bannerbannerbanner
Переписка

Николай Лесков
Переписка

Полная версия

В. М. ЛАВРОВУ
20 июля 1889 г., Петербург

Благодарю Вас, Вукол Михайлович, за скорый и притом теплый и приятный простотою своею ответ. По характеру своему, который мне изменять уже поздно, я только и почитаю себя в натуральном положении, когда ко мне относятся прямо и просто и тем мне открывают возможность таких же отношений. Это было возможно, и ничего неудобного в этом нет и теперь. Очень Вам благодарен. Экземпляр «собрания» пришлю Вам и Виктору Александровичу, и это мне доставит удовольствие. Когда В. А. приедет сюда, он и получит книги с надписью. Черкните: когда он приедет?

Как бы нам не разминуться. Я никуда не выезжал во все лето, но покушаюсь хоть немножко проветриться. А с Гольцевым и нужно и желательно видеться и говорить лицом к лицу. За обещанную статью в августе очень благодарен. Это очень важно в деле оповещения читателей и привлечения их к участию в подписке.

До сих пор дело идет очень нехудо (по-русски). У меня идет третья сотня подписчиков, а время глухое, и объявлений нигде еще не делано, кроме как в одном «Нов<ом> вр<емени>». С августа буду брать страницы у Вас, в «Р<усской> м<ысли>» и в «Историч<еском> в<естнике>», где публика грамотнее и меня более знает. Журналы хранят упорное молчание, из газет была статья только в одном «Нов<ом> в<ремени>», и та несправедливая, хотя и ласковая.

От Вас и от Гольцева жду справедливости и ничего кроме ее не желаю.

Роман еще в брульоне, но его уже можно считать готовым. «Аскалонский злодей» переписан, но я его опять еще раз измарал, все добиваясь простоты и соответственного старинному сказанию эпического стиля с ним очень заморил себя, и он написан каденцированною прозою – почти стихотворно, – что идет легенде и дает ей особый колорит. Я надеюсь все домарать через неделю и тотчас же пошлю рукопись Вам без новой переписки. Лучше пришлите мне корректуру. По мнению слышавших, «Злодей» будто лучше «Зенона», который, кстати сказать, кажется пройдет здесь под иным, разумеется, заглавием. Словом, Вы можете быть уверены, что «Аскалонский злодей» не запоздает, если хотите для августовской книжки. Через неделю он будет у Вас непременно. В нем должно быть листа 3 или 3 1/2. Деньги нужны, и чем скорее пришлете мне 500 руб., тем это будет милее. Счеты наши, помнится, были таковы, что при возвращении «Зенона» я остался в долгу у Вас рублей на 200 с чем-то. (Велите справиться.) «Спиридоны» должны, кажется, покрыть этот долг, хотя я не знаю, как Вы найдете справедливым за них заплатить мне. Думаю, что сделаете безобидно, и ничего не указываю.

Преданный Вам

Н. Лесков.

Июльская книжка мною еще не получена. Если Вам все равно, – пришлите деньги поскорее. Кланяюсь Гольцеву и Ремезову.

В. М. ЛАВРОВУ
6 августа 1883 г., Петербург

Писание Ваше о «Злодее Аскалонском» мы сего числа получили, и то, что «Злодей» Вам и Виктору Александровичу понравился, – смирению нашему в радость. «Теснить» Вас набором не намерен, но надо сделать нечто иное к удовлетворению моему желанию еще поработать над рукописью, – что и Вам будет в пользу. Если теперь ставите «по пятибалльной системе – 4», и после того, как я еще почерчу рукопись, может быть прибавите плюс, и это будет лучше. А потому, – если нельзя набрать, то отдайте переписать экземпляр рукописи, и непременно на графленой бумаге и с широким полем. Затем мой черновой экземпляр оставьте у себя, а переписанный пришлите мне. Пусть он у меня побудет до тех пор, когда Вам понадобится давать набор. Я еще побьюсь, чтобы достичь большей простоты и образности в языке, и, может быть, достигну 4 1/2 балла. Вам же это сделать нимало не трудно, и для издания полезно. – Я ведь послал Вам рукопись, во 2-й раз переписанную, только потому, что не хотел брать денег, не дав Вам на них обеспечения. Иначе я бы еще раз ее дал переписать и еще бы раз ее помарал. Таков уж мой копоткий прием работать, и иначе я не могу работать. Прошу Вас усердно – пришлите мне или набор, или же список, – и это будет в пользу делу, а не для прихоти моей. Пожалуйста, не оставьте этой просьбы втуне и не считайте ее маловажною. «Аскалонский злодей» мил мне, и мне хочется над ним еще поработать доколе возможно.

За статью очень благодарю и очень ею интересуюсь.

Мир и благоволение да будет над нами.

Преданный Вам

смиренный ересиарх Николай.

А. К. ШЕЛЛЕРУ
16 августа 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Александр Константинович!

Репин был у меня и я у него, и мы переговорили. Как же это кончить? За чем дело стало? Я хочу уехать проветриться. Надо все кончить, чтобы дело не стояло, а шло.

Прилагаю Вам листок с переменою заглавия. Пожалуйста, прикажите его подклеить к экземпляру повести. Объявлять ее надо под этим заглавием: «Гора». Репин это знает.

Преданный Вам

Н. Лесков.

В. А. ГОЛЬЦЕВУ
5 сентября 1889 г., Петербург

Простите меня, достолюбезный друг, что я, против своего обыкновения, замедлил ответом на письмо Ваше. Я хотел бы благодарить всех Вас за Ваше доброе ко мне отношение, но подоспела досада, которая не дает мне духа, чтобы говорить о чем бы то ни было весело и пространно: благодетельное учреждение арестовало VI том собрания моих сочинений, состоящий из вещей, которые все были в печати. Это том в 51 лист. Вы можете представить состояние моего духа и за это простить мне мое молчание. Я очень Вам благодарен и буду ждать личного с Вами свидания. Уезжать теперь некогда и не до разъездов. Какое терпение надо нашему бедному человеку!

Искренно Вас любящий

Н. Лесков.

Пожалуйста, скажите мой поклон Вуколу Михайловичу и Ремезову. – В статье (его) очень много дельного, а еще более мне милого и утешительного.

В. А. ГОЛЬЦЕВУ
5 октября 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Виктор Александрович!

Вчера получил от Вас письмо, которое Вы написали мне, «переговорив с своими коллегами», результатом чего вышла прибавка в расчете за «Аскалонского злодея». По правде сказать, Вы поступили и справедливо и дружески. «Аскалонский злодей» теперь перед Вами, и Вы можете убедиться, чего мне стоит вещь даже после того, когда она принята от меня редакцией, так что я мог бы о ней уже и не беспокоиться. Очень ценю Ваше дружеское участие и очень благодарен Лаврову. Прошу Вас сказать ему об этом и поблагодарить от меня. «Злодей», по моему мнению, лучше «Зенона», хотя они оба сильны в своем роде. Кстати прибавлю, что «Зенон» под иным заглавием пропущен к печати предварительной цензурой, весь и без всяких сокращений. Вот что делается в нашем благоустроенном государстве!.. В VI томе «толстопузые», говорят, все измарали, – даже «Захудалый род», печатавшийся у Каткова в «Русск<ом> вестнике».

Ваш Н. Лесков.

А. С. СУВОРИНУ
9 октября 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Алексей Сергеевич!

По обстоятельствам, касающимся издания, с которым надо предпринять что-либо решительное, я чувствую надобность с Вами видеться и говорить. Но я так болен, что Бертенсон безусловно запрещает мне всходить на лестницы и чем бы то ни было волноваться (у меня грудная жаба). При всем этом дело столь серьезно, что я хочу быть у Вас, несмотря на воспрещение врача, и прошу Вас назначить мне день и час, когда Вы можете уделить мне 10–20 мин. времени для делового переговора, без посторонних или при Алексее Петровиче.

Прошу Вас оказать снисхождение моему болезненному состоянию и устроить это свидание в эти же дни, когда я чувствую себя немножко полегче.

Ваш покорный слуга

Н. Лесков.

В. А. ГОЛЬЦЕВУ
12 октября 1889 г., Петербург

Любезный друг, кум и благодетель!

Посылаю Вам стихотворение Фофанова, которое висело у меня, прикрепленное на стенке над рабочим столом. Оно написано не одному Салтыкову, а вообще «отошедшим», и появилось в печати после смерти Андрея Алекс<андровича> Краевского. Мне оно очень нравится…

О происшествии с «Зеноном» я сказал Суворину, который возмутился этим и хотел говорить с «важным приставом».

О VI томе все еще нет официального ответа. VII готов. Здоровье плохо, но духом бодрюсь, а Вы же о господе превозмогайте, и мир божий да живет в сердцах Ваших. Смирения же нашего не испытуйте.

Старец ересиарх Николай.

А. С. СУВОРИНУ
13 октября 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Алексей Сергеевич!

Больше всего оживляет меня Ваше участие. Его я не забуду и за него благодарю. А что выйдет, – к тому отношусь спокойно и ничего хорошего не жду. Эти люди и злы, и подлы, и без вкуса. Я не схожусь с Вами во взгляде на них и очень боюсь, что я их понимаю верно. Но будем делать, что можно. Останавливаться нельзя, а, напротив, надо поспешать – дать в этом году еще два другие тома, VII и VIII. Седьмой уже готов, а VIII Неупокоев видит возможность выпустить к декабрю, но ему нужно для этого Ваше приказание. Прошу Вас об этом, ибо это нужно, так как условлено с подписчиками, что на 1890 год останутся только три тома (в нынешних обстоятельствах это будут IX, X и VI). Иначе мы явимся не устоявшими в своем обещании, а это дурно влияет на публику. Будьте милостивы: повелите, чтобы VIII том немедленно начинали.

И еще: в виду заходивших толков о пропуске «Зенона», вырезанного в ноябре 1888 года из «Русской мысли», позвольте напечатать в газете прилагаемое известьице, которое имеет целью закрепить или фиксировать ходящие толки в их настоящем характере. Не откажите мне в этом. Маленькая реклама «Живописному обозрению», мне кажется, для «Нов<ого> вр<емени>» ничего не значит.

Преданный Вам

Н. Лесков.

В. М. ЛАВРОВУ
14 октября 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Вукол Михайлович!

Усердно прошу Вас переменить эпиграф у «Аскалонского злодея». Вместо тяжелых и малопонятных немецких строф прошу Вас поставить две выписочки по-русски из Лукреция и из Ломброзо. Пожалуйста, не упустите сделать это и обратите внимание на корректуру.

 

Листок с новыми эпиграфами здесь прилагается.

Преданный Вам

Н. Лесков.

А. С. СУВОРИНУ
20 октября 1889 г., Петербург

А. Д. Неупокоев был у меня вчера вечером и передал мне, чтó Вы написали на мáрже обложки VII тома. Я ему ответил, что это хорошо и что пусть так и будет. Вообще я на все согласен, как Вы хотите. Я не думаю, чтобы вышло много хорошего, но разделяю Ваше мнение, что после известного Вам разговора – лучше помолчать. Того же самого буду держаться и я. – О заметке в «Петербургском листке» я узнал только вчера, и то благодаря Гайдебурову, который прислал мне эту вырезку. Я так болен, что мне все это сделалось как чужое. Я очень благодарю Вас за обещание защищать меня от обиды. Это мне очень полезно и делает честь Вашему сердцу. Просить за себя очень тяжело и иногда вовсе непосильно, но заступиться за другого – иное дело. От этого человек с справедливостью в душе не станет удаляться. – На большое письмо Ваше я мог бы ответить Вам многое и, может быть, показал бы, что Вы не во всем правы, но думаю – для чего это делать? Что Вам многое не нравится в том, что я написал, – нет ничего странного. Я писал 30 лет и, вероятно, написал много дурного. Люди, гораздо более меня одаренные, и те недовольны собою, и я собою очень недоволен. Много дурного. Но напоминать мне об этом часто, и в то время, когда печатается издание и претерпевает препятствия, а я болен болезнью, которая, вероятно, не пройдет, – это мне кажется напрасно, жестоко и некстати… По-моему, это все равно что позвать человека к своему хлебу-соли и попрекать его или сказать: «Сядь ты где-нибудь так, чтобы я тебя не видел: я ведь едва сношу твое присутствие». Раздражение, которое Вы обнаруживаете, очень подобно этому, и я решительно не могу придумать ничего для того, чтобы дело шло иначе. Знаю одно, что я тут ни в чем не виноват. Укор Ваш за мое слово о «небоязни» признаю справедливым: я сказал сгоряча и не обдумавшись: я боюсь иметь боязнь. Писавши Вам, я позволил себе сказать так о равнодушии к утратам и разорению. Рисоваться мне этим не для чего. Я всегда работаю усердно, и много у меня отнимают: я стараюсь переносить это по возможности спокойно. Иначе было бы еще хуже, чем есть. Я много видел злого и привык к этому. Я думаю, что это довольно просто. Что есть «бог» во всю его величину – это нам непонятно, «ибо длиннее земли мера его», но что он есть про мою нужду – это мне ясно и понятно. Все это я как-то упомянул по порыву душевному, но, конечно, без всякого желания сказать Вам что-либо досаждающее. Я всегда стараюсь избегать этого со всеми людьми. Для чего же Вы сердитесь? Мы одинаково пожили на веку и мнений друг друга изменять не можем. Разве за это можно уязвлять человека?.. Что такое Добродеев и при чем он? Разве я не знаю, чтó он и чтó Суворин? Я только тогда и увидал Д – ва, когда Шеллер привез его ко мне заплатить мне деньги. Ранее я его и не знал и думаю, что значение таких людей в журналистике столь скромно, что о них говорить и не говорить – это все равно. Если бы Вы сами не сказали мне (у меня), что «об этом стоило бы заявить», – я не послал бы Вам и заметки. Послал потому, что Вы говорили. Вы передумали, – и то хорошо, и я даже рад, что Вы передумали и что заметка не напечатана. В чем же тут досада, обида, раздражение? Как Вы можете это включать в «мелочи своей архиерейской жизни»?! Я считаю эти вещи за простые предположения сделать так или иначе и повторяю, что Вы сделали хорошо. – Затем ничего больше не скажу, кроме того, что мне очень тяжело видеть раздражение во всех Ваших ко мне отношениях и что постоянство Ваше в этом настроении меня не обижает, но огорчает: я не хочу давать Вам лишнего повода смущать покой Вашей больной и самоистязующей души. Я все 30 лет дорожил миром и приязнью с Вами и никогда не искал от этого никакой корысти. Вы это знаете. Я ничего себе не выкраивал. Я помню две минуты в нашей жизни, когда мы пошли друг к другу… Вероятно, мы тогда не думали, что мы дурные, жестокие люди. Поэтому только я и не верю, когда мне говорят, что Вы меня «совсем не знаете». А поверить бы следовало и можно.

Ваш Н. Лесков.

С. Н. ТЕРПИГОРЕВУ
21 октября 1889 г., Петербург

Во всех хитростех благоискусному и любвеобильному брату нашему, исоподинготу же Сергию, чищебнику же тамбовскому и Козловскому и всея Русии пустобреху

Радоватися!

И шлем есьми твоему незлобию и братолюбию от своего недостоинства низкий поклон и благодарение, еже не возгнушался еси худости нашея и безумия же нашего не отринул еси. А быть к тому делу немощны, занеже нам на больших людях трудно, многих ради недостоинств наших. И тое нашу вину просим обычным твоим братолюбием покрыть и поносити нас токмо в меру своего усердия. Знатно бо нам стало, что к твоему утробию будут важные сочинители и скорописцы, с ними же нашему смирению во едину стать сести и беседовати вровнях за дерзновенное почитаем и того ради усердное шлем моление, – о великий в хитростех брате, прелукавая глава, отче Сергие, – имей ны яко же отреченны.

Смиренный ересиарх Николай.

А. С. СУВОРИНУ
7 декабря 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Алексей Сергеевич!

Вчера был у меня по делу издания метранпаж Демьянов и сказывал, будто Вы желали поговорить со мною о VI томе – «не сделать ли его X». Так ли это или нет? Я теперь могу прийти к Вам, но не хочу беспокоить Вас без надобности. – VI том делать X очень трудно и, по-моему, не нужно. В этом я не вижу никакой выгоды ни для нас, ни для подписчиков. Можем ждать их «волокиты» до выпуска IX тома. Тогда только наступит пора безотложного решения с распределением материала на X том. В крайности я все-таки не буду совать вещей очень слабых, а напишу лучше для X тома статью «О себе самом» – по существу, мои литературные воспоминания, которые могут быть интересны и могут вызвать толки. Такую статью меня вызывает написать «Deutsche Rundschau»,[33] которую заинтересовали некоторые сообщенные ей переводы. Мне все равно надо се написать. С нее и сделают перевод. А пока, мне кажется, нам надо позаботиться только о том, чтобы подписчики наши получили в этом (<1>889) году три тома, то есть V, VII и VIII, который теперь печатается (не допечатано 9 лист.). Окажите мне доброжелательство, – прикажите, чтобы VIII том непременно был выпущен до нового года. – Тогда мы будем исправлены в своих обязательствах и выжидание будет для нас удобно и, может быть, небезвыгодно.

Преданный Вам

Н. Лесков.

Если Вы действительно желаете переговорить со мною, то черкните, когда зайти к Вам; а то придешь не вовремя. – Вы сердитый, а я больной, и ничего у нас хорошего не выходит. А поговорить и мне надо.

В. М. ЛАВРОВУ
7 декабря 1889 г., Петербург

Достоуважаемый Вукол Михайлович!

Получил от Вас депешу о стихотворении Велички и писемце с вырезкою из «Русск<их> вед<омос>тей». О депеше говорить нечего: «на вкус товарищей нет». Нынче все очень спешат и не отделывают работ и тем себе много вредят. Я это им всегда говорю, но моим речам мало верят и вовсе их не слушаются. – В «Русских ведомостях» кто-то уж слишком добр и ко мне снисходителен. «Аск<алонского> злодея» надо было еще потомить в горшке, и он бы упрел лучше. Теперь изо всего моего прологового запаса остается одна легенда – всех лучшая, это «Оскорбленная Нэтэта» (по Прологу и по Иосифу Флавию). Сюжет живой, пестрый, страстный и нежный. Не знаю, как выйдет в деле. Есть жрецы Изиды, римляне, и боги (переодетые волокиты), и муж, и костер, и «оскорбленная Нэтэта» – словом, целая опера или балет, но это все еще «в голове», хотя я, однако, мог бы, кажется, написать ее к февралю 1890 года. – Об этой работе я говорил бы с Вами увереннее и охотнее, но Вы приступаете ко мне с требованиями романа, и приступаете «круто и узловато»… Тут иной разговор и не в одно слово. Роман написан, как Вы видели, только начерно. Положим, что и в таком положении романы печатают. Печатают их даже когда они еще только пишутся… Примеров таких много. И я так печатал «Некуда» в «Библиотеке для чтения» и «На ножах» в «Русск<ом> в<естни>ке» у Каткова, но для этого требуется большое доверие со стороны редакции как к силам, так и к аккуратности автора. Имеете ли Вы ко мне такое доверие? Это надо знать, а знавши, надо подумавши принять такую обязанность. Могут случиться перерывы, но это ничего – беда небольшая. Я успею отделывать и переписывать, но все это будет уже некоторая спешность – чего я не люблю. Я еще очень слаб после тяжелой моей болезни. Роман я перечитал и хотел бы удержать его у себя еще с год. Это я и решился вчера написать Вам, думая лучше так разрубить нить, чем ее тянуть. Письмо Ваше изменило мое решение: я стал думать, что поступлю не дружески и не товарищески. Теперь я признаю за лучшее пройти пером первую, переписанную набело часть и пошлю ее Вам с тем уговором, чтобы между нами не было никакого стеснения: понравится – печатайте, – я буду готовить далее, а не понравится – возвратите, и я об этом нимало не потужу, и тени гримасы с моей стороны не будет. Я его с удовольствием буду отделывать на свободе. Сюжет чисто любовный и чем далее, тем интереснее, но он прихотлив и довольно необыкновенен, хотя это все с настоящих людей и событий. Если начнете печатать, – далее верьте мне, как верили Катков и Боборыкин. Другого исхода нет. – Кажется, я Вам пишу ясно, открыто и дружески. Прошу Вас посоветоваться с «братиею» и отвечать мне так же просто, ясно, и чтобы все между нами шло дружно и хорошо. Я буду ждать ответа скорого.

Ваш Н. Лесков.

В. М. ЛАВРОВУ
Ночь на 8 декабря 1889 г., Петербург

Я претерпеваю несносное давление с романом. Его просит и Цертелев. Мучение! – Пошлю все-таки Вам, но давайте ответ скоро – в три дня. Мне не миновать его отдать теперь. По-видимому, я справлюсь, хотя с трудом. Рискую один я, а не редакция. Он читаться будет, хотя меня, может быть, не будет удовлетворять. Пошлю первую ч<асть> 14 декабря. Ее можно разделить надвое – на 14 глав, но лучше печатать целую. – Ц. предлагает мне 300 руб. за лист. «Родина» тоже. Вы что скажете? Пожалуйста, пишите скорее и откровенно. Меня все это мучает. Я не могу нахваливать романа и не могу просить Вас мне верить, но поступаю по-товарищески. До 14-го есть время переписаться.

Ваш Н. Л.

А. С. СУВОРИНУ
9 декабря 1889 г., Петербург

Очень рад, Алексей Сергеевич, что мы смотрим на вопрос о VI т<оме> одинаково. Как бы дело ни пошло, – мы, во всяком случае, от выжидания ничего не потеряем. К Вам я зайду на сих днях. Жалею, что Вы вечерами сердиты и надо говорить с Вами утром, когда нет возможности говорить. И зачем это Вы выбрали по вечерам сердиться? Вечер – это самое благобеседное время, а Вы его дарите гневу… Не во гнев милости Вашей молвить, – в наши годы надо «сдабриваться»: в этом возрасте «ласка души красит лицо человека». Я всегда сожалею, когда слышу о вашей сердитости. Что это такое, чтоб люди нас боялись, как беды какой? Как это себе устроить и для чего? А ведь Вы не можете же не чувствовать, что люди Вас боятся и оберегаются… «Конкуренции» в совпадении сюжета Вашего рассказа с «Аскал<онским> злодеем» не боюсь, во-первых, потому, что мой рассказ вышел и я деньги получил, во-вторых, потому, что я нимало не ревнив к своим работам, в-третьих, потому, что наши дарования очень разнородны и мы можем писать сряду и не повторим друг друга, а еще, наконец, – мне Ваши дарования нравятся более, чем мои, и я люблю читать Ваши писания. Хорошо было недавно о женщинах, но еще лучше Буренин о Пыпине. Вот как надо писать, чтобы учить публику верному пониманию, но зачем это так редко и зачем в конце про жидов посажено ни к селу ни к городу?.. Зачем Вы не приняли Черткова и отчего не хотите напечатать перевод Л. Н. Т. «Суратская кофейня»? Ведь это и любопытно, и умно, и цензурно.

Пожалуйста, не рассердитесь, что я говорю с Вами о сердитости. Мне кажется, с нею очень беспокойно. С С. Н. Шубинским мы сердечно помирились, и я этому рад, потому что я люблю в нем многое хорошее, чего нет в очень многих. – В 1890 году мне и Вам одновременно истекает 30 лет писательства… Длинный срок! Как бы Вас почествовать? Я должен умереть в 1889 году или в 1892. Есть такое показание. В 1889 было близко у этого, но, верно, отсрочено до 1892.

«Аск<алонский> злодей» окончен игрушечным образом. Я это знаю и знаю то, как бы надо было это разрешить в связи с житейской правдой: но Ключевский очень одобряет мой домысел и находит, что это «сделано в духе того времени». Это очень трудная и копотливая работа: я рад, что Вы ее теперь сами испытываете. Возьмите-ка вот за нее по пятиалтыннику за строчку, когда тут что ни слово, то чтение да розыски. Тут сколько с вас ни возьми, – все «себе дороже стоит». – Пишешь это, будто как Паганини иногда играл: «для кого-то одного в партере». Я очень жду, чтó Вы напишете: это не шутка, – это трудно. А я в романе (который, собственно, скорее ряд картин, а не роман) сбился на тему «Татьяны Репиной».

 

Л. Н. отдал «Крейцерову сонату» не в «Русское богатство» и не в «Неделю», а в сборник, предпринимаемый в пользу бедствующего семейства покойного Сергея Андреевича Юрьева. Перепечатывать имеют право все… Ну, а если до истечения 10 лет право собственности перейдет к наследникам, и они «взочнут иск»?..

Н. Лесков.

33«Немецкое обозрение» (нем.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49 
Рейтинг@Mail.ru