Николай Николаевич Самойлов
Не буди лихо
Больница
Чёрное безмолвие небытия озарила ослепительно белая, как вспышка короткого замыкания, мысль:
«Зачем меня оживили, там было так хорошо!»
Мысль просияла и погасла. Но мозг ожил, сознание вернулось ко мне. Я открыл глаза и увидел белый потолок и белые стены, незнакомой мне комнаты. Она пугала стерильной белизной стен и тишиной. Вдруг, я забыл, что меня оживили и запаниковал:
«Где я? Что со мной? Почему лежу голый? Что за щупальца тянутся ко мне?» – разволновавшись, я начал судорожно ощупывать себя, когда коснулся трубок – щупалец, они, закачались, стеклянным звоном спугнув тишину таинственной комнаты. Ко мне подбежала девушка в белом халате. Я услышал её взволнованный крик:
– Не шевелитесь, вам нельзя двигаться, – сказала девушка и стала привязывать мои руки и ноги к кровати.
– Что вы делаете? Отпустите меня, я хочу в туалет!
– Лежите, утка под вами, не стесняйтесь.
Привязав меня к кровати, сестра торопливо вышла из комнаты.
Через несколько минут в комнату вбежал врач – невысокий, худой мужчина лет сорока.
– Ну, что ожил? – склонившись надо мной, спросил он. – Мы уже потеряли надежду увидеть тебя живым. Ты помнишь, какое сегодня число?
– Семнадцатое, – не задумываясь, ответил я.
– Семнадцатого тебя привезли к нам, после аварии, в кузове самосвала. Мы поразились, что живым довезли. Был без сознания, белый от потери крови. Две недели находился в коме. Лежи спокойно. Двигаться тебе ещё рано, терпи.
– Со мною в машине были жена и водитель, что с ними?
– Тебя привезли одного, остальные, видимо, здоровы.
– Тогда всё в порядке. Я мужик крепкий, выживу.
Веки отяжелели и сомкнулись, как диафрагма в зрачке фотоаппарата. Тишина и тьма затянули меня в вихрящуюся воронку, покружив, снова бросили в чёрную бездну беспамятства. Потом свет и звуки прорывались ко мне на короткие мгновения и снова исчезали. Хрупкие, пугливые мысли путались и рвались. Ни боли, ни страха не было. Постепенно вспомнил, что я, моя жена Света и водитель Виктор ехали из Москвы на « Волге». Я вёл машину ночью. Утром на таможне, в посёлке Обьячево, плотно позавтракали. Выпили для аппетита по сто граммов коньяку, помечтали о жаркой бане, пельменях и заспешили домой. Витя сел за руль, я рядом с ним, жена полулежала на заднем сиденье. За стёклами кружил густой, плавный, как свадебный вальс снег. Виктор любил быструю езду. Через несколько секунд, он разогнал машину до 80 километров. Через час догнали двадцати тонную фуру. Её колёса поднимали снежную круговерть, в которой, как в степной метели, не было просвета. Виктор без колебаний начал обгон фуры, нырнув в белую непроглядную метель, клубящуюся за её колёсами. Через мгновение на меня, как лавина с гор, обрушились тьма и тишина, продолжавшиеся две недели. Когда я стал поправляться, меня перевели в обычную палату, где лежали ещё двое больных, жить стало веселее. Соседи угощали меня чаем, рассказывали анекдоты. Вечерами, они от скуки, флиртовали с сёстрами ночной смены. Я наблюдал за ними, удивляясь быстрой сговорчивости молодых девиц. На разговоры с соседями не тянуло. Со сломанной челюстью много и не поболтаешь. Жевать не мог, пил кефир и жидкую манную кашу. Пожив так, с удивлением понял, как мало человеку нужно для жизни. Время бежало, словно равнинная река, неторопливо, но неумолимо – минута за минутой, укорачивая жизнь. Уколы и таблетки глушили боль, облегчая страдания и укорачивая сутки, по нескольку раз в день, погружая меня в сон без сновидений. Лекарства убивали не только боль, но и чувства, поэтому я спокойно встретил известие о том, что мои попутчики погибли во время аварии. Когда врачи, в Объячево, решили, что сделали всё, что могли, меня отправили долечиваться в Сыктывкар. Дорога в холодном, неуютном уазике скорой помощи казалась нескончаемой. Пока ехали я основательно продрог, поэтому больничная палата показалась мне тёплой и приветливой. Новые соседи оказались людьми активными, неунывающими. Один из них, невысокий, но крепко сбитый парнишка, был явно из бандитов. Братки, каждый вечер, приезжали за ним и увозили на всю ночь. Частенько сёстры – молодые девчонки, после окончания смены просили развести их по домам. Он не отказывался. В благодарность они ухаживали за ним с особым вниманием и заботой. Парень был щедрым, утром привозил с собой выпивку и закуску, чем радовал соседей, которые вечно страдали от безденежья. Его утренние подарки позволяли им устраивать с молодыми сёстрами второй смены ночные застолья, поэтому в палате, чаще всего, я спал один. Мне, человеку строгого воспитания, такое поведение девушек казалось слишком вольным. Изменился строй, время социалистического пуританства сменила вседозволенность. Порнография стала бизнесом, проституция доходным, уважаемым ремеслом. Это неизбежно – все восстания и революции сопровождаются падением нравов, разгулом преступности, обогащением хамов и обнищанием совестливых. Благородные лозунги свободы, равенства и братства превращаются новой элитой в фиговый листок, прикрывающий истинную, корыстную цель – стремление нажиться за счёт ближнего. Людей не останавливает предупреждение Христа: Не собирайте себе сокровищ на земле. Скорее верблюд пролезет в угольное ушко, чем богатый попадёт в рай. Человек не хочет ждать. Ему нужно всё, и сейчас. Мне вспомнилась радость Виктора, когда он купил «Волгу». Мы сели отметить покупку. Выпили, закусили, он предложил мне покататься. Я согласился, увидев, что он сильно возбуждён. Думал, езда успокоит. Когда свернули к гаражу, он прибавил газ, я думал, что мы разобьёмся в лепёшку, но он успел затормозить.
«Тормоза мёртвые!» – похвастался он. Я посмотрел ему в глаза и увидел пустоту в зрачках – чёрную ночь, в обычно карих глазах. Мелькнула мысль – жить ему осталось не долго. Как в воду глядел. Когда врачи сняли с лица повязку, стал проситься домой. В апреле меня выписали. Чтобы добраться до вокзала, заказал такси. В два часа дня к больнице подъехала серая «Волга». Солнечный, апрельский день весело позванивал хрустальными колокольчиками капель. Они созревали, покачиваясь, на воинственно острых концах сосулек. Набрав вес падали, разбиваясь об асфальт. Ласковый ветерок протирал высокое небо пышными белыми облаками. Чистая синь теплела, как взгляд девушки при виде любимого. Солнечные лучи рисовали на снегу чёрные, глазастые проталины. Они с детским любопытством смотрели на город. Я шёл к машине, волнуясь, как парень при первом прикосновении к груди девушки. Сердце билось учащённо. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы заставить себя сесть в «Волгу». Сел рядом с водителем и попросил его быть осторожнее на перекрёстках и поворотах. Таксист понял моё состояние и выполнил просьбу. Ехали не спеша. Освоившись, я перестал при каждом повороте хвататься за ручку сиденья. Доехали благополучно. В кассе купил билет на поезд в купейный вагон и пошёл гулять по городу.
Возвращение домой
Весна, солнце и движение взбодрили меня. Ходил долго, решив нагулять усталость, чтобы в вагоне быстро и крепко уснув, обмануть чёрную тоску ночной бессонницы. Прогулка успокоила. Я перестал напрягаться от мысли, что все смотрят на меня, разглядывая вздутую, словно от флюса щёку. Людям и без меня забот хватало. Каждый спешил по своим делам. Гулял до темноты. Устал и радовался своей усталости. Зашёл в магазин, купил на ужин сметану и кефир. К вечеру подморозило. Я замёрз и пошёл греться на вокзал. Знакомых не увидел. Это меня обрадовало. Не хотелось расспросов и притворного сочувствия. Едва объявили посадку, зашёл в вагон. Соседей в купе не оказалось. Всю дорогу ехал один. Когда поезд тронулся, купил у проводницы постельное бельё. Попил кефир, застелил постель и лёг спать, включив боковой фонарь на стене у окна. Свет успокаивал, выгоняя из углов чёрные тени, из которых воображение по ночам сплетает тягучие, бросающие в пот кошмары сновидений. Поезд неутомимо пронзал морозную апрельскую ночь. Звёзды за окном, как золотые снежинки, висели в чёрном небе, не решаясь пуститься в полёт. Колёса уютно постукивали на стыках, покачивая вагон, как мать люльку с ребёнком, нагоняя сон. Усталость после дневной прогулки оказалась хорошим снотворным. Уснул быстро. Ночью стало прохладно. Я замёрз и проснулся. Присел на полке, чтобы достать, лежащее в ногах одеяло. Услышав щелчок поворачиваемой дверной ручки, посмотрел на дверь. В жёлтом полумраке тускло горевшего фонаря увидел, что дверь отодвинулась влево и в купе вошла моя жена. Её лицо закрывала чёрная тень вагонной полки, но походка и контуры, до боли знакомой фигуры, не оставляли сомнений, что это она. Не сказав ни слова, она прошла мимо меня и села рядом со мной со стороны окна. На фоне тусклого света ночного фонаря, её чёрный силуэт покачивался в такт стуку колёс. Я не удивился, не испугался. Смотрел и оправдывался: «Света, я не виноват в том, что остался живым, я не просил, чтобы меня оживили. Всё сделали без меня, я был без сознания». Она молча положила свою правую руку мне на голову и прижала её к себе. Я уткнулся лицом в её грудь. Резкая боль пронзила, повреждённую при аварии шею. Не знаю, потерял ли я от боли сознание, а потом пришёл в себя, или просто проснулся. Вагон покачивало, я сидел на своей полке, рядом никого не было. На голове явственно ощущал прикосновение руки, казалось, волосы ещё примяты её тяжестью. Сердце колотилось, как набат при пожаре. Сидел долго. За окном серебрилось посветлевшее небо. Встревоженный рассветом клочковатый сумрак, уползал в тайгу, провожая уходящую ночь. Постепенно я успокоился, укрылся одеялом и уснул. Спал без снов. Когда проснулся, солнце ласкало моё лицо тёплыми зайчиками. Проводница собирала бельё и разносила чай. У вокзала поезд затормозил, словно споткнулся о положенную на рельсы шпалу. Народу на вокзале было много, но мне удалось пройти, не столкнувшись со знакомыми и избежать расспросов. Сел в рейсовый автобус, идущий в Сосногорск. Сердце сжимала тревога, я не представлял, как буду жить дальше. Если такое произошло в поезде то, что будет дома, где каждая вещь напоминает, кричит о жене. Только теперь я осознал весь ужас потери и тоску одиночества. Солнце и весна, пробуждали природу, от этого смерть казалась ещё несправедливей, ещё острее боль от потери близких людей. Когда подъехал к дому, увидел, что снег на крыше намок, отяжелел и начал сползать по крутому скату вниз. Над крыльцом угрожающе навис козырьком, злобно ощетинив острые клыки сосулек. Коварный весенний снег, затаился и ждал момента, чтобы рухнуть на землю. Я поёжился, представив, что упадёт на мою голову, потом, преодолев страх, шагнул на крыльцо. Открыв дверь, заставил себя войти в дом полный воспоминаний. Здесь каждая вещь была из той, теперь уже прошлой жизни. Прошлое никогда не уходило от меня навсегда, я до мельчайших подробностей помню пережитое, особенно те мгновения, когда мне было стыдно за себя. Совесть не прощает мне таких моментов, грызёт и грызёт. Сердце заныло, чтобы не раскисать, позвонил Клаве – лучшей подруге жены, которую мы попросили присматривать за домом в наше отсутствие. Она прибежала, запыхавшись, поздоровалась и с жалостью оглядела меня:
