Николай Побережник
Падение терратоса
Глава третья
Сон не шел, в голове шумело, тошнило, почему-то немела левая и рука и нога. Нет, холодно не было, от крышки топки грело хорошо, запах, правда… труба свернута взрывом и тяга не очень хорошая. Чтобы справиться с тошнотой, Кинт принял сидячее положение – так полегчало… из памяти всплыл момент, когда его везли на скрипучей провозке в степной корпус после стычки на посту. Да, ощущения схожие и очень знакомы, и в этот раз досталось посильней, но и Кинт уже не юноша, может, поэтому контузия переносится немного легче, правда, вот слышно плохо, и эта боль во всем теле, отдающаяся после любого движения. Постучал прикладом карабина по железной стенке, чтобы проверить слух – очень приглушенный звук. Наконец тошнить почти перестало и, положив на колени карабин, Кинт закрыл глаза, пытаясь вспомнить лицо этого инспектора, но бесполезно, какое-то «серое» лицо, не запоминающееся, а вот глаза, глаза он запомнил и узнает из сотни других глаз. А еще начала накатывать злость, аж до дрожи, до хруста в сжимаемых кулаках… злость на Волье, который, прежде чем позволить профессору пускать этого инспектора, должен был проверить его жетон, злость на себя самого. Ведь заподозрил что-то, почему не прислушался? Потому что расслабился и мозги заплыли жиром за время экспедиции… Так, коря и упрекая в случившемся себя в первую очередь, Кинт все же уснул, перед этим еще несколько раз открывая глаза и глядя через люк кочегарки на звезды в темном небе.
Проснулся Кинт от озноба, колотило так, что зуб на зуб не попадал. Топливо прогорело, собрав все куски раскрошившихся топливных брикетов, что еще оставались в развороченном взрывом железном ящике, закинул все в топку. Затем подгреб на себя тряпье и хотел, было, снова погрузиться в сон, но вдруг заметил мелькание света, который хорошо отражался от искрящегося наста. Плотней прижав дверцу топки, Кинт, сев на колени, прильнул к щели в покореженной обшивке кабины… Три собачьих упряжки остановились у взорванной машины, освещая все кругом дорожными фонарями, кочевники спрыгнули с саней, о чем-то поговорили, разожгли факелы и стали ходить кругами у машины, собирая все подряд и рассматривая. «Три… четыре… шесть… восемь» – посчитал Кинт про себя гостей, левой рукой попытался достать из-под мышки пистолет, но бросил эту затею – все еще онемевшая рука плохо слушалась и было непонятно, как крепко Кинт держит ей оружие. Хорошо, два револьвера справа в кобурах – двенадцать, плюс пистолет в правой же руке – еще восемь… расстояние такое, что почти рукой дотянуться можно… Кинт замер и почти не дышал.
Тем временем кочевники, радостно переговариваясь, занимались мародерством, вот один подобрал останки чьей-то ноги, что-то сказал, отчего все засмеялись, и бросил ногу собакам. Те сразу кинулись ее рвать. Кинт не слышал рыка животных, да и речь кочевников воспринималась как некое приглушенное бубнение… плохо, очень плохо. Вот двое из кочевников полезли на машину, что-то комментируя тем, что остались внизу, снова смех… вот, смех уже слышно, – все больше Кинт напрягал слух. Со стороны вагона, на который влезли двое, к собакам полетела еще одна конечность… что точно, не разобрать, но собакам понравилось, и они, жадно огрызаясь друг на друга, кинулись к очередной подачке. Те, что забрались на разрушенный взрывом остов вагона, приближались к кабине кочегарки… Кинт, зацепив целик за пояс, с силой протащил пистолет вниз, досылая патрон, затем сунул пистолет обратно, достал револьвер, взвел курок и попытался поудобнее сесть и занять позицию для стрельбы. Нога не слушалась, и Кинт зацепил ей какую-то железяку, которая предательски звякнула. Двое застыли на развороченном вагоне и начали светить фонарями кругом, вскинув оружие… все, медлить нельзя…
Сделав три выстрела и свалив ими только одного кочевника, Кинт закипая от злости на свое состояние, свалился на железный пол кочегарки, переполз в другой угол, выглянул и разрядил револьвер во второго кочевника, тот дернулся, согнулся и, сорвавшись, полетел вниз. Сразу же по кочегарке заколотили выстрелы, по кабине шарили лучи фонарей. Кинт на четвереньках прополз в дыру в стене и спрятался в образовавшейся нише из покореженной обшивки.
– Там в кабине! Там кто-то есть, – крикнул кто-то хриплым голосом, совсем рядом, внизу, – Таш, идем со мной, проверим.
Кинт достал второй револьвер и тихо, не дыша взвел курок и согнулся так, чтобы заглянуть в щель снизу… Вот, двое, один остался внизу и светит фонарем, а второй полез на машину.
Бах! – тот, что стоял с фонарем обмяк и рухнул на снег… Бах! – тот, что карабкался на машину, полетел вниз, но Кинт в него не попал, тот просто испугался близко грохнувших выстрелов и, упав на железяку головой, отключился. Протискиваясь в темноте меж кусков искореженного металла, Кинт вылез из своего убежища, вернулся в кабину, забрал карабин и, перебравшись на металлический мостик, что идет вдоль топки, прополз по нему до конца, а потом прыгнул на снег и перекатился за переднее колесо. Тем временем четверо оставшихся кочевников отбежали к саням и, спрятавшись за ними, что-то крича, продолжали стрелять по кабине кочегарки. Кинт приложился к карабину, прицелился… «Дьявол!» – прошипел он, торчащие из-за саней головы кочевников в мохнатых шапках сливались, двоились… перед глазами все плыло, сделав глубокий вдох, затем выдох Кинт все же выстрелил, затем еще и сразу перекатился на другую сторону огромного колеса. Собаки одной из упряжек рванули в темноту, а один из кочевников прыгнул на другие сани и, что-то выкрикивая, заставил собак двинуться с места, второй хотел присоединиться к нему, но грохнул выстрел, затем второй, третий…
Сани понесли мертвого погонщика в заснеженную темноту. Кинт хотел пристрелить пришедшего в себя стонущего кочевника, но посмотрел на сани и, передумав, связал, отвесил ему увесистую оплеуху и с оружием наготове подошел к оставшимся саням, собаки в упряжке начали скалиться и рычать…
– Порычите мне! – Кинт сам рыкнул как зверь и пнул одну из собак, та заскулила, остальные притихли и, прижимая уши, стали провожать взглядом нового хозяина. Кинт на всякий случай привязал сани веревкой к большому куску обшивки вагона, затем, обойдя место скоротечного боя с фонарем в руках, собрал трофеи, потом забрал свои вещи и тоже сложил их на сани, также нашелся ранец Крея. При свете трех горящих факелов картина была угнетающая – ночь, развороченная взрывом экспедиционная машина, трупы, пятна крови на снегу, мусор, куски обшивки… Кинт стоял среди всего этого и шарил фонарем в надежде найти еще что-либо нужное, а три его тени зловеще плясали на снегу.
Кинт сидел в санях, забравшись под вонючие шкуры и обложившись трофейным оружием. Кочевник, погоняющий собак, периодически оборачивался и зло смотрел на своего пассажира.
– Что, не случалось самому быть добычей? – спросил Кинт и посмотрел вокруг, на окружающую их заснеженную целину, – имя есть у тебя?
– Зачем тебе мое имя? Все равно ведь, когда закончится путь, ты меня убьешь.
– Не хочешь как хочешь, – хмыкнул Кинт, – тогда буду называть тебя «вонючка». И почему тут все так воняет?
Кочевник ничего не ответил и смотрел вперед. Сани уже далеко уехали от места взрыва, Кинт посмотрел на небо и сощурился, зимнее солнце было очень ярким и, отражаясь от снега, нещадно било по глазам.
– Собак надо кормить, и дать им отдохнуть, – повернулся Вонючка, – иначе далеко не уедем.
– Вон в ту рощу сворачивай, там остановимся, – ответил Кинт, указав стволом карабина на холм невдалеке, – как раз время обедать.
Но полноценно пообедать не получилось, не смог Кинт ничего в себя запихнуть толком, после того как посмотрел на кормление собак. Вонючка, со связанными ногами, прошелся вдоль упряжки и извлекая из мешка куски мороженного мяса раздал его собакам, а куски эти еще на рассвете были целыми кочевниками, хоть и мертвыми, разделку которых Кинт поручил Вонючке. Кишу пришлось довольствоваться лишь куском сыра и сухой лепешкой, запив это все каким-то некрепким алкоголем из трофеев. Вонючка же отсутствием аппетита не страдал и уплетал некое жирное месиво из котелка с закопченным дном, что был в мешке с провиантом в санях. И собаки, расправившись с едой, чутко дремали, свернувшись на снегу и прижавшись друг к другу.
Оглядывая редкие деревца вокруг небольшой поляны, Кинт вспомнил про письмо от капитана Мореса, что передал пилот скревера профессору, покопался в кармане и достал помятый конверт…
«Здравствуйте, Кинт, времени мало, пилота, что отправляют к вам, удалось перехватить в последний момент, поэтому в двух словах – после получения сообщение о вашей находке, меня сразу отстранили от курирования экспедиции. Слышал что все материалы, переписки и карты сразу передали в архив тайной жандармерии, а вам приказано свернуть экспедицию. У меня плохие предчувствия, учитывая политическую обстановку в терратосе и грызню между гильдиями. Берегите себя, Кинт, будьте внимательны. И еще, если не найдете себе применения, то такие люди, как вы и Волъе мне бы пригодились в работе.
Морес».
– Да уж, – вздохнул Кинт, убрал конверт и еще раз огляделся кругом, – Ну что, Вонючка, пора ехать.
– Мне бы… – кочевник морщился и держался за живот.
– Приспичило, что ли?
– Угу…
– Чудак, наелся помоев, теперь живот у него скрутило… иди, только без глупостей, не дальше того куста вороньей ягоды.
– А ноги? – кочевник соскочил с саней, показав на веревки.
– Так дойдешь… давай уже, иди, а то передумаю и в штаны будешь гадить, хотя, чую, вашему брату и это не впервой.
Часто переступая, от деревца к деревцу кочевник побрел к кусту, где остановился и присел…
– Ачи! Ачи! – громко крикнул кочевник из кустов, а потом еще и пронзительно свистнул.
Собаки рванули сани так, что Кинт чуть не слетел, и понесли, набирая скорость. Мимо мелькали стволы деревьев и кустарник, сани подпрыгивали на кочках… не имея ни малейшего понятия, как остановить собак, Кинт перепробовал все и кричал, тянул и дергал толстую веревку, к которой были привязаны восемь больших и лохматых собак. Несколько раз сани бились по касательной о стволы деревьев, подпрыгивали на запанных снегом корнях, пару раз что-то хрустнуло в конструкции саней. Наконец-то упряжка вырвалась из рощи и понесла через целину к другому холму, на котором начинался плотный хвойный лес, который просматривался до самого горизонта. А собаки словно взбесились, и несли сани к какой-то ведомой только им цели. Кинт нашел самый простой способ в данной ситуации – он достал пистолет и начал стрелять по собакам… единственная оставшаяся собака, рычала, скулила и пыталась волочь сани.
– Как взбесились, твари, – сказал Кинт и пристрелил последнюю собаку.
Облегченно выдохнув, Кинт сел на край саней, огляделся и перезарядил оружие.
– Вот же Вонючка! – сплюнув на снег Кинт закашлялся.
Выходка кочевника для Кинта стала загадкой, хотя, быть может, он заметил в роще какой-то знак, который кочевники оставляют друг другу, а может просто думал, что таким образом удастся скинуть Кинта с саней, а потом… а потом неизвестно что, в общем, непонятно, что на уме было у Вонючки. Как бы там ни было, идти искать кочевника, проваливаясь по колено в глубокий снег, в роще на холме в паре тысяч шагов, не было ни малейшего желания, до леса гораздо ближе идти. Поднявшись, достал из ранца подзорную трубу и осмотрел весь горизонт вокруг – никого, только белое заснеженное безмолвие. Решив, что сидеть посреди белой степи мишенью плохая мысль, он пытался волочь сани кочевников, но это оказалось плохой идеей – слишком тяжелы, тогда он стал собираться. Спустя час он уже достиг окраины леса, волоча за собой на веревке замотанные в шкуры ранцы, свой и Крея, оружие и еще кое-что из трофеев… в сложившейся ситуации, лучшим трофеем оказались плетеные из веток приспособления, которые привязал к сапогам – идти по снегу, не проваливаясь, стало много легче. Пройдя еще немного вглубь леса, решил остановиться и все же поесть горячего, мороз крепчал и это еще не вечер, а ночью будет того холоднее. Найдя неплохое место за поваленным стволом старого дерева, наломал сушняка, развел костер и, плотно набив котелок снегом, поставил его на огонь, а пока растопится, можно соорудить нечто вроде саней для своего «багажа».
Бросив в кипящую воду куски порезанного вяленого мяса из запасов Крея и горсть крупы, Кинт, еще немного повозившись, изготовил из срубленных жердей нечто среднее между волокушей и санями и принялся за ревизию. Высыпав на шкуру содержимое ранца Крея, Кинт переместил в него все из своего ранца, лямки которого он испортил, выбираясь из-под снега. В ранце Крея обнаружились припасы еды на сутки, кое-какая медицина, патроны, в общем, все то, что обычно брал с собой жандарм дорожной стражи на суточное патрулирование, ну и собственно казна Крея – деревянная шкатулка с монетами и самородным золотом.
Кинт шел по лесу до тех пор, пока не появился риск остаться без глаз, то есть выколоть их ветками в темноте. Был с собой масляный фонарь, но зажигать его ночью небезопасно. Присыпав снегом свой груз, Кинт забрался на дерево, прихватив карабин, пару шкур и веревку, обвязавшись которой он неплохо устроился на толстой ветке в трех метрах над землей и, согревшись под шкурами, уже не обращая внимания на вонь от них, уснул.
Глава четвертая
Проснулся на рассвете, сразу же, как только солнце чуть поднялось над горизонтом и тронуло веки первыми лучами сквозь ветви деревьев. Крепко сжав карабин, Кинт открыл глаза и огляделся – никого, только чириканье и посвистывание ранних лесных птах начинало распространяться по лесу. Спина и ноги затекли, да и левая рука еще не очень хорошо слушается. Сжал кулак, онемение еще ощущается, хоть уже не тошнит и не кружится голова, но в целом чувствуется, что состояние поганое. Распутав узлы, Кинт начал спускаться, но не удержался и с забористой бранью полетел вниз, где распластался, прислушиваясь к лесу. С трудом поднявшись на ноги, некоторое время еще постоял, ожидая постороннего в лесу звука, но ничего – дикие места. На торчащем из-под снега плоском валуне развел огонь, и повторил вчерашний обед, то есть, жидкую кашу с вяленым мясом. Позавтракав и наблюдая, как две черные белки подбираются к выплеснутым у ствола дерева остаткам каши, выкурил трубку, вспоминая куски карты, что он видел у профессора, затем обвязал вокруг пояса веревку и двинулся дальше, на север. Если все правильно запомнил, и если сохранить темп, то к вечеру завтрашнего дня будет река, параллельно которой идет старая дорога, а параллельно ей проложена железная дорога, та самая, что ведет в Конинг.
Кинт шел весь день, сделав лишь пару привалов, чтобы немного отдохнуть. Лес становился плотнее, деревья толще и выше, а звуки, доносившиеся из леса, больше пугали и заставляли настораживаться. Вспоминая юношеские приключения на волчьем промысле, Кинт все меньше хотел встречаться с хищниками на одной тропе, из-за этого он даже потратил некоторое время, чтобы достать из ранца пехотный револьвер, перезарядить его и уже с ним за поясом продолжить путь. Начало смеркаться и Кинт приступил к поиском подходящего места для ночлега. Но, заметив заячьи следы у кустарника с объеденными стеблями, тут же сделал несколько силков и, расставив их по тропе, уже в темноте доел остатки сыра и, завернувшись в шкуры, уснул у поваленного ветром старого дерева, периодически пугая ночной лес своим кашлем, отчего просыпаясь, сам испуганно прислушивался к ночным звукам, отбиться от стаи волков в одиночку нет никакого шанса, а волчьи следы попадались…
Раннее утро и запах зажаренного зайца. Кинт то и дело тыкал ножом в тушку, отодвигая мясо и проверяя готово ли, но голод взял свое, и он, не дождавшись полной готовности, обжигаясь, начал рвать зубами тушку, при этом озираясь по сторонам и косясь на прислоненный к стволу дерева карабин. Но вдруг Кинт услышал гудок паровоза, далеко, а еще и эхо – звук гудка разносился лесу, отражаясь от стволов деревьев и затихая в чаще. Кинт замер, впившись зубами в заячью ногу и прислушиваясь – пусть далеко, но уже радует, что не ошибся в направлении и память не подвела. Завернув половину заячьей тушки в нательную рубаху из чистого сменного белья и сунув сверток в ранец, Кинт поднялся и продолжил путь.
Лес кончился неожиданно, настолько, что Кинт еле удержался, чтобы не слететь вниз, с обрывистого берега широкой реки. Усевшись в сугроб, Кинт достал подзорную трубу и осмотрел открывшуюся перед ним картину – широкая, больше сотни шагов река, скованная льдом, за ней пологий берег, потом дорога, на которой, почти у горизонта, виднеется пост корпуса охраны дорог, а дальше небольшая насыпь железнодорожного полотна. И река, и дорога, и железнодорожное полотно повторяли друг друга, пролегая по узкой долине.
– Заночую на посту, – сказал Кинт, и порадовался, что слух к нему вернулся, свой голос он услышал уже привычным, а не как в предыдущие несколько дней, будто сквозь вату. Осторожно спустившись с обрывистого берега, Кинт почти бежал к посту, он боялся не успеть дотемна, но напрасно, на закате он уже разводил огонь на выложенным много лет назад кострище из камня.
– Если я правильно помню, то состав прибывает в Конинг раз в неделю, – вслух размышлял Кинт, устроившись на деревянной лежанке, почерневшей от времени, – звук паровоза я слышал вчера, значит ждать еще шесть дней.
Идти пешком у Кинта не было уже ни сил, не желания и он решил дожидаться транспорта, то есть, идущего в Конинг состава. Дрова в посту были, дорога старого тракта не расчищена и на ней нет никаких следов, значит, его никто не побеспокоит. Северо-восток, тут так, на зиму жизнь замирает, лишь производство, связанное с деревообработкой заставляет гонять в Конинг составы с грузовыми платформами, а заодно один или два пассажирских вагона. Выставив у кострища все припасы, Кинт прикинул, что неделю он вполне продержится, только бы кочевники не побеспокоили. Кинт потянул с волокуши связанное веревкой трофейное оружие – три винтовки и один многозарядный кавалерийский карабин. Винтовки однозарядные, зарядив каждую, Кинт приставил их к каменной кладке поста, кавалерийский карабин, видавший виды и с запасом патронов в двадцать штук тоже был приготовлен, и свое оружие Кинт неоднократно проверил. Уже стемнело и, раскидав угли, Кинт снова завернулся в шкуры, подложил под голову ранец и закрыл глаза.
Наутро Кинта разбудил паровозный гудок, он доносился с востока, то есть со стороны Конинга.
– Интересно, – Кинт присел на колени и приложился к подзорной трубе, – значит, теперь составы ходят чаще…
Состав из пяти грузовых платформ, груженных лесом, и одного пассажирского вагона на приличной скорости пронесся мимо поста, точнее, почти в тысяче шагов от него.
– И как я на него попаду? – сказал вслух Кинт, отложил подзорную трубу, оглядел окрестности и стал раздувать угли.
Позавтракав, снова прильнул к подзорной трубе. Чуть восточнее поста, железная дорога проходила по краю небольшой рощицы и план созрел – ждать состав в той роще, устроив завал на путях.
К вечеру Кинт изрядно умотался, рубя палашом ствол дерева, чтобы он упал на пути. Устроив лежанку рядом с насыпью полотна в плотном кустарнике, Кинт увязал все свои пожитки – ранец, и большой баул. Теперь осталось дождаться состава, когда он притормозит и можно будет забраться на платформу. Ждать пришлось до утра следующего дня, и Кинт чуть не проспал, из сна его резко вырвали шипение пара и крики людей, убирающих ствол дерева с путей. Моментально проснувшись и приняв вертикальное положение, усевшись на колени, Кинт выглянул из-за куста и, увидев, что пути свободны, а паровоз, пыхтя, начинает движение, накинул ранец, схватил баул и, не успевая нацепить снегоступы, утопая в снегу по колено, высоко поднимая ноги, побежал к насыпи. Состав разгонялся и Кинт тоже прибавил скорость, мышцы на ногах мгновенно забились, начала кружиться голова и Кинт, собрав всю волю, все остатки сил, сделал решающий рывок. На последнюю платформу, груженную углем, полетел сначала баул, а потом и Кинт, тяжело дыша, он перевалился через невысокий борт платформы и распластался на куче угля, с облегчением выдохнув и закрыв глаза. Так он пролежал до тех пор, пока холод от кучи угля не начал подбираться к костям. Отвязав от баула скрутку из двух шкур, Кинт более-менее разгреб кучу, улегся теперь уже поудобнее и уснул.
– Эй, ты! – кто-то бесцеремонно пихнул Кинта в спину и послышался звук взведения курка, – а ну, вылезай!
Кинт сел, соображая и фокусируя взгляд на двух фигурах возвышающихся над ним.
– Не, это не кочевник, – сказал высокий мужчина в форме городового, который уже прибрал к рукам чехол с карабином и направил на Кинта револьвер.
– Парень, ты откуда взялся тут? – спросил второй, полный мужчина, судя по мундиру, машинист, – беглый что ли? С каторги?
Кинт откинул шкуру и двое сразу отступили, увидев два пояса с револьверами и пистолет, заткнутый за голенище сапога. Городовой, попятившись, чуть не поскользнулся на куче угля.
– Я оплачу проезд, – сказал Кинт, снял перчатку, достал кошелек, выудил из него золотой и протянул машинисту, – достаточно?
– Более чем, – хапнул монету машинист и косясь на арсенал Кинта добавил, – тогда у меня к тебе нет вопросов парень.
– У меня есть… давай, сбрасывай весь свой арсенал и пойдем, побеседуем.
Кинт осмотрелся и улыбнулся, наконец-то увидев знакомые места – маленькое депо, лесопилка, внизу у замерзшей бухты, повторяя изгибы береговой линии, расположился городок Конинг.
– Давай так, я сейчас сначала в «Пятое колесо» к Дукэ, отосплюсь, приведу себя в порядок, а завтра с утра сам к вам зайду, договорились?
– Эм…
– Управление жандармерии в ратуше?
– Да…
– Вот мой жетон гражданина, – Кинт расстегнул ворот бушлата и потянул шнурок на шее, – я не кочевник, не беглый… просто попал переделку.
Городовой подошел ближе, убирая в кобуру револьвер и посмотрел на жетон.
– Кинт Акан, – прочитал городовой, – что ж, парень, тогда я тебя сам провожу к Дукэ и попрошу его присмотреть за тобой до завтра.
– Уж в этом я не сомневаюсь, – Кинт сбросил на перрон ранец и баул, следом спрыгнул и сам, – он присмотрит.
Тут у Кинта закружилась голова, он пошатнулся и схватился за платформу.
– Ты чего?
– Потрепало немного и устал…
– До станции дойдешь? Там, наверное, еще не все сани разъехались.
– Дойду, – Кинт надел ранец, подхватил баул и протянул руку за карабином.
– Да я понесу, – сказал городовой, – пошли.
Кинт, городовой и машинист пошли по перрону, дойдя до кирпичного пакгауза с почтовым отделением и телеграфом Кинт остановился.
– Телеграф работает?
– Да, – кивнул городовой.
– Я зайду.
– В таком-то виде?
Кинт подошел к оконному стеклу почтовой конторы и посмотрел на свое отражение.
– Ладно, завтра.
У станции стояли единственные сани, возница, опершись на оглоблю, гладил лошадь по гриве и наблюдал за представительного вида мужчиной в длинном пальто почти до пят, меховой шапке и эмоционально размахивающим тростью, он спорил о чем-то с проводником вагона.
– Я пойду, пожалуй, – сказал машинист и направился к спорящим.
– Маар, ты свободен? – окрикнул городовой возницу.
Маар повернулся и ответил:
– Как сказать, Шарт, жду, когда вон тот господин, наговорится уже и, может быть, соизволит поехать куда-нибудь.
– Я соизволю быстрей, – Кинт опустил баул на сани, – цена та же, пара медяков?
– Угу, – Маар скептически осмотрел потенциального пассажира, вонючего, грязного, заросшего, в разодранном и прожженном в нескольких местах бушлате, но вооруженным, словно на войну собравшийся.
– Что, думаешь? Могу сверху еще пару медяков добавить за испачканную накидку, – Кинт положил на сани ранец, повернулся к Маару и подошел ближе.
По лицу Маара медленно поползла улыбка, он даже чуть присел от удивления.
– Кинт! Ты что, из плена кочевников сбежал? – Маар сделал шаг навстречу и шибанул протезом по плечу Кинта, выбив при этом угольную пыль, – а я ведь говорил Дукэ, что ты вернешься!
Кинт поморщился и зашипел.
– Ох, прости, ты ранен? Давай полезай в сани.
– Так вы знакомы? – подал голос городовой.
– Еще бы! А откуда ты его привел?
– С угольной платформы сняли с машинистом. Так что, доставишь его к Дукэ?
– Доставлю, Шарт, не волнуйся.
– Хорошо, – городовой бросил к баулу карабин и сказал Кинту, – тогда я не поеду с вами, раз у машиниста к тебе нет претензий, а Маар и Дукэ тебя знают, то и у меня в принципе тоже… только вот я инспектору обязан доложить, а у него могут возникнуть вопросы.
– Будут вопросы, найдет меня у Дукэ, – ответил Кинт.
– Ты не в розыске? – повернулся к Кинту Маар, когда сани уже катили с горки в сторону города.
– Нет, Маар, с законом у меня уже давно нет проблем… но вот мое появление здесь не хотелось бы предавать огласке, и еще, сейчас приедем, я напишу записку, а ты вернись, пожалуйста, на станцию, и дай телеграмму в столицу, все точь-в-точь как записке.
– Кинт, дружище! – хмыкнул Маар, – не меняешься, у тебя опять проблемы?
– Очень может быть, вот это я и хочу выяснить.
– Ничего, если с законом все нормально, то на счет остальных проблем – забудь. Мы тут их по-свойски решим.
– Боюсь, не получится, забыть, – улыбнулся Кинт и устроился поудобнее в санях, – на дорогу смотри, прохожих передавишь.
Вечерело, окна центральной улицы Конинга светились теплым желтым светом, уже зажгли фонари. Кинт облегченно вздохнул и улыбнулся, Конинг, зимний Конинг – никто никуда не спешит, половина мужского населения на охоте, другая половина просиживает у Дукэ, или в другом питейной заведении. Тишина и покой, только весной, когда прибудут сезонные рабочие, город оживет, а сейчас он в зимней спячке. «Самое лучшее место и время пересидеть и все обдумать» – подумал Кинт и задремал.
– А ну, бездельники, похватали вещи с саней и несите в комнату! – сквозь дремоту услышал Кинт знакомый голос.
Кинт открыл глаза, сани уже стояли у «Пятого колеса», а от ресторанчика спешит Дукэ, подгоняя своих племянников.
– Ох… – поморщился Дукэ, – ты что, из преисподней?
– Почти, – улыбнулся Кинт, выбрался из саней и протянул руку Дукэ, – ну, здравствуй.
– Здравствуй, – не брезгуя, Дукэ крепко обнял Кинта, – как же я рад, что ты вернулся! И Маар сказал, что у тебя теперь все нормально с законом?
– Да, Дукэ, все нормально… я тоже очень рад тебя видеть.
– Эх! – Дукэ хлопнул в ладоши и растер, – тогда сегодня на ужин оленина! И я хочу услышать твою историю, с момента, как мы с тобой попрощались. Что-то мне подсказывает, что будет очень интересно ее услышать.
– Я не знаю, чего я хочу больше, есть, спать или отмыться…
– Понятно, тогда так – сначала приводи себя в порядок, потом отправлю одного из бездельников к тебе с ужином, он принесет… поешь и ложись, вид у тебя, конечно… А оленина и рассказы, значит, на завтра.
– Да, такой вариант меня больше устраивает, на ужин бы похлебки какой пожирней, – устало улыбнулся Кинт, – и вот еще, мне бы одежу чистую.
– Идем… все сделаем сейчас, кстати, твоя комната свободна.
