от ранения или не до конца. И взяв двух парней за плечи, он сильно смял их, зажав внутри третьего. Парни закричали от боли. Тогда сыщик толкнул их в грудки, и все трое с грохотом повалились на пол.

– Дело мастера боится! – самодовольно объявил Лыков зевакам. Те одобрили:

– Молодец, пра! Наддай им еще, особливо вон тому, рыжему!

– Да некогда мне дураков учить, я по делу. Цаплю не видели?

– А… – начал было один, но тут из грязной половины в чистую влетел фартовый:

– Вода! Псы нагрянули!

В зале поднялась суматоха, кто-то попытался выскочить через другую дверь, но уперся в городовых. Через пять минут все сидели по местам, песен не пели, а шарили по карманам в поисках документов. Общим счетом было обыскано двенадцать человек. Виды оказались только у троих, да и тех полиция задержала. Уж больно аляповато были сработаны эти виды… Да и ножи в сапогах нашлись, а у одного даже кистень.

Когда посетителей трактира стали выводить на улицу, один из них вдруг ринулся на прорыв. Он снес с ног титулярного советника, так что тот полетел с крыльца вниз головой. И вьюном проскочив сквозь строй городовых, припустил в Рыбный переулок. Еще двое босяков воспользовались суматохой и кинулись за ним. Полиция замешкалась, и не случайно – побег под видом фартового учинил Форосков. Теперь осталось лишь узнать, где прибьются ребята в поисках укрытия. В темноте угадывалось, что правят ход они в сторону казарм. А потом куда? Ниже по реке имелось несколько знатных шалманов. У Боровской переправы много лет стоял трактир Олешникова, притон для воров. Рядом помещалась гостиница Нарышкина, где часто укрывались лихие люди. Еще два трактира прославили Фабричную слободу: Распопова и Романычева. Местность за ними полиция знала хуже. Кушелевская слобода еще хлеще Фабричной, там надзора почитай что нет. Солдатские улицы вокруг Этапного двора, караулки[24] за Казанской заставой, потаенные норы Печерских выселков скрывали много тайн уголовных. Особенно досаждали полиции зловещие окраины в ярмарочное время. Летом они были набиты искателями наживы – от карманников до головорезов-мокрушников. Ежели задумка Благово даст наводку на одну-две «малины», уже, считай, польза. Статский советник выберет из арестованных самого податливого, завербует его и получит осведомление в преступных слободах.

Полиция разбиралась с задержанными до самого утра. Всего в замок доставили сто двадцать человек. Большую часть, разумеется, составляли бесписьменные – нарушители паспортного режима. Виды крестьянам волостное правление дает на полгода, после чего надо возвращаться в село и продлевать бумагу. А это дорого и хлопотно. Мужик начинает прятаться от проверок. Хороший домовладелец без документа не поселит, сжалится только плохой. Пообещает спрятать, но услугу надо отработать… Так безвредный селянин попадает в зависимость от темных людей. Дальше, если он слаб и не дурак выпить, ему дорога одна – сначала в арестный дом, а затем и в тюрьму.

Шесть или семь мазуриков привлекли внимание сыскной. Эти были не из комплекта, который фартовые именовали «дядя Сарай»[25]. Все они отсидели в цинтовке и промышляли преступлениями. Мелкими, вроде воровства, но именно «красные»[26] составляли основную массу уголовных. Их Благово с Лыковым и стали расспрашивать насчет Цапли и Кольки Бешеного.

Сначала дело не задалось. Предъявить задержанным было нечего, месяцем тюрьмы за ношение ножа таких людей не напугаешь. Повезло Алексею. При обыске у галмана по кличке Вырвиглаз в сапоге отыскались серии Первого внутреннего выигрышного займа от марта 1880 года. Серии были фальшивые. Сыщиков ждал большой успех. Они давно знали, что в Нижний привезли серьезную партию липовых облигаций. Две из них уже всплыли при расчетах. Попались мелкие фигуры, которые не могли привести к заправилам. А вот в сапоге у фартового средней руки оказались купоны на пятьсот рублей! За такое парню светили арестантские роты, и то если сыщики окажут снисхождение…

Находка Лыкова сразу выводила дело на новый уровень. Она была даже важнее поиска убийц рядового Сомова. Одним махом облава оправдала себя, причем неожиданным образом. Теперь требовалось ковать железо, пока горячо. Вырвиглаз – по паспорту Гордей Рещиков – сдулся быстро и выдал поставщиков фальшивых серий. Мошенники, три еврея из Могилева, поселились очень хитро. Не в номерах, не на съемной квартире, а в иудейской молельне на Алексеевской улице. «Блиноделы»[27] подрядили для распространения самого Ивана Чуфранова, главного на Нижнем Базаре скупщика краденого. И тот мобилизовал два десятка мазуриков, которые должны были незаметно пустить купоны в оборот. Благово лично поехал на Алексеевскую арестовывать негодяев, ведь за такое Министерство финансов выдаст потом денежную награду. А Лыков остался добивать Рещикова.

– Ну, теперь расскажи мне про Цаплю и Кольку Бешеного, – потребовал он. – Терять тебе уже нечего, валяй.

– Это которые денщика сложили?[28] – тут же сообщил важное галман.

 

– Они самые. Во-первых, за что сложили? А во-вторых, где их искать?

Вырвиглаз оказался сведущим человеком. Похоже, он занимал в иерархии мелкого жулья не последнее место. Хороший кандидат для вербовки!

– Денщик тот был дрянцо с пыльцой…

– За это не убивают.

– За это нет, – согласился галман. – А приткнули Елпишку за другое. Точно не скажу, сам не знаю, однако был к нему счет за его бывшего начальника. Елпишка прежде денщиком служил у какого-то офицера. И тот себя стрельнул. Слыхали небось, ваше благородие?

– Подпоручик Шенрок? – уточнил сыщик.

– Черт его ведает, может, и Шенрок. Вскоре после Рождества дело было.

– И что за счет по поводу офицера предъявили Сомову? – насторожился Алексей. – Самоубийство, денщик-то тут при чем?

Рещиков хитро посмотрел и ответил вопросом на вопрос:

– А мне снисхождение сделают? Видать, вы мимо правды прошли, а я вам важные сведения на блюдечке принесу.

– Снисхождение непременно, и не только оно, – в тон вору ответил сыщик. – Можешь вообще мимо цинтовки проскочить. Ежели договоримся и станешь нашим осведомителем.

– Капорников[29] фартовые режут, – зябко повел плечами Вырвиглаз.

– Глупых режут, а ты будь умнее. Я же вижу – ты птица высокого полета, – польстил вероятному агенту титулярный советник. – И серий на полтыщи тебе доверили, и про убийство Сомова знаешь. Соглашайся – и окажешься в выгоде. Дружить с полицией полезно.

– Дозвольте подумать, ваше благородие.

– Умение думать – хорошее качество. С умными и дело иметь приятно. Но что насчет денщика?

Вырвиглаз чесал-чесал в затылке, потом сказал:

– Сдается мне, не сам себя подпоручик стрельнул.

– Даже так?

– Ну, иначе за что Елпишку убивать? А? Ведь как сделано! Выманили из казармы, споили, затащили к Вшивому кусту… А до того неделю водили по кабакам, совращали, в друзья навяливались… Одних денег на водку извели страсть.

Лыков продолжил рассуждения арестованного:

– Ты полагаешь, что денщик участвовал если не в самом убийстве подпоручика Шенрока, то в заметании следов?

– Полагаю, заметал. Убивать самому – жила у дурака тонка была. Я ведь Елпидифора Сомова хорошо знал. Ничтожный человек.

– Ладно, не сам. Помог подделать обстоятельства, и так ловко, что все сочли это самоубийством. Но зачем его убивать спустя три месяца?

– Не знаю. Может, он деньги начал вымогать. А может, там решили оборвать ниточку. На всякий случай.

– Там – это где? – Лыков надеялся узнать ответ на главный вопрос. Однако Рещиков разочаровал сыщика:

– Того не знаю. Кто-то умный банковал. Ни Цапле, ни Кольке Бешеному такое не по мозге.

– Банковал… Там что, карты замешаны? Шенрок оставил записку, что платит долг чести.

Но капорник открестился. Знать не знаю, дело не мое. Поймайте тех хорьков, у них и спрашивайте.

– Хорошо, – не стал давить титулярный. – Где их искать? Подскажи.

– Они спелись как два товарища, ходят завсегда вместе. Колька – главный, Федька принимает его старшинство. Откуда-то есть у них и деньги. Прячутся как умеют, часто меняют квартиры. Где сейчас – не ведаю…

На этих словах дверь в кабинет начальника отделения открылась, и в проеме показался Форосков. Он не успел переодеться в обычное платье и выглядел истым оборванцем. Надзиратель делал начальнику знаки, вызывая в коридор.

Лыков вышел:

– Ну?

– Поехали Цаплю вязать.

– Ух ты! И где этот негодь?

– В караулке спичечной фабрики Финогенова по Солдатской набережной. С ним еще халамидник увязался, захватим и его для статистики.

– А Кольки Бешеного нет?

– Нет. Чего жадничать, Алексей Николаич? Хватайте кого можно! А ловко я вас давеча с крыльца низверг? Не ушиблись? Ха-ха!

– Едем, золотая рота!

Алексей отправил Рещикова в камеру временного содержания, и они, прихватив утомленного бессонной ночью Титуса, отправились ловить экипаж. У дверей сыщикам попался Благово. Он распоряжался возле пролетки, из которой высаживали трех человек яркой семитской наружности.

– Взяли, Павел Афанасьевич? – обрадовался титулярный советник.

– А то! От меня разве уйдешь?

– И серии при них?

– На тридцать пять тысяч. А вы куда?

Помощник кратко рассказал шефу и о результатах допроса галмана по кличке Вырвиглаз, и об открытии Фороскова. Закончил так:

– Глаза слипаются. Надо быстрее повязать Цаплю да пойти соснуть.

– Молод еще уставать, – завел свою обычную песню Благово. – Я в твоем возрасте…

– …за целый пароходофрегат отвечал, – продолжил Алексей. – Помню, но спать все равно охота. Конфискую ваш экипаж!

Арест Федора Цаплина не представлял трудностей. Тот прятался в маленькой избенке возле спичечной фабрики – ждал темноты. А дождался Лыкова. Когда рештака усадили под лампу, он попытался юлить, затем неумело сыграл умопомешательство… Сыщики посмеялись, отвесили негодяю пару затрещин. Но мазурик уперся: ничего не знаю, никого не убивал, а про Кольку Бешеного слыхом не слыхивал.

Статский советник вызвал титулярного и сказал, глядя в пол:

– Не хочет колоться. Но есть способ заставить.

Тот вместо пола уставился в стену:

– Бить?

– А куда деваться, Алексей? Колька на свободе. Хочешь дождаться, чтобы он еще кого-нибудь зарезал?

– Не могу, Павел Афанасьевич. В сшибке любого в бараний рог скручу. А тут, когда он не может отвесить сдачи…

Сыщики помолчали, потом Благово предложил:

– А давай армию попросим. Убит солдат, а возможно, что и офицер. Пускай помогут полиции.

Обрадованный Лыков (не ему мордовать пленного!) помчался к командиру бригады. Генерал-майор Назаров принял его сначала приветливо. Но, когда услышал просьбу, скривился:

– Мы вам что, палачи из застенка Тайной канцелярии?

– Мы тоже не палачи.

– Про вас, полицию, всякое говорят. Вам и карты в руки. Репутация, как бы помягче сказать, давно потеряна.

– Говорят, – кивнул Алексей. – Да только вранья больше, чем правды. Но ведь убиты военные. Спустить упырям?

Генерал встал, подошел к окну и долго там что-то разглядывал. Потом вдруг воздел руки:

– Как же я сразу не додумался? Есть выход.

Он оборотился к сыщику и пояснил:

– Прислали нам на исправление фельдфебеля.

– Фельдфебеля?

– Да. Его убрали из дисциплинарного батальона. За чрезмерную жестокость!

Лыков опешил:

– Из дисциплинарного – за чрезмерную жестокость? Что же он там вытворял?

– Вам, Алексей Николаич, лучше этого и не знать. Я сам, когда читал, места себе не находил… Пристроили мы ту зверюгу в служительскую команду бригадного штаба. Ведет себя тихо, урок усвоил, помалкивает. Даже пива не пьет. Но нутро, конечно, у него осталось прежнее, людоедское. Пускай тот фельдфебель вам и отмутузит пленного.

Идея была подходящая. Лыков тут же телефонировал шефу и попросил прислать Цаплина в штаб бригады на Ошарскую. Назаров тем временем вызвал фельдфебеля. Звали его Парфен Теплов. Вид у служивого на первый взгляд был обыкновенный – и не скажешь, что людоед. Однако, услышав, что надо довести до признания одного паршивца, фельдфебель преобразился. В глазах его заиграли странные искры.

– Ваше превосходительство, – обратился он к генералу, – я могу любые средства применить?

– Спроси об этом титулярного советника Лыкова, – брезгливо ответил начальник бригады.

– Любые, лишь бы был результат, – подал голос сыщик, с трудом удерживая взгляд на Теплове. Тот заявил авторитетно:

– Такие есть средства, что завсегда дают результат!

Когда привезли подозреваемого, его тут же показали Теплову. Парфен менялся на глазах: щеки покрылись румянцем, кончики усов трепетали. Цапля, наоборот, увидев палача, сразу все понял. И съежился, как лопнувший шарик. Фельдфебель взял жертву за воротник и, едва не пританцовывая, увел. А титулярный советник остался ждать.

Рештак продержался час, после чего дал полное признание. Он подтвердил, что участвовал в убийстве денщика. Сам не резал – это проделал Колька Бешеный. К тому времени Елпидифор Сомов был уже пьян в зюзю и мало что соображал. Колька зашел ему за спину и убил одним ударом… На беду, вдалеке показалось стадо, и злодеям пришлось срочно спасаться бегством. Даже карманы обыскать не успели.

– Кто правил телегой? – уточнил Лыков.

– Я и правил. Взял на время у знакомого с Канатной улицы. Тот ничего не знает, беззлобный человек…

– Перед тем как убивать, куда вы водили Сомова?

– По разным местам, ваше благородие. Все больше питейные дома. Раз зашли в трактир Ястребова на Тихоновской, когда Елпишка жрать захотел. На полтора рубля нажрал, сволочь.

Лыков навис над арестантом:

– Главный вопрос: за что убили денщика?

– За то, что болтал.

– Насчет смерти подпоручика Шенрока?

– Да.

– И кто приказал его резать?

Цаплин поднял на него испуганные глаза:

– Ей-богу не знаю, ваше благородие. Колька знает, он договаривался. Пятьдесят рублей обещали…

– Фельдфебель!!! – заорал Лыков. – Ко мне!

Вбежал Теплов и вытянулся во фрунт:

– Здесь! Какие будут приказания?

– Упирается, не хочет правды говорить. А ну-ка, еще раз его!

Цапля упал на колени и стал растирать слезы на вспухшем от побоев лице:

– Христом Господом клянусь, не знаю я, не знаю! Пощадите, ваше благородие, грех на себя берете…

– Ладно, – смягчился сыщик. – Скажи, как нам товарища твоего поймать. Который под левую лопатку бьет.

Ротник[30], не вставая с колен, сообщил:

– В Жандармских оврагах он прячется.

– Где именно? В чьем доме и есть ли у него при себе документы?

Цапля начал вспоминать:

– Бумаги кое-какие имеет, но так себе… Свидетельство о зачислении в ополчение и еще другое свидетельство – о вступлении в супружество. Оба на фамилию Петров… кажется.

– Точно Петров? Может, Сидоров?

– Петров, вспомнил, как есть Петров. Колька его в Ковалихинском овраге раздел, еще зимой. Полушубок снял, из ордынских овчин, крытый черным сукном, и бумаги отнял. А паспорта не было, и ходит Колька без паспорта.

Лыков сразу вспомнил этот случай:

– В конце декабря? Так вот кто его совершил… Значит, в Жандармских оврагах прячется. А у кого?

Цапля опять зачесал затылок:

– К бабе он пристроился, имя у нее такое странное: Нектария. Фамилию не знаю и дом не знаю. Был там один раз ночью. В оврагах тех черт ногу сломит.

Больше ничего важного арестованный не сообщил и был отправлен в Первый корпус, на Острожную площадь. А Лыков пошел докладывать шефу.

Жандармские овраги – местность справа от Гребешка, если смотреть с реки. Собственно овраг один, но он имеет четыре больших отрога, которые врезаются в высокий окский берег. Название свое расщелина получила от жандармского эскадрона, который тридцать лет назад стоял над ней. Казарма, конюшня, огороды – ничего этого больше не было, но название осталось. В последние годы верх местности начал заселяться. Управа спроектировала там несколько улиц: Малая и Большая Перекрестные, Дальняя, Воскресенская, Архангельская, Третья Ямская. На них селились обыватели средней руки. Однако по неведомым причинам место облюбовали также и мазурики. Оно получило название Бугры и печально прославилось публичными домами и воровскими притонами.

Но самая клоака находилась внизу. По склонам оврага и на его дне скучилось более трехсот незатейливых хибар! В них проживало до двух тысяч человек. Все дома были возведены незаконно, без разрешения властей, а значит, без строительного надзора и соблюдения санитарных норм. Там и строить-то нельзя! Крутые склоны грозили оползнями. Но люди селились, не обращая внимания на опасность. Русский «авось» торжествовал. Картина сложилась дикая: узкие кривые переулки, ямы, помойки, землянки и дощатые балаганы… Обитатели оврага, люди небогатые, были при всем при том обычными рабочими с соседних заводов. Внизу располагались мельницы Башкирова и Дегтярева, пивные заводы Барабатенко и Булычева, амбары графов Шуваловых, князя Голицина, графа Строганова, княгини Абамелек-Лазаревой. Другие бедолаги ходили через весь город на кирпичные заводы или бойни. Трудовой люд, далекий от легких денег воров и налетчиков, тем не менее охотно их привечал. И селил без прописки за сороковку в день… Как найти в таких джунглях лихого человека? Ежели между аборигенами существовал негласный уговор – фартовых не выдавать…

20«Мельница» – тайный игорный дом, где правят шулера (жарг.).
21Рештак – преступник, отбывший арестантские роты и лишенный прав состояния.
22Алфенид – никелевый сплав, из которого изготавливали посуду «под серебро».
23Экспресс – срочная телеграмма.
24Караулка – хибара, приспособленная для неприхотливого жилья.
25«Дядя Сарай» – прозвище случайных арестантов, не уголовных по характеру и являющихся объектом издевательств со стороны фартовых.
26«Красный» – вор.
27«Блинодел» – изготовитель фальшивых денег и ценных бумаг (жарг.).
28Сложить – убить.
29Капорник – осведомитель полиции.
30Ротник – то же, что и рештак: преступник, отбывший исправительное арестантское отделение.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru