bannerbannerbanner
Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

Николай Омелин
Разбойничья Слуда. Книга 1. Река

Анна шла спокойно и уверенно. Казалось, ноги сами находят тропу и ведут ее по ней. А когда дорожка исчезала, она останавливалась, и всматривалась в лес. Ее глаза привычно выхватывали из лесного окружения именно то направление, которое было единственно верным, и Анна продолжала идти. И если бы не тяжелый рюкзак, то ее шаги были бы более легкими и быстрыми.

«Вот сейчас вниз к ручью, потом на угор, и оттуда должна быть видна Тойга. Там еще, какая-то большая железяка лежит… Иван рассказывал откуда она там взялась… Не помню уже. От нее напрямую до Разбойничьей Слуды совсем рядом», – женщина словно прокладывала себе путь в уме.

«Ну, слава богу, дошла», – она посмотрела на часы. Дорога заняла почти два часа. «Бывало, и за полтора управлялась, старость – не радость. Пока обратно дойду… Успею ли до темна? По темноте дорогу тут не справить», – размышляла она, стоя на высоком речном угоре.

Здесь на Разбойничьей Слуде время, казалось, остановилась. Всё было, как и пять, и двадцать лет назад. Те же высоченные сосны и белый, сколько глаз хватало, мох. И только огромный валун хорошо видный в глубине бора и не успевший порасти мхом, несколько выделялся на общем фоне. Анна еще, когда они с Иваном были здесь в последний раз, удивлялась, как он вообще попал сюда.

Могила у Ивана еще не успела зарасти. Песчаный холмик выглядел ухоженным. А лежащие на нем листья и ветки не портили общей картины. «Ну, конечно же, Николай… Он руку приложил. Говорил, что был недавно», – вспомнила Анна.

Крест Николай тоже поменял. Привез и поставил каменный памятник. «Еще бы плиткой какой-нибудь обложить», – она давно привыкла сама себе задавать вопросы и отвечать на них, или давать поручения и сама же их выполнять.

– Ну, здравствуй, Иван Иванович! Здравствуй, дорогой мой, – негромко проговорила Анна, поглаживая памятник. – Очень уж захотелось сюда вернуться, тебя проведать, может хоть немного на душе полегчает.

Она протерла выгравированную на камне фотографию. Наклонившись, убрала лежащие на могиле ветки и листья, вырвала несколько выросших травинок и разгладила песок. «Счастье» наше, Ваня, я обратно сюда принесла. Если бы не оно, проклятое, то и ты бы жив был, вместе бы были сейчас», – и губы ее вслед за мыслями слегка шевелились.

Анна повесила рюкзак на сук рядом с могилой, и быстро пошла обратно к Альшеме. Когда вернулась к избе, солнце уже было высоко. Наскоро приготовила поесть, вскипятила чай, и с полчаса отдохнула после обеда, лежа в избе на нарах. После чего, накинув на плечи второй, не менее тяжелый рюкзак, пошла снова к могиле Ивана.

Дорога в этот раз показалась ей менее утомительной, чем утром. Сейчас она уже тратила меньше сил на то, чтобы отыскать в лесу нужное направление. Да и мышцы слегка размялись после первого раза. Как бы то ни было, но путь занял у нее в этот раз меньше времени.

«А вот и я, Ваня», – она снова мысленно поздоровалась. Скинула рюкзак и сама опустилась на землю. На солнце мох на бору быстро обсох от недавних дождей, и сидеть на нем было мягко и приятно. Обхватив руками колени, Анна просидела с полчаса, словно в забытьи. После чего выпрямилась, взяла оставленную Кравцовым лопату, и стала разрывать могильный холм. Пришлось даже оттащить памятник.

– Потерпи, Ваня, я неглубоко откопаю и в ноги тебе наше «счастье» положу. Не нужно оно на этом свете, – проговорила Анна.

Она выкопала яму глубиной чуть больше метра с одной стороны могилы. Опустила туда рюкзак, лежащий тут же, рядом. Сняла с сосны второй и тоже столкнула в яму.

Спустя полчаса всё было аккуратно зарыто и приведено в прежний вид. Памятник, как и прежде, стоял на своем месте. Песок аккуратно разровнен, а сверху лежал букет лесных цветов.

– Сейчас еще цветочков выкопаю, да тебе посажу, Ваня. Не знаю, бывать мне еще здесь или нет. Поживем-увидим, – очень тихо, по-семейному, сказала Анна, а навернувшиеся на глаза слёзы, смахнула краем платка.

Вечером, когда стемнело, она лежала в избе, и разглядывала свежеструганный потолок. Ноги приятно гудели от дневных переходов. Да и плечи тоже еще не отошли от перенесенной тяжести. Свеча в консервной банке догорала, а сон так и не приходил. Одни мысли сменяли другие, и наконец, она уснула.

Проснулась Анна рано, и долго еще лежала, вспоминая сон, что ей приснился уж под самое утро. Раздумья прервали шаги на улице.

– Спишь, Анна Степановна? – негромко спросил Кравцов, и постучал в дверь.

– Нет, – прошептала Анна. – Заходи, Николай, и давай до Смильского сейчас съездим?

Не дожидаясь ответа, она встала с нар и пошла к реке умываться.

– А что случилось-то, Аня? – недоуменно спросил Николай, когда она вернулась.

– Сон я видела сегодня странный. Нужно кое-что проверить. Чай пей и поедем. Пешком идти, долго прохожу…

«Вот же неугомонная. На улице беломушник7, а ей всё одно, – подумал он, а вслух произнес:

– Ну, поехали, если надо.

Через час они уже были на Смильском. Анна, как только лодка причалила, выпрыгнула на берег и направилась к тому месту, где когда-то была баня.

– Коль, лопату возьми! – крикнула она на ходу.

Николай подошел к Анне, изумленно глядя, как та ходила вокруг заросших остатков сруба. Увидев Николая, подошла к нему и взяла лопату. Кравцов минут пять смотрел на то, как она пыталась копать рядом со срубом.

– Давай я, – предложил он. – Надеюсь, что быстрее дело пойдет.

– Тут копай, – еле слышно проговорила Анна.

Земля рядом со срубом плохо поддавалась из-за большого количества камней. Но всё-таки через некоторое время лопата уткнулась во что-то металлическое, издав характерный звук. Он обкопал появившийся предмет и вытащил из ямы.

Им оказался небольшой металлический ящик размерами с кирпич и обмотанный в несколько рядов проволокой.

– Дай-ка я, – Анна склонилась над ящиком и бережно вытерла травой.

Она внимательно рассмотрела его, после чего размотала проволоку. Дверка ящика немного приоткрылась. Откинув ее полностью, Анна достала оттуда небольшой сверток. Похоже, что найденное ее не очень-то удивило. Она аккуратно развернула ставшую от времени хрупкой клеенку и увидела тетрадь. Бережно взяла ее в руки и присела на прибрежный камень.

Кравцов уже давно не удивлялся поведению Анны, но сегодняшнее событие уж очень удивило его. Он стоял у выкопанной ямы и смотрел на Анну, которая, еле шевеля губами, не отрываясь, читала тетрадь.

«Надо же, без очков читает», – ни с того ни с чего подумал он.

– Я чувствовала, что крестик матушка мне не зря оставила перед смертью… Не зря… – со стороны казалось, что Анна разговаривала сама с собой, не замечая присутствия Кравцова. – А Ваня, когда-то обратил внимание, что на стене знак похожий на крестик был вырезан.

Она немного помолчала и продолжила:

– Вы столько раз здесь были и не подумали о том… У нас же фотография такая была.

– Я когда сюда первый раз попал, никакой бани уже не было. Крыша провалилась, а несколько верхних ярусов похоже на дрова раскатали, – Кравцов начинал что-то понимать. – Про то, что Ваня здесь фотографировался, он мне говорил, а про крест на стене не было разговору.

– Столько лет прошло… Так и не поняла бы ничего, если бы сегодня во сне не увидела эту баню и фотографию… Все крестики вместе… – она похоже сейчас никого не слышала кроме себя. – Ну, да что уж теперь…

Анна сидела и неотрывно смотрела на тетрадь. Потом очнувшись от раздумий, снова заговорила:

– Ваня смерть свою нашел… из-за него проклятого, доченька моя, Машенька, с мужем на пожаре сгорели… сынок уехал в Америку счастья искать, да и пропал… ни одного письма, у бабки сестра родная с детьми и внуками от рук фашистских смерть приняла. Уверена, что и мама моя жила бы дольше, если бы не оно. Да и судя по всему, родной брат бабки моей… Семён, тоже не своей смертью помер… И я сиротой не росла бы, – негромко проговорила она, закончив читать.

– Чего? – что-то из услышанного ему было понятно, а часть он совсем не понял.

– А сколько людей, что богатства хотели легкого, из-за золота этого полегло… Пашка тот же… Так-то вот… дядя Коля, – договорила Анна.

Посмотрев на плохо чего понимающего Кравцова, протянула ему пожелтевшую от времени тетрадь. Сама же встала, еще раз взглянула на него и обняла. С минуту постояв, слегка оттолкнула Кравцова и медленно пошла по берегу реки.

Часть вторая

1899—1909 года

Маша не помнила своих родителей. Ей было три года, когда в деревне, что в двадцати верстах от Вологды, случился пожар. Родители тушили барскую конюшню, да так оттуда живыми и не вышли. Крыша обвалилась раньше, чем они выскочили, выгоняя последнего скакуна. Их со старшей сестрой забрала к себе в город тетка, родная сестра матери Марии, у которой и самой было трое детей. Таисья Селиверстова тянула всю семью, работая поварихой в трактире при железнодорожном вокзале в Вологде.

Муж ее зарабатывал частным извозом, днями колеся на бричке по вологодским улочкам, а потом пропивал все со своими собутыльниками. Иногда, правда, Таисье удавалось вытащить что-то у него из кармана до того, как деньги исчезнут в винном водовороте. Но это случалось крайне редко, и прибавкой к семейному бюджету можно было не считать.

Ей одной прокормить всех было не просто. А потому, когда в одна тысяча девятьсот шестом году Марии исполнилось десять лет, ее вместе с сестрой тетка определила мыть посуду в том же кабаке, где сама же Таисья и работала. Платили всего ничего, но кормили, и, то ладно. В питейное заведение всё больше захаживали мужики не работающие, перебивавшиеся разовыми заработками, а то и вовсе промышлявшие воровским делом. Контингент их постоянно обновлялся. Кто куда девался мало кого волновало. Толи сам представился, или порешили свои же дружки. Или в тюрьму, аль на каторгу сослали. Всё одно, пропал, и забыли. Будто и не было никогда.

 

Вот только Витек, всегда веселый и щеголеватый парень лет тридцати, захаживал сюда постоянно и никуда по его словам деться не мог. Он непринужденно играл в карты со всеми желающими, сопровождая игру веселыми комментариями и красивыми словечками. Выражений у него было не счесть, и, как правило, невесть что означавшими, но придававшими ему некую значимость и важность. И вообще все, что происходило с ним и вокруг него напоминало больше спектакль, чем заурядную игру в карты на грязном трактирном столе.

Витек частенько захаживал на кухню к тетке, о чем-то шептался с ней. Заметив сестер, подмигивал им, а иногда и угощал леденцами из красивой железной коробочки, расписанной фигурками неведомых для девочек птиц и зверей.

– Ну и девчушки у тебя, Таисья, какие ладные растут. Вот подрастут, на обеих женюсь, – это или что-то подобное Витек постоянно говорил Таисье, завидев Марию и Лизу. – Такие они у тебя дружные и не разлучные растут, что грех разлучать то будет, – балагурил он. – Ты грамоте их подучи, а то я не грамотных то, страсть как не люблю… С грамотными то мы о Франции и музеях царских поговорим. А то вот в прошлом году связался тут с одной, так у нее забот… только о своем огороде и говорит. Я ей бусы на Иван-день купил, а она мне говорит: «Зачем на стекляшки тратиться, лучше бы ты мне ново корыто для белья подарил».

Что объединяло Таисью с этим молодым парнем, и о чем шептались, Мария не знала. Да и интереса особого не испытывала ни к разговорам, ни к Витьку, пока однажды он не принес в моечную огромную красивую книгу.

– Вот, Мария, возьми, тетка ругаться не будет, я договорился. Лизе, как поправится, привет от меня передавай, да пусть тоже азбуку учит. Я заходить к вам буду, помогу буквы то осилить.

А Лиза не на шутку разболелась. Думали по началу, что простыла, даже доктор приходил, и лекарства от простуды выписал. Однако время шло, а Лизоньке лучше не становилось. А последние дни и совсем с постели не вставала.

Умерла Лиза тихо и незаметно. Пролежала всю весну, а в мае одна тысяча девятьсот восьмого года и схоронили. Болезнь, какая у нее, тетка называла, да Марии не запомнилось то замысловатое слово. «Вообщем, простыла», – сказала тогда Таисья, когда Лизонька лежала с температурой. И хотя Марии накануне похорон Лизы исполнилось лишь двенадцать годов, но горевала она по сестренке наравне с взрослыми.

Тетка еще зимой говорила, что когда Марии четырнадцать исполнится, и если ничего не измениться, то отправит ее в Архангельск помогать своему брату. Тот хоть и молод годами, но хозяйством обзавелся справным. В прошлом году в письме писал, что лишние руки ему не помешают.

Два года назад он приезжал в Вологду тётку навестить. Мария его самого тогда не запомнила, а вот красивую расписную прялку, что подарком привез, запомнила. «Это наши нижнетоемские мастера прялочной росписи постарались. Красиво? Вот подрастешь, приезжай, будешь нитки прясть, – запомнились девочке его слова, когда Мария с неподдельным интересом разглядывала и гладила на прялке замысловатых коней, сказочных разноцветных птиц и узоры, вглядываясь в резные окна с цветами».

Время шло, и Таисья всё чаще говорила Марии, что нечего под ногами ей тут путаться. Как и почему Мария путалась у нее под ногами, она не могла понять. «Ну, ехать надо будет, поеду. Все одно, где жить», – думалось в те дни девчонке.

Как и обещал, Витек частенько приходил к ним домой вечерами. Пил чай и болтал со взрослыми. А потом заходил к Марии за занавеску, что отгораживала ее кровать от общей комнаты, и очень заботливо учил девочку читать. Учеба была ей не в тягость, и уже к концу года она неплохо читала. Маша не думала, почему этот веселый дядька, а именно, дядькой он ей казался, занялся ее образованием. И почему тратит свое время на это.

Начало нового одна тысяча девятьсот девятого года ничем особенным в жизни Маши не запомнилось. Все дни она проводила в трактире, а вечерами читала теткиным дочкам книжки, которые, как и прежде приносил им Витек. Писала она хотя и печатными буквами, но уже быстро и красивым почерком. Уже и считать по арифметике училась. Витек был превосходным учителем, а Маша, прилежной и способной ученицей.

Так и шли день за днем. Пока в один из майских дней в трактир не нагрянули полицейские. Маша вышла в зал убрать грязную посуду как раз в тот момент, когда они подошли к столу, за которым Витек кого-то обыгрывал в карты и травил очередную байку о своих любовных похождениях. Она остановилась, словно почувствовала что-то неладное. А Витек, уже заметил приближающихся стражей порядка, бросил взгляд на застывшую девчонку, подмигнул ей и улыбнулся. Улыбка получилась не такая как раньше, бодрая и добрая, а какая-то печальная, будто он извинялся перед ней за что-то.

Девочка даже отступила назад и не видела, как один из полицейских положил руку на плечо Витька, но поняла, что происходит что-то странное и пугающее. Она инстинктивно почувствовала, что от этих людей в черных мундирах ее Витьку… ее дяде Вите угрожает опасность. В эту минуту в зале раздался звук опрокинутого стола и разбившейся посуды. Послышались чьи-то крики: «Вали его на пол, вяжи!».

Маша поняла, что в зале опять дерутся взрослые, как не раз это бывало в их заведении, и что сейчас среди дерущихся был близкий ей человек. Звон разбитого стекла, звук опрокинутых стульев и… Витек, ее дядя Витя, вдруг неожиданно оказался прямо перед ней. Схватив ее в охапку, он забежал в моечную, и задвинул дверную щеколду.

– Не бойся, Машуля, не бойся, я сейчас уйду, – он тяжело дышал, а из носа текла кровь. – Машуля, возьми вот это… – он знал, почему доверяет свою тайну этой девчонке и был уверен в своей правоте.

В дверь стучали всё сильнее и сильнее. Казалось, еще мгновение, и либо у нее сломается щеколда, или она совсем слетит с петель. Было слышно, что кто-то с разбегу пытается ее сломать.

– Не стреляйте, – там моя дочка, услышала Маша голос тетки. – Не стреляйте!

– Маша, спрячь это. Я скоро вернусь. Спрячь Машенька и ничего не бойся и никому не говори, – уже шепотом проговорил Витек, сунув в ее детские ручки довольно увесистый сверток. – Ты, очень хорошая девочка. Я скоро вернусь и заберу тебя от сюда, и увезу тебя к теплому морю. Прощай, Машуля!

Маша хотела было спросить: «А там, где море, там есть счастье?», но Виктор открыл запасной выход, через который ходили за дровами, да выносили помои, и выбежал во двор. Некоторое время ещё Маша стояла со свертком в руках, словно в забытьи. Она никогда не слышала от взрослых таких добрых по отношению к ней слов.

Да, тетка порой была к ней ласкова, но сказанное Витьком было необычным. Слова были вроде бы те же, что и раньше доводилось ей слышать, но звучали по-другому… по-взрослому. Она на миг даже растерялась и почувствовала приятную растерянность. Это продолжалось меньше минуты, а потом она пришла в себя и стала еле слышно приговаривать:

– Нужно же что-то делать, нужно спрятать, нужно спрятать.

Мысли прыгали в ее голове, но вдруг она почувствовала, что успокоилась. Ей показалось, что все происходящее сейчас не более, чем загадка, ответ которой она уже знает. Маша почувствовала уверенность и поняла, что непременно справится с заданием Витька, и сделает всё, чтобы не было стыдно перед ним.

Она сунула сверток в железную банку, закрыла плотно, сунув под крышку тряпку, и опустила в ведро с помоями. Почему сделала именно так, она впоследствии сама себе не смогла объяснить. Но в тот момент, это оказалось единственно правильным решением.

Через мгновение со двора в помещение вбежали какие-то люди. Полицейских, которые были в форме, Маша узнала. Их она видела в зале, а вот других мужчин в черных костюмах и шляпах, видела впервые. Они отодвинули щеколду на двери, что вела в зал.

– Слава богу, ты цела! – ворвалась в моечную тетка. – Ты не ранена? – Таисья обняла девочку и прижала к себе.

– Подожди, тетка. Позже будете обниматься, дай мне с девчонкой поговорить, – перебил ее причитания один из тех, что был в костюме и шляпе.

И уже, обратившись к девочке, спросил:

– Почему он сразу не побежал во двор? Что тут делал Рыков?

– Я, не знаю… Я испугалась… Я от страха закрыла руками лицо, – у Маши так легко с губ слетел обман, что она даже сама не поняла, как это произошло. Раньше она не позволяла себе лгать взрослым. Ну, если только, чуть-чуть. А тут, она сказала неправду такому большому и строгому дядьке!

– Приберись здесь и домой иди, – забота и участие исчезло из голоса тетки.

Вскоре приехал хозяин трактира, распорядился, чтобы закрыли на время уборки и дознаний. Полицейские какое-то время пробыли в трактире. Они осмотрели зал и моечную, и, не увидев ничего подозрительного, покинули трактир.

– Ты всё еще тут? – тетка улыбнулась девочке, когда все разошлись. – Виктор что-то успел сказать тебе?

– Да, говорю же…, испугалась я, когда он сюда прибежал и в дверь стали стучать. А он даже и не посмотрел на меня, сразу на улицу сиганул, – уже второй раз соврала Маша.

И снова почувствовала, что благодаря этому, стала причастна к какой-то большой тайне, которую нужно хранить. Она жалобно посмотрела на Таисью и проговорила:

– Пойду, я тогда тетушка. Полы здесь уж с утра протру, приду пораньше.

– Ладно, ступай. Хлеба вон возьми домой. Резаный в ларь положи, да не забудь накрыть, чтоб не зачерствел… И не болтайся нигде, я поздно сегодня буду, – тетка иногда таскала с трактира какую-либо еду и хлеб. А в качестве оправдания и на вопросы мужа отвечала:

– Не краду, а что оплачено мужиками, да не надкусано и оставлено, прибираю… Для порядку.

Дождавшись, когда Таисья выйдет в зал, Маша достала банку из помойного ведра, вынула из нее сверток и засунула его под пальто. А чтобы снаружи он слишком не торчал, она немного согнулась и даже наклонилась вперед. «Хлеб же ещё», – вспомнила она, и сунув его под свободную руку, пошла домой.

Через полчаса хлеб уже лежал дома в небольшом ушатике, который хозяин почему-то называл ларем. Дома играли теткины дети, и на приход Маши особого внимания не обратили. Да оно и не нужно ей было сейчас. Главное, как ей казалось, нужно куда-то припрятать сверток, что лежал за пазухой пальто. Он был тяжеловат, и если бы не подпоясанное кушаком пальтецо, она вряд ли смогла его держать там так долго.

Она сделала всё так, как сказал дядя Витя. Вышла на улицу, пересекла двор и, забежав в сарай, запихнула сверток под сундук, что стоял в углу. Выйдя на улицу, остановилась, и облегченно вздохнула:

– Всё, – и погодя добавила: – Слава богу!

Она привычно перекрестилась и пошла в дом.

1911 год

Июль одна тысяча девятьсот одиннадцатого года выдался отнюдь не летним. Лето казалось и не начиналось. Каждый день дул северный ветер, и постоянно шел дождь. Мария уже не работала у тетки в трактире, а помогала жене местного торговца управляться с детьми. Благодаря тому, что помимо прилежности и внимательности к детям, она по здешним меркам, хорошо читала, умела неплохо считать и аккуратно писала, то хозяин решил еще и сэкономить на обучении деток своих. «Пусть Марья их начальному письму обучит, а если толк будет, тогда и отдам учиться», – рассудил он по-своему, узнав о ее способностях.

О Витьке к тому времени стали забывать. Тетка давно не донимала Марию расспросами о случае, когда исчез Витек, а Маша, которая поначалу думала, что он вот-вот придет, тоже успокоилась. Содержимое свертка ее не интересовало, чтобы достать и развернуть его. Как-то подумав о том, она покраснела, прогнала те мысли прочь и более к ним не возвращалась. Лишь однажды за все это время она вытаскивала его из-под сундука, да и то только для того, чтобы убедиться, что он в целости и сохранности.

Книжки были для нее второй жизнью. Она читала их взахлеб. Любые, какие ей доводилось заполучить. Ей несказанно повезло, что у соседского паренька отец был дворником во дворе, где была городская библиотека. И благодаря этому она не испытывала в них нужды. Книги для его сына дворнику давала библиотекарша, свято верующая в то, что образование нужно всем, и что образовывать должен каждый, кто сам грамоте обучен и всеми возможными способами. Петька, конечно же, не говорил отцу, что дает Марии книжки. Ему было приятно это делать, а как отнесется к этому отец, он не знал.

– Привет, красавица, – раздался за спиной Марии знакомый голос. – Я вот на лавочке сижу, смотрю, какая красавица идет! Идет, и меня не признает. Была девчушка, а стала вон какая девица!

«Витек? – У Марии заколотилось сердце, и румянец непроизвольно залил ее щеки. – Неужели вернулся?».

– Ой, Витёк, – тихо вымолвила она поворачиваясь. – Ой, простите, дядя Витя! А я иду и не вижу же вас.

 

– Ну, не видишь, так смотри, – он поднялся с лавки и выпрямился.

Перед ней стоял красивый молодой мужчина, в дорогом сером костюме, и белой с желтой каймой летней шляпе. Носки его черных ботинок были начищены до такой степени, что в них отражалось солнце, появившееся на небе также неожиданно, как и хозяин ботинок. Как и раньше приветливо улыбаясь, Виктор шагнул ей навстречу.

– Вот я и вернулся, как обещал, – он слегка погладил черные усы и снял шляпу. – За тобой приехал. Учиться поедем…

– А к морю? – не дала ему договорить Мария.

– К морю и поедем… учиться. Таисья-то где? Я в трактир заходил, не было ее там.

– Так она намедни в деревню поехала, младшенький ее с сестрой в деревне летом. Да и приболел чего-то там. Вот она и уехала.

– Одна ты, что ли на хозяйстве осталась?

– Не, отчим, да сестра его с дочкой. Они с деревни то приехали, про Степку и рассказали, что болеет. А сами говорят, недели две в городе будут.

– Понятненько, – привычка растягивать слова у него была с детства. «Ладненько, счастливенько», эти и другие слова он постоянно употреблял в разговоре вместо обычных. – Ну, веди в дом что ли. Давно у вас не был.

– Пойдемте, – девушка заметно успокоилась, но легкий румянец и смущение все еще были заметны на лице.

Вечером, когда отчим с Витьком отужинав, сели пить чай, Мария ушла к себе за занавеску, и стала перекладывать и рассматривать все свои нехитрые пожитки. «Учиться… и к морю, – повторяла она про себя эти слова, – счастье-то какое!»

– Возьми с собой самое нужное. Одежду справим там по приезду. Деньги есть, – слова Виктора из-за стола явно предназначались Марии.

Отчим на них никак не отреагировал, видать они уже обо всем тоже договорились.

«Какой он всё-таки этот Витек… хороший», – от этой мысли у нее опять, как при встрече у дома, покраснели щеки.

– Маша, – оторвал ее от раздумий голос Витька. – Клад, что хранишь, еще живой?

– Я мигом, – она выскочила из своей «комнаты» и бросилась в сарай.

– Да, не торопись, расшибешься, так носишься, – заметил отчим, ранее не часто принимавший участие в делах Марии.

«Вы смотрите… какая вдруг забота», – подумалось ей, когда возвращалась из сарая.

– Вот, всё. Как было, – девушка положила сверток на стол и хотела уйти.

– Постой-ка, красавица, – Витек тронул ее за плечо.

Он извлек из тряпки металлическую коробку, открыл, слегка прикрывая содержимое ладонью, и аккуратно вытащил из банки красивую цепочку с крестиком.

– На, красавица. Носи на здоровье.

– Этот вы мне? – Девушка смотрела на протянутую к ней руку Витька. – Она же, наверное, золотая. Нет, что вы дядя Витя. Нет, нет…

– Бери, пока дают, беги, когда бьют, – застенчивость девушки вызвала у него улыбку. – Цепочка золотая, конечно, а крестик попроще будет. Но очень большой мастер делал. Я бы тебе другой и не предлагал! Ты, молодец, Машуля. С этой коробочкой мы такие дела развернем… Ты представить себе не можешь, как выручила меня тогда и что сохранила… Благодарность моя дорогого стоит, но сейчас, возьми пока это. Можешь носить ее, можешь нет, потеряешь не переживай, новую тебе справлю. Бери, бери, – и накинул ей цепочку на шею девушки. – А дяде Витей ты меня больше не зови. Вон, какая уж барышня стала. Ну, Виктором сойдет, – сказал он на французский манер с ударением на второй слог.

– Можно я к себе пойду?

– Иди, дочка, иди. Чего тебе с нами. А мы с Виктором еще посидим, покалякаем. Если, что, так сестра нам справит чего на стол. Уложит вот малую свою… – отчим тоже был сегодня явно в хорошем расположении духа.

Он очень редко называл Марию дочкой. Уж только, когда был в настроении. А оно, да еще и хорошее, у него было не часто, и обычно совпадало с теми днями, когда Таисья угощала его самогонкой. То есть либо в праздники, либо в его именины.

Поезд на Москву отходил с вокзала в десять часов вечера. Мария за время работы в привокзальном трактире выучила расписание не хуже, чем продавщица билетов в кассе вокзала. По гудкам отходивших от перрона поездов она с точностью определяла, какой и куда поехал. Но все равно, утром, пока все в доме еще спали, она сбегала на вокзал. Минут пять стояла у расписания, читая названия станций, что прописаны были в маршрутном листе каждого отходившего поезда.

Когда-то она читала рассказ, где главная героиня ехала из Москвы до Симферополя поездом. И хотя в вологодском расписании не было поездов, которые идут из Москвы, Марии казалось, что она видит, как оно выглядит, и читает его. «Как хорошо, что я умею читать, – сделала она неожиданный для себя вывод. – Как хорошо, как хорошо, – повторяла она, и было видно, как губы при этом у нее заметно шевелились».

Она впервые собиралась ехать на поезде и волновалась от того, что не знала, как себя вести во время поездки. На помощь пришла все та же история. Она мысленно перечитала рассказ, вспомнила поступки героини и успокоилась. И во время поездки еще несколько раз вспоминала его, когда не знала, как следует себя вести.

Провожать их никто не пошел. Отчим был уже навеселе, а родственница с дочкой спать легли, когда еще девяти не было. Поезд отправился по расписанию. В купе с Виктором они были вдвоем. Два дивана, посередине стол. Хорошо и уютно. Проводник к форменном кителе принес газеты и спросил про чай. Тут же сказал, где налить кипятку, если у них возникнет необходимость.

– Газету почитаю, пока чай подадут, – эти слова были сказаны героиней всё того же рассказа, Мария лишь повторила их сейчас вслух.

Как и героиня рассказа, она откинулась к спинке дивана, взяла газету и стала рассматривать содержимое, не совсем понимая, что там писали о забастовках рабочих и больших поставках пшеницы за границу.

– Ну, ты прям как путешественница заядлая, смотрю на тебя и диву даюсь. Как у тебя все естественно и со знанием дела получается. Будто постоянно поездом ездила, а не посуду в трактире мыла, да деткам хозяйским портки меняла, – Виктор с неподдельным удивлением смотрел на девушку, а про себя подумал: «Будет толк с нее, определенно будет. Актриса да и только… Актрисонька».

– Когда спать станем ложиться, вы из купе-то выйдите. А как я лягу, я вас позову. Тогда и вы можете на своем диванчике стелиться, – он не узнавал ее голоса, все правильно и рассудительно, как будто не в первый раз.

– Хорошо, Мария. Я покурю пойду, а чай принесут, так ты пей, не жди меня… если что. Там, – он кивнул на стоящий в углу портфель, – хлеб, да кое-какая еда. Если захочешь, не стесняйся, бери и кушай… В ресторан сегодня не пойдем, – он закончил говорить уже когда закрывал за собой дверь.

В Москву приехали уже утром. А накануне Мария легла рано. «Тук-тук, тук-тук», – слушала она разговор вагонных колес. Слушала, слушала, да так и уснула на мягком диванчике, не дождавшись прихода Виктора. Проснулась рано, тихонько встала, и накинула кофту, что дал отчим. «Бери подарком от нас. Память будет», – положил он кофту рядом с ее нехитрыми пожитками, когда Мария собиралась в дорогу.

– Умоешься, скажи проводнику, чтобы чаю подал, я вчера припозднился, не пил. А сейчас в самый раз будет, – сказал Виктор, не оборачиваясь.

Он тоже уже не спал, но услышав движение на соседнем диване, тактично повернулся лицом к стене.

– Хорошо, Виктор, – назвала она его так, как накануне и просил он к нему обращаться.

Она почувствовала, как эта фраза приблизила ее к нему, как сама стала сразу намного взрослее, чем еще была вчера.

– Хорошо, Виктор, скажу, – повторила она.

Ей настолько понравилось это ощущение взрослости, что она готова была повторять это несколько раз.

Москву посмотреть ей не удалось, хотя она втайне и надеялась. По приезду, Виктора встречал худощавый мужчина лет сорока. Черный костюм на нем хорошо сидел, а вот черные перчатки, несмотря на лето, вызвали у Марии удивление. Виктор представил их друг другу:

– Мой друг, Березин Митрий, а это – Маша.

После чего они обменялись несколькими дежурными фразами о погоде и здоровье их близких, а потом все вместе пошли в привокзальный ресторан. Пока они с Виктором делали заказ, и ждали когда начнут накрывать на стол, незнакомец отлучился, но вскоре вернулся.

– Через два часа с Курско-Нижегородского вокзала, – тихо сказал он, и положил на стол билеты.

7Падают первые редкие снежинки (Местное выражение)
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru